Сталь (гет)

Если твоя жизнь кажется ночным кошмаром, постарайся поверить в то, что это именно он и есть. НЕ реальность. Сон. Он закончится, стоит только подождать.

Матрица. А существо, лежащее под слоем слизи в красном коконе, совершенно не похоже на Лору Коллид. Ну, по крайней мере, внешне. И стоит только долгим взглядом посмотреть на ложку и прошептать:

— Ее не существует… — как ложка мгновенно согнется, и можно будет крикнуть:

— Я избранная.

Выйти из матрицы тяжело, но это намного лучше, чем сидеть здесь. Сидеть так.

Если жизнь такая же отвратительная, как у Лоры Коллид, представь себе, что это только сон.

Именно это пыталась сделать Лора. Две недели – и запах лекарственных трав перестал быть приятным. Две недели полного одиночества – и уже хочется увидеть Патрисию Лейвл. Когда ты идешь в толпе, и толпа бьет тебя, ты можешь сказать: они не нужны мне, я самодостаточна.

Но когда ты лежишь, обездвиженная, на белых простынях в пижаме в розовые цветочки, и в течение дня единственным встреченным тобой человеком становится доктор, ты уже не можешь назвать это САМОДОСТАТОЧНОСТЬЮ. Только ночным кошмаром, который просто не имеет права оказаться реальностью.

Солнце уже несколько дней не показывалось из-за туч, обложивших небо, и настроение, еще недавно казавшееся идеальным, снова стало ниже плинтуса. Хотелось рисовать. Хотелось рисовать до боли в руках, но мадам Помфри никак не могла принести бумаги и карандаша. Сегодня был первый день, когда Лора наконец смогла двигаться. Первый день, когда острая боль тысячами иголок прекратила впиваться в кожу.

Когда Лоре было десять лет, у нее впервые случился приступ бронхиальной астмы. Испуганные родители отвели задыхающуюся девочку к странному высокому мужчине в очках и с козлиной бородкой.

— Я буду учить тебя не бояться боли, — загадочно произнес тогда мужчина, и Лоре это сразу не понравилось.

Ничему подобному он ее, правда, не научил, зато Лора на всю жизнь запомнила, на что похожа эта колющая боль, становящаяся сильнее при каждом движении. На хождение по гвоздям.

Мужчина в очках легко поднимал Лору на руки и ставил на высокие и острые гвозди. Девочка орала и пыталась сопротивляться, но от этого становилось еще больнее. Иногда казалось, что гвозди протыкают подошвы ног насквозь, однако же потом, слезая с острых шипов, девочка разглядывала свои ножки и удивлялась – на них не было ни капли крови.

Зато боль…

Вот и теперь, каждый день просыпаясь от того, что кто-то словно поджаривал ее на вертеле, Лора вспоминала того врача. Гвозди – гвозди прижимались к ней по всему телу, и этому невозможно было сопротивляться.

А сегодня боль отступила. Появились силы, и их хотелось срочно использовать. Хотелось выразить все на бумаге. Хотелось изобразить себя – себя, пытающуюся выбраться из ночного кошмара, при ближайшем рассмотрении оказавшемся жизнью.

Наконец, появилась мадам Помфри. Солнце клонилось к закату, и Лора с удивлением заметила, как незаметно стали проходить дни. Мысли – сон – еда – мысли – сон – еда – вот и весь распорядок Коллид. Только боль никогда не прекращалась. Иногда в голове всплывало предложение Гарри, и тогда сердце щемило и разрывало на части. Этого так хотелось…

Так хотелось провести несколько минут, даже несколько часов, на свободе. Полеты на метлах закончились давно, еще в первом классе, а покупать метлу для развлечения не было возможности. И пусть у Лоры было мало опыта, но она чувствовала, что сможет. Вот только…

Ей предложили унизиться – и она, похоже, радостно согласилась. Ей подали милостыню, и она бросилась на нее, как голодная собака. В таком состоянии гордость давно должна была умереть, но Лора каким-то чудо сохранила ее.

— Вот, — протянула Мадам Помфри лист пергамента и карандаш, — когда нарисуешь – позови меня, я оживлю рисунок. Тебе пока лучше не пользоваться волшебной палочкой.

Девушка кивнула. Когда макияж окончательно слез, а силы так и не появились, врач явно стала относиться к ней лучше. Но – Лора знала – стоит только обрести достаточно сил и нарисовать черные полоски, как все встанет на свои места.

— Страшная и непонятная девочка, — будет шептать мадам Помфри, сплетничая с преподавателями.

Лист был абсолютно чист. Белый цвет слепил глаза, белый цвет даже раздражал. Его хотелось поскорее закрасить, хотелось придать ему форму.

Лора провела пальцами по поверхности листа. В глаза бросился почти стершийся черный лак на ногтях. Она провела по уголку – и маленькая красная капля засверкала на подушечке указательного пальца. Девушка слизнула ее и взяла в руки карандаш.

«Если ты хочешь выговориться бумаге, — учили ее в магловской художественной школе, — не зацикливайся на сюжете. Бери в руки карандаш – и веди. Пусть мысли твои будут далеки от рисунка, пусть душа сама подскажет сюжет».

Конечно, такое было под силу немногим. Не думать о тенях, не рассчитывать композицию, только по-настоящему опытный художник сможет так нарисовать. Но Лора рисовала столько, сколько себя помнила. Ей был год – и она рисовала родителей. Ей было пять – и она рисовала закаты и восходы. Ей было десять – и она рисовала одноклассников. В одиннадцать в ее жизни появилась магия, и картины заполнились волшебством. А в тринадцать лет… она разучилась рисовать красками. Черный и белый – контрасты ее души становились контрастами рисунка. И она перестала рисовать радость.

Страдание, горе, свободу, страсть – чувства, не доступные ей в жизни. Чувства, доступные сильным, позволившим себе эмоции, чувства высокие и небесные. Но она рисовала их так, словно сама когда-то была на небе, словно сама когда-то была такой.

У Лоры было хорошее воображение.

Рука заскользила по белому листу, оставляя серые линии, еще совсем слабые. На какую-то секунду девушка даже закрыла глаза, представляя свой рисунок. Отчаяние… Штрихами она накладывала его на ослепительно белый лист.

Безысходность и одиночество. Крик о помощи, которого никто никогда не услышит.

С пергамента смотрела она сама. Ее лицо в луже воды, ее лицо на кафельном полу ванной комнаты. Ее протянутые вперед, к зрителю, руки с накрашенными черным ногтями. И мольба в глазах.

— Помогите мне! Я задыхаюсь… — кричала Лора себе с рисунка – и уже знала, что никто не поможет. Кричала из безысходности, кричала в пустоту.

«Кто нашел меня тогда в туалете?» — неожиданно пришла мысль. Решив, что надо будет спросить у Дамблдора, Лора снова взглянула на пергамент.

Нет. Мадам Помфри она звать не будет. Она сама оживит его, потом, когда появятся силы. Не надо это видеть никому. Это что-то до боли личное, что-то внутреннее. Это те чувства, которые Лора запретила себе испытывать. Девушка на листе казалась несчастной, и Лора невольно задалась вопросом: кому хуже – Лоре нечувствующей или Лоре эмоциональной?

Ответа не было.

Откуда Лора может знать, что такое отчаяние?

С земли невозможно почувствовать небо.

* * *

В день, когда ее обещали выписать, к ней снова пришел Гарри Поттер.

Помахав рукой, он сел все на тот же край кровати и улыбнулся. Теперь в очках его отражалось пасмурное, затянутое серыми однотонными облаками, небо.

— Привет, — кивнула в ответ Лора. Боль совсем отступила и теперь она спокойно сидела на кровати, обняв колени руками. Глаза ее, конечно, снова были накрашены.

— Лора! – радостно воскликнул Гарри Поттер, чем заставил девушку ухмыльнуться. Сколько раз он репетировал, чтобы запомнить ее имя?

«Не льсти себе, — приказал внутренний голос, — наверное, он просто шел мимо. Вряд ли даже помнил о тебе». Лора согласилась с противным внутренним голосом и посмотрела на Гарри – тот не был таким радостным, как в прошлый раз. Казалось, его что-то печалило. Даже нет – просто волновало. Где-то в глубине глаз темно-зеленого цвета сидела пружинка, готовая в любой момент выстрелить. Гарри Поттер был чем-то недоволен.

— Как ты? – спокойно спросил он.

— Сегодня выписывают, — пожала плечами Лора: приход Мальчика-Который-Выжил заведомо казался ей чем-то странным. А уж теперь… чего он хочет от нее?

— Прости, у меня мало времени, — торопливо начал он, и глаза его забегали из стороны в сторону, видимо, не желая встречаться с грозным взглядом Лоры Коллид, — приболела Джинни Уизли, и нам нужен новый загонщик. Послезавтра игра с Хаффлпаффом.

«Твой шанс!» — вопило сознание Лоры.

«Твой позор», — отзывался здравый смысл.

Гарри выжидающе посмотрел на нее. Несколько секунд, за которые надо принять решение.

— Эй, Коллид, перед игрой собирала шабаш? – уже слышала она голоса учеников.

И что? Разве в ее похожей на кошмар жизни был день без насмешек? Нет, — ответило сознание.

Разве в ее жизни был день свободы?

Нет, — опять влезло сознание. Так почему бы не…

— Я согласна, Поттер, — она сказала это, наверное, чересчур серьезно, но уже было все равно. Одна игра. Только одна игра.

— И новый повод для издевательств, — напомнил здравый смысл.

Как будто их сейчас мало…

Секунда – и пружинка в глубине глаз Гарри Поттера исчезла. Он облегченно вздохнул.

— Ты не представляешь себе, как я рад, Лора! – он улыбнулся.

Ох… Все-таки волшебная была у Гарри улыбка. Она заставляла растаять любой лед, она дарила счастье всем вокруг. Да, всем.

Кроме Лоры. Девушке было даже завидно. Напротив тебя сидит мечта половины девчонок Хогвартса и дарит тебе ОДНОЙ улыбки, а ты даже не можешь воспользоваться их целительной силой.

— Ты спасла нас всех, — он улыбнулся еще сильнее, и глаза стали на полтона светлее. Цвет весенней листвы, цвет утра и пробуждения, — сегодня тренировка. Сможешь?

— Во сколько? – Лора сразу перестала думать о пустяках: когда дело касалось времени и дел, она становилась на удивление ответственной.

— В семь, — ответил Гарри и поднялся со своего места.

— Хорошо, — кивнула Лора, размышляя над тем, что скажет ей по этому поводу мадам Помфри.

— Пойду обрадую команду! – закричал Поттер и выбежал из лазарета.

— Вряд ли она будет рада, — прошептала ему вдогонку Лора и провела рукой по длинным спутанным волосам.