Минуты падения (гет)

Рождественский ужин, как всегда, обещал быть грандиозным, поскольку вот уже половину прошедшего дня Джинни и Гермиона провели на кухне, занятые готовкой. Хотя, на взгляд Рона, их действия заключались в неустанном бегании туда-сюда, выкрикивании разнообразных кулинарных терминов и вопросов вроде «Ты разогрела духовку?», и раздраженном шикании на каждого, кто осмеливался к ним приблизиться.

Волосы Гермионы, старательно собранные ею в узел, к концу дня повыбивались из прически с разных сторон и испачкались: с одной стороны — в муке, с другой — в Мерлин знает чем еще, но ее на тот момент мало волновало состояние ее волос.

— Джинни, ты не видела венчик? — спросила Гермиона, лихорадочно шаря в ящиках тумбы.

Джинни, с зажатой в зубах палочкой, пробормотала в ответ что-то нечленораздельное.

— Пап, что такое венчик? — спросил появившийся на кухне Хьюго.

— Так называется приспособление, которым в Средние века пытали людей, — пояснил Рон с серьезным видом.

Гермиона, казалось, была полностью поглощена поисками, но реплика мужа все-таки дошла до ее занятого кулинарией мозга.

— Рон, не неси чепуху, — пробормотала она откуда-то из-за дверцы шкафчика. — Нашла! — с победным криком возвестила она, демонстрируя сыну жуткий прибор под невинным названием «венчик».

Хьюго, не вдохновленный видом венчика, вернулся к себе в комнату.

Когда с приготовлением еды было покончено, Джинни с Гермионой поднялись наверх, чтобы привести себя в порядок и переодеться к ужину.

Мужчины же, не найдя, чем себя занять, слонялись по дому в ожидании своих супруг, но главным образом, конечно, еды.

Когда же они наконец явились, терпению Гарри и Рона почти подошел конец, но, увидев праздничное облачение Джинни и Гермионы, их раздражение мигом улетучилось. Выглядели они потрясающе.

— Напомни мне, когда мы успели найти себе таких красивых жен? — спросил Гарри, наблюдая, как те спускаются по лестнице. В ответ Рон лишь пожал плечами.

И, наконец, все сели за стол. Надо сказать, усилия Джинни и Гермионы не прошли даром; ужин был уничтожен в три раза быстрее, чем ушло на его приготовление. Особенно всем понравился рождественский пудинг.

— Эй, а где пудинг? — спросила Джинни, с удивлением глядя на пустое блюдо.

Рон, до этого, старательно пережевывавший кусок пудинга, замер, глядя на каждого по очереди.

— А фто? — спросил он с полным ртом. — Иво вет нихто не ел.

Гермиона прыснула, а Джинни покачала головой.

Покончив с этой частью праздника, дети обоих семей (а общим счетом их было пятеро) удалились в комнату любоваться и хвастаться друг другу подарками, полученными с утра.

Рон тем временем разливал по бокалам огневиски. Гермиона, помня, к каким последствиям привело это ее в последний раз, отказалась.

— Да ладно тебе, Гермиона, Рождество ведь, — попытался уговорить ее Гарри.

— По крайней мере, сейчас я точно буду знать причину, по которой ты пьешь, — заметил Рон без обиняков, но Гермиона от этой фразы вспыхнула и наотрез отказалась принимать бокал.

Ее настроение вдруг стало медленно, но верно понижаться, чего она всеми силами старалась не показать, дабы не испортить веселье другим. А веселье их заключалось во многих забавных вещах, как, например, в том, что Рон, нетвердым шагом подойдя к ели в гостиной, стал пытаться поймать одного из летающих ангелов. На разумный вопрос Джинни, зачем он это делает, он ответил таким тоном, будто она спросила глупость:

— Ты р-разве не видишь?.. Это же шпионы. К-как Рита Скитер.

Когда последний из «веселящихся», то есть Гарри, со словами «Бедная миссис Фигг» (при этом Гермиона даже не успела заметить, когда же тема их несвязных разговоров дошла до миссис Фигг) повалился на диван и захрапел, подводя таким образом итог произошедшему, Гермиона выскользнула из дома на свежий воздух, где в скором времени обещала начаться вьюга. Она пошла по улице, задумавшись, как это свойственно людям ночью, о своей жизни. Ее устраивало в ней все, учитывая, какие прекрасные люди ее окружали. Но чего-то явно недоставало. Чего-то важного, о чем, или, вернее, о ком Гермиона последние годы старалась не думать, закрывая глаза на чувство неполноты и обманывая саму себя. Но ведь так не могло продолжаться вечно. И вот этот кто-то вдруг объявился, потревожив запрятанные и позабытые Гермионой ощущения и мысли. С этим что-то нужно было делать. Но что — она так и не придумала, проходя по пустой снежной аллее и оставляя следы в свежем слое снега. Теперь, когда о ее жизненной трагедии знала Джинни, Гермионе стало легче, но ненамного, потому что даже Джинни не смогла придумать выход из сложившейся ситуации. Кто-то бы, конечно сказал, что Гермионе стоит просто забыть его, но после двенадцати с лишним лет ее чувства вспыхнули с новой силой, стоило только увидеть померещившийся (или нет?) ей в толпе образ.

Заметив, что забрела совсем далеко, Гермиона подумала, что стоит вернуться домой.

Только она собралась развернуться и уйти, впереди показалась темная фигура идущего человека. Заметив Гермиону, человек остановился. Из-за падающего снега Гермиона не могла его разглядеть. Судя по телосложению, это был мужчина. Гермионе стало не по себе. Исходя из полученного опыта, она знала, что в большинстве случаев такие встречи добром не заканчиваются. Она сделала шаг назад и выхватила палочку, и тут мужчина стал двигаться по направлению к ней.

Вот теперь и правда пора уходить, подумала Гермиона, однако не смогла сдвинуться с места. Но через несколько секунд она узнала приближающегося человека. Это был не кто иной, как Драко Малфой. Отлично. Лучше не бывает. Гермиона развернулась и поспешила в сторону дома. Шаги за ее спиной ускорились.

— Гермиона, подожди.

Услышав собственное имя, она остановилась как вкопанная, но разворачиваться не стала. Малфой подошел ближе.

— Здравствуй.

Гермиона молча кивнула в ответ, будучи не в силах произнести ни слова.

Зачем он остановил ее? Что он собирался говорить? Он и сам не знал.

— Что ты делаешь здесь одна в Рождество?

Гермиона кое-как совладала с голосом.

— То же, что и ты.

Драко понимающе усмехнулся, так знакомо, что ей защемило сердце. Она старалась не смотреть ему в глаза, но он стал прямо напротив нее, и это казалось трудной задачей. Гермиона оглянулась, ожидая, что вот-вот появятся какие-нибудь люди, хоть кто-нибудь, что-нибудь, что могло бы отвлечь их от их неловкой беседы. Но никого не было.

Драко внимательно наблюдал за ней, отмечая давно знакомые черты и движения. Она уткнулась взглядом ему в грудь, а затем опустила глаза.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — тихо произнес он.

Гермиона подняла взгляд, уставившись куда-то ему за спину, и слегка свела брови, как будто ей внезапно стало больно.

— О чем ты?

Гермиона не понимала, зачем он завел этот разговор, почему не дал ей спокойно уйти домой. Зачем ворошить прошлое? Ей не хотелось говорить с ним, это было слишком. Было гораздо легче, когда она не встречала его по несколько раз в неделю, упокоив в своем сознании все воспоминания о былых днях, связанных с ним.

— Ты знаешь. Я не нахожу себе места по той же причине.

Гермиона резко взглянула ему в глаза и тут же пожалела об этом. Взгляд был серьезным, но полным сожаления и... нежности?

Нет, нет, нет, это ошибка. На нее вдруг нашла злость. Ну зачем делать все таким сложным и запутанным? Это никому не принесет ничего хорошего. Нужно идти домой, лечь спать и забыть об этой встрече. А может быть это и есть сон? Такое вполне возможно.

Малфой все еще ожидал от нее ответа, но ей нечего было сказать. Она не могла предугадать, куда ведет этот разговор, и к чему клонит Малфой. Поэтому она просто спросила:

— Чего ты хочешь от меня?

Голос прозвучал гораздо более усталым, чем она предполагала.

Драко промолчал, разглядывая ее. Падающие снежинки оседали на ее волосах, и это зрелище завораживало. Чего он хочет? Всего лишь, чтобы она была рядом. Чтобы его жизнь снова играла яркими красками, как раньше.

Разговор выходил не совсем успешным, причину чего Малфой относил к спонтанности встречи. Он вздохнул.

— Тебе никогда не казалось, что это все неправильно? Что это не ты, что ты живешь чужой жизнью?

Гермиона прикрыла глаза и покачала головой.

— Зачем это? Зачем ты это говоришь?

— Я так больше не могу. Не могу скрываться.

Гермиона развернулась и решительным шагом пошла в направлении дома, не желая больше ничего слушать. Драко остановил ее за локоть.

— Куда ты?

От его прикосновения у нее побежали мурашки.

— Домой, к своей семье. Пусти меня.

Драко взглянул ей в глаза и выпустил ее руку. Она удалялась, а он все стоял и смотрел на ее тающую во вьюге фигурку.

За последние несколько лет, проведенных вдали от дома, ему ни на секунду не удавалось забыть о ней. Он уехал после развода с Асторией, в надежде наладить свою медленно разрушающуюся жизнь и приспособить сына к жизни без матери. Хотя для Скорпиуса это не стало большим стрессом, потому что с матерью он общался редко, большую часть времени проводя с отцом. Но лучше себя чувствовать за границей Драко не стал. Ему не хватало чего-то в жизни, и он понял чего именно в ту самую секунду, как увидел исчезнувший в толпе локон каштановых волос. Ему не хватало ее. Она сильно изменила его за время их отношений. Вопреки его мировоззрению именно она — гриффиндорская заучка — его изменила. Он стал тем, кем являлся сейчас во многом благодаря ей. Гермиона стала ему опорой в трудное время, и теперь он нуждался в ней.