Возрождение легенды (джен)

С момента отъезда Гарольда в школу, поместье Лестрейнджей захватила самая настоящая атмосфера одиночества, и Беллатрикс, которая все больше проводила дни в уединении — контролируя работу домашних эльфов, или с книгами в домашней библиотеке, все чаще погружалась в воспоминания. Воспоминания захватывали её разум — они цеплялись за нее холодными липкими щупальцами прошлого, словно стараясь затянуть её обратно, принять в свои цепкие объятия и не отпускать больше никогда.

Беллатрикс с легкой ностальгией вспоминала свое детство и школьные годы — но сквозь десятки лет они виделись ей словно некачественная фотография: с немного размытыми очертаниями событий, со смазанными деталями и с почти забытыми выражениями знакомых лиц. Ярким пятном среди воспоминаний вычленялись годы служения Темному Лорду — годы экстаза схваток, пламени битв, и её, Беллатрикс, внутреннего пламени. Она никогда не забудет того дня, когда присягнула ему на верность, того дня, когда сладкая и желанная боль коснулась её предплечья. Она помнила всепоглощающую ненависть, которая выливалась в огромную силу заклятий, и охватывающую все естество жестокость, направленную на грязнокровок. Таковой была молодость Беллатрикс, несколько лет, которые вызывали на её лице искреннюю улыбку и заставляли испытывать далекое чувство наслаждения.

А потом приходили годы после падения Лорда. Годы, когда им приходилось скрываться с чужим ребенком на руках — годы, когда ей больше всего хотелось задушить годовалого мальчика, сбросить его со скалы, или утопить во время купания. Рудольфус спрятал свою семью на континенте, из-за чего Беллатрикс сжигала изнутри ослепляющая ярость. Не она выбрала этот путь. Она жаждала борьбы, она была готова встать под яркие лучи убивающих заклинаний авроров, она была готова отправиться в Азкабан, была готова гореть заживо — все, что угодно, но она бы никогда и ни за что не поступилась бы своими принципами. Но муж выбрал для Беллы другой путь. Однако годы заточения не убили в ней ту, прежнюю Беллатрикс. Она знала, что наступит время, когда она вернется — и встанет под знамя своего Господина.

К Гарольду она испытывала смешанные чувства. Были времена, когда Белла могла поклясться, что ненавидит его всем сердцем — ведь он был причиной смерти человека, взгляды которого не только разделяла, но и испытывала к нему нечто большее. А с другой стороны — он был и надеждой на его возвращение; она так отчаянно верила в это, что иногда ей казалось, что она видела в глазах ребенка знакомый блеск. И, после лет, проведенных с ним, могла признаться: она все же испытывала к нему ту привязанность, на которую было способно её скупое черное сердце. Она скучала — так, насколько могла: ведь с уездом Гарольда огромное поместье вмиг опустело. Рудольфус, после их триумфального возвращения, постоянно пропадал, посвятив себя бизнесу — они виделись только по утрам и вечерам, в остальное время Белла была одинока. И так продолжалось бы долго, если бы не один случай.

Прошло чуть больше недели, после первого сентября. Белла и Рудольфус ужинали, обсуждая политику Министерства — вернее, обсуждал Рудольфус, Белла все больше фыркала и кривилась, когда сработали сигнальные чары. Они говорили о том, что им нанес визит кто-то из знакомых: иных они просто не могли пропустить. И, в подтверждении догадок мужа и жены, в столовой спустя несколько минут появился Люциус Малфой.

— Мое почтение, Рудольфус, Белла, — вторя шагам тростью, поприветствовал он, приближаясь к большому овальному столу, накрытому темно-зеленой скатертью.

— Здравствуй, Люциус, — поприветствовал Рудольфус. — Присоединишься?

После того, как Люциус Малфой опустился на стул, Белла не выдержала:

— Ну и что тебе нужно?

— О, у меня очень важная информация для вас, — многообещающе протянул он.

Беллатрикс хмыкнула.

— Лизнул кому-то зад? — в тон ему спросила она.

— Информация, касающаяся Темного Лорда, — не обратив внимания на шпильку, продолжил Люциус.

На несколько секунд над столом воцарилось молчание. Брови Рудольфуса удивленно взлетели вверх, и он посмотрел на свою жену, которая сумела сохранить лицо после этого заявления. После её молчаливого согласия, он промолвил:

— Мы слушаем тебя, Люциус.

Люциус Малфой поведал информацию, рассказанную ему Северусом Снейпом: о том, что он смог обнаружить всплеск магической силы Темного Лорда. И чтобы он вернулся, нужно ему помочь.

— Ну надо же, — усмехнулась Белла. — И что ты хочешь от нас?

— Мы же одна семья! — улыбнулся Люциус.

— Это даже не смешно, — заявила Белла.

— Действительно, Люциус, — отозвался молчащий до сих пор Рудольфус. — Если ты так уверен в своем успехе, зачем тебе помощники?

— Магия и сила — это то, чего никогда не бывает много, — ответил Малфой.

— Так же, как и общих фраз, — съязвила Беллатрикс.

Из гостиной послышался звук сработавшего камина. Извинившись, Рудольфус покинул столовую, оставив Беллу и Люциуса одних.

— Я знаю, на что ты надеешься, Малфой, — прошипела Белла, стоило мужу выйти из комнаты. — Ты хочешь помочь Темному Лорду вернуться, опрометчиво полагая, что он забудет о твоем предательстве. О том, что ты сбежал одним из первых. Но этому не бывать. Господин все знает — и он не простит тебе того, что ты так просто от него отказался.

Выражение лица Люциуса Малфоя не изменилось: он, как настоящий Малфой умел добиваться своего. К тому же, у него в рукаве был припрятан козырь. Кажется, настало время им воспользоваться.

— Знаешь, что, Белла? Меня давно мучает один вопрос — почему твоего сына нет на нашем семейном древе? Подумать только: ты, сестра моей обожаемой супруги там, твой муж тоже, а вот Гарольда нет. Парадокс.

Белла скривилась в ответ.

— Что за чушь, Малфой? Все знают, что гобелен в вашей гостиной — это глупая мазня чьих-то неумелых рук. Гобелен с родословной — это очень редкий артефакт.

— Да, ты права, Белла. Очень редкий. И именно поэтому, я храню его не на стене в гостиной, а у себя в кабинете. И твоего сына там нет. Чей же это ребенок, Беллатрикс?

Белла замерла на несколько долгих и томительных для нее секунд.

— Чего ты хочешь?

* * *

Первая неделя стала для Гарольда очень долгой. Он был поглощен занятиями, был поглощен замком с его бесконечными коридорами и непредсказуемыми лестницами. Он очень много читал про замок Хогвартс, но все же, ему удалось захватить воображение Гарольда — еще в первые дни он понял, что для того, чтобы изучить это необыкновенное волшебное строение не хватит и нескольких десятков лет. И осознание этого факта не могло не удивлять. Замок менялся каждый день — в угоду какому-то невидимому разуму, но не в угоду ученикам. Поэтому, бывало, приходилось помучаться, чтобы найти необходимый кабинет.

У замка были его вечные жители — приведения, которые также не могли стать источником хорошего настроения. Несмотря на то, что Гарольд был привычен в общении с призраками, в Хогвартсе встречались по-настоящему интересные экземпляры. Взять, к примеру, привидение Слизерина — Кровавого Барона. Встретившись с ним, можно было услышать что-то действительно мудрое, а можно было также натолкнуться на проклятия в спину. Не доставлял радости и школьный полтергейст Пивз, однако, Гарольд знал заклинания, которые помогали ему с легкостью избавиться от назойливого внимания.

Стоит заметить, что почти все предметы, которые посещал Гарольд, не вызывали у него особого интереса. Благодаря родителям, а также учителям, которые занимались с ним магическим дисциплинам, он знал то, что преподаватели пытались вдолбить в головы ученикам — впрочем, точно так же, как и многие другие ученики с его факультета — представители чистокровных семей.

Однако на первой неделе были уроки, которые по-настоящему смогли затронуть его.

Первым таким уроком стала Защита От Темных Искусств. Преподавателем ЗОТИ был тихий и заикающийся профессор Квирелл. Про него говорили, что он боится всего окружающего, в особенности — вампира, которого тот встретил в Румынии, в которой побывал этим летом. Проходя по коридору Хогвартса, Квирелл распространял за собой такое амбре от чеснока, который он, похоже, не только употреблял в огромных количествах, но и обвешивался им под одеждой, что хотелось тотчас же принять душ. Словом, Гарольд не ожидал от его предмета ничего особенного. Может, только лишнего повода посмеяться. Однако все случилось не так, как ожидал Гарольд.

Первый урок начался так, как обычно — Квирелл стал рассказывать о важности своего предмета, постоянно заикаясь и поправляя тюрбан. Гарольд и его сосед по парте, Теодор Нотт, отпускали шуточки по поводу нового учителя. И тут случилось кое-что из ряда вон выходящее. Голову Гарольда пронзила острая, ни с чем несравнимая боль.

— Оу, — простонал Гарольд, схватившись руками за лоб и согнувшись пополам.

— Что случилось? — полушёпотом спросил Нотт, впрочем, без какого-либо беспокойства.

Голова перестала болеть также же резко, как и начала, впрочем, Гарольд успел заметить почему — Квирелл перестал на него смотреть. И прошептав Нотту, что все в порядке, он пообещал себе задуматься над этим явлением.

Вторым неприятным открытием стало зельеварение, а точнее то, что случилось после него.

После того, как преподаватель зельеварения, а по совместительству декан Слизерина, Северус Снейп, мерил класс презрительным взглядом — он, одним взмахом палочки дал задание, которое тут же возникло на доске. Это было совсем простенькое зелье от ожогов — Гарольду, как и большинству его одноклассников, ничего не стоило приготовить его. Однако здесь отличился Невилл Лонгботтом.

Гарольд не стремился встретиться с Избранным — он, как и все слизеринцы, умел выжидать выгодного момента. Но тот момент, когда им пришлось пересечься волею судеб в первый раз, настал, не спросив об этом Гарольда. Невилл Лонгботтом испортил зелье — он добавил в него иглы дикобраза слишком рано. Зелье взорвалось, расплескав вокруг котла жижу болотного цвета. Но это было не самым трагичным в ситуации. Основная часть зелья попала на его лучшего друга — Рона Уизли.

Может быть, если бы Уизли не примерял на себя роль тени Невилла, он бы не попал в эту трагичную ситуацию, и его бы не пришлось отправлять в больничное крыло. Однако Уизли не отходил от Избранного — и своевременно поплатился за это.

После урока, собрав в сумку учебные принадлежности, Гарольд вышел из кабинета практически самым последним и увидел в коридоре толпу учеников. Вскоре, он обнаружил, из-за чего произошел затор — Малфой, а также его верные телохранители Кребб и Гойл, заключили в треугольник Невилла и отобрав у него палочку, перебрасывали её друг другу. Невилл Лонгботтом представлял собой жалкое зрелище — он метался между тремя слизеринцами, но, очевидно, ничего сделать не мог.

Именно таким было его первое знакомство с Избранным — пусть и готовился он к другому. Гарольд посмотрел на представление несколько долгих секунд, удивился тому, что никто из гриффиндорцев не вступается за своего героя и сделал решительный шаг вперед. Он прошептал «акцио» — палочка Лонгботтома оказалась в его руке, и он отдал её владельцу.

Спустя несколько мгновений напротив него оказался Малфой.

— И что это было? — выплюнул он.

— Дай пройти, Драко, — сухо ответил Гарольд.

Ему действительно нужно было пройти, а эта сцена его раздражала.

— Серьезно? — скривился Малфой. — Помогаешь грифам?

Гарольд закатил глаза.

— Очень смело, трое на одного. Не боишься перетрудиться?

— О, что-то ты сегодня не очень разговорчив!

Гарольд сделал шаг навстречу Малфою и ответил в полголоса. Так, чтобы только Драко мог его слышать:

— Пропусти меня, или я расскажу всем, как ты описался на похоронах Вальбурги.

Чуть позже, он сидел и размышлял над этой ситуацией в библиотеке. Он помог Невиллу. Он не хотел этого. Не хотел. Не хотел, не хотел, не хотел. Он не собирался ему помогать. Ему просто надо было пройти.

Он только что сделал хорошее дело — и для кого? Его вдруг охватило странное чувство некого диссонанса. По всему выходило, что он должен был помочь Драко, стоять вместе с другими слизеринцами и насмехаться над несчастным Лонгботтомом. Но эта сцена вызвала в его душе отвращение. Глядя на ситуацию взглядом незаинтересованного, непредвзятого человека, он понимал, что поступок слизеринцев по отношению к Невиллу был… несправедливым? Только вот должен ли он так думать? Гарольд уронил голову на книгу, которая лежала перед ним.

В библиотеке показалась знакомая кудрявая голова. Завидев её, Гарольд постарался скрыться за стопкой книг. «Я — невидимка», — твердил он про себя.

Однако ему это не помогло.

— Привет! — звонким голосом сказала Гермиона, плюхнувшись на стул рядом.

Гарольд изобразил крайнюю заинтересованность книгой, которая лежала перед ним. Не хватало еще, чтобы эта грязнокровка привязалась к нему! Но Гермиону это не остановило.

— Это было так благородно, что ты помог Невиллу, — заявила она.

— Я не помогал ему, — рыкнул Гарольд сквозь зубы. — Мне просто надо было пройти.

— Ну да, — кивнула она.

Несколько минут они провели в молчании. Гарольд пытался читать учебник, а Гермиона Грейнджер просто сидела рядом.

— В этой школе все так странно и захватывающе... — прервала она, наконец, молчание. — Как тебе наши учителя? Снейп очень необычен.

— Ничего особенного, мелкая сошка, — буркнул Гарольд презрительно.

— А как тебе Дамблдор? — с интересом спросила девочка.

Гарольду приходилось общаться с ней, словно превозмогая зубную боль.

— Непростой человек, — отозвался он.

— И чем же?

— Обычный директор на первый взгляд, который вверг школу в какие-то тайны. Как ты думаешь, что он спрятал на третьем этаже?

— Не знаю, — отозвалась Гермиона. — Почему он там вообще должен был что-то спрятать?

— Может быть там трупы? — не слушая её, мечтательно проговорил Гарольд. — Почему-то же нам запретили туда ходить?

Был еще один человек, которого Гарольд считал непростым. Однако его имя в этом диалоге так и не прозвучало.

* * *

В конце недели профессор Дамблдор вызвал Северуса Снейпа в свой кабинет.

— Вы хотели меня видеть, директор?

— Да, Северус, присаживайся. Как тебе наш первый курс? — с любопытством спросил Дамблдор.

Снейп вздернул бровь.

— Вы хотите поговорить о ком-то конкретном, директор?

— Ну что ты, Северус, — Альбус Дамблдор покачал головой. — Как тебе, к примеру, твои подопечные.

— О, милейшие детки, — лицо Снейпа озарила фальшивая улыбка. — Малфой, Лестрейндж, Нотт, Кребб, Гойл. Совсем не отпрыски самых известных Пожирателей. И совсем не тот курс, пришествия которого в школу мы так боялись.

— Брось, Северус, они всего лишь дети, — улыбнулся Дамблдор и, без перехода, добавил: — Ты пригляделся к Гарольду?

— Да, — кивнул Северус, и, предупреждая следующий вопрос, добавил: — И нет, директор, я не считаю, что он сын Темного Лорда.

Альбус Дамблдор задумчиво посмотрел на всполохи огня в своем камине.

— А вот мне он кого-то напоминает... — задумчиво проговорил он. — Только не могу понять кого.