Наваждения (гет)

Заявка №5 от yaHarry: «Роуз/Гарри. Рейтинг чтобы не зашкаливал, но так, чтоб тонко, чувственно, остро. И без флаффа. Возможно натолкнет на что-то "Protege moi" Placebo». Рейтинг — R.

— Замерзла?

Роуз вздрагивает. Его голос — резкий до одури — разрывает пылающую тишину внезапно, в момент, когда она не ждет.

— Нет, все в порядке, — врет — нагло, глаза в глаза, хоть и сжимается внутри, и морщится украдкой, чувствуя тяжелый, колкий взгляд.

Он хочет быть заботливым, внимательным… Как раньше. Она все видит, чувствует, но принимать не хочет — ведь неправильно это, несправедливо, жестоко даже.

— Давай-ка, — придирчиво оглядывая, заворачивает ее в плед — трепетно, дьявольски нежно, кончиками пальцев.

Она отводит глаза и отчаянно краснеет.

Не думать, не смотреть, не вспоминать. Последнее — так сложно, когда он, украдкой (или случайно?) касается ладонью шеи, почти гладит. Одно мгновение — вязкое, тягучее, сладкое.

— Так ведь лучше?

— Намного…

Тени слов роятся где-то под сердцем, клокочут в гортани, разрывают изнутри — но она молчит. Язык заплетается. Душа не слушается. Только голова работает: все думает-думает, что-то решает… Выбирает как правильно, держит за грудки, не давая наделать глупостей, сорваться.

Это правильно — не лезть. Она знает.

— Роуз…

— Что?

Он сидит в кресле — далеко, отдельно и как будто на другой грани мира — в реальности, от которой она бежит.

— Извини, что втянул тебя в это.

Она пожимает плечами. За что он извиняется? Работа есть работа. И путешествие по закрытой заклятиями горной зоне — не самое страшное из того, что могло случиться.

— Мы просто поймаем его.

В том, что поймают, сомнений нет. Вопрос лишь во времени. Поначалу-то в Министерстве думали, что аврорам хватит и тройки часов… Но они возились со сбежавшим уже два дня.

Было видно, что Гарри это тяготит. Само присутствие Роуз так близко, в полушаге, действует ему на нервы.

— Нет, я не про это… Мне следовало вовремя остановиться.

Она понимает причины дикой гонки наперегонки со снегом и ветром — все выше и выше в горы, все быстрее и дальше, в непроходимую глушь. Понимает Гарри. Он во всем прав. Это она слабая, не смогла устоять в метели. Она попросила заночевать в брошенном охотничьем домике и прервать погоню, сведя все усилия на нет. Так что просить прощения тоже нужно Роуз. Только вот очень уж не хочется…

— Тебе… Вам… Хотелось поскорее… Избавиться от меня, понимаю.

Он молчит и только пугающе громко дышит, рвано и быстро, как будто на очередном подъеме.

— Мне правда жаль, что все… так.

Гарри оказывается рядом в два шага: не прикасается, не кричит, а просто смотрит, прожигает до костей свинцовым взглядом.

— Что значит выправка, — Роуз улыбается уголками губ — с легкой издевкой, даже вызовом.

Она прекрасно понимает, что своими словами провоцирует его, выводит из хрупкого равновесия, но вместо мук совести, сама не зная почему, чувствует что-то сродни мрачному удовлетворению.

— Пей, — он протягивает ей недопитый стакан.

Улыбка становится шире: глотая, она дрожит всем телом, но все же не останавливается, пока не осушает спиртное до конца. Давясь огнем, пытается прочувствовать вкус поттеровских губ, но не может. Не чувствует.

Роуз кашляет и клянет все на свете. Тончайшая ситцевая грань между реальностью и ее странными, испещренными трещинами, иллюзиями окончательно стирается.

— Легче?

— Нет!

Боль тонкими иголочками пронизывает тело. Пить ей нельзя. Определенно.

— Прости, — Гарри передергивает: не поднимая глаз, он подносит ее ладонь к губам и легонько целует.

Роуз крепко зажмуривается, боясь смахнуть мгновение. Ей становится страшно, как в тот день, когда Поттер касался ее, заперев дверь в своем кабинете… Тогда ее охватил ужас. Дрожь, хрип и липкое оцепенение — все, что она запомнила. И еще — округленные глаза «дяди», болезненно быстро пришедшего в себя.

— Ты боишься меня? — его голос звучит глухо. — Боишься, что сделаю больно?

— Нет, я…

— Можешь не отвечать, — подчеркнуто чеканно. — В принципе, это не к чему.

Роуз злится. Кипит от злости. На себя, на него — на всех.

— Снова… — шепот.

Бедняжка проиграла. Он всегда будет бежать от нее сломя голову. Потому что так — правильно.

— Что снова?..

— Ничего, — она резко вырывает свою ладонь из его рук и вскакивает на ноги, — я спать.

— Стой.

— Зачем?

Он жестом приглашает ее присесть рядом, а затем целует — быстро, легко, невесомо. Помедлив, касается руками волос, бережно притягивает Роуз ближе. Она отвечает, как умеет — неловко и судорожно, задыхаясь. Тянется к нему навстречу. И пусть это неправильно.

В мозгу бьется полузабытая, глуповатая фраза из песни «Ведьмовских сестричек»: «Ничто не спасет тебя от падения, детка».

Роуз замирает.

Ничто не спасет тебя.

— Что такое? — Гарри поднимает ее подбородок, заставляя посмотреть в глаза.

— Тетя Джинни… — она сглатывает. — Я не хочу так. На дно.

Он кивает, кривится и отсаживается чуть дальше, не отпуская ее ладонь. Кожу словно обжигает и Роуз пытается вновь вырваться, но не может, не решается даже пошевелиться.

Воля — предмет гордости — крошится, словно стены песочного замка под напором соленых волн.

— Плевать.

Она удивленно распахивает глаза.

— Что?

— Не хочу, — он прижимает ее к себе крепко-крепко, как в последний раз, — не хочу защищаться от тебя.

Она молчит и смотрит. Этого она хотела. Но…

Ничто не спасет тебя.

— Я, — она вымученно улыбается, но и толики уверенности не чувствует, — счастлива.

Дверь с шумом открывается и на пороге возникает Узник 5013 — Малфой.

Роуз не успевает даже дотянуться до палочки. Все слишком быстро, сумбурно и зло.

Комната озаряется неестественным изумрудным светом.

Гарри истошно кричит и посылает заклятие связывания. Малфой пойман, только ничего уже не изменить.

Ничто не спасет тебя от падения, Роуз. Только смерть.