Иллюзия свободы (гет)

Продолжительность времени зависит от нашего настроения. Размеры пространства обусловлены нашим сознанием.

Хун Цзычен

Джинни Уизли задумчиво наблюдала за своим братом Роном, который сегодня встал необычайно рано, при этом он умудрился разбудить свою сестру и сейчас ходил по комнате, заканчивая складывать свои вещи по местам. Он уже оделся для встречи подруги и теперь, видимо, старался привести свою комнату в надлежащий вид.

Внезапно её внимание привлекло необычное действие брата. После того как Рон закончил уборку в комнате, он стал вытаскивать учебники за прошлый год и раскидывать их в самых неожиданных местах по комнате. Выбрав учебник по «Истории магии» и раскрыв, он положил его на кровать, предварительно немного смяв покрывало.

Джинни возмутили его действия, и она со злобой в голосе сказала:

— Что, пытаешься выслужиться перед своей зубрилкой? Она всё равно не оценит, а по количеству книг, которые ты достал, поймёт, что ты хочешь её обдурить.

Рон не подал виду, что обиделся, и, как ни в чем не бывало, продолжил своё занятие, только спросив:

— Джин, у тебя какие-то проблемы? Чем тебе не угодила Гермиона?

— Всем. Теперь она раздражает меня даже своим существованием. Она всегда считала себя самой умной, а теперь, наверное, считает себя гением, что смогла всех нас провести, а ещё подругой называется.

Видя, что темперамент сестры пробивается наружу, и, понимая, что это означает только одно — она знает что-то, чего не знает он, Рон присел на кровать с оставшейся в руках книгой по зельеварению. Внимательно посмотрев на сестру, он спросил:

— Джинни, если тебе есть что сказать, я слушаю…

— Как будто ты не знаешь, что твоя скромница — подлая лицемерка!

— Я не понимаю, о чем ты?

— Послушай, я много думала, сложив два к двум, всегда получаешь четыре. Тебе самому не показалось странным, что Гарри внезапно разрывает со мной отношения? Затем он как-то странно ведет себя по отношению к этой выскочке, а меня вообще начинает игнорировать! А она начинает отдалять тебя от себя, — видя, что брат заёрзал на кровати, Джинни продолжила более громким голосом. — Не спорь, пожалуйста, всё очевидно. Этому есть только одно объяснение — она решила захапать Гарри в свои длинные ручонки. Прикидывается самой доброй и невинной, всепонимающией подругой, а сама плетёт интриги у нас за спиной с целью завоевания Мальчика-который-выжил. А Гарри должен быть моим…. В смысле, я не могу понять, как она смеет играть с твоими чувствами? Понять бы еще — ты для неё запасной план или средство от скуки…

— Замолчи немедленно! Она бы никогда не посмела так со мной поступить. К тому же она не из таких девчонок, Гермиона простая и не умеет кривить душой и притворяться. Такие как она никогда не смогут шпионить или плести закулисные интриги. Для этого она слишком прямолинейна и честна. Я знаю, о чем говорю, и это ты не спорь со мной.

— Я не хотела, чтобы она становилась моей соперницей, всё же мы дружили, но я не собираюсь сидеть и просто смотреть, как она уводит у меня парня! И что, ты собираешься, как полный идиот, разрешать вытирать об себя ноги?! Ты будешь потакать ей во всём, а когда она сообщит, что уходит от тебя к Гарри, повяжешь её подарочным бантиком!

— Не смей говорить, что я мягкотелый! Я умею за себя постоять!

— Что-то я пока не вижу этого!!!

— Если Гермиона даст такой повод, ты всё увидишь своими глазами!

Брат с сестрой распалились настолько, что не заметили, как их беседа переросла в громкие крики, а они давно повскакивали со своих мест и стояли настолько близко друг от друга, что можно было рассмотреть каждую веснушку у своего оппонента.

Джинни стояла, нервно сжимая кулаки, ей пришлось задрать голову вверх, для того чтобы иметь возможность грозно взирать брату прямо в глаза. А Рон нервно тряс учебником перед лицом Джинни, который так и остался у него в руках. Казалось, что сейчас они набросятся друг на друга.

До более агрессивного выяснения отношений дело не успело дойти из-за Молли, которая пришла в комнату на шум и, остановившись в пороге, с удивлением рассматривала своих детей.

— Что тут происходит? Какой повод даст Гермиона? И почему вы кричите друг на друга так громко, что даже смогли заглушить шум, издаваемый упырём?

Виновники ссоры замолчали, продолжая бросать друг на друга сердитые взгляды. Наконец, первой заговорила Джинни:

— Просто мой глупый братец не хочет признавать очевидных фактов. Гермиона бросит его ради Гарри, а он будет спокойно на это смотреть.

Сказав это, Джинни скрестила руки на груди и отвернулась, как бы говоря, что она не изменит своего мнения, что бы ей не сказали мама или Рон.

Рон в свою очередь, насупленный и злой, промычал что-то наподобие: «Со мной такого не будет никогда, я симпатичный чистокровный волшебник, и любая девушка захочет быть моей».

Видя, что дети не собираются уступать, Молли пригрозила, что займется ими вплотную, если они не помирятся. От грозного голоса мамы уши Рона порозовели, и он, наклонившись к сестре, обнял её со словами: «прости меня».

— Вот и отлично, — заговорила Молли. — Вы должны поддерживать друг друга, что бы ни случилось, ведь вы брат и сестра. А если Гермиона действительно сделает такое… вот тогда и подумаем, что нам делать.

Казалось, что последние слова женщина произнесла для себя. Она стояла, задумчиво нахмурившись, а потом внезапно резко подскочила на месте и со словами: «Мой пирог!» побежала на кухню, крикнув детям вдогонку:

— Через пять минут вам нужно выходить, чтобы встретить Гермиону!

Когда Молли покинула комнату, борьба взглядами продолжилась. Джинни сверлила брата, с недовольством взирая на него и понимая, что извинился Рон только из-за матери. Наконец, Рону эти гляделки надоели, и он, отвернувшись, спросил сестру:

— Ну, так ты идешь со мной?

Смерив брата насмешливым взглядом, Джинни, фыркнув, ответила:

— Конечно. Ты разве не слышал поговорки о том, что врага нужно держать близко к себе, чтобы узнать его планы и одолеть. С этого момента мы с Гермионой по разные стороны баррикад, и мне нужно знать, каков будет её следующий шаг.

Взмахнув рыжими волосами, Джинни торопливо вышла из комнаты. Рону же ничего не оставалось, как последовать за сестрой.

«Она ещё увидит, кто из нас прав! А если.… Да, если это окажется правдой, Гарри с Гермионой узнают, насколько их друг «мягкотелый», — подумал Рон.

Он, наконец, кинул учебник зельеварения, который всё это время держал в руках и решительно направился к выходу. Учебник угодил прямо на сидение кресла.

А в это время Гермиона беззаботно сидела на заднем сидении машины. Пока они добирались до деревни Оттери-Сент-Кэчпоул, она смогла еще раз всё обдумать. Слова и поддержка родителей очень ободрили её и придали необходимую решимость.

«Теперь я смогу выдержать всё! Правильно, папа, я не буду прятать свои чувства за маской, а смело расскажу правду! И если Уизли мне настоящие друзья, со временем они смогут меня простить…».

По крайней мере, она очень на это надеялась. Гермиона с благодарностью посмотрела на своих родителей, которые всегда о ней заботились.

«Какие же они у меня красивые. Как я рада, что они у меня есть», — думала девушка.

Она так сильно увлеклась разглядыванием родителей, счастливо разговаривавших между собой, что даже не заметила, как машина остановились.

— Гермиона, солнышко… ты что заснула? Мы уже приехали, — ласково обратился к дочери Джордж.

Весёлый голос отца вызвал на лице девушки счастливую улыбку. Она привстала на сидении и, подтянувшись, чмокнула отца в щеку. Затем, быстро повторив эту операцию с мамой, Гермиона вылезла из машины.

Следом из машины вышли родители. Джордж Грейнджер внимательно осмотрел окрестности деревушки. Они остановились около опушки небольшой посадки, не доезжая до деревни, дома которой еле виднелись вдалеке, но рядом никого не было.

— Гермиона, напомни, пожалуйста, почему мы не можем проехать прямо к дому Уизли, или хотя бы в деревню? Мы опоздали на… — Джордж посмотрел на часы, — на один час двадцать три минуты. Может, тебя уже никто не будет встречать? Ты уверена, что Джинни получила твоё сообщение о нашем опоздании? Я бы не хотел, чтоб ты ходила в незнакомых местах одна.

— Папочка, не волнуйся. Меня обязательно встретит Рон. Наверное, он просто обходит вокруг деревни, ища место, куда мы могли приехать. Но сейчас он подойдёт и проведет меня к ним домой. Не волнуйся ты так, ничего с нами не случится. А приехать прямо к дому Уизли мы не можем, потому что на него наложены чары, отталкивающие людей-не волшебников. У нас бы ушло много сил и времени на преодоление наложенной на дом защиты. А в деревне хоть издавна и живут бок о бок волшебники и магглы. Ну, вы помните, я вам говорила, так называются люди без волшебных способностей. Уизли предпочитают лишний раз не показываться на глаза жителям, чтобы магглы не могли понять, где они живут. Мы просто немного пройдем пешком, но это не будет слишком утомительно, потому что до деревни идти совсем недалеко.

Ее беззаботный тон немного успокоил Джорджа. И пока их не заметили встречающие, он решил дать прощальное напутствие дочери.

Он подошел к Герионе и, приобняв ее так, чтобы мог видеть её лицо, задушевным тоном заговорил:

— Гермиона, пожалуйста, всегда помни о том, что я тебе говорил. Борись за себя, за свои чувства. Борись за возможность быть собой. Не позволяй никому: обществу, врагам, даже близким загонять тебя в общепринятые рамки. Будь и дальше честной, смелой и ответственной. Но прошу, не забывай жить. Просто жить. Помни: «Плохо живут те, которые всю жизнь лишь собираются жить»[1]. Иначе мы создаем себе иллюзию жизни, а на самом деле только существуем. Как часто мы думаем, что мы свободны, что мы живем по своим принципам и совершаем поступки, принятые личным решением. А потом оказывается, что это иллюзия, которую нам навязали.

Было время, когда я прошел через это. Я был разочарован в жизни. Я был сломлен. И если бы я не встретил твою маму, то не знаю, смог бы смириться и пережить моменты, когда мои идеалы с треском были разрушены. Я вижу, что твоя чудная головка полна таких же идеалов, что сердце твое стремится преобразовать жизнь вокруг по своему видению. И я не хочу, чтобы ты пошла по моему пути. Вокруг всегда найдутся люди, которые будут пытаться прогнуть тебя под себя, сломать и подчинить своим принципам. Но всегда помни, кто ты. Помни, что мы тебя любим и поддержим во всём. Доченька, я хочу, чтобы ты была счастлива, поэтому не позволяй никому, даже своим стереотипам управлять собой и жить за тебя!

Знаешь, я для себя решил, что беспрекословно буду «слушать» только свою совесть, «усердно следовать» только правилам этикета и этике общения, «жить»,… а «жить» ради любимой семьи, и пусть все остальные провалятся вместе со своими правилами! Надеюсь, ты тоже найдешь свой путь. Примешь себя и будешь жить не на стороне большинства, а согласно с внутренним, созданным тобой законом.

После своей эмоциональной речи Джордж, заметив, как сильно горят глаза его дочери, поцеловал её в висок и, разомкнув объятия и улыбнувшись, он кивнул в сторону приближавшихся людей. Ими оказались Рон и Джинни Уизли.

— Я же говорила тебе, что мы не опоздали и обязательно их найдем! — крикнула Джинни.

И, побежав навстречу к подруге, закричала:

— Гермиона, ведь это вы опоздали, верно? Всего так на часик или два? Но не волнуйся, мы получили твоё сообщение, поэтому ищем вас не так долго.

Добежав до подруги и порывисто обняв её, Джинни поздоровалась с родителями Гермионы.

Гермиона была явно смущена таким приветствием. Ей показалось, что глаза подруги были сердитыми, и об опоздании она заговорила специально, чтобы поддеть её. Но она решила, что это следствие её разыгравшейся буйной фантазии, ведь это Джинни — ее лучшая подруга. И они действительно опоздали, заставив друзей ждать, за что Гермиона чувствовала себя виноватой. Отогнав все дурные мысли о Джинни, она вернула себе свое хорошее расположение духа и виновато улыбнулась подруге.

— Привет, Джинни! Мы действительно опоздали, прости, что я заставила вас ждать, ведь в опоздании целиком моя вина.

За время их приветствия к их группке подошел Рон. Он поздоровался с четой Грейнджер и, стеснительно замолчав, остался стоять в сторонке.

Гермиона обрадовалась, что при родителях Рон не бросился к ней с поцелуями и объятиями, а потому у неё еще есть немного беззаботного времени до тех пор, пока она не придет в «Нору» и не объяснит всё другу.

Пожелав дочери приятно провести время, родители достали вещи Гермионы из багажника машины и, в очередной раз поблагодарив семью Уизли за их доброту и помощь, попрощались с молодыми людьми. Сев в машину и помахав рукой, они быстро скрылись из вида компании друзей.

Ненадолго Гермиону охватило чувство ностальгии и какое-то щемящее тревожное предчувствие, но она отмахнулась и от этой мысли. Предпочитая думать о том, что родители любят свою работу, и им будет приятно побывать на этой конференции.

Не зная с чего начать разговор, Гермиона решила просто последовать примеру родителей и поблагодарить друзей за гостеприимство.

На её слова Рон только пожал плечами и сказал: «Зачем же тогда нужны друзья?».

Эта простая фраза мигом вышибла «твердую» поверхность из-под ног девушки. Она почувствовала себя мерзкой предательницей, не достойной иметь таких хороших друзей, которые готовы для неё на всё и столько времени потеряли, ожидая её. Хорошее настроение пропало окончательно и безвозвратно, уступив свои позиции унынию от осознания, что она никчемный друг. Нервно сглотнув, она потянулась за своими вещами и произнесла: «Всё равно спасибо», но Рон её опередил и, улыбнувшись, последовал к своему дому. А Джинни, взяв подругу под руку, потащила её вслед за братом.

Гермиона позволила увлечь себя за ними. За всю дорогу она не делала попытки заговорить, а на вопросы о том: «как добрались?», «как жизнь?», «как погода?» отвечала так же односложно и машинально. При этом она не заметила многозначительного взгляда, который Джинни послала своему брату, и как тот сразу же нахмурился.

Очнулась девушка только тогда, когда увидела табличку с надписью «Нора» над парадным входом в дом. Уизли зашли первыми, вежливо открыв перед ней двери, и приглашающим жестом позвали её за собой. Глубоко вздохнув, как будто бы собирая всю свою смелость перед предстоящим боем, Гермиона вошла в дом своей детской мечты. Это место принесло ей много счастливых моментов, и девушка надеялась, что и дальше оно останется для неё таковым, а она сделает для этого всё и постарается вымолить прощение своих друзей.

Как только она зашла, хозяйка дома, причитая о том, как она за всех волновалась из-за задержки, заключила её в объятия, крепкие, как клещи. Девушке даже почудился звук, похожий на треск, и она испугалась, что недосчитается здоровых ребер. Её немного качнуло после «нежностей» с Молли, и основательно «помятая» Гермиона взмолилась, чтобы больше никого из Уизли не было сейчас дома. Ещё одно объятие она сейчас не переживет. Ей и от этого придется полдня отходить.

Всё еще покачиваясь, девушка проследовала за подругой в её комнату. Рон за это время уже успел поставить её вещи возле свободной кровати. Выпустив Живоглота из клетки и выходя из комнаты, он сообщил, что мама зовет всех на обед, так что как только Гермиона будет готова, может спускаться с Джинни на кухню.

Оглядевшись, Гермиона заметила, что в комнате ничего не изменилось. Спальня хоть и была маленькой, но, как и раньше, была уютной и ярко освещенной. Стены были всё так же украшены любимыми постерами Джинни: «Ведуний» и капитана Холихедских Гарпий Гвеног Джонс.

— Джинни, спасибо, что разрешаешь останавливаться у тебя. У тебя очень уютная комната и я рада, что буду спать в ней.

— Пожалуйста, Гермиона…. Рон же сказал, для друзей ничего не жалко, — ответила Джинни.

Слова подруги снова больно полоснули по сердцу. Решив, что больше не выдержит этого чувства вины, возникающего всякий раз, когда упоминается их дружба, Гермиона настроила себя на то, что поговорит с Роном, а потом и с Джинни после обеда.

Она быстро управилась с вещами, потому что доставать много не было необходимости, ведь она пробудет здесь недолго. Было бы глупо распаковывать все вещи, да и не хотелось потом долго собирать их обратно в чемоданы. Гермиона только достала книгу, которую собиралась почитать на досуге, положив её на прикроватную тумбочку, и пижаму, которую отправила под подушку на свою кровать. Также она достала ванные принадлежности, решив, что оставит их сейчас в ванной, когда пойдет мыть руки перед обедом.

Гермиона быстро справилась с распаковкой вещей, она не хотела заставлять Уизли ждать себя еще дольше. Все это время девушку терзали сомнения, что Джинни как-то осуждающе смотрит на неё, следя за её действиями, но, подумав, что ей это показалось из-за разбушевавшихся эмоций перед предстоящим разговором, девушка, приободрившись, обратилась к подруге:

— Джинни, я готова, мы можем идти.

Подруга, ничего не ответив, слезла со стола, на котором сидела. Она покинула комнату, при этом хитро подмигнув Гермионе и уводя её за собой.

Предварительно посетив ванну, девушки проследовали на кухню и сели рядом за стол.

На кухне стоял небольшой деревянный стол с восемью стульями, и, заметив, что из них занято только три, Гермиона вежливо поинтересовалась состоянием других членов семьи.

Ей ответил Рон. Он уже начал есть и поэтому говорил со слегка набитым ртом:

— Герми… она, — поспешно добавил он, увидев взгляд матери. — Я же говорил тебе, что близнецы съехали, чтобы быть поближе к своему магазину. Они могут позволить себе жить отдельно, — при этих словах парень мечтательно прикрыл глаза. — Чарли всё так же в Румынии, занимается драконами. Отец сейчас на работе. А Билл практически не появляется дома, постоянно пропадая на работе.

— Вернее, со своей Флегмой, — фыркнула Джинни.

О Перси они ничего не сказали, но Гермиона и спрашивать бы не стала, зная, какой это больной вопрос для семьи. С момента их ссоры обе стороны не общались и делали вид, что никогда не знали друг друга.

Обед был как всегда вкусным. Правда, сейчас Гермиона вряд ли могла оценить это, находясь в таком душевном состоянии. Она поблагодарила за него Молли, похвалив её кулинарные способности, и передала благодарности от своих родителей, после чего вместе с Роном отправилась в его комнату.

Она чувствовала, как её желудок болезненно скрутило. И хотя от волнения она съела совсем немного, только столько, сколько смогла заставить себя, чтобы не обидеть хозяйку. Она чувствовала, что от переживаний съеденная еда может попроситься в любой момент наружу.

Поднявшись на последнюю ступеньку, она поняла, что закончился последний спасительный предмет, который мог оттянуть этот страшный момент. Комната Рона находилась под самым чердаком и каждую ступеньку к ней Гермиона мысленно «благодарила» за возможность оттянуть страшный момент. Когда же она её достигла, то застыла в нерешительности перед дверью. «Сейчас всё решится», — промелькнула в голове у девушки мысль. Чувствуя себя обреченным кроликом, загнанным охотником в угол, она, собрав все крупицы своей решимости и остаток воли, переступила порог комнаты вслед за Роном.

От обилия оранжевого цвета зарябило в глазах.

«Видимо, в этом году эмблем Пушек Педдл стало больше», — отрешенно подумала девушка, оставшись стоять у входа.

Джинни с ними подниматься не стала, что, по мнению Гермионы, было даже лучше.

«Легче объяснить будет каждому в отдельности, — подумала она. — Да и перед Роном я несу большую ответственность. Я не виновата, что Гарри расстался с Джинни. Наверное,… он её не любит. А вот Рон считает, что я его девушка, и его люблю. Прежде всего, я предала его и перед ним виновата».

Такие мысли, естественно, не придали девушке решимости. Она с грустью смотрела перед собой, думая с чего начать этот тяжелый разговор.

Рона удивляло, что Гермиона до сих пор не прошла в комнату полностью. А ему так не терпелось увидеть реакцию девушки на свои приготовления.

Он уже сидел на кровати и, чтобы подтолкнуть свою девушку к действиям, похлопал по кровати рядом с собой, приглашая её сесть рядом.

«Мы давно не виделись. Я «усердно» занимался летом. Всё это даёт мне право получить свой законный поцелуй», — для себя всё решил Рон.

Гермиона, проследив взглядом за движением друга, заметила возле руки Рона лежащую на кровати раскрытую книгу. Её глаза расширились от удивления, когда она прочитала название. В названии не было ни одного слова, напоминающего о квиддиче, наоборот, книга оказалась учебником! По… «Истории магии!».

Это так сильно поразило Гермиону, что она даже забыла на мгновение о цели своего разговора с другом. Забыв также о такте, шокированная Гермиона спросила:

— Рон, ты, что…. Повторял учебный материал летом? Или это кого-то другого книга?

— Не говори глупостей, Гермиона. Комната моя, значит, и книга, находящаяся на моей кровати — моя, — обиженно проговорил Рон, делая каждый раз акцент на слове «моя».

Осознание того, что она сморозила явную глупость, умудрившись при этом обидеть Рона, особенно в то время, когда ей нужно было хорошее расположение духа у друга, привело девушку в адекватное состояние. Она прошла в комнату, но села не на кровать, а на кресло, стоящее у стены напротив кровати.

Почувствовав, что на что-то села, Гермиона с удивлением приподнявшись, обнаружила ещё одну книгу, которая тоже оказалась учебником, только… по…. по зельеварению!

Лицо Рона поникло и сразу же скисло, когда он увидел, что за книгу держит в руках Гермиона. После ссоры с Джинни Рон забыл что не собирался показывать его, и по оплошности бросил его куда попало, вместо того чтобы спрятать обратно в сундук, зная, что Гермиона никогда не поверит его тяге знаний к зельеварению. При его-то неприязни к Снейпу и его предмету, Рон не мог притронуться к этому учебнику только из личных побуждений, а не из-за перспективы отработок у него. Оставалось только ждать, когда девушка обо всем догадается, и вот тогда придется опять выслушивать кучу нотаций. Для разочарованного парня перспектива с поцелуем таяла с каждой секундой.

И действительно, немного покрутив учебник в руках, словно он прямо сейчас мог превратиться в какую-нибудь диковину, Гермиона стала осматривать комнату более внимательно. Она заметила книги на тумбочке, подоконнике и, кажется, на полу возле кровати. Первые секунды Гермиона думала, что это, наверное, её любимая «Нора» решила преподнести новый сюрприз, но понимая, что более бредового объяснения быть не может, попыталась включить логику.

«Так, подумаем. Рон ненавидит читать что-либо не касающееся его любимой игры, а сейчас в любом, самом неожиданном месте комнаты можно найти учебники, словно он их читал. На кровати книга вообще раскрыта. Если верить глазам, получается, что он действительно летом повторял учебный материал за прошлый год. Но это — Рон! Рон, который не желает повторять изученное даже для сдачи экзаменов! Не то чтобы летом тратить время и силы на учебу. А значит, эти книги оказались тут не случайно, а для какой-то цели.… Так заставляю его учиться только я.… Значит…. Значит, он разложил учебники для того, чтобы я не заставила его учиться в оставшиеся дни!» — пришла к выводу Гермиона.

Она угадала почти всё, даже последняя мысль была отчасти правильная. На такой исход Рон тоже надеялся, если убедить Гермиону, что он уже подготовился, то она не сможет его заставить делать этого еще раз. Но главную цель этой махинации с книгами она угадать не смогла. Рон считал, что Гермиона ведет себя глупо, не позволяя целовать себя, в то время как ему хотелось намного большего. По меркам волшебного мира они уже совершеннолетние, и Рон собирался надоумить Гермиону за эти дни, что ей надо быть более раскрепощенной, а трюк с книгами должен был помочь смягчить девушку.

— Рон, нам нужно с тобой серьезно поговорить, — начала нерешительно Гермиона.

Думая, что сейчас начнется долгожданная «буря», и не желая терпеть выговор от неё, парень умоляюще спросил:

— Гермиона, может, не надо? Я признаю, что моя попытка провалилась, и если ты хочешь, я готов немного поучиться. Хотя я уже сделал домашнее задание, — поспешно добавил он.

— Нет, разговор пойдет не об учёбе, — этим ответом Гермиона заставила Рона, который ожидал нотаций за учебу, занервничать.

Просто девушка не собиралась ругать друга, потому что чувствовала себя очень виноватой. Наверно, при других обстоятельствах она бы накинулась на него за попытку обмануть её, но сейчас она не считала, что вправе делать это, так как чувствовала обманщицей себя.

— Речь пойдет… о нас.

— А что с нами не так, — довольно грубо спросил Рон.

Гермиона ничего не знавшая о разговоре, состоявшимся между братом и сестрой, не могла понять, откуда в голосе Рона столько злости.

— Прежде всего, я хочу заверить тебя, что ты очень много значишь для меня. И я бы ни за что не хотела причинять тебе боль, но…

Закончить предложение ей не дал Рон. Его глаза засверкали такой неприкрытой злостью, что Гермиона даже испугалась.

— Можешь не продолжать…. И не нужно твоих глупых объяснений…. Убирайся из моей комнаты и не смей больше никогда в неё входить….

От этих слов и от того, каким тоном они были сказаны, Гермиону бросило в жар, а сердце, пропустив удар, упало куда-то в район пола.

«Неужели он узнал о моих чувствах к Гарри и никогда не простит?! Неужели нашей дружбе придет конец из-за меня?!»

Гермиона вскочила и, присев на корточки перед Роном, запричитала:

— Рон, миленький, прости меня. Прости меня, пожалуйста…. Я виновата, очень виновата перед тобой. Я пыталась забыть его, но у меня ничего не получалось…. Я не собиралась обманывать тебя. Я хотела тебе всё рассказать…. Я сама не понимала, что творится у меня на душе…. Я умоляю, прости меня, пожалуйста. Моё сердце разрывается от того, что я сделала тебе больно…

— Прекрати! Хватит этой лжи! Думаешь, я полный идиот и не понимаю, что ты меня бросаешь ради Гарри, — начал кричать Рон. Он грубо оттолкнул Гермиону, от чего та, не удержавшись на ногах, больно осела на пол. — Ты думала, что сможешь вечно водить меня за нос! Решила от скуки развеяться или держала меня запасным вариантом?! Думала, что тебе удастся меня провести! Но ты ошиблась, у твоего «глупого» парня тоже есть мозги! А я ещё на сестру накричал…. Когда ты на самом деле поступила как подлая лицемерка! «Нам ещё рано переходить на новую ступень в отношениях», — передразнил Гермиону Рон. — Да тебе было просто противно целоваться со мной. Так знай же, мне тоже не много удовольствия доставляло целовать тебя! Ты и на девушку не очень-то похожа. Зубрилка несчастная! Думаешь, я теперь помру от того, что ты меня бросила. Не тут-то было! Хочу тебе сказать, что ты не центр вселенной. Я на самом деле не до конца бросил Лаванду, и когда ты начала выделываться, не хотела меня целовать, я шел к ней. Представь себе, её устраивали такие отношения. Целуется она, и не только… гораздо лучше тебя…. Теперь я смогу уделять ей больше внимания, которое она заслуживает…. Я думал, что у нас с тобой всё получится, но мне не нужна такая предательница, как ты! Моя новая девушка будет во сто раз лучше тебя! Вернее, у меня уже есть такая девушка! И не надейся, что я тебя прощу, из-за тебя Гарри бросил мою сестру. Это ты во всём виновата!.. Хотя, может, мы и будем друзьями, — внезапно добавил Рон. — Но этого я тебе никогда не прощу!

Конец своей гневной тирады Рон прокричал прямо в лицо девушке. Он держал её за плечи, до боли зажав их, оставляя отметины и синяки. От слов, которые выкрикивал парень, и от испытываемой боли на глазах у девушки выступили слезы. Но они не только не смягчили её «друга», но вызывали новую волну гнева.

Чувствуя, что она всё это заслужила, Гермиона ни разу не перебила Рона, но, как и у всех, у неё имелось чувство собственного достоинства. Гермиона, приложив усилие, вырвалась из его цепкой хватки и вскочила на ноги. Она решила, что больше не сможет выдерживать поток грязных выражений, которые на неё обрушил Рон. К тому же её поразили слова Рона о Лаванде. Он, оказывается, обманывал её всё это время, целуясь с другой. Конечно, это не оправдывало её, но она хранила ему верность. Только однажды она мимолетно поцеловалась с Гарри. Всё остальное время она старалась любить и поддерживать Рона. Да, она ошиблась, когда согласилась встречаться с Роном, но такого она не заслужила. К тому же она ничего не делала специально для того, чтобы Гарри бросил Джинни!

— Ты прав, Рон, я люблю Гарри и хочу быть с ним, — сказала девушка сквозь слезы. — Не знаю, нужна ли я ему, но когда я увидела тебя таким, я даже рада, что между нами все кончено. Я прошу прощения за то, что сделала тебе больно, но я никогда не попрошу прощения за то, что я полюбила Гарри.

Сказав это тихим решительным голосом, Гермиона вскинула голову и, вытирая слезы на глазах, покинула комнату.

Рон опешил от этих слов и вида решительной Гермионы и только и мог, что нервно открывать и закрывать рот, не зная, что сказать. Только спустившись на несколько ступенек, она услышала вдогонку: «И не надейся, что я повяжу тебе бантик!»

Так и не поняв, причем тут бантик, она, понурив голову, спускалась тяжелой поступью по лестнице. Запал Гермионы, который она собрала, чтобы ответить Рону, исчерпался, а в душе появилась зияющая пустота.

Гермиона остановилась только, увидев перед собой Джинни. Лишь один взгляд на неё дал понять — она всё слышала. Джинни стояла, улыбаясь самой ядовитой улыбкой, на какую была способна.

— Что, мой братишка смог решиться и поставил тебя на место? — радостно спросила она.

Гермиона, услышав слова подруги, почувствовала, что от переполнявших эмоций начинает кружиться голова. Сил на пререкания с Джинни не осталось, и Гермиона, собравшись с последними силами, спокойно заговорила:

— Джинни, это только наше с Роном дело. Я не собиралась отбирать у тебя Гарри. Каждый имеет право любить того, кого желает. Мы не встречаемся с ним. Он даже не знает о моих чувствах. Я никогда не хотела становиться тебе соперницей. И если он вернется к тебе, я не буду вам мешать. Но любить его мне никто не может запретить, хотя бы потому, что я даже сама не смогла этого сделать.

— Гермиона, мы всегда будем с тобой подругами. Но я действительно зла на тебя за Гарри, — так же спокойно ответила Джинни.

Не имея сил продолжать разговор после этих слов, Гермиона немного изменила свой маршрут. До этого она планировала пойти к Джинни в её комнату на первом этаже, но теперь она чувствовала, что не сможет там находиться. Нужно успокоиться. Поэтому она решила пойти на задний двор.

Спустившись по лестнице, она не услышала слов, оброненных рассерженной Джинни, которая не верила в искренность Гермионы:

«Я бы запустила в тебя летучемышиный сглаз, но, зная твои способности, приберегу для тебя что-нибудь другое… ты не отберешь у меня мою любовь»

Спустившись, Гермиона зашла на кухню, где у плиты заметила Молли. Взглянув на неё, Гермиона была готова поклясться, что увидела на лице женщины недовольство.

«Наверное, Рон так громко кричал, что она тоже всё слышала, — ужаснулась гостья, почувствовав, как её хлестнуло чувство стыда. — Что мне делать? Уизли теперь меня ненавидят, наверняка остальные члены семейства, когда услышат об этом, тоже отвернутся от меня. Как бы хотелось покинуть этот дом немедленно. Но куда и как я направлюсь? Может, схватить вещи и пойти искать дом Луны. Но смогу ли я его найти? И сможет ли она мне помочь?

Можно было бы позвать родителей, но я не хочу отвлекать их. Они наверняка уже далеко уехали. И если вернутся, не смогут побывать на своей конференции…

Можно было бы аппарировать в Лондон, но я обещала родителям, что буду у Уизли и не отправлюсь на Косой сама…

Если не станет хуже, я стерплю,… я всё стерплю, потому что я это заслужила», — решила девушка.

Гермиона набралась смелости и спросила:

— Миссис Уизли, можно я пойду, прогуляюсь во двор?

— Конечно, дорогая, и почему ты должна спрашивать у меня разрешение? Чувствуй себя как дома и гуляй, где тебе хочется, — ответила она. Гермиона заметила, что выражение глаз Молли не вязалось с её добродушным тоном. — А почему с тобой нет Рона?

— Он…. Я…. Простите, миссис Уизли, но мы поссорились, очень серьезно поссорились, — Гермионе было стыдно говорить об этом матери Рона, но она решила, что скрывать будет только хуже.

— О, деточка. Как поссорились, так и помиритесь. Ссоры людей, которые на самом деле любят друг друга, быстро заканчиваются примирением. Не волнуйся, я помогу вам, уж я объясню этому оболтусу, что с друзьями, а особенно подругами нужно мириться.

— Не надо… — взмолилась Гермиона.

— Ты что, не хочешь помириться с Роном? — с удивлением в голосе и еле ощутимым нажимом спросила Молли.

— Нет, что вы…. Дело не в этом…. Я хочу помириться с ним. Но… я думаю, мы справимся сами, спасибо.

— Ну, что ты, деточка, мне совсем не сложно. Ну что же ты? Иди, прогуляйся.

После этих слов Молли вернулась к своему занятию, а Гермионе ничего не оставалось, как пойти во двор.

Она вышла через задний вход и проследовала к самой дальней постройке, которая находилась прямо за сараем, где Уизли хранили мётлы.

Обойдя эту старую постройку так, чтобы оказаться за стеной, которую не видно из окон Норы, Гермиона села на землю и притулилась спиной к стене.

Кирпичи были теплыми от горячих солнечных лучей и приятно грели спину. Но уже через минуту это ощущение потерялось в потоке мрачных мыслей, заполнивших душу девушки.

Гермиона не плакала, но чувствовала себя потерянной и опустошенной. Она всегда считала, что их дружба никогда не закончится, что они смогут преодолеть и пережить любое препятствие, любое горе. Между ними уже бывали разногласия, ссоры, непонимание, но они всегда мирились.

На память Гермионе пришло воспоминание о том, как ей тяжело было, когда друзья поссорились с ней из-за «Молнии». Она тогда чувствовала себя такой же отрезанной, отвергнутой и виноватой. Ей было очень больно от осознания того, что друзья, для которых она была готова на всё, игнорировали её, поставив метлу много выше их дружбы. Было больно, очень больно…. Чувство, что ты для дорогих тебе людей как балласт, который скидывают при неудобных обстоятельствах, глубоко ранило сердце девушки. И хотя со временем она смогла побороть свой страх снова быть отвергнутой, сейчас он пробудился с новой силой, затмив все остальные чувства.

«А если и Гарри отвернется от меня?!» — пронзила её страшная мысль.

Спасаясь от боли, раздиравшей её сердце этой страшной догадкой, Гермиона заставила себя переключиться на другие воспоминания.

Она начала думать о событии третьего курса, когда они с Роном поссорились из-за Живоглота. Только сейчас всё было намного серьезнее. Ситуация касалась любви Рона к Гермионе, а не к своей ручной крысе. Девушка понимала, что очень задела чувства парня, и поэтому, находясь одна во власти своих страхов, она начала поддаваться чувству вины и отчаяния.

Солнечное тепло не ощущалось, а легкий ветерок не приносил освежения. Наоборот, умиротворение и теплота природы так сильно не совпадали с внутренним состоянием Гермионы, что казались девушке неуместными и искусственными.

Постепенно её начала бить мелкая дрожь. Первый шок прошел, и мрачные мысли, почувствовав свободу, сталкиваясь и борясь за право обладания, проникали в сознание и сердце Гермионы, сменяя друг друга, как слайды драматического кино.

Её сердце то заходилось в отчаянии от того, что она потеряла расположение друзей, то её пробивал мелкий пот от мыслей, что она стала мерзкой предательницей.

Не в силах выдерживать натиска мыслей, девушка вскочила на ноги и стиснула до боли кулаки. Новый порыв чувств заставил её побежать в сторону озера. Она не до конца осознавала, что делает, но чувствовала, что если остановится, то не сможет сопротивляться, и печаль, боль, страх поглотят её целиком.

Её состояние сыграло с ней злую шутку, Гермиона бежала, не разбирая дороги и уже почти достигнув озера, не заметила кочку, торчащую из земли, споткнулась и с разбегу упала, растянувшись на земле. Благо земля была не очень твердой, и Гермиона отделалась мелкими ссадинами и испачканной одеждой.

Упав, она даже не почувствовала боли, но слезы непроизвольно брызнули из глаз. Эта слабость окончательно добила её. Силы и желания, еще секунду назад владевшие её разумом и телом, оставили девушку, и она отдалась во власть судорожным рыданиям, проклиная себя за слабоволие и новую, становящуюся к её ужасу постоянной спутницей, манеру поведения. Гермиона никогда не позволяла своим чувствам выходить на поверхность, считая слезы показухой и жеманством. Она всегда старалась взвешивать каждый свой шаг, думая о последствиях своих поступков и их влиянии на репутацию и будущее. И вдруг она превращается в кисейную барышню, готовую разрыдаться по любому случаю. Начинает думать только после того, как совершит ряд самых необъяснимых даже для себя поступков. Она та, кто презирала подобные чувства и поступки, сама оказалась в их власти. Хваленая выдержка и сила воли испарились, как утренний туман, оставив её наедине с муками, показавшими, насколько она уязвима и слаба.

От этих мыслей и ненависти к своей слабости, Гермиона застонав, с яростью ударила рукой об землю. Под руку попался пучок травы, который она с каким-то маниакальным остервенением выдрала из земли и откинула от себя. Эти действия не принесли желаемого удовлетворения, а только усилили желание выпустить наружу появившуюся в душе злость. К счастью, палочка Гермионы осталась в доме, и она не могла наделать глупостей. Но её саму этот факт не привел в восторг, а разъярил еще больше, увеличив и без этого зашкаливающее чувство уязвимости.

Подумав об обитателях дома, она подскочила с земли, как ужаленная, и стала с силой вытирать лицо, смешивая слёзы с землей, от чего её лицо стало выпачкано черными разводами грязи и приобрело боевую раскраску.

Так резво вскочить с земли её побудила мысль о том, что её может увидеть в таком виде кто-нибудь из Уизли. Распластавшуюся на земле, рыдающую и,… в общем, такого позора её гордость бы не пережила.

Представив себе эту картину, в её сердце проникли ядовитые мысли, которые настаивали на том, что Рон был бы счастлив, увидев её в таком состоянии. Противный голосок напевал злые слова друга:

«Мне тоже не много удовольствия доставляло целовать тебя!» — а ты вначале научись целоваться, чтоы тебе это приносило удовольствие, — отбивалась Гермиона.

«Ты и на девушку не очень-то похожа. Зубрилка несчастная!» — это только ты так думаешь, другие парни ценят,… по крайней мере, мой ум. Вот Майклу и… Гарри, — неуверенно добавила Гермиона, — нравится мой ум и возможность обсуждать со мной всё, что угодно.

«Думаешь, я теперь помру от того, что ты меня бросила. Хочу тебе сказать, что ты не центр вселенной. Не тут-то было!» — уж я тем более «не помру»! И не думай, Рон Уизли, что именно ты центр вселенной.

«Я на самом деле не до конца бросил Лаванду, и когда ты начала выделываться и не хотела меня целовать, я шел к ней…» — а я еще думала, что это я подлая. Да как он посмел обманывать нас обоих? Хотя, судя по словам Рона, Лаванду всё устраивало… Я, конечно, тоже хороша, но когда я была девушкой Рона, я парней к себе не подпускала, не то, что целоваться с ними. Я даже с Гарри пыталась всячески выдерживать дистанцию! Я старалась, может, плохо, но, как могла, старалась сделать Рона счастливым. А он в это время крутил с другой…. Думаю, мы в расчете, Рон Уизли. Я больше ничем тебе не обязана и с чистой совестью могу жить своей жизнью. Ну… почти с чистой…

Досада и горечь разочарования разожгли с новой силой желание крушить и ломать. Она оглянулась в поисках чего-нибудь подходящего, чем можно было запустить в озеро. Вокруг не видно было ни одного камушка. Издав рассерженный рык, она принялась усердно обыскивать берег озера, с таким рвением, как будто она искала вещь, от которой зависела её жизнь.

Наконец, её поиски увенчались успехом, и она нашла небольшой камушек, который тут же отправился на дно озера. Кинуть далеко не удалось, хотя в бросок были вложена ярость и злость, заполнявшие Гермиону.

«Гарри бы кинул намного лучше меня. У него отличный бросок», — подумала Гермиона, забыв, что мысли о друге сейчас последнее, что можно было пускать в свою пылающую голову.

И действительно, после очередной мысли о друге назойливая мысль, которую ей удавалось с успехом всё это время отгонять от себя, решила, что сейчас самое время о себе напомнить.

«Рон — лучший друг Гарри, и он вполне может встать на его сторону, как делал это и раньше. И тогда… тогда он бросит тебя и перестанет с тобой общаться», — эта мысль смогла-таки победить все остальные бушующие в ней чувства, заморозив их на время. Она, как набат, билась с неистовой силой, отдаваясь с каждым ударом сердца щемящей болью в груди.

За время, прошедшее после памятного поцелуя, девушка уже настолько привыкла к своей новой склонности — к резким сменам настроения, что она перестала замечать этот процесс, когда её чувства могут сменяться с немыслимой скоростью на абсолютно противоположные, чем ещё секунду назад. Но когда бы это ни случалось, расплата была быстрой. Она теряла крупицы силы и разума, которые с каждым разом было всё тяжелее сохранять. И чем глубже были эмоции, тем быстрее из неё улетучивались силы.

Вот и сейчас, не умея защитить себя от этой мысли, не зная, какой аргумент привести в пользу своей побледневшей надежде, она бессильно опустилась на землю. Она полулегла на дерево, так кстати оказавшееся рядом, и глубоко задумалась, даже не чувствуя, что местами старая кора неприятно давила в спину.

Гермиона судорожно перебирала в памяти события жизни, которые бы указали на то, что она ошибается. С каждым услужливо подсунутым коварной памятью воспоминанием её лицо мрачнело всё больше. Нет, она не плакала, но с каждой минутой её охватывало понимание своей обреченности.

«Гарри посчитает, что я поступила подло с Роном. Ведь я не смогу объяснить ему, что, любя его, я пыталась забыть о своей любви с помощью Рона, но при этом Рона обманывать не собиралась. Даже если я ему начну это объяснять, его честное и доброе сердце, не принимающее подлости, особенно от друзей, побудит его презирать меня. — От этой мысли перед глазами потемнело, и появилось желание немедленно исчезнуть с лица земли, чтобы никогда не увидеть в любимых глазах презрение и укор, который она от него заслужила. Эта мысль настолько поразила Гермиону, что она забыла о горечи недавней ссоры, как будто она произошла давно и не с ней…. Подавленная тяжестью этого предположения Гермиона начала поддаваться паническим мыслям. — А может сбежать? Сбежать навсегда, чтобы не увидеть отчужденности в родных глазах…. Сбежать из «Норы», из Хогвартса… нет, из Англии. Во Франции я бы смогла пойти учиться в Шармбатон, мне даже французский учить не нужно…»

Картина побега во Францию вызвала у девушки истерический хохот.

В этот момент Гермиона представляла жуткое зрелище. Бледное лицо, с опухшими красными глазами, перепачканная и измазанная с ног до головы, издающая зловеще звучащий в тишине хохот, при котором из неё словно выходи призраки сумасшествия.

Вдоволь нахохотавшись и зная, что никогда так не поступит, она вытерла слезы, выступившие на глаза на этот раз от смеха, и погрузилась в размышления о том, что же ей на самом деле делать. Нужно было решить как вести себя с Уизли, и главное, как не потерять Гарри, когда он узнает о ссоре с Роном.

Сколько времени ушло на размышление, Гермиона не могла сказать. На небе даже стали проступать первые звёзды, на что она в таком состоянии не обратила не малейшего внимания. Гермиона смогла очнуться только тогда, когда почувствовала боль в своем одеревеневшем теле. Солнце уже зашло и не давало тепла, близко расположенное озеро усилило вечернюю прохладу, отчего девушка начала замерзать, и её снова начала бить крупная дрожь. Долгое неподвижное сидение довершило своё дело, заставив её попытаться встать.

Гермиона с трудом поднялась, опираясь о дерево. Она через силу растерла окоченевшие конечности и направилась к дому, надеясь на спасительную чашку горячего чая. Пустой желудок протестующее сообщил, что одной чашкой он не собирается ограничиваться, и, не имея сил сопротивляться ему, Гермиона покорно согласилась, прибавив к имевшейся мечте о чае, мечту об ужине.

К тому же принятое, наконец, решение, хоть и забрало остаток сил, но придавало чувство уверенности, которое появлялось у Гермионы всегда, когда она принимала окончательное решение.

«Рон сам сказал, что возобновление дружбы возможно. Джинни тоже не проявляет явной враждебности. А значит, необходимо приложить все усилия для восстановления дружеских отношений, и, если необходимо, я смогу пойти на уступки ради друзей, — решила она. — А с Гарри… Гарри я попытаюсь объяснить, что я поняла, что не смогу быть с Роном…. И… попытаюсь убедить его, что наша с ним дружба сильнее таких обстоятельств, а если что-то пойдет не так…. Что ж, пущу в ход любимый способ Гарри, буду соображать по ходу…».

Поэтому Гермиона, словно мотылек, устремила свои быстрые шаги к кухне, откуда лился манящий свет. Лишь переступив порог, Гермиона почувствовала приятное тепло, от чего замерзшее тело покрылось мелкими мурашками. Желудок, в котором толком ничего не было с самого утра, издал урчание, как только в нос ударил запах приправ и ароматной еды. Ища его источник, она повернулась к плите, не заметив присутствующую в кухне миссис Уизли.

— Милочка, мы уже начали волноваться за тебя, — раздался голос за спиной Гермионы. Она, вздрогнув, обернулась и увидела Молли, сидящую на стуле в углу кухни и занимавшуюся вязанием носков. — Я хотела пойти искать тебя, но Рон сказал, что ты хочешь побыть одна, а потому мы поужинали без тебя. Прости, дорогая, но Артур был голоден после работы, а ужинать мы привыкли всей семьёй, поэтому мы не смогли подождать тебя, — вещала Молли спокойным голосом, словно вела светскую беседу. — Все уже легли спать, но ты можешь покушать то, что я оставила тебе на столе. Я теперь тоже пойду спать. Ты, главное, никуда больше не уходи, пожалуйста. И ещё, Гермиона, я не вправе требовать, но… не могла бы ты привести себя в надлежащий вид,… пожалуйста. Спокойной ночи, милочка.

После чего миссис Уизли встала и проследовала к себе в спальню.

Гермиона почувствовала, словно её обдало ушатом ледяной воды. Она почувствовала, что теперь ненавидит слово «милочка», которое миссис Уизли произносила каждый раз с такой интонацией, словно отвешивала Гермионе пощечину. Она так и застыла возле стола, где стояла тарелка с холодным бульоном и несколькими кусками хлеба.

Немного восстановив рваное дыхание, она посмотрела на свои руки и увидела, что они черные от грязи. Одежда выглядела не лучше, а в зеркало, если бы оно даже оказалось в кухне, девушке было страшно посмотреть.

Унижение. Позор. Падение на самое дно. Вот, что чувствовала сейчас Гермиона.

«Неужели я совсем разучилась думать? Как я могла забыть, что выпачкалась? А ещё хотела, чтобы никто не заметил моих переживаний! Идиотка…. Дура…. Вообще не понятно, как меня кто-то мог посчитать умной, — чувствуя, как её опять начинает трясти, теперь вдобавок и от пережитого унижения, Гермиона, так и не поужинав, направилась в сторону ванной. — Когда же этот день кончится?! Может, провести ночь на кухне? Так я не увижу Джинни…. Вдруг она не спит и потребует объяснений? Но если меня найдут на кухне, будет ещё хуже….».

«Я в западне. Я попала в глубокую яму, и мне из неё не вылезти, — чувствовала Гермиона. — Будь честной с собой, — смывая с себя грязь под горячими струями воды, приказала себе девушка — ты не выдержишь, твоей хваленой выдержки на самом деле нет. Даже Молли присоединилась к выражению праведного гнева, единственной целью которого показать тебе, как Уизли относятся к людям, которых считают предателями. Такое уже было, когда Молли показывала своё неудовольствие тобой. Тогда она поверила газетным сплетням о тебе, Гарри и Краме. Но то, что происходит сейчас, не идет ни в какое сравнение. Друзья выказывают презрение, особенно Рон. Молли комбинирует: доброе выражение лица, сообщающее тебе грубые вещи, и добрые слова, сопровождающиеся злым взглядом. Но ты не сможешь играть в эту «игру». Вспомни, что тебе сказал отец: «Оставайся собой и не дай никому сломать тебя». Вот так и поступи, Гермиона, — призвала она себя к голосу разума. — Точно, вот так и поступлю. Буду оставаться собой. Я считаю Уизли своей семьей и буду стараться помириться с ними, но кривляться и изображать то, что я на самом деле не чувствую, я не буду даже ради них. Думаю, им нужно будет время, чтобы всё обдумать, а для этого им нужно побыть свободными от моего присутствия… и я придумала уже, что делать… ума только не приложу, как поступить с Живоглотиком… и ещё как протянуть оставшиеся два дня?!».

Принятый душ немного согрел Гермиону и принес временное облегчение. Придя в комнату Джинни, она быстро юркнула под одеяло, на которое тут же запрыгнул Живоглот. И хотя Гермиона не любила, когда кот ложился близко к лицу, а предпочитала, чтобы он располагался в ногах, сейчас его компания была очень желанна. И она, обняв кота, попыталась уснуть.

«Глотик, что же мне делать завтра? Как дотерпеть до поездки в Лондон? Я чувствую себя здесь птицей, которую заперли в клетке, забрали у неё свободу и при этом заставляют петь», — мысленно обратилась она к коту.

Мягкий теплый комок родного существа, трущийся о её щеку, заставил её вспомнить, что она не одинока, и есть те, кто любят её. Чуть крепче сжав кота, разбитая и уставшая она погрузилась в беспокойный сон.

На следующий день Гермиона проснулась как никогда поздно. Она не чувствовала себя отдохнувшей, а долгое сидение на холоде вылилось в легкий насморк и поламывание суставов.

Спустившись после принятой ванны, она уже не удивилась, что на завтрак её тоже не стали ждать, не разбудили, видимо, из человеческого сострадания к спящей девушке. Игнорировать требования желудка в этот раз не получилось, и она съела оставленную на столе холодную яичницу и запила соком. Разогревать и готовить еду самостоятельно в обители Молли Уизли Гермиона не решилась.

На столе также осталась записка о том, что им срочно нужно было отправиться в деревню за покупками по хозяйству.

«…Мы вернёмся нескоро, чувствуй себя, как дома…», — бросилась в глаза строчка. Гермиона почувствовала укол вины, что своим поведением «выгнала» всю семью из их собственного дома.

Настроение опять стало приближаться к минусу, и она решила, что нет ничего лучше, чем заняться любимым делом. Поднявшись в комнату Джинни, Гермиона села на заправленную кровать и принялась читать. Со временем чтение всё же немного, но смогло отвлечь от угнетающих мыслей. Только ощущение, что она уже никогда не сможет почувствовать себя в «Норе» «как дома» не покидало её.

Время для Гермионы тянулось бесконечно медленно, растягиваясь, как липкая противная тянучка.

Она постоянно отвлекалась от книги, гадая, сколько времени прошло, и как скоро наступит вечер, желая только об одном: чтобы этот день поскорее закончился. Поэтому она с легкостью оторвалась от книги, как только услышала шаги заходившей в комнату Джинни.

Гермиона почувствовала, что нервы натянулись, как струна, но, решив, что именно ей нужно делать первые шаги к примирению, она, постаравшись придать голосу спокойствие, обратилась к Джинни:

— Привет! Ну, как покупки?

На удивление Джинни отвечала охотно и дружелюбно:

— Да ужас просто. Столько всяких овощей насмотрелась, на всю жизнь хватит…

— Вы только продукты покупали? — удивилась Гермиона, почувствовав, как напряжение спадает, и на лице появляется счастливая улыбка от осознания того, что Джинни осталась её подругой, готовой делиться с ней своими чувствами. — А я думала у вас какие-то серьёзные покупки, вас так долго не было…

— Мама решила, что нам нужно обязательно навестить Фоссетов, раз мы оказались по делам в деревне. Ну, мы и отправились их посетить, — вещала недовольным голосом Джинни. — Я ненавижу у них бывать! Фоссеты по вопросу к чистоте крови, что-то среднее между Малфоями и нами. И своими разговорами приводят меня в уныние. А их сын Даниэль меня просто достал! Он ко мне неровно дышит и своими ухаживаниями не даёт спокойно жить. Что он о себе возомнил! Кому он нужен? Была бы у него хотя бы внешность что надо…. Так я в такой обстановке еле дождалась момента, когда уже можно будет уходить.

— Даниэль Фоссет? Я что-то не помню такого ученика, а я знаю практически всех в Хогвартсе, — удивилась Гермиона.

— Фоссеты решили, что для Даниэля Дурмстранг — самое лучшее место. Ты бы знала, как я с ними согласна, — засмеялась Джинни.

Видя, что у Джинни, что бы она не рассказывала, остается хорошее настроение, Гермиона решилась задать мучавший её вопрос:

— Джинни,… а… а как себя чувствует… Рон?

Джинни закатила глаза и, подсев к Гермионе, взяла её за руку.

— Гермиона, ну ты разве не знаешь моего братца? Перебесится и успокоится. Мне кажется, ему и с Лавандой будет неплохо.

— Джинни, мне, правда, жаль, что мы по стечению обстоятельств стали соперницами. Я клянусь тебе, я хотела его разлюбить и делала для этого всё, что могла, но у меня ничего не получилось. Ты тоже его любишь и можешь понять меня…. Давай не будем ссориться, пожалуйста, ты моя лучшая подруга и я не хочу потерять тебя. Пусть Гарри сам выберет. К тому же он даже не догадывается о моих чувствах и не рассматривает меня как девушку, а только как друга, так что у тебя больше шансов, — печально добавила Гермиона. И немного помолчав, добавила. — Если он тебя любит, то вернётся к тебе.

— Ты права, не будем ссориться. Давай мы ничего не будем делать со своей стороны, для того чтобы добиться его расположения и этим поможем ему самому решить, — предложила Джинни.

Немного поразмышляв, Гермиона дала обещание, и счастливая Джинни кинулась обнимать подругу.

Если бы Гермиона могла видеть лицо обнимавшей её подруги, то она бы задумалась можно ли верить в то, что подруга сможет сохранить договор в силе.

Остаток дня прошел относительно спокойно. Её даже пригласили на ужин, и Гермиона могла наконец-то насладиться горячей едой.

За столом Гермиона чувствовала себя скованно, но ни Молли, ни Рон не показывали своего неудовольствия. А глава семейства вообще весь ужин дружелюбно общался с ней, расспрашивая гостью о маггловской технике. Вначале его очень волновало, зачем магглам нужен «грязесос». А под конец ужина он вспомнил о компьютерах и попросил Гермиону объяснить, что это за штука «Интернет», и как его запихнули в компьютер? Особенно его волновало — как могут пересылаться через него письма, когда там нет, ни сов, ни почтальонов?

Когда Молли хотела прекратить неприятную ей тему, Артур возразил, что это нужно ему для работы, и попросил Гермиону продолжить рассказ. Молли наградила Гермиону убийственным взглядом, от которого у девушки по спине побежали мурашки, но выбора не было, мистер Уизли просил помочь ему понять, и Гермиона попыталась это сделать.

Объяснения получились путанными и пространными, потому что она не представляла, как объяснить мистеру Уизли сложные для него понятия, в то время как он о компьютере знал только то, что это коробка, с помощью которой магглы работают, играют и развлекаются. Всё же результат у её потуг был — Молли разозлилась ещё больше, а Рон и Джинни чуть не уснули за столом от скуки, и только глава семейства получал истинное наслаждение от объяснений гостьи.

Гермиона заметила выражение лица Молли, которым та смотрела на своего мужа, и поняла — сейчас грянет гром. Она инстинктивно потянула руки вверх, чтобы зажать уши, но не успела на доли секунд.

Раздался громкий крик, от которого в ушах зазвенело:

— Артур Уизли, хватит мучить нашу гостью!!! — после обращенных к нему слов мужчина весь как-то сжался и уже не пытался возражать, видя, что Молли вышла из себя. — Твоя нездоровая любовь к маггловским штучкам может плохо кончиться. Тебя могут уволить, а ты хоть подумал, что будет с нами?! Я уже тысячу раз говорила, что в нашем доме не должно быть всех этих штук и даже разговоров о них. Свои проблемы по работе там и решай…

Молли распалялась всё больше, и Гермиона решила, что безопаснее для своей жизни немедленно покинуть кухню. К тому же присутствовать при ссоре супругов было неловко, поэтому девушка ретировалась из помещения как можно быстрее и незаметнее. Джинни поспешила за ней. Не отставал и Рон, у которого уши горели, как красная лампочка светофора.

Возле комнаты Джинни он оставил девушек, предварительно бросив на Гермиону недовольный осуждающий взгляд. Гермиона же на это, тяжело вздохнув, подумала:

«Помириться в этот раз будет очень тяжело. Как будто всё специально работает против меня…».

Подружки еще некоторое время поболтали обо всём понемногу, после чего Джинни уснула, а Гермиона решила, что ей нужно ещё немного почитать. Она еле дождалась вечера, но, не считая ссоры между мистером и миссис Уизли, день закончился неплохо, и она уже начинала сомневаться: действительно ли нужно выполнять принятое решение.

Все сомнения развеялись у девушки после событий случившихся во второй половине следующего дня.

Этот день казался ничем не примечательным. Казалось, что жизнь опять пошла своим чередом. Рон ходил всё также насупившимся, но молчал и недовольства не высказывал. Молли кормила ее вместе со всеми, а значит — немного оттаяла. Джинни щебетала, как заведенная, о мальчишках, которые проявляли ей знаки внимания, даже не задумываясь нужно ли это ей. А Гермиона пыталась заниматься любимым делом — читала свои книги. Даже постоянно отвлекаясь на реплики подруги, она умудрялась понимать смысл прочитанного, но временами её взгляд затуманивался, и она принималась мечтать о завтрашнем дне.

В общем, тянулся он не менее долго, чем прошлый, а закончился событием, заставившим время бежать стремительным галопом, ошеломившим и поселившим в душе Гермионы жгучее желание покинуть «Нору» немедленно и навсегда, забыв обо всех её обитателях.

Ближе к вечеру Гермионе с трудом удавалось держать себя в руках от мысли, что завтра она увидит Гарри. Перспектива этой встречи не давала покоя, прибавляя волнения от ожидания его реакции, но в глубине души Гермиона верила, что он обрадуется, увидев её, и предвкушала момент «дружеских» объятий при встрече. Она не заметила, как легкий румянец тронул её щеки, а губы непроизвольно начинали растягиваться в глупой счастливой улыбке. Лёгкое покашливание вывело её из задумчивости и заставило залиться ещё большим румянцем от смущения. Она совершенно забыла, что находится за столом в компании семьи Уизли, которые решили сегодня пораньше поужинать и лечь спать, потому что завтра будет напряженный день, и нужно будет встать пораньше.

— Гермиона, так ты передашь мне, наконец, соль? — повторил свой вопрос Рон.

Это был первый раз, когда Рон заговорил с ней после ссоры. Она трясущимися руками взяла солянку и передала ему со словами: «Прости, я не расслышала». Когда их руки соприкоснулись, она почувствовала себя неуютно и как-то слишком поспешно отдёрнула свою руку от него, чуть не выронив солонку.

Из-за возникшей неловкости она почувствовала, будто стул под ней начал накаляться, а всё тело покрылось мурашками и стало неистово чесаться. Это заставило её еще больше занервничать, и она опустила взгляд в тарелку, чувствуя, что лицо и уши горят, и, догадываясь, что она сейчас являет собой точную копию помидора лежащего в её тарелке.

Из-за всех этих манипуляций она не заметила взгляда, которым её наградил Рон. Он был наполнен злобой, презрением и жаждой мести. Возможно, если бы она увидела этот взгляд, то не пошла бы беспечно прогуляться на свежем воздухе перед сном, «чтобы лучше спалось», а помчалась в комнату Джинни и забаррикадировалась там, ожидая утра.

Голову ничего не заметившей Гермионы такие мысли не посещали, и она со спокойным сердцем пошла прогуляться. Погода была отличная и помогала настроиться на романтический лад. Несмотря на конец августа, на улице было по-летнему тепло. И она не замерзла, будучи одетой в шелковую белую блузку с длинными рукавами и длинную юбку из тяжелой ткани коричневого цвета. Одежда соответствовала романтическому настроению Гермионы, и она, довольная собой, гуляла на заднем дворе возле дома.

Даже не заметив, как ноги принесли её сюда, она оказалась возле сарайчика с мётлами. Видимо, желание поскорее увидеть друга привлекло к вещам, которые хоть немного напоминали о нём.

«Тут он хранил свою «Молнию», а потом брал её и вместе с Уизли шел играть в квиддич. Жаль, что близнецы съехали на свою квартиру…. Они, конечно, шалопуты, но в их компании я бы чувствовала себя спокойнее и веселее. А ещё лучше, чтобы тут был Гарри…»

— Гарри… — она так глубоко окунулась в свои мысли, что произнесла имя любимого человека вслух, после чего, обхватив себя руками, глубоко вздохнула то ли горестно, то ли задумчиво.

Она не заметила, как рядом оказался Рон, и даже подпрыгнула от неожиданности, когда он раздраженным голосом окликнул её:

— Скажи, Гермиона, и что влюбленным неймётся, вечно шляются где-то и вздыхают? Тебе самой не противно?

Не совсем поняв суть выдвинутых ей претензий, Гермиона, однако отметила, насколько Рон был дерганным и раздраженным. Её радовало, что он начал разговаривать с ней, но темы, которые он выбирал, наводили на мысль, что она не против того, чтобы он её поигнорировал ещё хотя бы немного.

— Э… я не совсем понимаю, о чем ты говоришь, Рон, — неуверенно начала Гермиона. — Но ты прав, уже пора возвращаться в дом.

Она сделала несколько шагов в сторону дома и в нерешительности замерла. Рон оттолкнулся от стены, на которую опирался плечом и загородил ей путь.

— Что, я уже настолько противен тебе, что ты не хочешь даже пары минут поговорить со мной? Или ты настолько осмелела, потому что млеешь от мысли, что завтра увидишь своего драгоценного Поттера? — спросил он её.

В его голосе слышалась явная угроза, которая заставила девушку прирасти к земле. Сердце начало бешено колотиться, а в голове начали появляться панические нотки. Но вспомнив, что перед ней стоит друг, пусть и рассерженный, она решительно зашагала к дому.

— Рон, пожалуйста, не заводись. Твоя мама сказала, что нам нужно раньше лечь спать. Я не думаю, что ослушаться её — хорошая затея…

Она подумала, что напоминание о Молли поможет Рону успокоиться. Ей даже показалось, что её план удался, потому что она смогла уже отойти от него на несколько шагов, когда он, подбежав со спины, грубо схватил её за плечи и, резко развернув, отбросил назад в сторону сарая. От неожиданного и сильного толчка Гермиона, не удержав равновесия, упала на землю, ободрав кожу на ладошках во время приземления.

Не успев прийти в себя, она почувствовала горячее дыхание на затылке. Уже через секунду Рон грубо перевернул её и, до боли сжав, встряхнул так, что у неё закружилась голова.

— А если бы это был Гарри, ты бы не стала бежать в дом? Ты бы не стала избегать его? Ты бы заглядывала ему в рот и слушала все, что он тебе рассказывает? — злобно шипел он. — Чем он лучше меня? Чем?! Ну, скажи же. Почему наш гений сегодня не может ответить не на один вопрос? Или ты потеряла дар речи?

С каждым вопросом он распалялся всё больше. Глаза Гермионы расширились от ужаса и представшей картины. Она никогда не видела Рона таким… таким злым и жестоким. Казалось, сейчас у него пойдет пена изо рта и, превратившись в яд, убьёт её. Рон был явно не в себе, и нужно было предпринять попытки вырваться от него. От безумного страха, заполнившего её, она совершенно забыла, что она волшебница, поэтому мысль о возможности воспользоваться волшебной палочкой не появилась.

Она сделала резкий рывок и смогла вырваться из его хватки. Но не успела она отползти и полметра, как он схватил её за ногу и с силой протащил по земле назад к себе. Она начала брыкаться и кричать, что только вызвало в нём новую волну гнева. Казалось, он начал терять человеческий облик. Рон вынул палочку и наложил на неё заклинание немоты — «Силенцио».

— Заткнись. Мы же не хотим никого разбудить, — произнес он леденящим кровь спокойным голосом.

Слёзы брызнули из глаз Гермионы от осознания своего положения и своей глупости.

После чувства беспомощности, которое она испытала позавчера, находясь возле озера без палочки, Гермиона носила её теперь с собой постоянно.

Гарри подарил ей уникальную кобуру для волшебных палочек, палочку из которой нельзя было приманить противником с помощью заклинаний, а хозяину кобуры стоило только призвать её, и она тут же оказывалась в его руке. Гарри и себе такую купил. Если натренироваться, то постепенно палочку можно было вызвать, лишь подумав о ней, как к этому приловчился Гарри.

И как она могла забыть о волшебной палочке? У неё ещё не получалось призывать её из кобуры с помощью только мысленного приказа. Теперь нужно было срочно научиться это делать. Но даже если ей это удастся, как она сможет правильно выполнить заклинание, не произнеся его вслух? Большая половина невербальных заклинаний у неё не срабатывали, и даже если что-то получится, это будет что-то простое и не сработает в полную силу.

Она попыталась сосредоточиться и отдать мысленный приказ, когда внезапно почувствовала, как Рон ударил её по лицу, отвесив болезненную пощечину.

Гермиона посмотрела на него с широко раскрытыми полными боли и неверия глазами, из которых всё также струились слёзы. От этого взгляда Рон как будто немного успокоился и даже пожалел о своем поступке. Он неуверенно заговорил:

— А ну, смотреть мне в глаза! И перестань брыкаться…

Она замерла, и несколько секунд они ничего не делали. Казалось, Рон заколебался, он довольно слабо стал держать её и уже не прижимал к земле. На его лице пробежала тень сомнения, но когда Гермиона подумала, что он отпустит её, он неожиданно спросил:

— Вы целовались с ним? — казалось, он забыл о том, что лишил её голоса. — Ну же, я жду…. А ну да…. Кивни либо положительно, либо отрицательно, — приказал он.

Гермиона не знала, что ей делать. Соврать не было сил, потому что ей казалось, что так она предаст Гарри, а, узнав правду, он рассвирепеет ещё больше и неизвестно, что может сделать с ней и Гарри.

Заметив, что Рон полностью поглощён ожиданием ответа и забыл удерживать её, она решила, что это её шанс. Со всей силой, которую могла собрать, она оттолкнула его ногой. От удара ногой, пришедшегося на грудь, Рон охнув, упал на землю. Не дожидаясь, что будет дальше, она подскочила и со всех ног кинулась бежать к дому.

Когда до дома оставались считанные метры, её опять настиг Рон и, прыгнув на нее, повалил на землю. Она почувствовала болезненный удар об землю и не менее болезненный удар от падения своего преследователя на неё.

Потеряв способность говорить, она не могла даже умолять его остановиться или кричать о помощи. От боли и разочарования, ведь спасение было так близко, она беззвучно застонала.

Видимо, его не устраивало место вблизи от дома, и он снова потащил её в сторону злополучного сарая. Она, брыкаясь, кусаясь, вырывалась из его рук, но Рон был намного выше и сильнее её, поэтому Гермиона только выбилась из сил и ещё сильнее раззадорила Рона. Но девушка не собиралась отступать, и когда он, почти дотащив её до своей заветной цели, споткнулся, она смогла, вывернувшись, со всей силы лягнуть его по ноге. Он взвыл от боли, но не выпустил её, а с силой толкнул её к стене сарая. Гермиона не смогла затормозить и сильно ударилась головой. От удара перед глазами всё поплыло и перемешалось яркими пятнами.

Рон подошел сзади и, прильнув к ней, зашептал в самое ухо:

— Сегодня ты сможешь сравнить, кто из нас лучше. Я дам тебе такой шанс.

Он поцеловал её в шею и, запустив руку под блузку, притянул её за живот к себе. Она, несмотря на боль и головокружение, совершила вялую попытку стряхнуть его с себя. Всё это время она пыталась достать палочку, но у неё ничего не получалось. Гермиона надеялась на свой последний шанс, что сможет как-нибудь дотянуться другой рукой до кобуры и вытащить палочку, но Рон всё время держал её в поле зрения, а руки её были заняты попытками отбиться от него.

Рон, видя, что Гермиона, теряя силы, сопротивляется всё слабее, с каким-то затаённым садизмом в голосе произнёс:

— Ну, чего ты сопротивляешься, дурочка, тебе понравится, вот увидишь. Мы уже взрослые и можем делать это, я научу тебя, и ты поймешь, что со мной никто не сравнится.

Он затащил её в глубину сарая и волшебной палочкой зажег фонарь. После чего придавил трепыхавшуюся Гермиону всем своим корпусом к стене. Одной рукой держа её за запястья, он завел её руки над её головой, а второй начал разрывать на ней блузку, от чего пуговицы градом посыпались на пол. Одновременно он накрыл её губы поцелуем.

От чувства унижения и сознания своего бессилия слезы брызнули из глаз Гермионы с новой силой. Когда Рон стащил с Гермионы разодранную блузку и стал увлеченно пытаться избавить её от остальной одежды, то выпустил её руки, будучи занятым попытками одновременно расстегнуть бюстгальтер и залезть под юбку, и она поняла — это её последний шанс.

Наверное, доведение до отчаяния и коктейль чувств из страха, злости и унижения и зашкаливший в крови адреналин придали ей сил. Потому что через секунду она почувствовала в своих руках палочку, но в отличие от предыдущих попыток, она не сосредотачивалась на выполнении приказа. Она даже не задумывалась о том, что палочка впервые подчинилась мысленному приказу. Гермиона вложила в заклинание все силы: вывернув под необходимым углом руку, сделала нужные пассы палочкой и невербально послала «Остолбеней».

Результат превзошел её ожидания: Рона с силой отнесло в противоположную сторону, припечатав к стене. Он, глухо застонав, сполз вниз по стене. Видимо, все волшебные силы, которыми она обладала, активировались для защиты своей хозяйки.

«Наверное, так происходят спонтанные выбросы волшебства у детей при сильном испуге», — машинально, как будто со стороны, подумала Гермиона.

К несчастью, после падения он оказался ближе к выходу, и лежал так, что загородил собой проход. Гермиона боялась, что следующее заклинание не выйдет таким сильным, и когда она будет проходить мимо него, он опять сможет схватить её.

Её била крупная дрожь, мысли путались, но когда она увидела, как он зашевелился, адреналин снова зашкалил от испытываемого ужаса, и её разум прояснился. На глаза попалась его любимая метла, и Гермиона, схватив ее, направила на неё волшебную палочку.

Когда Рон поднялся с пола, его рассерженному и одновременно пораженному взгляду предстала удивительная картина: Гермиона с обезумевшим взглядом, вцепившаяся в его метлу. Направившая палочку не на него, а на его метлу, на самую дорогую для него вещь.

— И что ты собираешься делать? — спросил её Рон, стараясь придать голосу насмешливый тон.

Но на самом деле ему было не до смеха. Родители вряд ли купят ему новую метлу, а если она что-нибудь сделает с этой, квиддич для него в этом году будет недосягаем.

Гермиона встряхнула её, как бы говоря: «Вот что, смотри» и, взмолившись про себя, чтобы всё сработало, применила заклинание, от которого на глазах вмиг перекосившегося от ужаса Рона, от его любимой метлы отсеклись несколько прутьев.

«Не зря я прочитала книгу Гарри о метлах и заклинания по уходу за ними, — со злорадством подумала она. — Оказывается, можно удалять не только сломавшиеся прутья, верно, Рон? А ты никогда не хотел учиться, но знания лишними не бывают».

Рон, похоже, от страха за свою любимицу позабыл о том, что действительно испортить метлу можно по-настоящему сильным заклинанием, а для этого нужно быть могучим волшебником, а не доведённой до паники девушкой, лишенной возможности выполнять заклинания вербально. Но, к счастью для Гермионы, он тоже испугался. Он очень испугался, что останется без квиддича — игры, которая приносила ему популярность и выводила его из тени братьев и друга, а потому из его головы совершенно вылетела информация о защитных свойствах своей летающей «подружки».

Не последнюю роль в отрезвлении разума Рона сыграл и удар об стену. Он не слабо припечатался головой, а особенно спиной об кирпич. В одном месте кирпич немного выступал из неровной кладки, и именно в него ему не посчастливилось врезаться спиной, после удара об которую он почувствовал резкую боль и горячую струю, потекшую по спине.

Лежа на полу, он думал, что не сможет встать и разогнуться. Когда же он зашевелился и начал подниматься на ноги, его тело пронзила острая боль, которая поумерила его пыл в желании продолжения нападений. Когда же он увидел «реальную» угрозу ценной для него вещи, он решил, что лучше уступит.

«Она и так усвоила урок. Она увидела, какой я «мягкотелый», — пытался успокоить себя Рон.

Всё же он решил сделать последнюю попытку и кинулся в её сторону. Гермиона, мгновенно среагировав, отсекла ещё пару прутьев, заставив его резко затормозить и завопить в голос. Палочка Рона была потеряна им во время «ласк», и теперь он ничего не мог сделать.

Сжав от злости кулаки, Рон попятился из сарая, умоляя Гермиону больше ничего не делать:

— Я тебя выпущу, только отдай её мне…

Гермиона торопливо вышла из сарая с метлой в руке и, только пройдя весь путь до дома и зайдя в него, она через дверь вышвырнула её на улицу, опрометью кинувшись в комнату на первый этаж.

Рон, послушно не предпринимая никаких действий, с замиранием сердца следовал за ними. Когда он увидел, куда упала метла, то кинулся проверять, в каком она состоянии. Только увидев, что с ней всё в порядке, он подумал, что зря отпустил Гермиону.

«Она теперь всё расскажет…. Что же я наделал?.. Несдержанный идиот, — ругал себя Рон. — Если мама узнает, что я натворил,… она меня убьет,… погоди-ка…. Она же ничего пока не сможет сказать. Это мой шанс», — подумал Рон и рванул вслед за Гермионой.

* * *

Джинни уже успела задремать, когда сквозь сон её кто-то начал с силой трясти, нехотя открыв глаза, она увидела жуткую картину.

Вначале она подумала, что перед ней явился какой-то безумец или посланник смерти. Свет, исходящий от светильника частично попадал на лицо вошедшего. Свет и тень, смешавшись, создавали блики, придавшие вошедшему мистический потусторонний вид.

Постепенно Джинни поняла, что мертвенно бледное склоненное над ней лицо принадлежит Гермионе. Она казалась обезумевшей и тыкала свою палочку Джинни, при этом одной рукой указывая себе на горло. На лбу кровоподтёк…. Вся испачканная…. Юбка порвана…. Вообще без блузки, в одном бюстгальтере! Распухшие губы дрожат, а из глаз текут слёзы, при этом рыданий не слышно. Расширившимися от страха и удивления глазами Джинни замечала всё новые детали. Думая, что это, наверное, такой сон страшный приснился, Джинни заморгала глазами и, зажав их руками, зажмурилась.

Гермиона, видя, что не может добиться от подруги нужной реакции, кинулась к светильнику, стоящему на столе. Она схватила лежащий рядом свиток и перо. Казалось, уже через секунду она вернулась к Джинни и стала трясти её с новой силой, тыкая ей в самое лицо оторванный кусок от свитка.

Рука Гермионы дрожала. От волнения она теребила листок перед самыми глазами Джинни, не давая ей возможность прочитать его.

Не понимая смысла бумажки и раздражаясь от того, что Гермиона, не переставая, суёт ей это прямо под нос, Джинни выдрала клочок из рук подруги и еле разобрала в тусклом свете написанные неровным подчерком слова.

Там оказалось всего три слова: «Силенцио, Фините Инканта́тем». Глаза Джинни понимающе расширились, но она отрицательно замотала головой:

— Гермиона, мне ещё нельзя заниматься волшебством вне школы.

Все действия Гермионы показывали, что слова подруги вырвали у неё раздраженно разочарованный вздох. Она быстро протянула свою палочку Джинни рукояткой вперёд. Но та ещё усерднее замотала отрицательно головой, вжавшись в кровать, и жалобно пропищала: «Давай я кого-нибудь позову…. Например,… Рона».

От звука имени Рона, Гермиона дернулась так, словно её ударили. И как раз в этот момент дверь внезапно открылась, и в комнату влетел Рон собственной персоной.

Гермиона попыталась выполнить заклинание «Остолбеней», но в этот раз у неё ничего не получилось. Она с застывшим ужасом в глазах опустилась на корточки и, обхватив голову руками, начала расшатываться вперёд и назад, как маятник.

Рон застыв в проходе, взглянул на Джинни умоляющим взглядом. Затем, не заходя в комнату, обратился жалобным голосом к Гермионе:

— Гермиона, прости меня….. Умоляю, прости…. Я и сам не знаю, что на меня нашло…. Умоляю, не говори моим родителям…. Прости, — твердил он, как заведенный. После чего применил к ней заклятие «Фините Инканта́тем» и удалился бесшумно из комнаты.

Заметив состояние брата и тёмное пятно на рубашке, похожее на кровь, Джинни хотела побежать за ним, но, вспомнив его взгляд, подошла к подруге.

Она не знала, что нужно делать, как утешить, но понимала — родители не должны узнать об опрометчивом поступке Рона.

«Что же он хотел сделать? Судя по её виду…»

Джинни присела рядом с Гермионой и, обхватив её руками, удержала от дальнейших раскачиваний:

— Гермиона, что он тебе сделал? — спросила она.

Ответа не последовало.

— Ты уже можешь говорить. С тебя снято заклятие немоты, — продолжила она, поглаживая подругу по спине. — Ну же, если ты расскажешь, тебе станет легче…

Услышав нотки сожаления в голосе подруги, Гермиона и сама начала жалеть себя, следствием чего стали надрывные рыдания.

— Ну-ну, Гермиона, ты сейчас разбудишь родителей, лучше расскажи, что случилось, прошу тебя, — пыталась уговорить её Джинни.

— Он… Он… ….

— Ну же давай я слушаю… Он…

— Он пытался…

— Я не смогу помочь, если не узнаю, — начала раздражаться Джинни.

— … принудить меня…

Последние слова Джинни еле расслышала.

— И у него получилось? — с каким-то необъяснимым чувством в голосе спросила Джинни.

После этого вопроса Гермиона внезапно отстранилась от Джинни и одарила ее ледяным взглядом. Она всё ещё дрожала, всё тело её сильно трясло, но слёзы перестали литься из глаз, застыв на ресницах и осуждая Джинни своим кристальным сиянием в свете лампы.

Несколько минут они провели в молчании, а потом Гермиона осипшим голосом, так твёрдо, как только могла, ответила: «Нет!».

«Если бы это случилось, я бы убила его», — подумала Гермиона и сама ужаснулась своей мысли.

«Но он заслужил бы этого, разве такое можно простить?» — Гермиона пыталась понять, что сейчас чувствует, погрузившись в себя настолько, что даже забыла, что она всё ещё в комнате Джинни, и та внимательно смотрит на неё. Она ощущала, что внутри что-то сломалось. Что в ней появился страх, животный, болезненный, страх того, что всё может повториться, и тогда она уже ничего не сможет сделать. Она чувствовала, что сейчас ненавидит всех мужчин. Даже мысль о том, что завтра к ней прикоснётся Гарри не вызывала былого восторга. Она вспомнила грубые прикосновения Рона, и её чуть не стошнило от отвращения, которое заполнило всё её существо.

Это чувство вызвало в ней жгучее желание смыть с себя грязь, в которой ей пришлось вывалиться. Она чувствовала, что грязь была не только на поверхности её тела. Грязь была повсюду. Она пропиталась сквозь поры, проникла в самую душу. Она затопила её всю, и Гермиона поняла, что если сейчас не избавится от неё, то не сможет сделать этого никогда.

Она вскочила и стремительным шагом направилась в ванную. Перед выходом её кто-то с силой схватил за руку и потащил назад в комнату. Испугавшись, что всё начинается заново, Гермиона с разворота со всей силы ударила обидчика кулаком. Попала она в лицо. А «обидчиком» оказалась Джинни.

От сильного удара подруги пришедшегося точно в глаз, Джинни, охнув, села на кровать, а из глаз брызнули слёзы боли. Зажав руками правый глаз, она вторым здоровым обиженно уставилась на Гермиону.

— Ты что с ума сошла?! Что ты делаешь?! — завопила она. Но тут же переместила руки, зажав себе рот, подумав, что она могла своим криком разбудить родителей.

— Прости, — сказала Гермиона, смотря как бы сквозь подругу. А голос её был настолько ровным и равнодушным, что Джинни подумала: либо ей всё равно, либо она даже не поняла, что сделала.

— Гермиона, — шипя от боли, обратилась к ней Джинни. — Прошу тебя, не говори ничего родителям. Вообще никому не говори, пожалуйста. Это может погубить Рона. Он и так уже раскаивается оттого, что натворил.

Гермиона всё тем же безэмоциональным голосом ответила:

— Я никому не скажу, но не ради него, а ради себя.

Только непроизвольно сжатые кулаки выдавали, насколько её тяжело сейчас стоять здесь и спокойно разговаривать с Джинни.

— Я принесу тебе успокаивающие и заживляющие зелья, — предложила Джинни, подавая Гермионе её халат.

Гермиона, не обратив внимания на вещь, которую ей положили в руки, уже выходя из комнаты, ответила: «Не надо».

Джинни, не знала можно ли верить Гермионе, но не могла предположить, что ещё можно сейчас сделать. Она всё же пошла за зельями для себя и брата и, поднявшись в комнату Рона, помогла ему обработать раны и себе удалила синяк под глазом.

Гермиона же долго не выходила из ванны. Она с каким-то остервенением драила свое тело мочалкой, пока оно не покраснело и не начало болеть. Она чувствовала, что сможет смыть грязь с тела, но не скоро сможет удалить её с души.

Ей была обидна реакция подруги, а её слепая поддержка брату была неприятна Гермионе, и она решила не брать ничего у Джинни.

«Им ничего не стоит подсыпать что-нибудь в зелье, чтобы я наверняка ничего не разболтала. Глупцы. Ни одна девушка не побежит с радостью рассказывать об этом. Даже самому близкому человеку почти невозможно рассказать такое, — мрачно подумала Гермиона, которая в этот момент не верила никому в мире. — Теперь я точно выполню свой план, что бы мне ни говорили старшие Уизли. Прости, Живоглотик, я не знаю, что делать с тобой…».

В её сердце, казалось, навсегда поселилась боль. И она не знала, от чего ей больнее: от того, что с ней пытались сделать, или от того, что это пытался сделать её второй самый лучший «друг». Теперь уже совсем не друг…

Она стояла под струями воды, меняя их то на горячие, то на холодные. За это время адреналин вышел, и на неё накатилось все, что она перенесла за этот вечер. Силы начали стремительно покидать ее. Поэтому поняв, что долго она не продержится, Гермиона, кое-как применив заживляющие заклятия к своим ссадинам и ране на лбу, пошла, пошатываясь, к своей кровати, цепляясь за стены из-за головокружения и подступающей тошноты. Она не хотела, чтобы утром ее обнаружили в ванной.

Она не помнила, как дошла до кровати. Но, только увидев ее, упала прямо в халате поверх одеял и отключилась.

За остаток ночи она неоднократно резко просыпалась, вздрагивая и крича до хрипоты. У неё уходило много времени на то, чтобы понять, где она находится, и что это был только сон. Во сне её окружали со всех сторон смутные силуэты. Лица их были стёрты, приближаясь к ней, они начинали рвать её плоть на куски. Она же после слабых попыток защититься, теряла свою палочку и пыталась кричать, но не могла произнести ни звука. После чего просыпалась, даже не осознавая, что продолжает кричать.

Гермиона старалась не спать, но, обессилев, засыпала опять, и круги ада повторялись всё снова и снова.

Она не знала, что Джинни давно ушла из комнаты, не имея возможности заснуть при таком «шуме» и не имея возможности что-либо сделать, потому что Гермиона отказалась от её помощи, а Рон наложил на комнату заглушающее заклинание, чтобы не слышать крики, которые могли перебудить остальных обитателей дома.

* * *

А в это время Гарри с мечтательной улыбкой на лице видел счастливые сны.

В предшествующие дни до этого вечера он безумно страдал, представляя, как Гермиона хорошо проводит время в гостях. Иногда его начинал бить озноб от мыслей, что за эти дни Гермиона влюбится в Рона и забудет его.

Также за эти дни произошли два важных события, которые не дали ему выполнить его план: постараться поменьше думать, чтобы отдохнуть за оставшиеся дни.

Первое — он поймал Наземникуса Флетчера, когда тот воровал вещи из дома Блэков. На удивление Гарри, справиться с вором ему помог Кикимер. Украденные вещи отобрать удалось, но Флетчеру всё же удалось сбежать. Видимо, опыт жулика у него был не маленький, что он смог удрать от волшебника с домовым эльфом. Кикимер отчаянно защищал хозяйские вещи и начал вести себя, как безумный, когда среди украденного увидел старинный медальон. Гарри смог образумить эльфа только приказом убрать разгром, причинённый Флетчером дому во время борьбы.

В отличие от эльфа, Гарри поразили другие два момента. Первый — было больно и неприятно, что член ордена Феникса, которым Гарри дал свободный доступ в дом ради борьбы с Реддлом, совершил кражу в его доме. На душе было гадко и противно от осознания столь низкого поступка. Второй касался фразы, оброненной загнанным в угол взломщиком:

«Я только выполняю приказы…. Они для твоего же блага…. А за вещи прости, я не удержался, ведь они тебе всё равно не нужны, ты их выбрасываешь из дома».

Гарри очень разозлился на Флетчера и закричал:

«И воруешь у меня ты тоже для моего блага?».

После чего с яростью кинулся на него, как раз в этот момент ему с домовиком удалось отобрать вещи назад, но они упустили вора из дома.

После этого Гарри решил найти в библиотеке способ, как ограничить доступ к его дому кухней и гостиной.

«Вдруг ещё кто-нибудь не выдержит?».

Но ещё больше его волновал вопрос:

«Кто? А главное, какие приказы отдавал Флетчеру? И какое отношение эти приказы имеют ко мне или к моему дому??? — задавался вопросами Гарри. — «…Это для твоего же блага». Кто же, желая мне блага, делает только хуже? Идеальный вариант — Добби. Но он домовой эльф и не может приказывать волшебнику. Снейп ухудшает мою жизнь, но делает он это не из желания совершить мне благо, а потому тоже отпадает. Остаётся — Дамблдор. Которому, к тому же, Флетчер подчиняется как главе ордена. Только непонятно, какова его цель. Какое «благо» ждет меня теперь?.. И почему нельзя было об этом, чтобы оно ни было, попросить у меня напрямую? Я всё-таки хозяин дома. Почему Дамблдор опять делает свои дела за моей спиной?!»

Второе важное событие — письмо от Дамблдора, в котором сообщалось, что на пост профессора по защите от тёмных сил принят Алекс Эддингтон, который втайне от других будет его наставником и дополнительно его обучать. Это немного обрадовало Гарри, но не смягчило его по отношению к директору.

«Этим нужно было начать заниматься давно. И я ещё посмотрю, что это за профессор? Можно ли ему доверять? В последнее время я очень разочарован в наставниках и, особенно, в профессорах по защите», — упрямо решил Поттер.

Он также был зол на директора за просьбу, упомянутую в письме, не высовываться, тоже ради своего же блага.

«А что я, по-вашему, делаю, директор? Я что, сижу тут без друзей от большой радости?!» — возмущался юноша.

Так что его желание стараться поменьше думать о плохом, не было воплощено в жизнь. Отвлечься помогал поиск информации в библиотеке о том, как теперь ограничить доступ к своему дому. Там было столько древних книг, что он был уверен, что сможет найти нужную информацию.

«Расхищения такой ценной библиотеки нельзя допустить, — твердил себе Гарри, когда начинал уставать и снова усердно принимался за поиски.

Но стоило ему подумать о подруге, как он начинал фантазировать, что бы он делал, если бы он сейчас оказался рядом с ней в «Норе».

И только эту ночь он провёл в счастливом забытьи, потому что предвкушал завтрашнюю встречу с друзьями. И с ней…

______________________________

Сноска.

1. Публилий Сир (Publilus Syrus), римск. поэт I в., вольноотпущенник, автор мим с нравоучительн. сентенциями. "Р. S. mimi sententiae" (более 700 изречений).