Сундук (гет)

Ты клялся, что больше не вернешься.

Клялся, что никто не сможет тебя привязать.

Клялся, что будешь сильным.

Клялся, но каждый раз ошибался.

Ты снова и снова поднимаешься наверх, обдирая кожу на пальцах. Задыхаешься, преодолевая лестничные пролеты. Тебе нужно к ней.

Лавгуд одна из тех, кого ты презирал. Даже не ненавидел. Тебя учили, что такие, как они, ниже, чем ты. Они ничтожества. Черви. Грязь. Правда, Драко?

Лавгуд ненормальная. Сумасшедшая. Больная. Кажется, так говорила о ней Панси. Но тебе откровенно плевать. Потому что только эта полоумная тебя спасает.

Еще этаж.

Тяжелые шаги раздаются по мрачным коридорам. Отблески факельного пламени мечутся по стенам, уродуя из без того страшные тени. По полу сквозит. Хогвартс пропах гнилью и страхом. Ты тяжело сглатываешь подступающую тошноту и ежишься. Господи, как же холодно.

Этаж.

Ты устал. Устал ненавидеть, устал бороться. Тебе хочется плыть по течению.

В голове пульсирует боль, перед глазами пляшут белые мошки.

Собственное дыхание отдается в голове колоколами, набатом тревожным. Барабанные перепонки почти рвутся. Ты закрываешь глаза и тяжело приваливаешься к холодной стене. По губам стекают тонкие кровавые струйки. Ты слизываешь их языком, прислушиваешься к биению собственного сердца.

Тук... Тук... Тук...

Бьется. Пока что. У тебя есть еще время, есть. Так чего же ты встал, мальчик? Глупый ребенок с израненной душой.

Ты вдыхаешь. Резко, рвано, болезненно. И отталкиваешься от стены. Чьи-то руки помогают удержаться на ногах, но ты их отталкиваешь и открываешь глаза.

Лавгуд. Перед тобой стоит эта нелепая девчонка со спутанными волосам, искусанными губами и разодранными руками.

— Что ты здесь делаешь? — ты хрипишь, потому что сорвал голос. Потому что по ночам тебя пожирают кошмары, потому что глаза эти мертвые видишь, потому что эти руки, покрытые трупными пятнами, тебя вниз тянут, свет забирают, закрывают его от тебя, высасывают его из тебя. Потому что ночью возвращаются мертвые.

Лавгуд отряхивает потертые джинсы. А губы ее подрагивают в какой-то неземной улыбке.

Ненормальная.

— Тебя жду.

— Подай палочку.

Девушка покорно отступает назад и поднимает твою упавшую палочку. Неверный свет коптящих факелов оседает в ее волосах, мечется в странных отсутствующих прозрачно-голубых глазах. На губах блуждает улыбка. И тебе кажется, что рядом с ней теплее.

— Идем, — ты отпускаешь стену, делаешь шаг, но перед глазами все плывет, и ты падаешь. Колени встречаются с каменным полом, кожа на ладонях стесывается, а ты смеешься отчаянно и истерично.

Тебе семнадцать, а ты уже видел смерть. Приносил ее в чужие дома.

Тебе семнадцать, а твои руки по локоть в крови.

Тебе семнадцать, а твоя душа уже разорвана в мелкие клочья.

Тебе семнадцать.

Рядом садится полоумная и тоже хохочет. Голос у нее чистый, беззлобный. Она живая. Ты же чувствуешь биение сердца, ток крови по венам. Ты чувствуешь тепло.

— Ты больная, Лавгуд, — почти шепчешь ты, зарываясь лицом в ее волосы, пахнущие крепким кофе и коньяком.

— Я знаю, — она поднимается и тянет тебя за собой. У нее горячие руки с тонкой, мерцающей в свете факелов кожей.

Этаж.

Ты отравлен ею. Она пропитала кожу, проникла в кровь, въелась в кости. Оставила на тебе метку принадлежности.

Ты — ее, Драко. Ты пропал. Какого черта ты так дешево продал свою свободу?

И запах коньяка сводит с ума.

* * *

— Может быть больно, — жгучее дыхание опаляет кожу. Ты едва киваешь и переводишь взгляд на пляшущее пламя камина. Больнее, чем получение Метки, уже не будет.

Она водит шершавыми подушечками пальцев по плечам, обрисовывает языком и зацеловывает каждый шрам. Прижимается всем телом к твоей спине.

— Ты уверен?

— Абсолютно.

Она целует тебя в шею и отстраняется. Жар тела сменяется холодом декабрьского рассвета.

Отрешенно ловишь металлический отблеск иглы в тонких девичьих пальцах. Луна окунает игольный кончик в черную тушь, а потом прокалывает тебе кожу.

Совсем не больно.

Она аккуратно наносит на твою шею свою метку. Целует в ухо, когда шипишь и гладит по спине, когда вздрагиваешь.

— Что там будет?

— Свастика — символ Солнца. На удачу.

Камин потрескивает. Злой ураганный ветер хлопает ветхими рамами. По стеклу стучит дождь. За окнами — гроза.

— Лавгуд. Тебя снимут с поезда.

— Когда?

— После зимних каникул.

— Почему?

— Статьи твоего отца не нравятся Темному Лорду.

— Жаль. Папа, на самом деле, хорошо пишет, просто у вашего Лорда нет эстетического вкуса, — в зеркале напротив видишь, как дергаются худые плечи Луны, но она не прекращает работу.

— Ты что, не понимаешь? — беспричинная злость затапливает, отзывается в голове шумом морского прибоя.

— Чего именно?

Мягкий голос водой растекается по комнате, и ты тонешь. Задыхаешься, захлебываешься в море ее человечности. Тебе ведь не хватает этого, хоть ты и никогда не признаешься в этом даже себе. Ты же тоже человек, Малфой! Живой. Пока что.

— Что ты труп!

Резко оборачиваешься, отчего иголка выпадает из рук, теряется где-то в густых коврах. Хватаешь ее за плечи и валишь на смятые простыни. Нависаешь над ней, смотришь в неестественно-прозрачные глаза. Ты тяжело и прерывисто дышишь. Тебе не хватает воздуха. Задыхаешься. Задыхаешься...

— Понимаю.

— Тогда почему? Не уезжай из замка, пожалуйста, — умоляешь. Ты бы ползал перед ней на коленях, лишь бы осталась, лишь бы не уезжала. Только бы с ней было все в порядке. Только бы вне опасности.

— Там отец, — твердо шепчет странная принципиальная девочка, лишившая тебя последнего благоразумия.

Странная девочка, к которой ты снова и снова возвращаешься.

Странная девочка, никогда не спрашивающая, куда ты пропадаешь и откуда возвращаешься.

Странная девочка, залечивающая твои раны и отпаивающая травяным чаем.

Странная девочка, роняющая горячие слезы на твою кожу, когда думает, что ты не спишь.

Странная. Сильная.

— Пообещай мне только одно — выживи.

— Постараюсь.

Запах коньяка сводит с ума.