Хрустальные человечки (гет)

Не так часто его смущают письма — точнее, ни разу не смущали. А вот письмо от Лавгуд смутило — не смущало вплоть до самой последней строки, а потом смутило. Подписью. Он покопался в столе, обнаружив, что хранит последние письма от Лавгуд, кроме, может быть, самого первого, которое сжег в приступе невнятной злости, и нашел еще письмо, где она подписалась так же — твоя. Зашвырнул письма подальше, облокотился на локти, выставленные на стол, сгорбился, поморщил лоб...

Твоя... Что бы это значило? Какая, к хвосторогам, твоя?

Твоя — это когда все не так. А так, как было у них с Паркинсон, ныне Блетчли. Когда помолвка в шестнадцать с половиной, когда почти-любовь, когда поцелуи до полуночи в гостиной и такие жадные глаза в зеркале.

А Лавгуд — она не его. Она чья-то еще. Только вот все равно — его. И когда он это понял, это было сравнимо с ударом о стену на полной скорости метлы. Без поцелуев, балов, цветов и шоколада из Хогсмида, конечно, без всей этой романтической чепухи его. По-другому. Его... друг?

Наверное, это дружба. Дружба по-гриффиндорски, а он заразился этим вирусом.

С другой стороны, так ли это плохо?

Малфой встает из-за стола, привычно засовывая палочку в чехол у пояса — он, может, ветеран этой последней войны и не с той стороны, но ветеран — и спускается в оранжереи, где на коленях в светло-желтом платье стоит его мать, накладывая на розовый куст какие-то полезные заклятья.

— Нарцисса, розы имели бешеный успех, — слегка улыбаясь, говорит он, останавливаясь неподалеку. — Спасибо.

Мать поднимает голову. Она снова выглядит моложе своего возраста, снова улыбается.

— О, я рада. Надеюсь, ты успел к дате.

Малфой не понимает, к какой дате, но не переспрашивает — у них в семье не принято уточнять.

— Все хорошо? — глупо и по-детски спрашивает он, подчиняясь какому-то странному порыву.

— Да. Все хорошо, — кивает ему мать и ему и правда становится хорошо.

Отец просит его зайти к нему в кабинет, появляясь в дверях. Драко разворачивается и идет вперед, успевая заметить, как Нарцисса кивает и Люциусу, улыбаясь. Что еще за секреты у него за спиной? Неужели не хватило?

Поэтому в кабинет Малфой заходит уже не в столь благодушном настроении.

Люциус закрывает дверь и жестом предлагает Драко присесть в кресло перед своим столом, проходя на свое место. Драко молча садится, бегло оглядывая комнату — многих ценных артефактов в кабинете больше нет, однако обиталище его отца выглядит по-прежнему роскошно. Возможно, все и правда выправляется.

— Что ты думаешь о будущем, Драко? — отец расслабленно взирает на него через стол. Драко поднимает брови.

— Ты шутишь? Что я могу думать о будущем, когда у меня на руке такой рисунок? Собираюсь стать следующим Министром Магии, отец. После тебя, конечно.

Люциус морщится как всегда, когда упоминается Метка, но не спешит отчитать сына за дерзость, хотя оснований более чем достаточно. Драко и не припомнит, когда он позволял себе так разговаривать с отцом, исключая, разумеется, тот скользкий момент с обсуждением Уизли в качестве миссис Малфой.

— Оставь эти дешевые шутки, сын, — равнодушно парирует Люциус, будто и вовсе это ничего не значит. — Ни о каком Министерстве речи идти не может, разумеется, но ты блестяще сдал ТРИТОНы и у тебя хорошая характеристика от МакГонагалл. Ты можешь пойти работать.

Удовольствие от произнесения шутки о министре, придуманной для Лавгуд, моментально испаряется.

— Пойти работать? — может быть, теперь шутит отец?

— Разумеется.

Люциус скрещивает руки на груди и смотрит на сына.

— Сейчас самое время Малфоям выходить на свет. Прошел почти год с окончания инцидента, и пора приниматься за восстановление репутации семьи. Увы, я не могу этим заняться лично по понятным тебе причинам, а вот ты... Помог героям, за тебя заступался лично Гарри Поттер, в конце концов — ты молодой и талантливый маг, которому необходимо дать шанс. Ты идеальная кандидатура, Драко. На твоем примере новое правительство может показать, насколько оно справедливо и толерантно к детям.

Драко, немного развеселившийся от того, что его отец называет войну "инцидентом", хмыкает.

— Если бы новое правительство было действительно справедливым, мы были бы в Азкабане...

Хлоп! — рука отца тяжело ударяет по пергаментам на краю стола. Люциус приподнимается и наклоняется над столом. Драко кажется, что он с трудом удерживается от того, чтобы не схватить за шиворот своего безмозглого сына и не потрясти как следует. Он впервые видит отца без застывшей маски светской любезности — хотя нет, не впервые. Первый раз случился утром, когда Поттер победил.

— Малфои не сидят в Азкабане, сын! Малфои не сдаются.

Драко смотрит отцу в глаза. Люциус выглядит уверенным в каждом своем слове, настолько уверенным, что часть этой уверенности передается и сыну.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — спрашивает Драко.

— Пока я подыскиваю тебе новую невесту из приличной семьи, ты можешь пройти трехмесячную стажировку в Австрии, а потом поработать где-то в Африке. И через пять-шесть лет вернуться сюда дипломированным ликвидатором заклятий высокой квалификации. Уверен, по возвращению ты сможешь претендовать на место в Гринготтсе, а я уж обеспечу тебе его получение по своим связям.

Драко тщательно осмысляет полученную информацию.

— Ликвидатором заклятий? Ты должно быть шутишь, отец?

— Нет. Твой уровень подготовки вполне позволяет это — к сожалению, мы не можем пока претендовать на что-то более публичное, но твой сын уже вполне сможет вернуться в Министерство...

В этом весь его отец, думает Драко. Он уже распланировал жизнь внука, не то что сына.

— Но ликвидатор заклятий... Да я никогда не думал об этом. И я не хочу покидать Англию на такой долгий срок...

Он и правда не хочет уезжать — уже не хочет. Не хочет уезжать из мэнора, от матери, от Гойла в больнице. Он просто хочет, чтобы его оставили в покое, но именно это-то его отец и не позволит.

— Драко, это единственный путь, — сухо говорит Люциус. — Найди время, подай анкету и пройди тестирование в Министерстве. А сейчас иди. К середине марта я жду твоего рассказа.

— Да, отец, — Малфой поднимается и выходит из кабинета, сообразив, что разговор окочен.

В его комнате его уже ждет письмо от Мэри — санитарки в Мунго. Она предлагает Драко сегодня посетить Грегори Гойла, "пока он относительно спокоен".

10 марта 1999 года.

Луне Лавгуд, Когтевран, 7 курс, Хогвартс, Шотландия

Драко Малфоя, Малфой-мэнор, Уилтшир, Англия

"Здравствуй, Луна Лавгуд.

Рад, что тебе понравились розы. Нарцисса тоже рада. Они довольно прихотливы, но стоят того, как считают растеневоды. Моя мать в полном восторге от этого сорта, хотя это я уже писал тебе. Они цветут, кажется, четыре раза в год, но после посадки не так скоро — пара месяцев, кажется. Словом, сама разберешься, со мной не очень-то интересно поддерживать разговор о цветах.

Твой рисунок очень мил. Вечно ты пытаешься послать мне какой-то ерунды, Лавгуд, и самое страшное — я, кажется, стал к этому привыкать. По крайней мере, ты шлешь мне не вопиллеры, как некоторые. Хотя вопиллеры и не долетают до меня, чары мэнора восстановили почти в полном объеме. Зато на улице я вполне могу поймать такой письмо — или неприятное заклятие.

И раз уж ты готова слушать мои советы, то вот тебе еще один, свежий — не знакомься с молодым симпатичным на первый взгляд волшебником у лифта в Мунго — он может оказаться Пожирателем смерти, или сыном Пожирателя смерти, или и тем, и другим, — как случилось с одной хорошенькой ведьмой позавчера. Ты бы видела, как она изменилась в лице, когда я представился полностью — уже после того, как мы обменялись несколькими весьма игривыми замечаниями о погоде и обо всем таком. Мда, мое эго пережило серьезное потрясение. Сложилось впечатление, что у меня по меньшей мере появились клыки и когти. Она буквально убежала от меня, как будто я вот-вот мог послать в нее Аваду. Признаюсь честно, мне сразу стало не очень уютно — особенно под всеми этими взглядами окружающих, которые, к счастью, не слышали причину ее такого странного поведения.

Впрочем, как ты понимаешь, это предисловие к тому, что я хочу тебе рассказать. Я был в Мунго. Разумеется, не ради Локонса или новых знакомств. Мери устроила мне посещение Гойла. К слову, она действительно очень мила. Лавгуд, как ты ухитряешься завязывать такие полезные знакомства?

Она сообщила, что подписывается на "Придиру" уже больше десяти лет, и спросила, не корреспондент ли я. И вообще обращалась со мной очень дружелюбно. Я было решил, что она кроме вашего журнала больше ничего не читает, а потому понятия не имеет, кто я — я, видишь ли, во избежание повторения инцидента в лифта, представился сразу же, да и ты вроде как должна была обо мне написать, раз ее письма ко мне приходили. То есть, я был уверен, что она знает мое имя, но подумал, что она не знает, кто я.

Так вот, знает прекрасно. Ее муж был убит в Первую войну моими дядюшками. Лавгуд, ты знала? Это что, была шутка?

Но все это, как я уже говорил, не помешало ей быть со мной очень любезной, а эти подробности я узнал, только когда отпаивался чаем в ее кабинете на том же этаже.

А теперь о том, почему я отпаивался чаем. Чай, кстати, не очень помогает, но виски у нее не было, а от зелий я наотрез отказался — стараюсь не принимать ничего, к чему не приложил руку мой крестный. Так что банальная головная боль может стать для меня серьезной проблемой через пару месяцев, когда запасы, которые варил Снейп, окончатся. Ха-ха.

Я кружу вокруг да около, потому что мне не очень-то легко писать об этом. Пожалуй, я ограничусь тем, что расскажу только тебе, и то, потому что это было твоим условием помощи. В двух словах, я был свидетелем приступа у Грега.

Началось все весьма благополучно. Я аппарировал в Мунго, сдал палочку, мне выдали бумажку с указанием, что я "посетитель №1" и я направился на нужный мне этаж. Мери встретила меня в коридоре, заставила надеть мантию колдомедика и мы пошли к палате Гойла. Больше посетителей не было, потому что время вообще-то было не для посетителей.

В какой-то момент я оказался у абсолютно белой двери. Мери сделала часть ее прозрачной, быстро заглянула туда, а затем открыла дверь — я даже не понял, как. Точно без чар — просто нажала на какие-то кнопки на стене и дверь уплыла в сторону. Грегори сидел на койке и не посмотрел на нас, когда мы вошли. Мери обеспокоенно осмотрела его и велела мне поторопиться, потому что его состояние вроде как стало хуже. Я прошел в палату и сел рядом. Он выглядит сейчас очень странно — не как раньше. Он сильно похудел, только теперь очень сильно сутулится — совсем не тот здоровяк Гойл, которого ты можешь помнить. И он не узнал меня сначала.

А потом узнал и спросил, где Винс. Винсет Крэбб, если ты не поняла. Я не стал говорить, что Винса больше нет, сказал, что он придет в следующий раз. И тогда Гойл сказал, что хочет уйти, и спросил, почему его здесь держат. А я сказал, что это для его же пользы и ему скоро станет лучше, и тогда он сможет уйти домой. А он сказал, что не хочет домой, потому что дома война. А я тогда ответил, что война кончилась и теперь ни у кого дома больше нет войны. А он сказал, что не верит мне.

Вообще-то он сказал, что не верит мне, потому что я всегда его обманывал.

А я сказал, что на этот раз я не обманываю и что ему нужно выполнять все, что говорит ему Мэри и другие врачи, и тогда он сможет уйти из больницы. А он ответил, что не болен, и спросил, где его отец.

Я сказал, что его отец в тюрьме. Я не знал, что он так отреагирует. По мне, так в тюрьме быть лучше, чем на том свете.

А Гойл расплакался и сказал, что он не хотел и что он виноват. И тогда я пообещал, что мой отец вытащит его отца.

Лавгуд, я идиот.

Он переспросил, на свободе ли мой отец, и я сказал, что на свободе. И тогда Грегори вскочил и начал кричать, что это из-за нашей семьи его семья так пострадала, что Крэбб мертв именно из-за меня. Он кричал и кричал, а потом стал совсем неадекватным и принялся биться головой о стену.

Пришла Мэри и наложила на него чары спокойного сна. И мы ушли в ее кабинет. Она сказала, что я совсем плохо выгляжу и налила мне чаю. Вот и все.

Однако Мэри сказала, что у нас с Гойлом есть потенциал — он определенно слушает меня и даже воспринимает то, что я ему говорю. Сегодня она прислала мне письмо и сказала, что это пошло ему на пользу и кризис был совсем коротким и на удивление спокойным. Если они это называют спокойным, то не хотел бы я быть в одной палате с Грегом, когда он буйствует.

В общем, на следующей неделе я снова отправлюсь к нему и на этот раз подготовлюсь как следует. Почему-то после рассказов матери со слов миссис Гойл я ожидал увидеть овощ, а не Гойла, который очень-очень зол. Так что буду иметь в виду.

Шутка про друзей... Это сложно объяснить. Это даже и вообще не смешно, просто в тот момент мне показалось, что смешно. В общем, ничего ты не торопишься, называя нас друзьями. Хотя мы и не друзья, но мы же придерживаемся разных точек зрения по этому вопросу, поэтому я оставлю его подвешенным.

Говорить о нас "мы с тобой" — тоже немного странно. Мы — ну какое вообще мы? Я очень редко бываю с кем-то мы, думаю, ты меня поймешь.

Лавгуд, почему ты вообще считаешь, что я хороший человек? Это звучит как оскорбление, знаешь ли, я все же слизеринец. Мы по определению не можем быть хорошими людьми. Ну по крайней мере, в полном смысле этого слова. Мы хорошие для себя, друг для друга иногда. Подозреваю, что это не совсем то, что ты имеешь в виду, говоря о "хорошем". Поэтому вопрос о том, верю ли я тебе, странный тоже. Я никому предпочитаю не верить — зачем бы мне это делать? Да и потом, ты так странно воспринимаешь многие вещи, например, тот наш вечный спор о тюрьме-не тюрьме, что можешь сама поверить во что угодно. Это тебя дискредитирует, знаешь ли.

Что касается французского. Итак, самое главное слово ты уже освоила.

Я подберу что-то еще, раз уж дал согласие заниматься с тобой письменностью. И знаешь... Ты написала, что не будешь шарахаться от меня... Ты написала как-то по-другому, но я не хочу сейчас перечитывать и искать эти слова...

Так, кажется, я только что написал, что не выкидываю твои письма. Зато теперь, когда я написал об этом прямо, ты не сможешь это проигнорировать, ведь так?

Так вот, ты не стала бы шарахаться. Тебя не смущает, что я — Малфой и все прочее и прочее?

Если тебя — нет, то я знаю кое-кого, кого это чертовски смущает. Джиневра Уизли прислала мне с самой убогой совой, которую я видел в жизни, короткую записку. Очень короткую. Буквально несколько слов.

Что значит — "исправь это или я тебя убью, Малфой"? Чего хочет от меня Уизли?

Я не стал вступать с ней в переписку, с нее станется прислать мне и проклятие в письме, да еще такое, которое через чары проникнет, но очень хочу знать, что это означает. Мне кажется, что ты можешь это как-то для меня узнать. Или вообще можешь быть в курсе.

То есть, я понял бы, если бы она написала, чтобы я перестал с тобой переписываться — это было бы хотя бы логично, но вот что она имеет в виду вот этим "исправь"... Мерлин, она что, по привычке даже в Хогвартсе экономит на чернилах и не может писать развернуто?

Но хватит об Уизли. Давай поговорим о Нотте. Нет, ему не грустно. Он собирается пойти работать в ликвидаторы заклятий — к слову, как и я. И это единственная приятная новость от этого события. Да и не пиши ему, шестой курс давно прошел. Избавляться от тебя пока в мои планы тоже не входит.

От твоих слов о моей мифической храбрости у меня разболелась голова, а если ты помнишь, у меня ограниченный запас зелий. Ты, Луна Лавгуд, видимо, невнимательно слушала Поттера и всю компанию — согласно официальной версии я жуткий трус. И заешь, она не так уж далека от истины — ровно настолько, насколько трусость отличается от здравого смысла, но гриффиндорцам этого не понять.

И если ты и правда уважаешь меня — до чего же пафосно это звучит! — то давай больше не обсуждать, трус я или не трус. Это слишком сложное понятие. Я только знаю, что никогда бы не сделал того, что сделал Поттер, но не уверен, что он поступал бы по-другому, будучи на моем месте. Это такая слабая попытка самооправдаться, если хочешь знать, но это пока единственное, во что я хочу верить. Просто отношения Поттера со смертью как с родной тетушкой — это то, что я никогда не пойму, проживи еще хоть сотни полторы лет. И хотя у меня в тетушках была мадам Лестрейндж — это совсем другое.

И раз ты так хочешь знать о моих родственниках и почти-родственниках, расскажу тебе о мадемуазель Сэбир — это та ведьма, с которой я познакомился во Франции. Она должна была выйти замуж за моего дядю Рабастана. Рабастана Лестрейнджа. Давно, еще в восемьдесят первом году, под Рождество. Но он вместо этого сел в Азкабан. Ему было почти двадцать лет, представляешь? И почти столько же он провел в Азкабане. И не женился. В Азкабане и потом не до того было. А она живет себе во Франции и тоже ни за кого не вышла замуж. Она помнит о нем и сейчас продолжает помнить, вот что я хочу сказать.

Хотя зачем бы тебе это, это же один из Лестрейнджей, вряд ли тебе стоит знать о них что-то такое.

Я просто имею в виду... Да что я имею в виду, ничего не имею. Были чудовища — и нет чудовищ, вот и все и солнце опять ярко светит над головами магглорожденных и прочих довольных победителей.

Прости, Лавгуд, я стал злобно-ворчлив к концу письма. Как я уже говорил, я собираюсь пройти экзамен на ликвидатора заклятий — если пройду, то обеспечу себя куском хлеба.

Невозможно принять, что я должен работать каким-то ликвидатором заклятий, да еще и на столько времени уехать из Англии в какую-нибудь африканскую страну. Это делает меня злобным и ворчливым, но с моим отцом не поспоришь.

Д.М.

P.S. Обязательно ответь, что имела в виду Уизли — не хочу иметь во врагах эту чокнутую будущую миссис Поттер, мне сейчас вовсе не до нее."

...

Весна пришла в Англию гораздо раньше в этом году. Она как будто бы стряхивает с себя снег, который прикрывал столько боли и горя, не остывшего с войны. А теперь нужно отпустить его. И дать дорогу новому.

Луна Лавгуд сидит на теплой зеленой лужайке, на своей помятой сумке, прикрыв глаза и подставив лицо солнцу. Ее руки лежат на так рано появившейся в этом году траве, еще такой зимней, но уже потянувшейся навстречу теплу вверх тонкими стрелками. Сандалии скинуты и лежат рядом с босыми ногами, и хотя еще бывает холодно, ведь еще совсем не весна и тем более совсем не лето, но Луне это же так нужно. Солнце. А оно пришло на эту послевоенную магическую Англию в этом году так рано. Что заставляет верить во все самое хорошее на свете и в ее жизни. Солнце Луне так необходимо, каждой ее клеточке тела и души, которыми можно прикоснуться к нему, взять то, что оно дает так бескорыстно. Луна Лавгуд подзаряжается именно от него, от солнечного света, становясь собой. Или ей так кажется? Ведь в подземельях солнца не было. А солнца в душе было даже больше порой. Когда так было тяжело, а рядом был свет. Не от счастья, не от сырости тем более и не от света свечи (хотя от нее порой тоже, когда представлялось, что это солнце...), но настоящее солнце было от того, кто был рядом. И того, кто может и не подозревал об этом. Луна хотела донести, но все равно — "тюрьма-тюремщик..." говорит с уверенностью, что может она и не права. Или просто зацепилась за эту веру. Но что делать, если так чувствуешь, так веришь? Луна упрямится и верит дальше. Это спасает жизни, когда есть в кого верить. И ее спасло. Нет, она бы может выжила так же по-прежнему, будучи спасенной друзьями и Добби... Но вышла бы совсем другой. Но ее сохранили, а это ценно, как ничто. Это так дорого, что сердце заходится, что дышать становится, то легче, то труднее, представляя, как все могло бы быть по-другому.

И пусть говорят и верно говорят, что нельзя сидеть на холодной земле, пока еще не вступило в свои права лето. Луна знает это. Но она посидит здесь немножко, совсем немножко и уйдет. Ветер легко развевает волосы у ее лица, от заплетенной косы ближе к левому уху, и уже порядочно растрепавшейся с раннего утра. От этого ощущения так пушисто-смешно. И Луна любит такие ощущения. Чувствуешь себя по-настоящему счастливой. И это не забывается, остается в крови. Поэтому солнце. Поэтому дождь. Поэтому все вокруг.

Ей нравится это место. Оно теперь ее. Потому что она так придумала, населила своей свободой, своей жизнью, и этому месту она доверяет мысли, чувства, которое оно, это простое-непростое место, понимает лучше. Ей так кажется, а значит это так. Здесь почти никого и никогда не бывает рядом, в теплице-закутке. Даже фанатов травологии здесь не увидишь. Они находятся в самих теплицах, если и приходят вне уроков позаботиться о своих личных экспериментальных или же подопечных школьных растениях.

Луна сидит недалеко от самих блоков теплиц, там, в конце одной из самых старых и дальней из теплиц, есть небольшая, покосившаяся от влаги, дверца, и если ее приоткрыть, то оказываешься на заднем дворе. Этот дворик далеко от главного входа, совсем с другого бока, далеко от той проторенной дорожки ногами многих и многих студентов, преподавателей... И здесь... Здесь очень хорошо. Здесь просторно и одновременно так наполнено. Здесь хорошо Луне Лавгуд. Здесь она бывает сама собой, наедине с собой. Хорошо быть собой с другими, но когда ты хочешь быть и стать опять совсем-совсем собой, надо быть одной иногда. Чтобы найти себя. Подумать о многом. Когда ты один, ты думаешь о многом. Ты слышишь и чувствуешь в себе столь многое и важное. Чего не услышишь среди других так легко.

Старые лейки, деревянные ящики из под рассады, пахнет землей. Хорошо. Далеко виден лес. Легкий ветер, который никогда не становится сильным, потому что близкая стена самого замка перекрывает сильному ветру этот прямой путь. Рядом горшки со странными цветами. Одно растение, кажется, злобно хихикает или Луне просто кажется и это поскрипывает дверца или перекладина теплицы... Может неудавшийся эксперимент, а может растение, которое студенты тут вырастили, но по каким-то причинам, не смогли взять с собой, домой. А Луна, Луна точно заберет свое сокровище. Домой. Как можно оставить? Даже вопросов таких не стоит, ведь это живое сокровище. Луна не раз воспитывала и выращивала растения дома и в школе. Но это совсем другое. Это растение, цветок, ради которого она почти поселилась тут и которое так неожиданно подарило ей ее место, совсем другое.

Луна чувствует себя тут совершенно счастливой. Ведь тут не просто солнце, небо, тихо, а потому что рядом — недалеко от той стеночки, где она примостилась, находится дорогой ее сердцу подарок, то самое растение — цветок, саженцы голубой розы. Очень дорогой. И дорогой не деньгами, конечно, не памятью. Чем-то новым. И это все от (тут Луна не знает как лучше называть, чтобы понравилось точно Драко, вспоминая последнее письмо и не торопиться про друзей, может товарища? по школе? товарища по подземелью?) Луна улыбается весело на товарища по подземелью и останавливается на "от Драко Малфоя солидарного в деле переписки..." Это тоже кажется глупым, но Луна улыбается. Но как хорошо и добро называть, если друзьями еще звать нельзя, человека, который тебе так дорог? И когда он делает для тебя то, что никогда не забудешь и хранишь в сердце. Луна не любит спешить, но раз Драко говорит, она все же с ним соглашается и не спешит. Хорошо звать друзьями и когда тебя зовут, но не спешить тоже хорошо. Да. Луна так всегда думает, даже когда торопится и спотыкается, а все равно торопится, но согласна, что торопиться не следует. Но как же тогда называется время и люди до друзей? Луна не знает, но снова улыбается. Ей нравится это ощущение, когда "до друзей", а может почти друзья... Оно такое легкое-легкое, что небо кажется ярче, а тепло приходит без солнца снова.

Недели две-три назад, которые Луна помнит, как вчера и в тоже время, как будто эти недели были давно и вечно, она заинтересованно спрашивала и уточняла у мадам Спраут подробные инструкции по правильной посадке саженцев роз, о самом благоприятном состоянии почвы, а также звезд и планет, набору самых лучших заклинаний для розариев и роз именно этого сорта. И как сама, еще до этого, натащила на стол в библиотеке целую стопку книг по розам, чем заинтересовала некоторых друзей, но немного: Луна часто удивляла стопками странных книг. Изучала, зарисовала даже и на немножко заснув там, увидела сон с полем из роз, голубых, а она ходит там, и небо голубое, одуванчики летают, а Луна счастлива. А теперь она ходит сюда и счастлива здесь. Приглядывает, ухаживает, бережет. А еще ждет. Ждет ответа на свое сумбурное и слишком может радостное и от того может спутанное письмо, ответа от Драко. Который прислал ей последнее письмо в такую оригинальную дату...

Еще Луна здесь вспоминает, как доставала тут для посадки немного дрожащей рукой саженцы, как возвращала им заклинанием нормальный размер, держа их и даже не боясь уколоться. И думала о том, что еще никто в ее мире не делал для нее таких подарков. Просто за то, что она написала письмо. Луна не думает о том, что она чем-то помогла, что-то сделала хорошее. Спасибо тебе, Драко. Это не просто розы, это мне очень дорого.

Большой зал, утро. Луна смотрит в одну точку. Джинни Уизли подсаживается рядом и переведя взгляд, тоже смотрит в эту же точку какое-то время. Потом нетерпеливо поворачивается и смотрит на Луну почти возмущенно, и в то же время как-то растерянно и сочувственно. Как и ожидалось, в той неведомой точке для Лавгуд, Джинни не находит ничего примечательного. Вообще ничего. Но Луна... Что тут вроде удивительного, но одно дело заинтересованный пустой взгляд и такой. Одинокий и потерянный совсем.

— Луна, что с тобой? — голос Джинни заботливый и тихий. Она не хочет навязываться, но и оставлять светловолосую девушку в таком состоянии тоже совсем не собирается.

А та, заметив Джинни, уже улыбается во всю и обернувшись к подруге, как ни в чем ни бывало, как будто и не было этого взгляда в никуда только что, секунды назад.

— Джинни! Так тебе рада. — Луна спешно начинает собираться, случайно опровергая свои слова, хотя они так правдивы. Подхватывает сумку с пола. — Прости, я опаздываю так. Надо забежать в класс пораньше и дописать домашнюю работу по зельям... Работа по зельям давно готова, но дописать ее действительно можно, Луна не лукавит,и она все же намерена сбежать.

Лепечет что-то еще и останавливается с сумкой на плече в растерянности не желая обижать Джинни и не понимая, что с ней. Потому что... Она не может об этом говорить. Это просто было грустно, а если об этом говорить станет хуже. Хотя раньше Луна умела говорить, когда ей было грустно. А в этом ее взгляде было все, когда так грустно,и на душе собирается все. И если она останется, это будет совсем заметно, что грустно, но на самом деле все же в порядке... Неужели у нее теперь все на лице? И совсем не скроешь ни грусть, ни большую грусть, как раньше?

Луна уже почти выбежала из-за стола. Но остановилась и замерла, держа одной рукой ремешок от сумки, разглядывая потолок Большого зала, по которому сегодня переливаясь пробегали серебристо-серые облака. И неожиданно для себя сказала то, что было еще у нее на душе очень сильное, самое сейчас:

— Просто почты давно не было.

И с трудом оторвав взгляд от потолка, вышла из зала быстро, не понимая зачем это сказала, ведь минуту назад она грустила совсем о другом и так о многом. А Джиневра Уизли задумчиво проследила взглядом пусть до потолка и явно сделала свои выводы, зная от кого Луна Лавгуд кроме папы и пары родственников еще получает письма.

А Луна просто потеряла утром свои сережки редиски. И один цветастый кед. И ее это так необычайно расстроило. Сережки много для нее значат. Простые сливы-цепеллины. Она их разные надевала, они же живые растут и бывают разные и с разных кустов. Но эти были старые, под заклинанием... Они ей памятны. Всего лишь сережки. Но за сережками вспоминается дом. А дома папа, один, без нее творит что-то может сейчас... Ужин подгорит и носки растащат нарглы, и если и вернут, то с дырками на пятках. А за папой, мама, которой нет дома. А за мамой... "Прости, что спросил о матери..." Где письмо, что случилось, с ним все в порядке? Может нет, что мне делать? Луна не думает, что он просто не ответит. Она уже верит, что просто так нет.

14 марта 1999 года.

Драко Малфою, Малфой-мэнор, Уилтшир, Англия.

Луны Лавгуд, Хогвартс, Шотландия, Когтевран, 7 курс.

"Здравствуй, дорогой Драко.

Спасибо тебе. За розы. Это очень дорогой мне подарок. У твоей мамы чудесный вкус. Скажи и ей спасибо огромное, пожалуйста. Мне было очень дорого знать, что она помогала их выращивать, что ее руки касались их и заботились. Это же так ценно, когда собственноручно выращивают цветы... Они приобретают совсем иную и совсем дорогую ценность. И с тобой очень приятно говорить о цветах.

И так рада твоему письму. Я беспокоилась, что ответа так долго не было. Не потому что должен отвечать. А просто беспокоилась. Очень тяжело не знать, что с теми, кто тебе пишет и вдруг временно перестает. Я всегда переживаю, когда папа долго не пишет. Но он обычно просто забывает отправить конверт с совой. Все дело в том, что невозможно же знать, что происходит с теми, кто пропадает из твоего поля зрения... Это так даже страшно, не получать ответа и вестей. Если что-то случится... Ты пиши мне. Я может помогу. Или просто буду переживать и мысленно поддерживать. Если тебе захочется.

Так рада, что тебе показался милым мой рисунок, я старалась, хотя и не очень так хорошо может вышло... Спасибо. И я действительно люблю тебе присылать ерунду. И на этот раз тоже что-то прислала, прости... Но не получается иначе почему-то. И знаешь, сначала я не считаю, когда отправляю, что это ерунда, просто хочу сделать тебе приятное и не могу придумать и решить сразу или лучше как. А потом... Ты совершенно прав, милый Драко, и я рада, что ты привык. Я постараюсь тебе присылать более хорошую ерунду! Я буду очень стараться. Одну из нее, ты уже, наверное, увидел в конверте и может даже прочитал... И еще о ней немножко позже, а пока, прошу, не выбрасывай. Это хорошая ерунда, мне кажется... Это приглашение. Куда оно, прочтешь лучше там, чем я объясню... Но ты понимаешь, что это не просто ерунда? Я бы очень хотела, чтобы ты туда пришел и не грустил. Или грусти, как будет приятнее, но приходи, не теряйся в доме и своей комнате, где вечно сидеть будет совсем неуютно. И еще самое главное не Ужасом Подземелий... А там, куда приглашение... Может, и я очень надеюсь, тебе понравится. Я очень тебя туда приглашаю. И буду очень ждать ответа. Помнишь, что-то, что был разговор "не для переписки"? На празднике такой разговор будет таким счастливым для меня. Я так буду счастлива. Это и твой праздник тоже. Я знаю это. Поверь. Если захочется. А я стану очень настояще-счастливой от этого."

Луна посмущалась и помялась еще поворачивая перо в руке и ерзая на стуле, немного не зная, как еще написать, что это от всего сердца. Что она очень хочет, чтобы Драко отдохнул там, чтобы он просто там был. Она просто не видела, что его там не может быть. И он же, наверное, скучает по Хогвартсу? Хотя и говорит иначе, но не может не скучать. Хогвартс для всех становится домом. Без исключений. И еще знает, что там будет очень красиво, Луна это видела, некоторые приготовления к празднику, который пройдет 1 мая в Хогвартсе по случаю завершения войны. Она вздыхает и переводит тему. Может потом, к концу письма, еще придут важные-нужные мысли... Потому что это важно очень. Луна переводит дыхание. Она волнуется очень сильно. Она каждый раз волнуется, когда пишет Драко, а тут это такое самое важное, что она совсем не знает как подобрать слова. Ей так многое нужно ему написать сейчас. Про Гойла. И еще важную вещь... Луна еще не уверенна... Вдруг обидит, а не то, что она хотела, как лучше?

"А те, кто присылают тебе вопиллеры не самые хорошие люди. Я не буду тебе присылать их, ты совершенно прав, Драко. И заклятий... Я не понимаю зачем люди так делают. Я чувствую что-то вроде возмущения и непонимания... А это редкое такое чувство... Мне даже хочется. Нет, не ругайся, но защитить от них, хотя бы рассказав, как они не правы. Но я не знаю как это сделать."

Тут Луна оторвалась от письма. Ее осенила одна идея, которая ей сразу пришлась по вкусу, как будто бы она выпила теплого чаю с малиной и лимоном. Статья. Статья, которая покажет другую сторону. Другой взгляд. У Луны уже набралось материала-мыслей. Интересно, Драко будет против? Или не говорить и написать. Или. Да, так будет верно, но это надо так сказать, чтобы не звучало, как присланная ерунда, только не в материальном таком виде...

"И... Условием помощи? Драко, это не очень правильная формулировка моих слов и действий, я не ставила так... Или ты так считаешь, потому что я неверно выразилась? Я никогда не буду ставить тебе условий... Хотя мне очень дорог твой рассказ и я тебе очень благодарна. Я очень сопереживаю Гойлу и всему что произошло. Моим условием на такую помощь, которую я и помощью назвать не могу... Это не помощь... Это... Так надо и все. Надо, потому что... Но просто помни — никаких условий. И это не мое условие. Это просто мои слова. Не ищи за ними ничего, потому что они просто искренние и ничего за собой не скрывают такое...

Драко. Это очень... Я хочу сказать, что с тобой и понимаю, хотя может скажешь и ничего совсем не понимаю. Ты все правильно сказал и сделал у Гойла. Как смог, так и был там. Ты такой... Я не буду говорить смелый. Но ты Друг ему. И Крэббу. Мне очень жаль, что так вышло.

Спасибо тебе за теплые слова о Мэри. Она очень хороший человек. И ей часто бывает грустно. Я рада, что тебе она нравится, мне очень важны твои слова, спасибо тебе, Драко. Это важно. И рада, что полезное мое знакомство так тебе понравилось и помогло для чего планировали. Она и не моя знакомая... Она редко со мной сейчас общается, но связь держит, спрашивает иногда и может, если что случилось без очереди провести к врачу, который нужен... И она сама мне помогала. Поддерживала сколько помню. Далеко и рядом. Она близкая подруга моей матери. Они работали вместе там, в Мунго. Так странно, что моя мама работала в отделе по повреждениям от заклятий и сама... Все так странно в этом мире, Драко. И поэтому Мэри и меньше общается со мной. Я слишком напоминаю ей подругу. Это не странно, я ее понимаю. Она врач, а они все немного стараются отстраниться от горя и близких. Стараются от всего отстраниться от чего возможно. Иначе они не смогут работать. Немного цинизма, немного профессионализма... Так говорит мой дедушка из Франции. Откуда словарь французского прибыл пропахший табаком... И спасибо, что подберешь слова для обучения. Это интересно очень. Я так тебе благодарна. И прости, что разговор о твоем горе получился моими воспоминаниями не к месту. Но почему-то само написалось. Показалось важным. Даже, если совсем нет. А про убит муж дядюшками... Да, теперь точно знаю, Драко. И это точно не была шутка. Это так страшно. Я не понимаю тех, кто убивает и за что. Но и осуждать не могу, зная, что они тоже такие же люди, что они дороги тебе, что родственники... Как так бывает в жизни? Война — это так плохо. Звучит глупо, но как еще сказать... Это то, что разрушает все. И семьи и души. Я рада, что Мэри была так добра к тебе и чаем напоила, поговорила, поддержала. Помогла. Она такая добрая. И мне жалко и профессора Снейпа. Он же тебе тоже не чужой, поэтому... Так это страшно. Когда вокруг тебя нет ни одной семьи, где кто-то не потерял близкого в один-два года...

А Гойл. Так рада, что он поправляется, или если хоть и не совсем поправляется, но ему так немного лучше... И это нормально. То, что там было. Я очень переживаю, как это все там было. И Драко, если все же захочешь, чтобы я была рядом в следующее посещение, я буду. И войны действительно ни у кого из нас дома нету. И есть, всегда есть. Поэтому так и важно, чтобы если есть кто-то, кто может быть рядом, чтобы он был рядом. Если я буду нужна, я буду рядом. Прости, если тебе тяжело это все было рассказывать. Но спасибо, что рассказал. И все равно не условие... Это просто. Доверие. Можно я буду считать так? Не надо условий. А ты все правильно говорил. Раз Мэри говорит, значит так и есть. Будем верить, что такой друг, а ты ему друг, поможет ему выбраться их его тьмы разума... Такое очень страшное. Но ты молодец. Все будет хорошо.

Драко, и я не поднимаю снова этот вопрос, а просто... размышляю. Я просто запуталась в термине "друзья" и как и кого так можно называть, а кого даже и обидеть так можно вдруг. И не знаю каких разных придерживаемся мнений... Разных? Пусть подвешенный, но может у меня и нет никакого мнения хорошего. Но знаю, что есть люди, которые тебе дороги. Кто-то не больше и не меньше, но каждый по-своему. И ты входишь в это число, если разрешишь поместить тебя в это число? Свое место. Уникальное. И очень дорогое. Я не тороплюсь и мы не друзья, не буду так называть, раз тороплюсь, но не тороплюсь, но и не друзья... Ведь даже цветы без ярлыков выглядят куда лучше. И еще раз спасибо за розу! Лучше запоминать их. По строению листка, соцветиям и цвету, ощущению рядом. И я помню тебя, мне этого достаточно. Мне не нужно вешать на тебя ярлык. Но порой, мне очень хочется сказать Друг. Потому что вот это слово звучит по-настоящему. Не так, как друзья... Но... Но так, надеюсь, тоже когда-нибудь тоже смогу назвать.

И ты хороший человек. Ты Человек, Драко. А это значит, что ты хороший. И я верю в это, что ты такой, это не оскорбление, что хороший, потому что для меня это так, я это вижу. Этот свет и тебя. Я не придумываю и не преувеличиваю с энтузиазмом... Хорошие люди, это не всегда те, кто считают себя хорошими. Порой самые хорошие как раз те, кто к таким людям себя не относит. Ты делаешь добро, ты говоришь свет. Ты подарил мне розы, даже и скажешь по своим может причинам, но подарил... Драко, хорошие дела не перестают быть хорошими делами, для чего бы они и по каким мотивам не делались. Бывают люди, которые не делают ничего — и не радуют никого и не делают больно, не делают многого, но это совсем не значит, что они хорошие. Или плохие. Они не Друг тебе (это я так тебя не называю пока, просто примеряю, как например). Они просто люди, неплохие и не хорошие. Все так сложно. Но я знаю точно, что ты хороший человек. И всегда для меня таким будешь.

И "мы" все-таки так отлично звучит всегда. Не надо быть "мы", если не хочется... Но если вдруг... Странное — это же неплохо. Это так, что совсем невесомо и чудесно. "Мы" это всегда надежно и спокойно. Мы пишем друг другу. Это уже немножко мы вместе. Но если не хочешь быть мы, можно не быть и все равно быть, просто по-другому. Не мы пишем, а друг другу! Так тоже очень хорошо. И это, наверное, очень все глупо и ты так скажешь... Или не скажешь, но как-то не умно звучит. Наверное, просто мне приятно быть "мы" вот и придумываю.

И мне так приятно, что ты хранишь мои письма, не могу проигнорировать, ты так прав.... Очень, Драко. И приятно и прав. Спасибо."

Тут Луна улыбаясь тепло, вдруг вспомнила в каком беспорядке она хранила письма Драко. Нет, не потому что она их не берегла и не ценила. Ценила и берегла каждое, каждый конверт и все что в нем было, каждое предложение, и все же ей казалось, видно как-то подсознательно, что если их собрать в одном месте, они потеряются все. Вместе разом. А это... Это будет очень больно. Поэтому в совершенном хаосе они были везде. Не на виду, но везде. И она это знала и было теплее, спокойнее очень. Одно даже какое-то время было под подушкой. Последнее. И даже не по романтическим мотивам, а по лавгудовским... Просто она перечитывала его и положила туда. И забыла совсем. А сны и правда были лучше. Теплее, яснее, как будто тот, кто дорог держит тебя за ладошку и никогда не отпускает. Это так странно, но это так чувствуется.

"Когда верят... А почему не верить? Я тебе не вру, зачем бы мне врать, тем кому не хочешь врать... И совсем врать. Или искажать правду. Я во многое верю, ты прав. Но если ты не можешь доказать, что чего-то нет, это же и значит, что я могу утверждать, что это есть и тоже приводить доказательства. А они у меня всегда есть. Как же иначе! Но так же ты и прав, что многое во что я верю, может быть полной глупостью. И оснований, что верить тоже нет, понимаю тоже... Но мне очень бы хотелось, чтобы верил.

И меня никак не смущает, что ты Малфой... И не понимаю почему должно смущать Джинни и почему она написала тебе так... Даже угрожая... Я совсем не в курсе, но подумаю... И почему это должно меня смущать, что ты Малфой? Не отвечай, если не хочешь и считаешь это слишком очевидным, чтобы объяснять, но я правда не смущаюсь. У тебя красивая и древняя фамилия. И ты мне (тут бы Друг, но Луна теряется снова на этом сложном, подвешенном в пространстве слове, и пишет иначе) тот, кто важен. И я не вижу в твоем прошлом ничего, вот о чем ты предупреждаешь. Чтобы шарахаться. Или чтобы шарахались другие. И если бы я захотела, то даже познакомилась с молодым и красивым симпатичным у лифта, чтобы тебе доказать. Но что-то не хочется, прости... Не по тем причинам, что у той девушки, которая видно просто словила мозгошмыга или увидела у тебя за плечом крокоззябру, а просто. Как с Ноттом. И его оставим в покое. И не буду писать Нотту. Хорошо, что ему не грустно. Я рада, правда так этому. Но если что, смотри, я могу тоже помочь и прислать ему настойку успокаивающую и придающую сил. А тебе прислать? В дополнение к чудесной к чему привыкаешь, а мне так приятно. Или это энтузиазм и правда ерунда тебе будет... Но это настойка лирного корня! Мы с папой очень любим ее. Такая вкусная и полезная. Я с радостью пришлю тебе, если захочешь попробовать! А тому, кому ты нужен... Ты прав, шестой курс так давно прошел. Если бы я была нужна Нотту, то его совы курсировали под моим окном хотя бы раз в месяц или в год... И он бы тогда подошел. И у меня может появился бы повод самой ему написать. Чтобы не грустил совсем. Или немножко позже, но подошел бы, когда говорил, хотел подойти на празднике. Не знаю почему хотел подойти, но явно не нужна сейчас.

И рада, что ты не хочешь, чтобы я ему писала. И что не хочешь от меня избавляться даже и "пока". Я буду счастлива, пока это "пока" не наступит. И потом тоже буду счастлива. Но немножко будет и грустно. Прости."

Читая далее Луна все не могла сообразить о чем говорит Драко, понять, что имеет в виду и сидела в недоумении минут пять, смешно хмурясь и припоминая все, что было связано с Джинни в последнее время. Ее заботливые и волнительные взгляды... То, что она почти не оставляла ее одну надолго. И подумав еще, Луна решила робко вынести такое предположение на суд Драко, торопливо и задевая волосами пергамент, продолжив писать. Может это предположение было глупым, но Луне оно показалось единственно возможно верным после недолгого, но обдумывания.

"И возвращаясь к посланию с совой от Джинни... Может она хочет, чтобы ты подкормил или подлечил ее сову и она стала не так плохо выглядеть, как описал? Раз пишешь, что она нездорово и нехорошо выглядит... Это было бы неплохо совсем... Плохо, когда совы выглядят грустно. Я могу даже прислать микстуру для Джинни, как будто от тебя! Я знаю какую. Но может ей нужно, чтобы ей помог именно ты, ведь ты же вроде неплохо разбираешься в зельеварении и она скорее знает об этом, чем не знает. Мало кто хорошо учился по зельям...

И раз она обратилась напрямую к тебе с моей стороны будет может нехорошо ее спрашивать, раз она мне что-то не сказала — это очень важно. Но если ты хочешь, я могу попробовать... Только я не знаю, как подобрать слова. Может ты отправишь Джинни сначала зелье для совы и мы посмотрим, что будет дальше? Или это глупо очень и я все напридумывала... Но смотри, Драко. К тебе прилетает грустная сова и у нее к лапке привязано кратко и просто — исправь это. Сова-пергамент-просьба. Ну, немножко еще угроза, не знаю почему. Я слышала от папы, а он слышал от кого-то еще, что у вас в замке богатая коллекция разнообразных зелий и может у тебя есть то, что как раз ей необходимо. И она бы не прислала тебе проклятье... И почему говорить, чтобы прекратили переписываться... Она немножко видела твое письмо, но не говорила ни разу, что-то плохое про тебя. При мне точно не говорила. Я не знаю, что думать. Но она явно заботится о ком-то. Я знаю. И не убьет тебя! И не пришлет нехорошее, я знаю... Но я волнуюсь очень. Потому что не понимаю и потому что просто поэтому.

Свадьба под Рождество — это, наверное и точно, было бы так красиво... Жалко, что все вышло так. Я про твою почти-родственника мадемаузель Сэбир и дядю Рабастана. Но то, что эта женщина помнит — это заставляет верить в то, что память порой сильнее всего другого. Это уважительно, что так. А дядю... Жалко, что... Нет, это слово сюда совсем не подходит. Просто. Никому не сидеть бы в Азкабане, не погибать. Потому что всегда остаются те, кто живы и любят. Все войны не стоят этого. Того, что никогда не заканчивается. Чем ближе май, тем больше я думаю об этом.

И я хочу знать о Лестрейнджах и о твоих родственниках. Если тебе не трудно и даже где-то может и интересно рассказывать... Я хочу знать о тех, кто тебе дорог. И не важно кем они были. Не мне осуждать и решать. Это такие люди. И не зря их путь стал таким. Они не чудовища. Это просто их такой путь. И могу рассказать о тех, кто дорог мне. Если захочешь, я с радостью расскажу. А они умерли и это так же горько, как и то, что умерли те, кто защищался от них и защищал свои семьи... Очень горько. А солнце всем светит. Даже им сейчас. Я в это верю. И тут точно доказательств нет. Но верю.

Драко. Немного про ликвидатора заклятий... Это очень хорошая профессия, я поздравляю тебя так. Но показалось, что не очень рад... И понимаю. И есть, что сказать, можешь переслать мне чье-то послание-проклятье для тебя, мне, если посчитаешь чем-то нехорошим. Даже оскорблением... Заранее прости, так не хотела этого, если вдруг.

А ты не хочешь работать у моего отца в журнале? Редактором. И я вот сейчас совершенно серьезно, даже хочу уточнить, что меня не укусил мозгошмыг, и не спрятали нарглы мой разум. Я хочу чтобы ты знал, как я серьезно. Нам всегда нужны редакторы. Я не очень гожусь на эту должность, потому что и не успеваю и рассеянная такая порой и буквы убегают из под моего взгляда и все эти нехорошие опечатки остаются на бумаге и идут в тираж... И чаще либо что-то пишу, либо проверяю, но не всегда хорошо, как пишу выше. А еще рисую. А еще так мало людей, которым мы бы с папой могли доверить журнал. А я тебе могу. Не уезжай в Африку. Это хорошая профессия, ликвидатор заклятий, очень хорошая, но твой дом здесь, в Англии. Мне кажется, твоя мама очень расстроится если ты уедешь. И я расстроюсь. Но дело сейчас не обо мне. Просто подумай. Папа сможет хорошо содержать такого редактора как ты, он готов сократить немножко тираж, но выпускать журнал качественнее. И даже не только за кусок хлеба! Он так сам сказал. Мол, "Журналов и так много остается, подсократим и буду меньше дарить желающим и друзьям, а такой редактор нам нужен очень! Как ты говоришь, повтори его зовут?" И бесплатная подписка для всей твоей семьи! Если вам нравится, если захотите... Я немножко забываю порой, что наш журнал нравился и нравится не всем. Много кому не нравится. Наверное, это не такой секрет, чтобы тебе о нем писать, но вдруг ты тоже не знаешь. Оказывается, многие читали его только из-за статей о Гарри Поттере тогда. Мне до сих пор это кажется таким странным... А тебе? Он такой интересный, но разве потерянные в руинах истории не менее интересны? Ну, хотя бы наполовинку так бы было, я была бы очень счастлива... И кажется, я поняла про то, что ты имел в виду, про смущать Малфой... Моего папу немного смущает... Но ты понимаешь? Тюрьма-не тюрьма и наше вечное в этом несогласие. Но он очень переживал, мы с тобой это обсуждали немножко мне дорого так было, что сказал тогда про него, что все правильно сделал, сдав Гарри ради меня... И так вот, мне было может не с первого раза просто, но мое мнение о тюрьме-не тюрьме папа принял. Он верит мне. Поверь и мне. Даже может не хочешь, но не могу так не сказать, если верю в то, что сейчас говорю всем сердцем и разумом. Это может быть очень неплохая работа... И здесь, в Англии. И мы даже станем более серьезным журналом. Если ты захочешь принять в этом деятельное участие... Я буду так рада.

И еще раз. Про приглашение. Я сразу подумала о тебе. Этот праздник. Даже неправильно так это звучит? Мне так кажется немного... Читая твои строки, тебя, твои письма, про Лестрейнджей и разное другое, понимаешь меня? Но это собрание, которое назвали праздником объединит многое и многих. И семьи и друзей. Тех, кто выжил. Кто победил не кого-то, а скорее смерть. И я бы хотела, чтобы ты тоже пришел. Ты этого заслуживаешь. Ты был с нами. Ты один из нас. Тебе столько же лет. И это звучит немного по-детски я понимаю...

Ты не злобный и не ворчливый. Ты живой и настоящий."

Проводит рукой по серебристой ленте, опоясывающей по горизонтали и вертикали белый вытянутый прямоугольник-конверт, по витиеватому золотому узору. Конверт, на темном столе, как лилии на темной воде. Плотный лист внутри, как топленое молоко, виднеется сквозь тонкую бумагу. Вензеля факультетов. Цвета: красный, зеленый, желтый и зеленый, в гербе очерченным темным контуром.

Луна укладывает все бережно и очень нежно в конверт и запечатывает его. Она очень волнуется. Что ответит Драко. И ответит ли, когда Луна перешла в этом письме все грани какие-то только могла своими просьбами, мнениями и приглашениями... Ей снова становится страшно, но отступать некуда. Да она и не собирается. Никогда.

"Я с тобой. Твоя-не-друг-и-друг-в-подвешенном-вопросе, Лавгуд Луна, которая тебе пишет и счастлива.

P.S. А к Джинни я все же боюсь пока обращаться. И я очень не хочу, чтобы она тебя убивала. И зачем. Что делать?

Луна."

...

Признаться — а потом еще и признаться самому себе, а это всегда сложнее — он ждет писем от Лавгуд. Это обнаруживается не сразу, а теперь, когда их переписка уже перевалила за пол года. Нельзя сказать, что она была слишком насыщенной, если иметь в виду не смысл писем, а их периодичность — по письму в месяц, не чаще. Драко даже считает, что это логично — они оба занятые люди. Она учится и что-то там еще. Он сдавал экзамены и тоже что-то там еще. Точнее, считал, что это логично.

А потом, когда на третий день после отправки своего письма, за завтраком, с раздражением вонзил вилку в невинный кусок бекона из-за фразы домовика, что "молодому хозяину писем нет", понял, что ждет это проклятое письмо. Письмо от Луны Лавгуд, с которой они в школе и словом не обменялись... По крайней мере, если не считать оскорблений с его стороны.

На седьмой день, когда он уже порыкивает на эльфов под насмешливо-сочувствующим взглядом матери и удивленным — отца, он все же получает свое письмо. Обед перестает его интересовать — хватая конверт, Малфой просит позволения покинуть столовую и уходит в библиотеку, потому что бежать до своей комнаты просто нет терпения.

Признаться, он вообще никогда не ждал так письма, как эти несколько дней. И он обещает сам себе, пока быстро идет по коридору первого этажа, что ответит Лавгуд немедленно — и тогда ее ответ придет совсем скоро, может быть, уже на следующей неделе.

В библиотеке тихо и лучи солнца играют в прятки между собой, подчиняясь колыханию легких штор от ветерка, заносившего сквозь раствореные французские окна в помещение запахи свежей травы. Странно, как это раньше он не заметил, что наступила весна и тяжелые зимние шторы отправились в кладовку?

Но все это он сейчас фиксирует краем сознания, полностью поглощенный гладкостью конверта в своей руке. Конверт толще, чем обычно, и в нем прощупывается какой-то жесткий вкладыш. Не тратя времени на поиски ножа для бумаги, вопреки своей обычно аккуратности, почти методичности, Малфой отрывает тонкую бумажную полоску и вытряхивает содержание конверта на колени, усевшись в кресло у окна. Пергамент, исписанный уже знакомым почерком Лавгуд, не удивляет, хотя и вызывает прилив какой-то смутной радости. Намного хуже то, что выпало вторым.

Приглашение на бал в честь годовщины победы, который состоится в отремонтированном Хогвартсе. Приглашение на имя Луны Лавгуд и изящной формулировкой о спутнике и сопровождающем, суть которой сводится к "+1". Луна Лавгуд +1.

И Малфой уже почти понимает, что это значит, но все же медленно, как будто подозревая, что приглашение сейчас исчезнет или извернется и укусит его за палец, откладывает плотный листок, украшенный гербами Хогвартса и печатями Министерства, на подлокотник, а потом медлит еще сильнее прежде, чем развернуть само письмо.

Лучше бы она прислала еще листьев. Или нет?

Пока он читает письмо, его взгляд против воли постоянно скользит прочь с чуть кривоватых строчек, останавливаясь на приглашении. Снова и снова.

Его мать тоже получила такое приглашение несколько дней назад. И тоже с пометкой "плюс один". Отец фыркал и иронизировал не без юмора, но Драко видел, что это приглашение было неприятно и ему, и Нарциссе.

— Возьми с собой Драко, — однажды сказал Люциус жене. Драко слышал, потому что как раз шел мимо кабинета отца, не подозревая, что его родители там, а услышав голоса, не заявил о своем присутствии и зачем-то замер перед полуоткрытой дверью.

— Вам нужно бывать на подобных мероприятиях, это положительно отразится на репутации семьи, — продолжал убеждать Нарциссу Люциус, но что-то в его голосе заставляло верить, что если жена откажет — он не расстроится.

— Нет, это исключено, — спокойно ответила мать и Драко даже поразился прозвучавшей в ее тоне стали. — Ты мой муж и глава семьи. Если тебя не пригласили — мне нечего там делать.

А потом в кабинете воцарилась такая многозначительная тишина, что Драко предпочел, осторожно ступая, ретироваться и побеспокоить родителей только спустя час.

И вот на подлокотнике его кресла лежит такое же приглашение. И Луна Лавгуд явно приглашает его просто так — от чистого сердца, потому что он даже не сомневается, что такое понятие, как "репутация семьи", беспокоит ее в последнюю очередь. Потому что иначе она никогда — никогда — не захотела бы появиться на министерском приеме с ним. И ее сумбурные пояснения к этому приглашению вовсе не кажутся ему глупыми, а только неожиданными.

А потом мысль о том, что он вновь сможет увидеть зачарованный потолок Большого Зала, огромные двери Холла и, что намного важнее, небольшую могильную плиту рядом с торжественной Белой гробницей, вытесняет все остальные, и он на какое-то время выпадает из реальности, возвращаясь только от шороха платья и прикосновения к своему плечу.

— Это приглашение на хогвартский прием? — спрашивает Нарцисса, хотя это и так очевидно.

Драко втягивает воздух сквозь зубы и кивает.

— И кто приглашает тебя? — мягко продолжает допрос мать.

— Луна Лавгуд, — нехотя отвечает Малфой, внимательно наблюдая за тем, какие эмоции вызовет это имя на лице Нарциссы. Его вознаграждением становится лишь чуть поднятая бровь.

— Это с ней ты переписывался? После того письма с благодарностью? — иногда ему правда кажется, что его мать — легиллемент. Впрочем, если у ее сестры был врожденный талант, это не такое уж невероятное предположение.

— Да. С самого сентября. И розы были тоже ей. Она помогла мне с визитами к Гойлу, — он выкладывает карты, предвосхищая дальнейшие вопросы.

— Она славная девочка. Я рада, что с ней все в порядке, — говорит мать таким тоном, как будто Лавгуд упала с метлы на уроке полетов, а не была на грани смерти несколько дней — недель — в их подземелье. Ему кажется, или весь мир сговорился не делать из этого трагедию и только он придает этому факту такое значение?

— Ничего с ней не в порядке, — вырывается у него, хотя он и сам не знает, что именно это должно значить.

— Ты нравишься ей? — Нарцисса угадывает то, что он имел в виду, то, что его беспокоит, хотя он и сам не отдает себе в этом отчета.

Драко встает.

— Да. Думаю, да.

— Это нормально, — уверенно отвечает ему Нарцисса в блаженной убежденности, свойственной всем матерям. — А она тебе?

Малфой не отвечает и поспешно идет к выходу из библиотеки, крепко сжимая конверт и пытаясь засунуть в него на ходу оба пергамента.

— Я с удовольствием одолжу ей свой сапфировый гарнитур. Она должна быть в голубом, непременно в голубом. В крайнем случае, в серебристом, — безмятежно добавляет мать, когда Драко выскакивает за двери.

Разумеется, ответить сразу же у него не выходит. Чистый пергамент ждет на столе в его комнате несколько дней, прежде чем перо касается его поверхности. Всего одна строчка — и Малфой подписывается, но спустя мгновение снова берет в руки перо.

3 апреля 1999 года

Луне Лавгуд, Когтевран, 7 курс, Хогвартс, Шотландия

Драко Малфоя, Малфой-мэнор, Уилтшир, Англия

"Да. В 6 вечера 1 мая у камина "Дырявого Котла".

Д.М.

P.S. Я не знаю, зачем я согласился, но точно не для того, чтобы подлизываться к победителям. Так что не думай так, а если я услышу эту версию от кого-то — то прокляну его каким-нибудь гадким и слизеринским проклятием. Особенно это касается Уизли.

Знаешь, твоя версия с больной совой Уизли, конечно, восхитительно оригинальна, но, кажется, я знаю в чем дело. Говоришь, рыжая видела мое письмо у тебя? Вероятно, письмо с саженцами? С этой идиотской волшебной розой-проекцией, да? Которое тебе пришло в День Всех Влюбленных? Кстати, я бы извинился за это, Лавгуд, но не хочу. Так вот, об Уизли. Думаю, ты в состоянии сложить два и два. В конце концов, ты столько времени убеждала меня, что когтевранка. На всякий случай, если это окажется слишком сложным для тебя, я поясню: Уизлетта думает, что я тобой увлечен. Или — и я даже не знаю, что хуже — думает, что я морочу тебе голову.

На самом деле, если кто кому и морочит голову, то ты мне своими мозгошмыгами, кракозябрами и рассуждениями о смелости, дружбе и тому подобных абстракциях. Так что это я пострадавшая сторона. И пострадаю еще сильнее, если она набросится на меня посреди этого вечера памяти в Хогвартсе. Так что, Лавгуд, разберись с Уизли до этого дня, иначе мне придется защищаться, а если я применю к Уизлетте хотя бы Петрификус, то наверняка проведу остаток жизни в Азкабане. Мне, возможно, пока и нечем заняться на свободе, но я не для того терпеливо выслушивал, как Поттер и Грейнджер защищают меня в Визенгамоте, чтобы теперь так бездумно жертвовать собой.

Так что если ты хочешь защитить меня, то начни с защиты от своей нервной подружки.

Мэри, кстати, тоже интересовалась, в каких мы отношениях. Но у нее хватило ума не делать поспешные выводы, в отличие от Уизлетты. Сразу видно, что подруга твоей матери закончила Когтевран. И да, я сказал ей, что мы друзья. Подумал, что слишком сложно и долго будет объяснять, как случилось так, что мы общаемся с тобой, и друзья — это было первое, что пришло мне в голову перед палатой Гойла.

Ему лучше. В этот раз он не орал и даже обрадовался мне. Снова спросил о войне и снова обрадовался, когда я сказал, что война закончилась. Правда, в конце начал плакать, потому что вспомнил Винса. Я бы не ушел, хотя мне и было не по себе, но меня выгнала Мэри. Она утверждает, что ему нужны такие мини-кризисы. Что так он вернется к нам быстрее. Не собираюсь спорить с ней. Она кажется мне весьма квалифицированной. Жаль, что она так и не получила диплом колдомедика и всего лишь старшая сестра. Не надо было ей бросать обучение и столько лет жить среди магглов после смерти мужа. Думаю, она была бы очень хорошим целителем.

Но раз уж я так сказал Мэри... Словом, я не собирался ей врать. Так что мы друзья, Лавгуд.

Но это не значит, что ты можешь прислать мне настойку этого корня!

И знаешь, я думал о должности редактора в твоей газете. Точнее, газете твоего отца. Полагаю, мы сможем обсудить это с тобой лично. Да и с ним я должен поговорить, потому что вовсе не уверен, что он не возражает против меня. Возможно, я напишу ему письмо — с тобой же это получилось. Ха-ха. И это не значит, что я согласен. Я написал, что думал — не больше.

И я не уверен, что должен рассказывать тебе еще что-то о родственниках. О них много писали, даже Скитер отличилась. Да и ничего особенного в них не было кроме общеизвестных фактов — Метки, тюрьмы. Тюрьма вообще не заслуживает рассказов, а Метка... По Метке я специалист, но не думаю, что тебе действительно нужно знать хоть что-то о ее принятии и всем прочем. Дело не в доверии или в том, что ты можешь не понять, просто некоторые вещи лучше постараться как можно скорее забыть. А все остальное... Все остальное скучно и мало чем отличается от историй о любом другом маге.

Если я припомню что-то интересное или если ты будешь очень уж настаивать, то, возможно...

Ладно, пожалуй, я закончу — а то мое послесловие получилось на порядок длиннее самого письма.

Не забудь — 1 мая в шесть вечера у камина в "Дырявом Котле".

P.P.S. Какого цвета будет твое платье? Советую голубое или серебряное.

А впрочем, меня не должно это волновать."

...

Подперев голову руками и долго, пристально и улыбаясь, девушка смотрит на нераспечатанный конверт, лежащий прямо перед ней на столе. Она улыбается, то поднимая уголки губ, то опуская, такое счастье и в то же время она так волнуется. Солнце освещает конверт, освещает стол, освещает все вокруг, саму Луну, и через ресницы кажется, что она вся охвачена солнцем, становится полностью принадлежащей этому теплому свету. Она жмурится, улыбается, но и ей так немножко страшно. Так страшно, как может быть только перед неизвестностью. Потому что так страшно обидеть, так страшно потерять. Бывает, что можно обидеть и хорошим, что кажется хорошим тебе, а на самом деле... И чем больше об этом думаешь, тем страшнее становится. В том и ответ про тюрьму-не тюрьму, наверное... Потому что, когда у тебя нет тюрьмы вокруг, если все так видишь и все так иначе. А когда возводишь ее внутри и порой несуществующую... Воображение страшная вещь, когда оно касается близких людей. Но еще есть то, что называется чувствовать близких людей, и вот сейчас, в минуты полного спокойствия, которое постепенно охватило, понимаешь, что все так хорошо. Просто и тепло хорошо, как летнее счастье, как счастье души.

Луна поднимает голову с рук и обнаруживает, что уютно проспала на дорогом письме часа два. Уже спускаются сумерки, на горизонте розоватый свет, а солнце уже не захватывает в свой теплый плен мечтательную и тревожащуюся о содержимом письма Лавгуд. Она знает, знает, что в письме все хорошо, но почему же так? Так волнительно, так не хочется раскрывать конверт, но так хочется уже держать в руке листы письма... Возможно... возможно, потому что какой бы не был ответ — он есть, драгоценный и дорогой ответ. Даже, если Драко разнесет в пух и прах все ее предложения — он ответил, не проигнорировал, а значит... Значит не все так плохо. Значит не обидела, а это так важно для Луны и просто важно. Не обижать людей. А если согласился... Значит она скоро его увидит. А это же счастье, счастье увидеть снова. Увидеть, только более счастливого, более живого, уже немного другого человека. Совсем другого и такого же милого ее сердцу Драко. Это счастье.

Подхватывает легко письмо и себя, как будто бы и не проспала в не очень удобной позе: сложив руки на столе и конверте, пару часов. Оглядывается в коридоре в потерянности, где она и куда ей идти. Так хочется скорее прочитать, ответить... Пока Луна спала, вся тревога прошла, она руками, пальцами чувствовала, что в письме что-то очень хорошее. Очень счастливое. Теперь точно.

Долетев незаметно до гостиной Когтервана в своей мечтательности и задумчивости, а еще с невероятным теплом в душе, Лавгуд уселась в любимое теплое кресло в тихом углу и принялась читать, совершенно не обращая внимания на галдящих студентов вокруг и иногда поднимая голову, чтобы улыбнуться тепло пространству, а казалось бы и тому, как первокурсники радостно разворачивают шоколадных лягушек и меняются карточками.

Пишет ответ быстро, каждое слово выводя аккуратно, а потом сбивается и почерк уже идет обычный, совсем неровный. Боится что-то упустить...

7 апреля 1999 года.

Драко Малфою, Малфой-мэнор, Уилтшир, Англия.

Луны Лавгуд, Хогвартс, Шотландия, Когтевран, 7 курс.

"Здравствуй, дорогой и милый Драко.

Ни в коем случае так не думаю. Про победителей и все, что ты имеешь в виду, думать, ни в коем случае не думаю. Даже и не думай о том, что я вдруг могу так думать, потому что никогда не буду так думать и даже думать, чтобы так думать. И никто не будет. Если будут... Не будут. Не надо никому проклятий, особые слизеринские проклятья, это, наверное, очень здорово... Но точно не понадобится. Я уверенна, если они останутся и дальше в секрете, будет лучше...

Прости, что пострадавшая сторона... Я буду стараться, чтобы меньше говорить о крокозябрах и прочих страшных или чудесных. И не буду тебе присылать лирный корень, как бы не захотелось прислать, чтобы радость. Потому что, если не радость, то и зачем присылать... Не буду присылать. Я что-нибудь другое хорошее по-настоящему подумаю. Если есть что-то хорошее, что могу прислать, так постараюсь найти... А о смелости и дружбе, даже, если и поговорю, так это потому что это же важно... Это не абстракции, это же так интересно. Что думаешь об этом ты и как это все по-разному и одинаково может быть...

Я так счастлива. Обо всем. Спасибо тебе.

Встретимся в шесть вечера у камина в Дырявом котле первого мая... Это так волшебно звучит... И я буду так совсем счастлива. И скорее всего на мне будет голубое платье, спасибо... Я очень постараюсь. Буду так счастлива, если тебе понравится. И прости, слишком много счастлива и слишком мало похоже местами на письмо когтерванки, к которым меня причислил, и как говоришь и сама причисляла... Но я так волнуюсь. Ты согласился и я счастлива. А про работу подумай. Вместе работать — это же так волшебно, но я пока молчу...

И Драко... Если Джинни думает, что ты морочишь мне голову... Я просто скажу, что это не так. Голову морочат мозгошмыги, трудные задания и странные головоломки, но если первое плохо, то последние даже полезно. А когда морочат люди, да еще так славно... И поэтому, после того, как я поговорю с Джинни, она перестанет так думать, раз так думала и не будет ни в коем случае на тебя набрасываться на вечере памяти... Я так этого не хочу... Мне кажется, твоя догадка очень верна. Спасибо... Она просто заботится обо мне, потому что не знает... Потому что не знает, что ты не морочишь, что ты Драко и ты назвал меня другом и я никак не могу это проигнорировать и не сказать какое счастье, так назвать теперь и тебя. Спасибо, Друг Драко. Я все скажу Джинни и в этом точно все будет хорошо. Она же мне не чужой человек и поверит мне. Только притворяющиеся такими не поверят и захотят поверить в обратное, мне кажется... А я верю Джинни. И я рада, что ее сова все же не больна... Прости за глупые теории. Но даже не подумала, что она может переживать из-за того, что пишешь мне письма, и я тебе пишу и так счастлива от этого, почему переживать? Я очень волновалась, что она тогда неспециально увидела твое письмо, но не казалось, что плохое что-то подумает... И ты ни в коем случае не проведешь ни дня в Азкабане. Я обещаю, что защищу, если понадобится, а просто верю, что нет. Защищу, когда понадобится всегда, как бы это не смешно казалось... Не жертвуй собой, просто приходи и радуйся. Там все будет хорошо. Это же Хогвартс. Я так буду рада тебя видеть снова там... Хотя раньше и не знала, что это именно ты был там. Когда кто-то есть, а ты его еще не знаешь, а он уже был рядом... Это так странно. Но и так... Волшебно очень.

Спасибо за слова про друзей... Мне правда так дорого, что даже не могу передать тебе как. Спасибо.

И я очень рада, что Грегори еще получше. Что он радуется тебе. Радуется, что война закончилась. От этого так спокойно на душе, как будто все точно везде и всегда будет становиться лучше и лучше, пока не станет совсем тепло. Такое домашнее чувство. Я может тороплюсь, как всегда тороплюсь... Но так хочется в это верить и в этом жить. Чтобы Грегори поправился и хотя ему не будет так, как прежде, я уверенна, ты всегда будешь рядом и поддержишь его. Пусть поскорее возвращается к нам. Я была бы рада поговорить с ним тоже. Про то, как терять тех, кто дорог и что они все равно с нами. Тогда он перестанет плакать, вспоминая Винсента. Не перестанет скучать, но ему может стать легче. Пусть только посмотрит... Но это лишнее сейчас и уже что-то такое говорила. Я подумаю, что можно будет сказать, если это понадобится. Такие слова всегда самые нелегкие. Но одни из самых важных.

Мэри очень хорошая. Ты все правильно про нее говоришь. Она не хотела становиться целителем, у нее есть теория, что так она куда больше сможет помочь. И мне кажется, тут она права. Потому что иногда люди выбирают свой такой путь не просто так. Они знают, что делают. Спасибо, что так сказал ей про друзей, про то, что так сказал и мне. Мне очень дорого. И я повторяюсь, но как еще это сказать... Спасибо.

И в благодарности тебе лирного корня не будет, раз не хочется, но смотри, он все же вкусный... Драко, я помню, что должна тебе клобкопуха. И еще подумаю о хорошем.

И напишу папе, он с радостью будет ждать твоего письма, я уверенна. Он так будет рад! Пиши ему и ничего не бойся, он не возражает ни в коем случае. Все получится с письмом, думаю, ты так прав. Скажу тебе это лично с такой радостью. Драко, я так буду рада тебя видеть.

И не рассказывай про родственников... Извини. Спасибо, что и так многое рассказал. Но, знай, что если припомнишь, что-то интересное... Не буду настаивать, но всегда знай, что мне интересно. Не потому что есть вещи, которые лучше забыть и не вспоминать, а потому что есть вещи, которые помнишь и если рассказать они расходятся на двоих и они становятся так меньше. Или убегают вообще. Их могут забрать нарглы. Или мозгошмыги. Ты знал, что они иногда нечаянно едят и плохие мысли? Это очень порой удобно. Хотя плохие мысли тоже нужны... И прости, я все неправильно сейчас говорю и похоже на настаивать, а я не хочу. Просто очень сильно волнуюсь за все. И это хорошее волнение такое. Но так боюсь говорить что-то не так или делать, спасибо, что вовремя порой говоришь, что не надо торопиться или не о том думать.

И это было очень отличное послесловие. Спасибо за него. И за само письмо самое большое спасибо. Оно мне очень понравилось. И спасибо, что все же помог мне с платьем. Мне очень нравятся эти цвета. Очень. И если тебе не так важно, а так спасибо...

P.S. И проекция розы — это самое красивое, что я видела в жизни. Ни в коем случае не извиняйся за это. Я была и есть счастлива. И за день, когда они пришли... Хотя и было неожиданно немного, верно... И за настоящие розы тоже такое спасибо... Всегда-всегда.

Твой друг Луна Лавгуд. Я очень жду встречи. И письма. И просто счастлива. Спасибо."

Луна сама не заметила, как уже держала в руках законченный ответ. Просто вот только начала, мир исчез, растворился, только улыбка, задумчивый вид, снова улыбка и счастье в глазах и вдруг, с последней строчкой, он, весь этот мир, вернулся. Два разных мира в одном... А вдруг она могла так многое пропустить и написать много лишнего, потому что так хотелось скорее сказать все самое важное. А когда важно все. Но вот она уже сидит перед быстро и может медленно, исписанными листками, которых немного меньше кажется, чем обычно, но она не расстраивается, она торопится запечатать в конверт, пририсовать улыбающегося жмыра под солнышком на уголке, и побежать в совятню. Именно побежать. А потом подумать. Подумать, как поговорить с Джинни, как рассказать ей все так, что она все поймет. А потом взять и забыть, что поговорить нужно. И что с Джинни не просто надо поговорить. А рассказать ей, что Драко она, Джинни, скоро увидит. Так Луна и сделает случайно не поговорив, а просто сообщив с кем идет на торжество, не заметит лица Джинни и упорхает писать письмо папе, где напишет, что пойдет не одна, как он боялся, как ей показалось в его последнем письме. И Луна счастлива, как в Рождество, как в день рождения, как просто в самый счастливый день в своей жизни. И папа так будет рад за нее, она знает. Может к тому времени Драко уже напишет ее папе и с работой тоже все будет хорошо... Все будет хорошо.

Каждое слово живет в ее сердце и она улыбается, она счастлива. А если вспомнить, что Луна Лавгуд всегда счастлива, то как она счастлива сейчас... Главное, чтобы Драко было хорошо. Какое платье надеть? Где его достать лучше? Но Луна знает, что все сделает так, чтобы понравилось Драко. Чтобы было красиво. Даже если придется довести до обморока Джинни, а еще и Гермиону, спросить совета у них. И браслет. Браслет из голубой рябины точно сейчас не подойдет. Нужно что-то гораздо, гораздо красивее. Луна вздыхает. В письме не всегда передашь все, что чувствуешь, и Луна волнуется, что ее такая богатая сейчас гамма чувств так смешалась, что получилось что-то совсем непонятное... И снова поволноваться. До следующей весточки. Но это такое хорошее.