Гвоздь и подкова (гет)

1977 г.

Все еще в состоянии ужаса от содеянного, Гермиона огляделась по сторонам. На первый взгляд, комната изменилась мало, впрочем, она не могла поручиться, ибо не слишком запомнила детали при поверхностном осмотре. Разве что рамка, валявшаяся на полу, теперь висела на стене, скрывая злополучный тайник. У Гермионы вырвался вздох облегчения.

«Может, я просто неудачно задела устройство и перенеслась всего на несколько часов назад?» — успокаивала она себя, снова разглядывая хроноворот, на этот раз более пристально.

Артефакт, который она держала в руках, был похож на тот, что Гермиона использовала прежде, и все же отличия были. Он был чуть больше, тяжелее. Сердцевина, похожая на песочные часы, была окружена двумя ободами разной ширины. На внешнем — золотистом — имелся короткий шпенек, за который полагалось, по-видимому, этот обод вращать. Внутренний, изготовленный из белого металла, также был подвижным, но вращался по другой оси. Словом, устройство явно было сложнее и выше классом, чем то, с которым Гермионе уже приходилось иметь дело. Дав себе зарок обязательно добыть всю возможную информацию об артефакте, Гермиона осторожно вышла из дома. Она хорошо помнила указания, которые в свое время несколько раз повторяла МакГонагалл — ни в коем случае не встречаться со своим более ранним двойником. Тогда мисс Грэйнджер, вопреки природной любознательности, так и не выяснила, что же произойдет в случае встречи, а потом хроноворотов не стало и эта задача потеряла актуальность. Однако, то, что встреча несет в себе нечто аномальное, было ясно и без дополнительной информации. Кто же знал, что теперь этой информации будет так не хватать?

Первые подозрения, что перенос во времени не ограничился несколькими часами или сутками, возникли у мисс Грэйнджер, стоило ей очутиться на улице. На дворе, по всем признакам, была ранняя осень.

«С утра было первое июля. Стало быть, как минимум год», — с противным ощущением кома в горле думала Гермиона. Перемещение вперед во времени невозможно — аксиома, черт возьми.

«Ничего, — успокаивала себя она, — в конце концов, и год пережить можно. Хоть отдохну чуток. Поеду куда-нибудь во Францию или на Кипр». Но эти самоуговоры помогали плохо и чувство кома в горле не пропадало. Застыв в нерешительности на пороге дома, Гермиона будто боялась сделать следующий шаг. Одна часть ее натуры велела немедленно отправляться прочь и искать выход из глупой переделки, другая же — умоляла спрятаться в доме, забиться в угол и рыдать над своей печальной судьбой. В итоге женщина выбрала нечто среднее: решила прогуляться до ближайшего присутственного места и попытаться осторожно выяснить, насколько далеко во времени ее отбросил проклятый хроноворот.

«Во всяком случае, вернуться сюда я всегда сумею», — решила мисс Грэйнджер и зашагала по улице к центру.

Дом, так подло поймавший ее в ловушку, располагался на северной окраине деревни и ближайшим к нему людным местом был «Флориш и Блоттс». По мере того, как взгляд подмечал новые и новые детали, на душе у молодой женщины становилось все тревожнее. Она не видела ни одного знакомого лица, дома тоже выглядели иначе, деревья, которые она помнила со школьных лет, росли по другому и были меньше и тоньше. К моменту, когда Гермиона, наконец, вошла в лавку, волнение и страх уже настолько овладели ею, что она едва не закричала, когда прямо перед ее носом распахнулась дверь.

— Ой, простите великодушно, юная леди, — слегка шепелявя, заговорил толкнувший ее старик со всклокоченной седой шевелюрой. Он был Гермионе совершенно не знаком. — Вы испугались! Ай-я-яй. Я так неловок в последнее время, — он вдруг засуетился. — Да вы проходите, проходите, милости прошу. Я уж было, закрывать собрался, но для такой милой девушки сделаю исключение.

Старик прошаркал к прилавку, не переставая оглядываться и призывно махать рукой в сторону Гермионы.

— Так что вы бы хотели? Чернила, перья? Или может немного самокопирующихся пергаментов? Новейшее изделие, при том отменного качества, доложу я вам. Только вчера доставил. Цена пока высоковата, но тут уж такие дела… новинка, сами знаете.

Он выжидающе уставился на Гермиону, которая стояла столбом и не знала, что ответить. Не начинать же спрашивать какое число?

Старик кашлянул, показывая, что пауза, пожалуй, затянулась.

— О! Простите, — промямлила Гермиона не своим голосом, — я не… То есть, мне нужен обычный пергамент.

— А-а-а, — протянул старик несколько разочарованно, впрочем, тут же снова закивал и прошествовал в угол, где громоздились стопки письменных принадлежностей, — вот извольте. Есть потоньше, поплотнее, с водяными знаками…

— Самый простой, дюжину, пожалуйста — проговорила Гермиона, а потом добавила, — простите, что побеспокоила из-за ерунды.

— Да что вы, милочка? Какое беспокойство? — старик всунул ей в руки свернутые рулоном пергаменты и засеменил к кассе, Гермиона плелась за ним, не зная, как задать интересующий ее вопрос.

— Э-э-э мистер…

— Блоттс… Да-да. Это я, — засмеялся он, видя удивленное выражение лица молодой женщины. — Абрахам Блоттс, прежде романчики пописывал, а вот теперь решил дельце свое открыть на старости лет, — видимо он рассчитывал, что Гермиона тут же его узнает, но она, признаться, никогда не читала пресловутых «романчиков» и по сему своего восхищения или порицания выражать не спешила. Старик чуть нахмурился, но спросил по-прежнему чрезвычайно любезно: — А вас как величать, юная леди? Что-то я вас раньше в Хогсмиде не видал.

— Джейн, — совершенно неожиданно для себя соврала Гермиона. — Я тут… недавно.

— Ох, и сразу ко мне? Никак писательством балуетесь?

— Нет, письма. Просто письма, — Гермиона вытащила кошелек, а хозяин лавки опять засуетился.

— Ох, простите, простите, заговорил вас совсем. Но тут ведь какое дело? Нынче и поговорить-то почти не с кем. Все так напуганы, забегут на пять минут и долой. А старикам ведь что надо… только вот с людьми хорошими поговорить. А тут такое.

— А что случилось? — Гермиона почувствовала, что разговор поворачивает в правильное русло. Может, если выяснить обстоятельства, она поймет, где очутилась?

— Как «что»? Да вы, голубушка, газет, что ли, не читаете? Все эти нападения, исчезновения, — он понизил голос. — Темный Волшебник совсем распоясался. Говорят, у него целая банда, на магглов нападают, а теперь уже и за волшебников, тех, что из магглов, взялись.

Гермионе вдруг отчаянно захотелось потереть глаза. Словно это убрало бы наваждение. Как? Как такое может быть?

— Простите, какое сегодня число? — голос был словно чужой.

— Первое сентября, — удивленно промолвил старик и с подозрением глянул на молодую женщину. — Вам плохо? Что случилось, деточка? Господи, я напугал вас… простите старика. Но неужели вы не слышали?

Гермиона помотала головой больше, чтобы не дать себе разразиться рыданиями.

— Я была далеко.

Старик опять заохал, сетуя что «милая леди явилась не в лучшие времена».

— Прежде Хогсмид был замечательным местом, теперь все больше по домам сидят. Боюсь, детишек тоже в этом году пускать не будут. Хогвартс тут рядом, слыхали, может? — сочтя гермионино молчание за согласие, он продолжал: — Мне без молодежи тоскливо. Да и дельце мое… знаете, клиентуры маловато. Люди разъезжаются. Этим летом уже и из Хогсмида побежали. Куда катимся? — он горестно покачал головой, принимая от молодой женщины плату за покупку.

— А вы, милая Джейн, сюда надолго?

— Не знаю пока, — туманно ответила Гермиона и, уже направляясь к выходу, вдруг остановилась. Ей пришла в голову идея. — У вас не найдется, во что завернуть? Ну… газеты или…

— О, конечно, конечно, — мистер Блоттс закряхтел, копошась под прилавком. Нашел там газету, ловко завернул в один из листов гермионины пергаменты и вручил ей. — Будьте любезны. Заходите почаще.

Гермиона наскоро распрощалась и быстрыми шагами вышла из лавки. Газета словно жгла ей руки, но демонстрировать свой явный к ней интерес казалось неразумным. Только отойдя на добрую сотню ярдов от канцелярской лавчонки, она решилась развернуть лист.

«Этого не может быть, не может», — подумала Гермиона отрешенно. Она, словно защищаясь, отказывалась верить дате, пропечатанной в колонтитуле. Семьдесят седьмой год.

Но как она смогла перенестись так далеко? Хроноворот, которым она пользовалась на третьем курсе относил максимум на сутки назад. По слухам, были модели, рассчитанные на год…Но двадцать пять лет! Это уже ни в какие ворота.

«По крайней мере, здесь я не встречу саму себя», — с весельем утопленника подумала Гермиона. Что теперь делать, она не представляла.

«Перемещение во времени вперед невозможно, значит, — тут Гермиона чуть снова не пустила слезу, — придется своим ходом». Боже всемогущий! Прожить двадцать с лишним лет без родных, без друзей, среди враждебного мира… И еще при этом — тут она содрогнулась от осознания всего ужаса ситуации — в самый разгар первой гражданской смуты. Волдеморт набирает силу, скоро начнется массовая охота на магглорожденных, на таких, как она… Господи, за что?

Она, как в тумане, вернулась в дом, который оставила всего час назад. Он был ей противен, но ничего лучше сейчас в голову не приходило. Только переступив порог, Гермиона вдруг осознала, что даже не знает, чей это дом. Она покинула его так спешно… А что если у него есть хозяин и ее сейчас схватят, как воровку? Молодая женщина вынула волшебную палочку и крадущейся походкой вошла в гостиную. Никого. На улице уже смеркалось, но в доме было темно. Вряд ли хозяева, если они есть в доме, стали бы сидеть впотьмах. Это вселяло некоторую надежду. Гермиона осторожно поднялась наверх. Там было несколько опрятнее, чем в нижней части дома, но тоже длительное отсутствие человека чувствовалось отчетливо. Запах затхлости, пыль, спертый воздух. Гермиона с шумом выдохнула. Похоже, дом все-таки необитаем.

Она снова спустилась, нашла на камине старинный масляный светильник, зажгла его. В неверном свете молодая женщина опустилась на стул возле окна и обхватила руками голову.

Единственный вопрос: «Что же делать?» — вертелся в голове, как гадкое насекомое, причиняя беспокойство, а временами настоящую боль.

Гермиона проснулась незадолго до рассвета. Вчера она от обилия потрясений улеглась на пыльную кровать прямо в одежде и теперь жалела об этом. Ее робкая надежда, что ей просто приснился кошмар, развеялся при взгляде на обстановку спальни в неясном предутреннем полумраке. В детстве она пару раз читала книжки про фантастических героев, отправлявшихся в прошлое и то, что там они буквально с первых минут начинали действовать решительно и уверенно, ничуть юную читательницу не смущало. А вот теперь для нее фантастика превратилась в реальность, но Гермиона в отличие от книжных персонажей, не представляла, как она должна действовать. Хотелось пить. Хотелось умыться. Но больше всего хотелось, чтобы сейчас рядом оказался кто-то, кто скажет: «Гермиона, не бойся, мы что-нибудь придумаем», — и обнимет ее крепко так, успокаивающе.

И тут мисс Грэйнджер самым постыдным образом разревелась. Впервые за много лет она дала волю слезам. Плакала о своей глупости, своей несчастной судьбе, о невезучести и грядущем одиночестве. Потом слезы высохли сами собой.

Воды в доме не оказалось. Ванная имелась, но из крана не вылилось ни капли, наверно, что-то было сломано, но сил разбираться у нее не было. Гермиона наколдовала воды в ржавый таз, найденный на пыльной кухне, умылась. Потом принялась бесцельно бродить по дому.

Перебирая в памяти череду событий, которая привела ее к такому плачевному итогу, молодая женщина вспомнила о завещании. Кажется, она взяла его с собой, когда отправилась осматривать дом. Проклятые бумаги, эта приманка на дне охотничьей ловушки, обнаружились в ее сумке, брошенной в внизу. Сама не до конца понимая, зачем она это делает, Гермиона вытащила документы, разложила на столе.

«Джейн Грэйнджер. Кто такая эта Джейн?»

Вчера она соврала мистеру Блоттсу, по-видимому, подсознательно желая остаться инкогнито. Но ведь имя она назвала именно это. Почему? Гермиона не могла объяснить внятно, причем даже себе самой. Может, дело в засевшей в памяти, как заноза, таинственной особе, по воле случая оказавшейся тезкой ее матери. Или во всем виновата органическая неспособность Гермионы к откровенной лжи: она ведь не соврала старику, по крайней мере, формально — ее второе имя было Джейн.

В надежде отыскать хоть какие-то ответы на свалившуюся на нее массу вопросов новоявленная владелица принялась обшаривать дом. Возможно, эта мысль была не самая здравая, но ничего умнее Гермионе в голову на данный момент не приходило.

Тщательный осмотр гостиной надежд мисс Грэйнджер не оправдал. Ни малейшей зацепки. Вообще ничего, кроме пары облезлых перьев и флакона чернил, которые загустели до состояния клея. Ровно та же ситуация была с кухней. Она была запущенной и абсолютно безликой, словно обставленной по какому-то стандарту и лишенная любых намеков на личность бывших хозяев. Гермиона снова поднялась наверх и принялась шарить по ящикам бюро, пыльным полкам. Заглянула даже под кровать. Результат был почти нулевой. Единственными предметами, которые она сочла своей добычей, были две брошюры: «Рекомендации по ведению быта для прилежной хозяйки» лохматого года издания да сборник «Стихи и скороговорки для исправления речи у детей» с забавными картинками.

Последняя — а это была маггловская книжка в мягком переплете — вызвала у Гермионы грустную усмешку. Усевшись на подоконник, она перелистнула страницы и книжица послушно раскрылась на картинке с унылым рыцарем, похожим Дон Кихота. Переплет в этом месте треснул и надорвался, как это всегда бывает, когда кто-то слишком часто открывает книгу на одном и том же месте.

«Гвоздь и подкова», — прочла Гермиона машинально.

For want of a nail the shoe was lost,

And all for the want of horseshoe nail.[1]

Смутная догадка, как темная тень, вползла в сознание женщины. Она медленно, будто боясь убедиться в своей правоте, спустилась в гостиную и уставилась на обрамленный светлым деревом и заключенный под стекло лист пергамента на стене. Стилизованные под готические, витиеватые буквы закружились перед глазами, складываясь в слова уже знакомого стишка: «For want of a nail the shoe was lost…» Гермиона сорвала раму со стены. Узкая щель, замочная скважина. Гермиона повернула ключ, открыла. Внутри лежало письмо.

— … horseshoe nail, — почти неслышным шепотом повторила Гермиона, вглядываясь мелкие, ровные буквы незнакомого почерка.

«Милая Джейн! Я знаю, что ты сейчас растеряна и коришь себя за безответственность и неосторожность. И вместе с тем, уповаю на твой блестящий ум, твою способность понимать и сочувствовать. В том, что произошло, нет твоей вины, есть лишь необходимость, чтобы ты оказалась здесь, и вскоре ты сама поймешь, почему. Ничего более конкретного сказать тебе не могу, поскольку любой совет является обоюдоострым и может помочь, равно, как и погубить. Действуй так, как тебе велит твоя совесть. Она лучший советчик, чем самый мудрейший из мудрых.

Твой друг».

Растерянность Гермионы сменилась злостью.

«Как он посмел, как мог?»

В бешенстве она вскочила и принялась расхаживать по комнате, поминутно цепляясь за мебель. Обречь ее на такое! И кто этот «он» вообще такой?

«Еще смеет другом подписываться».

Гнев клокотал в ней с неистовой силой. С полчаса Гермиона ничего не видела, не слышала и не соображала. Наконец, выдохшись окончательно, она с размаху села на стул, так что тот под ней едва не рассыпался.

«Ну, хорошо. Ответ на вопрос — почему я здесь — получен. Но чертов гад не изволил пояснить, что делать. Действуй, видите ли, по совести. Да по совести мне надо убиться головой об стену — вот что».

Но трезвый ум и логика уже постепенно теснили гнев и возмущение. Вскоре Гермиона смогла сосредоточиться.

Итак, дано. Она — Гермиона, а отныне Джейн, Грэйнджер — очутилась во временах, когда Волдеморт только перешел в наступление. Совесть в таком случае подсказывает, что она просто обязана помешать ублюдку начать массовый террор со всеми вытекающими последствиями. Но как? Не в схватку же с ним вступить, ей-богу. Да и глупо это. Разве можно изменить события, которые всем известны? Что же тогда? Кого-то спасти? Но кого? Если рассуждать логически, это должен быть некто знакомый. И важнее всего: в ее времени он числится не погибшим, а выжившим.

«Гарри?» — от этого открытия Гермиона даже подскочила на стуле.

Ну, да. Мальчик-который-выжил. Причем выжил при весьма и весьма туманных обстоятельствах. Кажется, Дамблдор объяснял ее другу, как это произошло… по его, разумеется, версии. Но ведь доподлинно никто не знает, ибо эпохальное событие произошло без свидетелей. А догадки… ну, на то они догадки и есть, чтобы в них кто-нибудь да усомнился. Например, ее загадочный «друг». Или она сама. Помнится, Гарри пытался пересказать ей — Гермионе — версию Дамблдора, в которую сам он уверовал безоговорочно. Но Поттер доверчив, может быть, даже слишком доверчив.

Гермиона с усилием потерла лоб.

«Может, моя миссия — защитить Гарри?»

Что ж. Звучит красиво и даже в чем-то убедительно. Вопрос лишь в том, как это сделать.

«Впрочем, у меня на раздумье целых четыре года», — невесело подумала она, глядя на валявшуюся на столе газету. Гарри столкнулся со своим несостоявшимся убийцей в Хеллоуин восемьдесят первого. Зачем ей такая фора?

От привычного занятия — размышления над заковыристыми задачами — мисс Грэйнджер постепенно успокоилась. Села на стул, поджав под себя ногу, и вытащила купленный у мистера Блоттса пергамент. Перо у нее, к счастью, всегда было с собой, ибо те, что она отыскала в доме, на письменные принадлежности уже не тянули, по крайней мере, в представлении Гермионы. Чернила тоже были у нее в сумке. Гермиона расчертила лист пополам и в левой части вывела своим четким, почти квадратным почерком: «Поттер», а потом добавила вопросительный знак и дату.

На такой испытанный Гермионой прием систематизации информации мозг ее сразу благодарно отозвался новыми идеями.

«А ведь Гарри вообще мог не родиться!»

Гермиона вспомнила, как еще на шестом курсе ее друг весьма тяжело переживал случайно сделанное им открытие, что Лили Эванс была в большой дружбе со Снейпом, а с его отцом, наоборот, в серьезных контрах. По гарриным словам выходило, что вообще не понятно, что подтолкнуло его родителей к браку. Хм. Вот тоже заковыристый момент.

В левой части пергамента появилась запись: «Лили Эванс плюс Джеймс Поттер».

И снова знак вопроса.

«Может, — рассуждала Гермиона, — я должна как-то вмешаться в эти отношения? Только вот, как?»

В таких делах, надо признать, мисс Грэйнджер никогда не считала себя особенно сведущей. Спасти и защитить — одно дело. А вот интриговать на романтической почве… тут нужен особый талант.

«Мой так называемый “друг” выбрал неподходящую кандидатуру», — невесело усмехнулась Гермиона.

Еще одна идея возникла у женщины в связи с воспоминаниями о Снейпе.

«Пророчество. Ведь весь смысл охоты за Поттерами был в нем».

Гермиона очень хорошо помнила эпизод летом после пятого курса. Гарри тогда так разорялся — и она его за это не винила — что некто передал информацию Волдеморту. А позже узнал, что этим таинственным «некто» был Снейп. Но...черт. Ведь информация была неполной. Что-то же помешало Северусу Снейпу дослушать пророчество до конца. Что-то или кто-то?

«Итак, Гермиона, у тебя три худо-бедно разумных версии, — невесело подумала она. — И к каждой не знаешь, как подступиться. И это при условии, что ты вообще не ошиблась».

* * *

2002 г.

— Что ж, ваша логика делает вам честь, — холодно заметил отчим, когда Гермиона откинулась на подушки, чтобы перевести дух. Я, правда, не понял, говорит он серьезно или по своему обыкновению язвит.

— Моя логика на поверку не стоила и кната, доктор Снейп, — голос ее звучал хрипловато. — Знаете, я с некоторых пор начинаю бояться смотреть в прошлое. Слишком много сожаления. Не сделал то, не вспомнил это…

— Деструктивная позиция, — ну, вот тут он точно язвил. Гермиона это, кстати, тоже заметила и слабо улыбнулась.

— Герм, — я назвал ее так неосознанно, но тут же увидел, как Грэйнджер просветлела лицом, — я, конечно, весьма польщен таким вниманием к моей персоне, но… прости, не возьму в толк, зачем тебе это понадобилось.

Гермиона недоуменно посмотрела на Снейпа и губы ее сложились в неопределенное «О!»

— Он не знает, — выдавил отчим через силу.

Ну, по законам драмы, следующая реплика была моя. Разумеется, легкомысленный оболтус вроде меня? обязан был произнести ее сквозь смех:

— Прекрасно. Итак, сейчас из шкафа посыплются скелеты? — но самому мне почему-то было не весело, слишком уж замогильное лицо состряпал мой драгоценный отчим.

— Спешу тебя разочаровать, Поттер, последний наш с тобой семейный скелет только что любезно извлекла на свет божий мисс Грэйнджер. Так что теперь я могу умереть с совершенно чистой совестью… по крайней мере, перед тобой.

Упомянутая мисс Грэйнджер, однако, посмотрела на нас обоих с жалостью.

— Увы, не последний, — едва слышно произнесла она.

_________________

[1] В вольном переводе С.Я.Маршака звучит так:

Не было гвоздя — подкова пропала.

Не было подковы — лошадь захромала.

Лошадь захромала — командир убит.

Конница разбита — армия бежит.

Враг вступает в город, пленных не щадя,

Оттого, что в кузнице не было гвоздя.