Новая жизнь Драко Малфоя (гет)

Гестии Гринвуд всю жизнь снились вещие сны. Сны, видения, подсказки и знаки, которые щедро рассыпает судьба, умей только видеть и верно трактовать — неотъемлемая часть Зеленой магии — и Гестия никогда этому не удивлялась. А снам своим привыкла доверять, хотя чужие, пожалуй, толковать не стала бы — у каждого, будь он маг или обычный человек — своя Вселенная в голове, и кто она, старая Гестия, такая, чтобы приносить в эту Вселенную свои законы?

А на то, чтобы разобраться в собственных сновидениях, ее способностей хватало — да если говорить откровенно, какая ведьма не обратила бы внимания на сон, в котором мелькают незнакомые лица и вершатся древние обряды, и некий юноша с белыми волосами стоит посреди густого тумана и не знает, куда ему идти дальше, а другой, невысокий и смуглый, идет вслед за ним с растерянным лицом? По всему выходило, что скоро надо ждать ученика, и на этот раз уж точно последнего. Не совсем понятно, правда, было, зачем столько людей в этих снах, людей, которых Гестия никогда в жизни не встречала — кроме двоих парнишек, появлялся еще и третий, смутный и неясный, Гестии никогда не удавалось разглядеть его лица целиком. Еще были две девушки, у одной каштановые пышные волосы, а у другой, наоборот, черные, гладкие, коротко стриженые. Пять учеников сразу — о таком лесная ведьма не мечтала и в лучшие времена, впрочем, и сейчас она не слишком беспокоилась по поводу своих снов и ребят в них — придет время, мир откроет перед ней и эту загадку.

Сны пришли с началом октября, незадолго до того, как Люциус Малфой, человек с затравленным взглядом и безукоризненными манерами, оказался у нее на крыльце и взмолился о помощи. Гестии было любопытно поглядеть на внука Генриха Синемуса — одного из первых своих учеников, которого, надо признаться, она и помнила-то смутно, так, немного — кажется, был он чересчур горделив и не любил пачкать руки землей и бродить по болотам, зато ночами обнимал ее с пылом, удивительным для такого надменного блондина — она тогда как раз вдовела в первый раз, а ученик был молод и хорош собой. Он и в ученье оказался хорош, только неглубоко всем интересовался, по верхам скакал, ну да оно и понятно — Зеленым магом Генрих Малфой становиться и не думал. Его ждало родовое поместье в Уилтшире, невеста из древнего чистокровного рода и жизнь мага-аристократа, а Зеленой магии он учился потому что… потому что…

Запамятовала Гестия, почему и зачем он учился Зеленой магии, и почему она взяла его к себе в ученики, ведь не могла же просто так, за красивые глаза. Или могла? Да, восемьдесят лет не шутка, за это время столько воды утекло, столько бурь отгрохотало, листьев облетело, где уж тут вспомнить, зачем и почему возилась с Малфоем, которого уже и в живых-то нет, а внук его вот он, стоит на пороге, держится из последних сил, умоляет спасти своего сына, правнука, значит, генриховского. Спасти, вернуть, сохранить жизнь. О чем же, собственно говоря, можно и умолять Гестию, как не об этом? Зеленый маг на отнятие жизни не способен, только на продолжение — главный закон, который переступить он может только ценой жизни собственной.

Гестия согласилась помочь Люциусу, хотя и не сразу — все-таки как ни далеко хайлендские леса от Лондона, а «Ежедневный пророк» она получала регулярно, знала и о двух магических войнах и о роли в них Малфоя тоже — собственно, потому и запомнила, что взгляд зацепился за фамилию «Малфой», всплывшую из глубины памяти. Хотела, честно говоря, поглумиться немного, за нос поводить, проверить, из какого теста внук Генриха сделан, но заглянула в глаза и передумала — глаза у Люциуса были как у больного волка, что и сдыхать не хочет и бороться за жизнь уже не в состоянии, знает, что обречен, но верит в это не до конца. Тогда и согласилась, вовремя вспомнила о старом обряде, который и проводила-то всего один раз в жизни, как раз над Генрихом Синемусом. Вытащила его с того света восемьдесят лет назад, а он, значит, после этого пошел к ней в ученики — вот как все было. Жизнь любит подшутить над людьми, вот и прикидывается то колесом, то спиралью — на каждом витке новая шутка.

Гестия усмехнулась собственным мыслям и Люциусу — вот ведь тоже смешная шутка, Генрих тогда чуть не сделал ей ребенка, даром что ей было уже семьдесят, тело в то время выглядело на двадцать пять — и Люциус вполне мог бы быть сейчас ее собственным внуком, двенадцатым. Нет, тринадцатым, да, точно, тринадцатым. Интересно, был бы он в таком случае блондином? И таким высокомерным болваном?

— Я понимаю, сударыня, что плата за такую великую услугу не может измеряться деньгами, — начал Люциус после того, как Зеленая ведьма озвучила название обряда и объяснила, кто еще должен в нем участвовать. — Но, поверьте, Малфои всегда платят свои долги. Быть может, какой-то древний артефакт или ценная книга могли бы привлечь ваше внимание. Семейной блиотеке больше тысячи лет, а коллекция артефактов берет свое начало со времен самого Мерлина, и…

— Оставьте свою коллекцию в покое, — мягко осадила Малфоя Гестия, плеснув гостю еще немного амонтильядо. — Мне не нужны ваши книги и артефакты. Давайте сначала проведем обряд, а уж потом поговорим о том, чем вы сможете заплатить.

По лицу Малфоя было понятно, что подобный вариант ему не понравился, а кому он, собственно говоря, понравился бы? Но выбора у него не было, а Гестия действительно полагала, что случай слишком серьезный, чтобы думать об оплате. Генрих, насколько она помнила, всего лишь попал под неудачное сочетание заклятий во время магической дуэли, и в коме находился не долее трех дней, когда его родители вспомнили о Зеленой магии. В ситуации же с Драко многое оставалось неясным, и разобраться с этим можно было только на месте.

И вот теперь Гестия Гринвуд в задумчивости стояла у постели младшего Малфоя в госпитале Святого Мунго и вглядывалась в путаницу мерцающих разноцветных нитей, которыми мальчик был окружен словно коконом. Столько заклинаний и зелий, столько чужой магии, а где же его собственная, малфоевская, спит или уже умерла? Мальчик не реагировал ни на что, и сколько ни пытались, его не смогли вытащить или хотя бы дозваться. Правда, никто не действовал теми методами, которыми собиралась действовать она, а, значит, шансы на успех еще были, но случай был, что называется, из ряда вон.

Мерлин и Моргана, что только творилось в голове у этого ребенка, когда он приставил к своему виску маггловский пистолет? Остается только порадоваться, что он решил ограничиться пистолетом, а не приволок что-то посущественнее из обширного маггловского арсенала. Гестия слышала, что у магглов есть пушки и бомбы, от которых целые города легко разлетаются на куски, словно от многократно усиленного Бомбардо. Хорошо, что юный Малфой не сумел достать такую пушку.

Гестия наклонилась к лежащему юноше так близко, что ее дыхание коснулось его лица — бледного и холодного даже на вид, с тонкими, голубоватыми веками, светлыми ресницами, сухими, бескровными губами. Именно таким он ей и снился — только тогда глаза у мальчишки были открыты, и он не лежал на постели сломанной куклой, а беспомощно озирался в поисках выхода из облаков молочно-белого тумана, клубящегося вокруг него.

— Я вытащу тебя, мальчик, — пообещала ведьма. — Знать бы еще, ты это или не ты…

С этими словами Гестия легко, словно ей в самом деле было всего лишь тридцать пять, а не сто пятьдесят — ох, сколько преимуществ у молодого тела! — выпрямилась и пошла к выходу из палаты, не оглядываясь больше на неподвижно лежащего Драко. Ей незачем было оглядываться — она уже увидела все, что хотела. А об остальном можно будет узнать только после проведения обряда. Что ж, Гестия никогда не отличалась торопливостью и умела ждать долго и терпеливо, иногда даже слишком долго и слишком терпеливо. Но в данный момент она, пожалуй, поспешила уйти. Задержись ведьма еще хотя бы на минуту, она смогла бы увидеть, как дрогнули веки мальчика, слабо и едва заметно — так слабо, что даже следящие целительские чары, наложенные на него, не отреагировали на это движение — но дрогнули, словно реагируя на слова Зеленой ведьмы или отвечая на ее недосказанный вопрос.

* * *

В коридорах святого Мунго, как правило, толпилось уйма разного народу, но в отделении магической реанимации всегда безлюдно. Здесь и пациентов обычно немного, а сейчас из двенадцати палат были заняты всего три, что более чем устраивало Нарциссу Малфой, проводившую в этом отделении долгие часы в течение вот уже трех недель.

Сейчас Нарцисса сидела в кресле, ожидая, пока лесная старая (хотя как раз старой язык ее не поворачивался назвать!) ведьма выйдет из палаты Драко и скажет что-нибудь утешительное. Во всяком случае, именно на это надеялась Нарцисса. На это же надеялись и Панси с Блейзом, сидящие сейчас в соседних креслах, рядом с миссис Малфой. Гестия велела собрать всех предполагаемых участников обряда в госпитале, сказала, что ей надо кое-что проверить, и Нарцисса немедленно отправила сов друзьям сына. Когда те появились в больничном коридоре, серьезные и взволнованные, готовые на что угодно ради Драко, она в который уже раз подумала, что если ее сын сумел обзавестись такими друзьями, значит, он не может быть совсем уж плохим, никчемным человеком, и умереть в восемнадцать лет будет слишком большой несправедливостью для него.

Вот уже второй час Панси и Блейз, время от времени обмениваясь короткими фразами, скрашивали миссис Малфой ее ожидание, а Гестия все не выходила из палаты, и Люциуса, который отправился на встречу с Поттером и Грейнджер, еще не было. Нарцисса раз за разом задавала себе вопрос: что они будут делать, если Поттер откажет? Кого искать вместо него? Кто может быть хорошим врагом для ее мальчика, настолько хорошим, что согласится спасти ему жизнь? Ответ не находился, Люциус не появлялся — один или в компании с героем и его лучшей подругой. О, если бы не пожар в Выручай-комнате, если бы Поттер не спас уже однажды Драко, тогда Нарцисса знала бы, что делать, тогда она просила бы его, умоляла, угрожала магическим долгом перед ней — но долга не было, Поттер вытащил ее сына из огня, а всю семью — со скамьи подсудимых, это у Малфоев теперь долг перед Избранным, неоплатный, вечный. Чем можно воздействовать на Поттера, на какие точки надавить? Сумеет ли Люциус найти правильные слова? Пожалуй, не стоило отпускать его одного, он сейчас так разобран, так взвинчен, надо было ехать самой, самой разговаривать с Гарри, он ведь добрый мальчик, вряд ли смог бы отказать в просьбе несчастной отчаявшейся матери, а вот Люциусу, учитывая их с Поттером прошлые отношения — откажет и запросто.

Сердце Нарциссы, казалось, готово было разорваться на миллионы кусочков от тревоги и недобрых предчувствий, нет, каких, к черту предчувствий! — она чистокровная ведьма, если ее сердце говорит, что все пошло не так, что мир летит в тартарары, это значит, что именно так и происходит, и речь идет не о предчувствиях и смутных догадках, а о твердой уверенности. Она вскочила с места так резко, что едва не опрокинула кресло, с мыслью немедленно, сию же минуту бежать в «Дырявый котел».

— Что с вами, миссис Малфой? — встревожено спросила Панси. — Вам плохо?

Нарцисса не успела ничего ответить, потому что в конце коридора возник Люциус, и по тому, как он шел, медленно и неторопливо — так ходят люди, которым некуда больше спешить — было понятно, что Поттер ему отказал.

— Панси, милая, — спокойным тоном произнесла Нарцисса, не дожидаясь, пока муж подойдет к ним ближе, — или, может быть, ты, Блейз… Не подскажете ли мне, у Драко есть другие враги, кроме мистера Поттера?

— Твою мать! — с чувством сказал Блейз, поднимаясь из своего кресла. — Простите ради Мерлина, миссис Малфой.

— Манеры, Блейз! — укоризненно произнесла миссис Малфой и с высоко поднятой головой пошла навстречу своему супругу.

* * *

Минерва МакГонагалл не стала скрывать от Гарри и Гермионы, что она никогда не встречалась лично с Гестией Гринвуд.

— Но это была бы большая честь для меня, — твердо сказала директор Хогвартса. — Гестия — одна из самых сильных и самых таинственных ведьм нашего времени. Она живет вдали от людской суеты, но я знаю случаи, когда именно ее вмешательство помогало предотвратить крупные беды. Например, землетрясение в Эдинбурге 1965 года…

— Но в Эдинбурге не было землетрясений! — удивилась Гермиона. — Разве что в XIX веке.

— Вот об этом я и говорю, — улыбнулась тонкими губами Минерва. — Если уж миссис Гринвуд согласилась помочь мистеру Малфою, думаю, у него появились шансы на успех. Что же касается тонкостей обряда… Боюсь, тут я вам ничем не помогу, но думаю, миссис Гринвуд сможет объяснить вам нюансы.

— В том-то все и дело! — горячо воскликнула Гермиона. — Люциус Малфой сказал, что важным условием для проведения обряда является то, что в нем должны участвовать двое друзей Драко и двое его врагов, но, миссис МакГонагалл, мы больше не считаем Драко своим врагом. В этом и заключается парадокс — для того, чтобы спасти ему жизнь, Гарри и я должны его ненавидеть, а мы уже не испытываем к нему ненависти, и, выходит, тем самым, обрекаем его на смерть.

— Вы, мистер Поттер, я полагаю, думаете точно так же?

— Да, — кивнул Гарри. — Поэтому мы к вам и пришли, директор. За советом.

— Какой же вы хотите от меня совет, мистер Поттер? — спросила Минерва. — Вы, человек, перед которым в вечном долгу вся магическая Британия?

— Мне не устают напоминать об этом на каждом шагу, — сухо произнес Гарри Поттер. — Я думал, хотя бы вы не будете этого делать…

— Простите, — тут же откликнулась миссис МакГонагалл, хотя в тоне ее не слышалось раскаяния. — Похоже, вы никак не можете привыкнуть к тому, что вы — это вы, да, Гарри?

— Мы вроде обсуждали не меня, а говорили о том, как спасти Малфоя или что-то в этом роде...

— Именно об этом я и веду речь. Вы — это вы, мистер Поттер. Ваша миссия не заключается в том, чтобы жить спокойной жизнью, и ваше сердце достаточно благородно для того, чтобы простить давних врагов. Но, подумайте хорошенько, что такого сделал Драко, чтобы вы его простили? Чем он заслужил ваше прощение? Только тем, что позволял вам использовать его как маггловскую грушу для бокса в коридорах Хогвартса?

— Миссис МакГонагалл, — начал было Гарри, еще и сам не зная, что, собственно, хочет сказать, но Гермиона прервала его.

— Вы знали об этом, директор? — с искренним удивлением спросила она. — То есть, я хочу сказать, мы с Роном даже не подозревали о том, что Гарри и Малфой…

— Если вы с мистером Уизли понятия об этом не имели, то где уж мне, новоиспеченному директору школы, знать о том, что происходит в ее стенах после отбоя! — улыбнулась Минерва.

— Все было по-честному, — нашелся, наконец, Гарри. — Я же не избивал его, мы просто дрались. Почти спорт. И вообще это было еще летом, после этого я Малфоя и в глаза не видел.

— А вы посмотрите, посмотрите ему в глаза, Гарри, — сказала МакГонагалл. — Впрочем, вряд ли вы сейчас сможете это сделать, он ведь в коме, так что его глаза, скорее всего, закрыты. Но ваши-то открыты, не правда ли? Вы вполне можете взглянуть на Драко Малфоя и задать самому себе несколько вопросов. Перестал ли он быть вам врагом только потому, что вы выросли и изменились после войны? Или, может быть, потому что перестал доводить вас, оскорблять ваших друзей, называть мисс Грейнджер грязнокровкой — простите, мисс Грейнджер, я сейчас цитирую мистера Малфоя.

— Ничего страшного, миссис МакГонагалл, — задумчиво ответила Гермона, начиная понимать, куда клонит директор.

А вот Гарри пока ничего не понимал. Он с искренним недоумением смотрел на директора, которая как раз сделала небольшую паузу, чтобы глотнуть чаю, потом с не меньшим удивлением перевел взгляд на свою подругу, на лице которой ясно читалась работа мысли, и раздраженно произнес:

— Да какая разница? Разве имеет значение, по какой именно причине Малфой перестал оскорблять моих друзей — потому что сам раскаялся и прекратил думать о них плохо, или потому что мы победили, а он не такой дурак, чтобы лезть на рожон, или потому что он благодарен мне… нет, проехали, благодарным его точно назвать нельзя… В общем, какое это имеет значение, изменился он сам или нет, если я-то его больше врагом не считаю?!

— А что такое враг, мистер Поттер? — спросила Минерва, промокнув губы снежно-белой льняной салфеткой. — Враг — это тот, кто является вашим идейным противником, тот, кто отстаивает взгляды, абсолютно противоположные вашим, кто борется за иные интересы, нежели вы, тот, кто желает вам зла и действует вам во вред, наконец. А теперь спросите себя, Гарри, что из этих определений нельзя применить к мистеру Малфою? Пожалуй, вреда после войны он вам действительно больше не причинял, а вот все остальное…

— Я поняла! — вскочила со своего места Гермиона. — Для магии, особенно, для древней, имеет значение только четкость формулировок, да? Если у нас и Драко по-прежнему различные взгляды и идеи, если мы все равно остались по разные стороны барикады, образно говоря — магия увидит в нас врагов, да? Пусть даже мы относимся к нему уже не враждебно, как раньше. Это значит, что мы можем принимать участие в обряде!

— Я всегда гордилась тем, что вы были лучшей ученицей своего выпуска, — наклонила голову в знак согласия Минерва. — И учились на моем факультете.

— Можно, мы пошлем Люциусу сову из совятни Хогвартса? — спросил Гарри. — Надо дать ему знать, что все не так плохо…

— У меня есть предложение получше, — и директор МакГонагалл поднялась из-за стола. — Насколько я знаю, малфоевский камин подключен к общей сети, камин в моем кабинете тоже. Буквально несколько секунд, и вы сможете сообщить Люциусу по-настоящему хорошее известие.

Но в особняке ни Люциуса, ни Нарциссы не оказалось, а домовой эльф честно признался, что господин отправился в «Дырявый котел», а госпожа — в госпиталь Святого Мунго, проведать молодого хозяина, а их гостья, которая буквально пару часов назад прибыла порт-ключом из Шотландии, проследовала в госпиталь вместе с хозяйкой.

— Ну что, — бодро произнес Гарри, обращаясь к Гермионе, — я так понимаю, что их гостья — это и есть та самая великая Зеленая ведьма, так что сейчас мы можем поговорить со всеми сразу. По каминной сети в Святого Мунго нельзя, так что мы, наверное, сейчас, камином в Хогсмит, а оттуда уже аппарируем…

— Ну почему же нельзя камином? — пожала плечами Минерва МакГонагалл. — Статус директора Хогвартса — это не только вечная головная боль, мистер Поттер, но и целый ряд преимуществ. Свободный доступ в различные места, например.

— Я буду иметь это в виду при выборе профессии, — усмехнулся Гарри, и Минерва ответила ему теплой, понимающей улыбкой.

* * *

Спустя пятнадцать минут в коридоре госпиталя святого Мунго Гестия Гринвуд, старая лесная ведьма в облике молодой цветущей женщины, точно так же тепло и понимающе улыбнулась ему после того, как Гарри заявил уверенным тоном:

— Я согласен принимать участие в обряде! И Гермиона тоже!

Гестия Гринвуд улыбалась Гарри Поттеру и думала о том, что в реальности он выглядит гораздо более уверенным, чем в ее снах, а вот девушка рядом с ним точно такая же, как снилась — сверкающие глаза, кудрявые волосы, море энергии и затаенная печаль во взгляде. И друзья Драко выглядят почти так, как являлись ей во сне — черноволосая настороженная девочка и смуглый, похожий на итальянца, мальчик. Тот самый, что был все время смутным образом, чье лицо она никак не могла по-настоящему разглядеть.

Мальчик оказался красивым, тонким, с прямым римским носом и высокими скулами — о, мужчины средиземноморского типа всегда нравились ей больше остальных. Впрочем, что греха таить — Гестии вообще всегда нравились мужчины. Даже сейчас, стоя возле палаты умирающего Малфоя, она не могла не оценивать внешность этих двоих, которые умирать пока что не собирались. Ну что ж, все четверо в сборе — два мальчика и две девочки, наяву так же, как во сне. Осталось только совершить то, ради чего они все собрались, вытащить из молочного тумана пятого, того, что лежит сейчас неподвижно на больничной кровати — а потом Гестия разберется, что ей со всеми ими делать…

Гарри Поттер смотрел на Гестию Гринвуд с явным недоумением — из рассказа Минервы он понял, что лесная ведьма очень стара и невероятно сильна, а ведьме, которая стояла сейчас перед ним, вряд ли было больше сорока. Гарри, конечно, не слишком хорошо разбирался в женском возрасте, по правде говоря, он вообще в нем не разбирался, но мать Драко, например, сейчас выглядела куда старше и куда хуже этой таинственной Гринвуд, хотя и одета была во что-то пышное и душистое, тогда как мантия самой Гестии была весьма простой, и, кстати, вовсе не зеленой, а какого-то невнятного оттенка.

Гермиона вроде бы называла такой цвет песочным или кремовым — почему-то Гарри казалось, что Зеленый маг обязательно должен носить одежду зеленых тонов. Впрочем, все размышления об этом вылетели у Поттера из головы, когда он поймал взгляд Гестии, обращенный к нему, и понял, что на самом деле миссис Гринвуд невероятно, просто чудовищно стара — примерно как он сам, а, может, и больше. И Поттер успокоенно вздохнул — когда тебе сто лет, приятно иметь дело с ровесниками, на них, по крайней мере, можно положиться…

Гермиона Грейнджер взирала на миссис Гринвуд с любопытством и восхищением. Ее, в отличие от Гарри, не смутил цветущий вид ведьмы — она кое-что читала о Зеленой магии и знала, что если обычные маги живут долго, но при этом все же стареют, хотя и медленнее, чем магглы, то у Зеленых с физическим телом особые отношения, и они могут по желанию сколь угодно долго задерживаться в том возрасте, который сочтут наиболее удобным для себя.

Гермиона впервые видела Зеленого мага, да еще и так близко от себя, ей очень хотелось задать Гестии сотню-другую вопросов, и она прикидывала, когда же сможет осуществить это желание и удовлетворить свое любопытство. А еще ее очень волновал предстоящий обряд, и первые два десятка вопросов касались именно этого обряда. И где-то очень глубоко, на краю сознания, маячила мысль о том, что Рон, пожалуй, все это не одобрит. Наверное, он закатит скандал не чета сегодняшнему, когда узнает, во что именно ввязываются его лучший друг и его девушка…

Панси Паркинсон на Гестию Гринвуд не смотрела — подумаешь, ведьма, подумаешь, Зеленая, подумаешь, ей сто пятьдесят лет, как сказала миссис Малфой, а выглядит она при этом на тридцать пять — у нее, у Панси, троюродная бабка была Зеленой, умерла лет восемь назад, на погребальном костре лежала молодой красоткой, а между тем, ей перевалило за девяносто, это Панси знала точно.

Нет, бывшая староста Слизерина не разглядывала сейчас могущественную ведьму, в руках которой находился единственный шанс на спасение ее непутевого друга Драко Малфоя. Пользуясь тем, что все остальные смотрели на Гестию, сама Панси жадно глазела на Поттера. Поттер выглядел так, как и должен выглядеть Поттер — взлохмаченный гриффиндорский придурок, правда, уже без очков и в мантии от мадам Малкин, но разве он умеет ее носить, великий Мерлин! Наверное, мантия от мадам Малкин и в самом деле сидела на Гарри Поттере как-то не так, как она должна была на нем, по мнению Паркинсон, сидеть, и поэтому, только поэтому Панси все разглядывала его и разглядывала, подмечая и плохо выбритый подбородок — наверное, пользуется маггловскими способами, идиот, откуда же ему знать о существовании бреющих заклинаний! — и тени под глазами — или они всегда у него были, просто стекла очков их скрывали? — и то, что ростом он стал выше, а в плечах шире — или она просто давно его не видела? Последний раз на Диагон-аллее, в магазине «Флориш и Блотс» девять дней назад — он ведь мог за девять дней подрасти, правда?..

Люциус и Нарцисса Малфой переводили свои взгляды с Гестии Гринвуд на Гарри Поттера и обратно — оба они казались чете Малфоев ангелами, спустившимися с небес только для того, чтобы спасти их сына от неминуемой смерти, и потому на обоих супруги смотрели сейчас так, как смотрят обычно на ангелов, если они все-таки снисходят на грешную землю…

И, наконец, Блейз Забини смотрел на Гестию Гринвуд и не думал практически ни о чем. Он не мог думать в то время, как божественно прекрасный свет струился из глаз этой удивительной женщины, и обволакивал Блейза подобно шоколадному сиропу с ванилью и мятой. До того, как Забини встретил Гестию, он мог бы поклясться, что больше всего на свете любит этот самый сироп, приготовленный по старинному фамильному рецепту. Буквально десять минут назад он впервые имел великую честь лицезреть миссис Гринвуд, и вот уже десять минут любовь к шоколадному сиропу в его сердце была безоговорочно вытеснена на задний план…