Hurricane. "Give me a sign" (гет)

Гермиона не помнила, чтобы когда-нибудь плакала вот так, взахлеб, давясь собственными криками, словно хотела прорыдать весь ужас, скопившийся в ней за все бесконечно мучительное время войны. Наружу рвалось все — и боль, и прошлые мучения, физические и душевные, собственное бессилие, гнев и ненависть к тем, кто сотворил с ней такое, злость на себя и стыд перед Гарри. Он, сгорбившись, сидел у ее кровати прямо на полу, и она не могла видеть его глаз, потому что сама ревела не своим голосом, не получалось успокоиться и прекратить постыдную истерику. Ей было плохо, словно кто-то выворачивал ее наизнанку.

Когда она успокоилась, должно быть, наступили сумерки — во всяком случае, шторы были задернуты, и в комнате стоял полумрак, так что Гермиона подумала, что проплакала весь день. Гарри все так же сидел перед кроватью, спиной прислонившись к ней, и она не видела его лица.

Гермиона смотрела на его затылок и думала, что теперь между ними все изменится. Она боялась сказать ему правду не просто из-за стыда или собственных страхов, а именно из-за самого Гарри. Что скажет теперь он, самый чистый из всех людей, которых она знала? Что будет думать о ней, о себе и о них обоих? Она лгала, специально уходила от темы, хотя именно это должна была сказать в самом начале, ведь он был единственным, кто вправе знать правду.

У них не было секретов друг от друга, они были не нужны им. Только эта тайна стояла между ними. Теперь ее не стало, но Гермиона чувствовала себя в сто раз хуже.

Что скажет Гарри теперь?

Она встала на ватных ногах и медленно побрела к двери, спиной ощущая на себе его пристальный взгляд. Посмотреть ему в лицо сейчас казалось самым невыносимым, что только еще можно было придумать.

В кухне стояла недопитая чашка с чаем, который Гермиона залпом выпила и налила еще воды. Горло пересохло от удушливых криков и рыданий, и она все пила и пила, вода стекала по ее подбородку и капала на столешницу, точно слезы. Во рту стоял их привкус, и сколько она ни старалась, избавиться от него не могла.

Позади скрипнула дверь, и Гарри грузно прислонился к косяку — Гермиона буквально видела его сгорбившуюся фигуру и скрещенные на груди напряженные руки с вздутыми венами.

Пустая чашка отправилась в раковину, где она вымыла ее руками с особой тщательностью. Сейчас Гермиона могла бы сделать все, что угодно, лишь бы не оборачиваться, сталкиваясь с ним взглядами, лишь бы ничего не говорить.

Гарри громко сглотнул, потом подозвал к себе кувшин с водой и выпил прямо из горла. Он тоже медлил, и все это время Гермиона стояла с неестественно прямой спиной, боясь пошевелиться. Когда он закончил, вся кровь отхлынула от ее лица и скопилась в разбухшем сердце.

— Нам нужно поговорить об этом, Гермиона.

Она медленно закрыла глаза, ощущая бешеный пульс во всем онемевшем теле, и так же медленно обернулась, продолжая держать их закрытыми.

Только бы не смотреть на него.

— Гермиона.

Гарри говорил тихо, хрипло и с каким-то надрывом — наверное, сам давил в себе крики, пока она плакала, подумала Гермиона и только тогда подняла на него пустой взгляд.

Он выглядел глубоко несчастным и таким убитым, что у нее заболело в груди. Было еще хуже, чем она себе напредставляла, так ужасно, как никогда не могло быть при любом другом случае. Если бы это были не она и не он.

— Я бы умер за тебя, если это могло бы все исправить, — заговорил Гарри надломленным голосом, и Гермиона подавилась взволнованным вздохом — она заметила его покрасневшие глаза и поняла, что довела его до самых настоящих слез.

Гарри судорожно втянул ртом воздух, сглотнул и продолжил.

— Сейчас я хочу знать только одно: имя.

— Гарри...

— Имя, Гермиона, — он мотнул головой, отсекая ее возражения. — Ничто и никогда не беспокоило меня больше этого. Я обязан знать. Кто?

Гермиона подавилась собственными слезами, закрывая глаза. Он без ножа ее резал, как и себя, и совсем не понимал, кажется, что доводит их обоих до безумия.

— Гарри, ты ничего больше не исправишь, — конец фразы дрогнул, что его совсем не впечатлило — он оттолкнулся от дверного косяка и сделал шаг ей навстречу. С тихим треском замигала под потолком лампочка.

— Кто. Это. С тобой. Сделал.

У нее задрожали губы и коленки — все тело почувствовало чужеродную магию, которая волнами расходилась от него и била по нервным окончаниям. Было страшно.

— Они уже мертвы, Гарри, так что...

— Они?!

Гермиона отшатнулась, спиной врезаясь в кухонные шкафчики — посуда в них возмущенно зазвенела, но это волновало ее меньше всего. Лампочка вспыхнула и погасла и оглушительным звоном. В воздухе запахло грозой.

— Они?! — повторил Гарри с шипением, которое пугало куда больше крика. Глаза метались по ее лицу, было видно, какой шок произвело на него одно только слово. — Кто?! Отвечай, Гермиона, кто?!

Она отвернулась, лишь бы не видеть его искаженного праведным гневом лица и нечеловеческой злобы во взгляде. Эти глаза не должны ее так пугать, так почему же ей страшно?

— Долохов, — выдохнула она, крепко зажмурившись. Рядом громко треснула недавно вымытая чашка.

— Я убила его, Гарри, ты ничего не исправишь, — заторопилась сказать Гермиона, но он ее не услышал.

— Они, Гермиона, — пустым, не своим голосом выдавил Гарри. — Кто?

Она помотала головой, прогоняя внезапные слезы.

— МакНейр и Эйвери, убиты Тонкс и Люпином, я сама видела, — быстро прошептала Гермиона, все еще не глядя на него. Сердце стучало в груди как огромный тяжелый гонг, и гул отзывался в конечностях нервной дрожью.

— Трое? — казалось, это слово он выплюнул, выдавил из себя через силу. Гермиона слабо кивнула.

Гарри шумно втянул носом воздух и опрометью выскочил из кухни. В следующее мгновение Гермиона услышала дикий грохот и звон посуды, и каждый звук заставлял ее вздрагивать. Она так и стояла соляным столбом посреди темного помещения без света, боясь сойти с места, и слушала, как Гарри крушит мебель и ломает стены небольшой уютной гостиной.

Вот разбилась старая крупная ваза — упала с полки вместе с цветами, и по полу наверняка растеклась некрасивой лужей вода. Вот треснул в углу рояль — клавиши скорбно пропели что-то тягостное и дремучее, а потом деревянные ножки тяжелого инструмента надломились, и он разбился об пол, как и другая мебель. Взорвалась люстра на потолке, треснули лампочки в бра. Тумбочка с оставленной книгой сломалась и упала. Книжная полка была беспощадно брошена вниз — Гермиона услышала скрежет ножек по полу. Сейчас сохранность книг ее не беспокоила.

Слезы все текли и текли, а она стояла, опустив руки, словно их не было вовсе, и была неспособна стереть с лица влагу. Когда шум в гостиной затих, Гермиона вздохнула и вышла из кухни, чтобы найти Гарри в темной пыльной разрушенной комнате. Она казалась нежилой, и Гарри сейчас отлично вписывался в общую обстановку, стоя посреди самоучиненного хаоса. Свет из окна освещал его сутулую фигуру, и из-за этого Гермиона не могла видеть его лица, но, несомненно, оно не было радостным.

Гарри выглядел опустошенным и разбитым. На скуле застыла капля крови, которую она хотела стереть, но он дернулся от ее руки, и Гермиона тоже вздрогнула. Стало еще больнее, чем было.

— Гарри, — жалобно прошептала она, всхлипнув против воли. Он не смотрел на нее. Совсем. Куда угодно устремлялся его колючий взгляд, только не на нее.

— Не трогай меня, пожалуйста.

Короткая тихая фраза, произнесенная сиплым голосом, ударила ее по лицу хлыстом, так больно, что подсохшие слезы мгновенно брызнули из глаз.

— Ч-что? — голос предал ее, и Гермионе оставалось только беспомощно смотреть на Гарри. Который уставился на свои руки, словно впервые их видел — а на нее не поднимал глаз.

— Я хочу побыть один, Гермиона. Пожалуйста, оставь меня.

Она охнула и, поджав губы, медленно развернулась прочь. Ноги ее не слушались, как и руки. Слух подвел.

Он гонит ее от себя. Он больше не хочет ее видеть.

На лестнице Гермиона остановилась и, не оборачиваясь, задала разъедавший внутренности вопрос.

— Ты считаешь меня... Грязной?

Гарри за ее спиной резко выдохнул, будто кто-то ударил его бладжером под дых, и, наверное, посмотрел на нее, потому что голос его звучал теперь уверенно, но бесконечно несчастно.

— Нет, Гермиона. Ты самый чистый и невинный человек, которого я знаю. Ничто и никогда этого не изменит.

Она кивнула, хотя из-за полумрака и пыли он вряд ли это заметил, и поднялась в комнату, где без чувств упала на кровать и снова зарыдала.

Что ей теперь делать?

* * *

Гермиона вошла в полутемную библиотеку — Гарри задернул шторы, потому что дневной яркий свет резал глаза — и поставила перед ним тарелку с рисом и тушеным мясом.

— Поешь.

Он сидел в кресле каменным изваянием, облокотившись на колени, и ладонями держал голову так напряженно, что казалось, отпусти он ее, и она упадет ему на грудь, отвалится от шеи и покатится по полу с жутким стуком. Может, так будет даже лучше, отстраненно подумал он, все еще не поднимая глаз. Гермиона стояла рядом и явно не собиралась уходить, что совсем рознилось с его желанием — он хотел бы не видеть ее сейчас.

И в ближайшие пару дней, судя по его состоянию, это желание никуда бы не испарилось.

— Гарри, ты не можешь прятаться от меня весь день, — сказала она, ее голос прозвучал прямо над его головой, но он даже не дернулся. Мозг, кажется, зажил собственной жизнью, отделившись от тела, и сознание плавало в нем убогой массой воспоминаний, жалости к ней и горечи. Не хотелось абсолютно ничего. Только бы она ушла и оставила его одного.

— Нам надо поговорить на эту тему. Ты меня слышишь?

Гарри вздохнул и зажмурился. Для себя он решил, что ему нечего обсуждать. Все предельно ясно, так что дальше кроить себя на рваные части цельной личности не было смысла.

Гермиона резко выдохнула и присела перед ним на колени, пытаясь заглянуть в лицо. Гарри не смотрел, потому что ему было очень больно видеть ее. Она и без того стояла перед его внутренним взором, истерзанная, измученная и неживая, тряпичная кукла на холодном полу какого-то темного зала в малфоевом замке, и кожа ее сливалась по цвету с мраморной плиткой. Иногда к образу прибавлялись странные полупрозрачные цепи, сковавшие ее по рукам и, возможно, ногам, — Гарри не всматривался, ибо и без того его сердце рвалось на куски. Эти образы, придуманные собственным мазохистским разумом, одолевали его все полдня, что он скрывался в библиотеке, и тогда ему становилось трудно дышать.

— Посмотри на меня, Гарри.

Он ничего не ответил, только вжал голову в плечи, будто это могло помочь. Гермиона положила руку ему на колено, провела пальцами по потертым джинсам, и тогда он дернулся. Она убрала свою ладонь, и если бы Гарри сейчас не старался унять истерзанное страданиями сердце, то заметил бы, с какой болью она смотрела на него в тот момент.

— Мы должны поговорить об этом.

— Не о чем тут разговаривать! — затрясся Гарри, поднимая раненый взгляд в ее сторону. Гермиона смотрела прямо на него, а он видел не это лицо с покрасневшими от слез глазами, а другое — словно мертвое, замученное до полусмерти, с синяками на лбу и подбородке, с кровью в уголках белых губ. Он поморщился, прогоняя видение, а Гермиона приняла все на свой счет.

— Тебе неприятно? По-твоему, я теперь совсем... совсем...

— Нет, Герм. Конечно же нет.

Она упрямо тряхнула головой, и тогда Гарри заметил блестевшие на ее щеках слезинки. Он хотел стереть их пальцами, но рука не поднималась, словно на нее повесили тяжелый мешок с неподъемным грузом собственной вины.

Гермиона покачала головой и вдруг взяла его руку в свои. Гарри чуть не задохнулся — пожалуйста, нет! Плохо, очень плохо.

— Мы будем говорить об этом, и лучше сделать это сейчас. Больше я не решусь начать эту тему.

— Есть еще что-то, что мне следует знать, но ты не сказала? — зло бросил он, и тут же пожалел о своих словах. Гермиона вздохнула.

— Зачем ты так? Мне тоже больно, Гарри, неужели ты не понимаешь?

У него не было сил объяснять ей сейчас все, что творилось на душе. Там было пусто, пыльно и грязно, будто он дышал всеми человеческими пороками не один год. Похоть перемешивалась в нем с гневом, паника вела борьбу с ненавистью к самому себе, злость утопала в бурлящей лаве из желания убить и причинить как можно больше боли. Он сам себе казался садистом.

Гермиона заметила его странное выражение лица и села в кресло напротив. У нее был такой вид, будто она вот-вот заплачет.

— Это было всего раз, — Гарри вытянулся в струну и замер — она продолжила рвать ему нервы. — Их было всего лишь трое, и я точно знаю, что если бы меня не нашел Снейп, к ним бы присоединились еще люди.

— Люди?! — выдохнул Гарри, кипя от негодования. Ярость душила его, и в ней плавились все хорошие чувства, разъедая кислотой все внутри. Гермиона закрыла глаза; он заметил, что ее трясет — должно быть, она вновь оказалась там, в своих воспоминаниях. Он бы хотел забрать их и уничтожить, но было поздно, слишком поздно. — Зачем ты мне это говоришь? — надломленным голосом прошептал он. Гермиона вздохнула, склонив голову набок.

— Лучше сломать кости заново, чтобы потом они правильно срослись, чем мучиться всю жизнь от не до конца вылеченного перелома. — она дождалась, когда Гарри, морщась от внутренних демонов, разрывавших душу, кивнет, и продолжила погружать их обоих в пучину отчаянных воспоминаний. — Они вернулись с неудачного рейда, получили от Темного Лорда по Круциатусу и возвращались в свое крыло, когда я на них наткнулась. Помню, что они, как всегда, полили меня грязью с ног до головы, а когда я хотела оглушить всех троих, у меня забрали палочку и приложили к стене. Очнулась я уже прикованной цепями к полу в оружейном зале.

Гермиона проглотила слезы и мужественно подняла взгляд на мертвенно-бледного Гарри. Он сидел, не шевелясь, и в упор смотрел на нее, белую, словно полотно, неживыми какими-то глазами. Подсознание участливо подкидывало ему образы, рожденные собственным больным рассудком, — один за другим, и не было им конца и края. Кровь на ее руках от цепей, скручивающих запястья все сильнее и туже, кровь на прокушенных губах от немого крика, ужас в глазах, отчаяние и паника...

Гарри зажмурился, в уголках глаз скопились предательские слезинки.

— Снейп нашел нас, забрал меня оттуда и привел в комнаты к Драко, — еле слышно продолжала Гермиона. — Нарцисса помогла мне, меня напоили доверху разными зельями и уложили в теплую постель. Проснулась я спустя два дня, как мне сказали. Снейп нашептал что-то Волдеморту, и тот наказал всех троих. С тех пор ко мне никто не прикасался, даже не трогали, за исключением Беллы. Та позволяла себе некоторые вольности.

— Снейп помог тебе? — прошептал Гарри, спрашивая, скорее, из необходимости отвлечься от ярких картинок, стоящих перед глазами. Гермиона кивнула, обнимая себя руками за плечи.

— Да, помог. Он и до этого нам помогал. Мне и Драко, — добавила она. — Лечил переломы и ушибы, давал зелья сна без сновидений, когда становилось совсем уж плохо. И в тот раз помог. Предложил Темному Лорду поженить меня и Драко, когда война закончится, мол, это будет хорошим стартом. Официально не было ни помолвки, ни каких-либо договоренностей, меня просто с тех пор обходили стороной — невеста Малфоя и все такое...

Гарри поднял на нее шокированный взор; даже сквозь оглушительный визг нервов сознание уловило суть.

— Ты была обручена с Малфоем?

— Боже, нет. Говорю же, это было неофициально и сделано только для того, чтобы отвадить желающих надо мной... — она запнулась, прикусила губу и вскинула голову вверх, стараясь прогнать слезы. — Желающих поиздеваться. Только и всего.

Гарри вновь опустил лоб на скрещенные ладони и прикрыл глаза. Хотелось выть в голос, выдавливая из себя всю злость, ненависть и бессилие. Хотелось вскрыть мозг, добыть оттуда ту часть, что отвечает за подсознание, и утопить в алкоголе. Нервы не выдерживали и рвались с оглушительным треском, который был слышен, казалось, даже вне его, в самой библиотеке.

— Это все? — спросил Гарри, сильнее всего боясь услышать сейчас отрицательный ответ. Но Гермиона кивнула и поднялась на ноги. Он не смотрел в ее сторону, просто не мог. В данный момент все, что занимало его душу полностью и безраздельно — это неуемное желание отомстить им всем и сразу, убить жестоко и мучительно, так, чтобы они задохнулись от боли.

С такой ненавистью и гневом, что росли в нем с каждой секундой, разве мог он смотреть ей в глаза? Было бесполезно пытаться что-то сделать, он был бессилен, и это делало его еще злее, еще ожесточеннее. Исправить ничего было нельзя, как бы сильно Гарри не хотел этого, и помочь ей он тоже не мог. Единственная, кого он мечтал защитить, пострадала и по его вине — его не было рядом, когда это случилось, он не спас ее.

Так разве теперь он смеет смотреть ей в глаза?

Гермиона вздохнула, пытаясь что-то сказать, но, видимо, передумала и пошла к выходу из библиотеки. В дверях она замерла и, обернувшись, тихо договорила.

— Ты единственный человек, которого я целовала.

Гарри вжался в кресло, не желая этого слышать. Тогда она вышла, больше ничего не добавив, оставляя его один на один со своими отчаянием и гневом.

Должно быть, Гарри просидел так еще очень долгое время, потому что когда Гермиона несмело постучалась к нему, он расправил плечи, впервые чувствуя, что они неимоверно затекли.

— Я иду спать. Надеюсь, ты не останешься тут на всю ночь, Гарри.

Он не ответил — в горле пересохло, да и сказать ей что-то он оказался неспособен — а потому Гермиона прикрыла за собой дверь и поднялась в их спальню. О том, чтобы пойти следом, не могло быть и речи: Гарри на ватных ногах дошел до дивана в полуразрушенной гостиной и плюхнулся туда, не обращая внимания на пыль и известь с потолка.

Сна не было ни в одном глазу, да он и боялся уснуть, отчетливо представляя себе сегодняшний кошмар. Там обязательно будет Гермиона, истерзанная и замученная, и нечего ему еще раз переживать этот ужас еще и во сне. Хватит того, что наяву он грезит теми же образами.

Гарри уснул только под утро, когда сквозь задернутые шторы забрезжил рассвет, и он смог, наконец, погрузиться в неспокойный липкий ужас. Было трудно дышать и спокойно лежать на узкой кушетке, но Гарри успел нафантазировать себе миллион различных вариантов развития событий, а потому, оказавшись в одном из них, он уже не думал о диване: перед ним разворачивалась самая ужасная картина, которую только можно было представить.

Его разбудил гермионин беспокойный голос и теплые пальцы, водящие по мокрому от пота лбу.

— Проснись, Гарри, это всего лишь сон, — было первое, что он услышал и, повернув голову, обнаружил сидящую на полу девушку. Она сжимала одну его руку и печально улыбалась.

— Это только сон. Только сон, Гарри. Я здесь, с тобой.

Он качнул головой. Только это ничего не исправит, хотелось сказать ему, но Гарри молчал, вглядываясь в бледное лицо с чуть видными веснушками на носу и темными мешками под карими глазами — она тоже не спала в эту ночь.

— Может, пойдем в постель? — последняя попытка вернуть все на круги своя. Если бы Гарри не боролся с собой, он понял бы, что Гермиона тоже стоит на грани отчаяния. Но он видел только свою ненависть, красным маревом затуманившую все остальное, и не мог понять, что ранит ее куда глубже, чем он думал.

— Иди спать, Гермиона. Все будет хорошо, — устало сказал Гарри, и она послушалась безоговорочно, встала на ноги и медленно пошла наверх. В глазах у нее стояли слезы, а во рту Гарри сочилась своим ядом месть.