Палата №49 (гет)

Осенью в госпитале случались моменты, когда он почти не помнил каковó это, когда она льнёт к нему всем телом, извиваясь под его ласками с гибкостью куницы, забывал вкус её губ — вечером карри, а утром мяты. Может, мантия была тому виной? — бесцветная и мешковатая?

— Мне всегда казалось, — сказала она как-то вечером, кинув одежду в изножье его кровати, — что белый цвет — самый неподходящий для медицинских работников. Он такой… скучный!

В Тупике Прядильщика он временами забывал, что она не всегда будет стажёром.

— Готова к экзаменам? — спросила её Кроули однажды утром, когда они вместе зашли в палату. — Всего два месяца, и ты уже целитель!

Однако он ни на миг не забывал о зелёной склянке с зельем, хранящейся на верхней полке его лаборатории — этого она не позволяла.

— Чего мы ждём? — звучал один и тот же вопрос.

Звучал то за завтраком (он морщился, глядя как она чуть ли не наполовину разбавляет чай молоком), то за обедом (они продолжали ходить во внутренний дворик, где она теперь вместе с ним кормила голубей остатками пищи), то за ужином (он стал настолько безрассудным, что сам готовил китайскую еду).

— Вот когда Лонгботтом придёт в больницу днём, тогда мы зелье и испытаем. А до тех пор… — он неопределённо повёл плечами.

— Но Невилл не сможет вырваться из Хогвартса ещё очень долго, возможно, несколько месяцев! А как насчёт других? Мы же можем опробовать его ещё на ком-то, верно? То есть…

— Что хорошего принесёт ясность ума Эдди или Роберте? да любому из них, — ответил он Гермионе в ту ночь, когда она осталась у него в последний раз. Конечно, Северус не знал ещё, что именно эта ночь окажется последней, но он всегда помнил, что однажды она настанет. — И Локхарт, думаешь, он обрадуется, если узнает, хотя бы на один день, что он среди полоумных? Зелье только для Лонгботтома, но не для пациентов.

— Для Невилла? Но…

И тут он накрыл её губы тем поцелуем, на который был неспособен в самом начале, когда именно она первой взяла его лицо в ладони, прикоснулась к его губам своими и целовала до тех пор, пока он не застонал. Тогда весь он — и зубы, и нос — казался себе таким нескладным, и руки… руки были настолько неуклюжими… и он всякий раз отчаянно боялся, что всё закончится слишком быстро… Из-за этого страха зачастую так и случалось. Но если и было в нём что-то настоящее, так это способность быстро усваивать новые знания, поэтому к их последней ночи он уже мог обхватить её за талию и поцеловать так уверенно, что почти забывал, кто он.

— М-м-м… карри, — не отрываясь от его губ прошептала она, и до утра выбросила из головы этот разговор.

* * *

— Для Невилла? — спросила Гермиона, накидывая мантию, перед сáмым уходом на работу.

— Давай помогу, — Северус подошёл к ней сзади, чтобы застегнуть пуговицы.

— Вчера ночью, перед сном, ты сказал, что зелье для Невилла. Как это понимать?

— Чай заваривать? — спросил он вместо ответа. — Если ты будешь так копошиться, мы опоздаем.

— Чай? Да, пожалуй… Я… это ведь Долг Жизни, верно?

Она почувствовала, как его руки замерли на её шее.

— Значит, всё это лишь ради того, чтобы вернуть Долг… ему… — медленно разворачиваясь, не в силах взглянуть Снейпу в глаза, выдавила Гермиона. — А это, — взмахом руки она словно очертила пространство между ним и собою, — это… Так, выходит, ты расплачиваешься со мной?

Ни слова не говоря, Северус вышел из комнаты… Гермионе захотелось немедленно собрать свои вещи, и если Гарри с Джинни будут так любезны, что примут её обратно… если… О, боже! как давно это было — испáрина, тошнота…

Северус вернулся в комнату, зажимая в кулаке зелье.

— Вот, — сказал он, схватив её руку и впихнув ей в ладонь склянку. — Сама отдашь.

— Что?

— Я хочу, чтобы ты отдала это Невиллу. Объясни его действие, ограничения в применении, и… скажи, что это ты сварила.

Гермиона покачала головой.

— Но зелье создали мы, на самом деле ты, я не могу…

— Хочешь, опубликуй проект под своим именем… Или начни всё заново, тогда я ничего не буду тебе должен.

Гермиона наконец смогла поднять глаза, но он отвернулся.

— Но мне ты никогда ничего не был должен! Ради бога, Северус, разве мы не можем просто… И вообще, как только речь заходит о чём-то важном, ты каждый раз уходишь от разговора, от чего мне кажется…

— Так ты будешь чай или нет? — спросил он, уже стоя в дверях спиной к ней.

И Гермиона знала, что это был конец разговора, на самом деле конец вообще всех разговоров, а потому она ответила: «Нет, спасибо», — а затем шмыгнула в ванную, где её и вырвало.

Затем она упаковала свои вещи, не забыв при этом прихватить зелье.