Жажда (гет)

― Гермиона уже говорила с тобой о Зимнем Бале?

― Гарри, вообще-то я здесь.

― Я знаю. Просто спрашиваю Рона перед тем, как спросить тебя.

― Спросить меня – о чем?

Гарри взглянул на часы и постарался принять максимально безразличный вид.

― Ну, знаешь, ― начал он. ― Просто по правилам, старосты девочек и мальчиков должны идти вместе.

Гермиона уставилась на него.

― То есть как пара.

Молчание.

― Ну, и я хотел проверить, знаешь ты или нет, ― пожал плечами Гарри.

― Спасибо, я знаю, ― ответила Гермиона, глядя в сторону, и опять уткнулась в книгу.

Гарри подождал, потом спросил:

― И это все?

― Что? ― вздохнула она, закатив глаза и захлопнув книгу.

― Ну, я думал, что ты поэтому была такой... ― он остановился, чтобы подобрать слово, ― дерганой на этой неделе.

Она подняла бровь.

― Ну, тогда задумчивой?

Гермиона не мигая смотрела на него.

Гарри толкнул Рона.

― Похоже, мне нужна помощь.

Тот помотал головой, не отрываясь от комикса. ― Обойдешься, братишка. Ты игнорировал все мои многозначительные взгляды с тех самых пор, как открыл рот. А еще ты наплевал на мой совет вообще не начинать этот разго...

― Остынь, Рон, ― смущенно засмеялся Гарри. Гермиона вряд ли обрадуется, узнав, что он обсуждал это с Роном за ее спиной. ― Я все понял.

Положив книгу на подлокотник, Гермиона встала, одернула юбку, шагнула к Гарри и посмотрела ему в глаза.

― Ты прав. Скорее всего, именно поэтому я и была такой дерганой на этой неделе.

Гарри был явно ошарашен ее признанием.

"Ну да. Типичный Гарри".

― Наверное, я просто боюсь этого бала, ― продолжила она. ― Смотри, он уже через полторы недели, а я только что закончила его дурацкую организацию. И еще не забудь, что меня будет опекать первый кролик на деревне. Но я справлюсь. Я, как всегда, справлюсь. ― Она пожала плечами. ― Правда, не волнуйтесь.

Не зависимо от желания, в Гермионе мало-помалу росло ошеломляющее понимание. Врывалось в сознание жутким визгом, от которого хотелось убежать и проблеваться.

"Правда? Хорошо, Гарри, — думала она, — если ты хочешь правду, блин, то я начисто забыла об этом идиотском правиле. Кто только его придумал? – И, признаться, собиралась ненавязчиво намекнуть, что ты или Рон должны пригласить меня, потому что я не удосужилась выкроить время и найти кого-нибудь еще. А знаете почему? Почему, черт возьми, почему — какой замечательный вопрос. Потому что каждый раз, везде в этой идиотской школе, стоит мне повернуть за чертов угол, я вижу Малфоя – как будто здесь есть еще бОльшая задница – и думаю, когда же он начнет трепаться о том, что я поцеловала этот его поганый рот, — сильно, испуганно и страстно.

Вот почему".

― Как хочешь, ― кивнул Гарри. ― Я только хотел предложить выпустить пар. ― Он потеребил нижнюю пуговицу рубашки. ― Если надо. ― И опустил глаза. ― Выпустить пар, вот и все.

― Все будет нормально.

Гарри взглянул на нее и пожал плечами.

― Я не собираюсь ничего делать, если тебя это волнует.

― А должно?

― Вот я и говорю, что нет.

― Рада слышать.

― Отлично.

― Ну, а вы с кем идете? ― спросила Гермиона, плюхаясь на диван и открывая книгу.

Ее все еще тошнило. Похоже, это не пройдет, пока она не проблюется, не поговорит с Малфоем или просто не покончит с собой. Или с ним.

― Ты с кем, Рон? ― спросил Гарри, который, очевидно, на данный момент был «ни с кем».

― Может, с Лавандой, ― ответил тот. ― Не то, чтобы я позаботился пригласить ее.

Если Гарри и Рон когда-нибудь узнают, хуже всего то, что у нее нет ни малейшего права требовать сочувствия. Она могла бы рассказать, как пыталась прекратить это, как вырывалась, отчаянно, но они услышат только, с чего все началось. Она ответила на его поцелуй. Она ответила на его поцелуй. Для них только это будет иметь значение. Гермиона не сомневалась, потому что сама с тех самых пор не могла думать ни о чем другом. Только — как она притянула его к себе и почувствовала горячую кожу и потрясающий рот и жестокий язык и руки, сжимающие ее все сильнее, укус на губе, высасывание крови, лизание, покусывание, рывок, таяние.

И все это сопровождалось – чем? Зловеще-издевательской волной наслаждения. Вспоминать об этом было мучительно. Она предпочитала думать о том, как вырывалась... задыхалась... из губы текла кровь, думать о Гарри, о Роне, о последствиях, но все было как в тумане. Только мерзкий густой туман в голове.

А правда ли то, что она все время изо всех сил пыталась вырваться?

Черт возьми. Черт возьми его. Тупой грязный ублюдок заставил ее думать, что на самом деле он не виноват. Когда он был виноват. Был, был. Она вырывалась. Сопротивлялась. Ударила его коленкой по яйцам, и он это заслужил. И ей понравилось, когда он оторвался от ее рта.

"Слышишь? — спросила она себя. — Мне понравилось".

― ... о чем я говорю.

― Что?

― Ты всю неделю витаешь в облаках, ― вздохнул Гарри. ― Ты вообще слышала, что сказал Рон?

― Ммм... извини, Рон, что? ― слегка заикаясь, переспросила она.

― Джинни чего-то болтала по поводу твоего платья, ты его уже купила? ― повторил он.

Гермиона бессмысленно уставилась на него.

― Платье. Для Зимнего Бала.

― Э, нет. Нет еще. ― Она снова закрыла книгу и вздохнула. ― О, господи.

― Тогда у меня идея, ― лицо Рона осветила ослепительная улыбка. ― Я попрошу маму прислать то большое платье, которое тебе так понравилось, когда ты была у нас в последний раз.

― Красное? ― засмеялась Гермиона, ― Оно мне понравилось, потому что такое потрясающе древнее. ― Ее улыбка потускнела. ― Извини, Рон, боюсь, это не годится.

― Но ведь можно хотя бы померить... ― он пожал плечами. ― Оно совсем не такое старое.

Гарри засмеялся.

― Рон, ты тогда сбежал, потому что я нашел на нем паука.

― Да, конечно, самого обыкновенного паука, ― огрызнулся тот. ― У этого обыкновенного паука было не меньше двенадцати чертовых ног!

Гермиона присоединилась к хохоту Гарри и не сразу заметила, что рыжий опять уставился на нее в ожидании.

― Рон, ну, пожалуйста, ― вздохнула она. ― Ты же не серьезно?

― Почему бы и нет?

― Оно похоже на то, в котором ты был на Рождественском Балу на четвертом курсе, ― улыбнулась она. ― Извини. Просто я не думаю, что Старосте девочек стоит рисковать авторитетом, одевая что-то вроде огромной бархатной занавески.

Рон грустно пожал плечами. ― Не то чтобы я сильно обиделся или что... ― Он плюхнулся на диван и уткнулся в комикс.

― По-моему, это не важно, ― сказал Гарри. ― В любом случае, ты не захочешь хорошо выглядеть для Малфоя.

Класс. Дикое предложение надеть древнее платье отвлекло ее от мыслей о нем на сколько? На три секунды? Идиотский праздник.

― Я тоже так думаю, ― ответила Гермиона, чувствуя триумфальный возврат тошноты.

― Ты можешь завтра пойти с Джинни и остальными, ― продолжил тот, ― они собираются за платьями.

― У меня нет времени.

Гарри и Рон сочувственно переглянулись. Это ее разозлило.

― Может быть, тебе стоит найти время, ― предложил Рон. ― Я думал, этот бал – что-то вроде чертова дня рождения для вас, девчонок. Они такими толпами собирались вокруг плакатов, — не уверен, что те, кто сзади, вообще могли что-нибудь разглядеть.

― Каких плакатов? – спросила Гермиона с сильно бьющимся сердцем.

― Объявлений о Зимнем Бале.

Гермиона застыла от ужаса. Она даже не подумала об идиотских объявлениях, не говоря уже о платье, партнере для танцев или... давайте посмотрим правде в лицо... вообще ни о чем по поводу бала.

― Вы не имеете в виду... ― она не договорила. Малфой никогда в жизни не стал бы пачкать руки и рисовать плакаты. Это было ниже его достоинства. ― Да, похоже, префекты справились с этим лучше меня.

― Ты можешь попросить Джинни купить тебе платье, ― предложил Гарри.

― Наверное.

"Кого вообще заботит это дурацкое платье?"

Единственное, о чем она сейчас могла думать — как бы понатуральнее притвориться больной, чтобы вообще не ходить на это идиотское мероприятие.

* * *

― Соси, ― пыхтел Драко, ― ... сильнее, маленькая шлюшка.

Его глаза были крепко зажмурены, он ухватился за блестящие темные волосы Пэнси и подтолкнул ее голову на свой пульсирующий член. Она стонала. Звуки отвлекали и раздражали чуть ли не сильнее, чем все остальное. Драко знал — она стонет потому, что считает — так надо, и это сильно портило впечатление. Такие неприятные мелочи не давали забыть, что он имеет дело с первоклассной подстилкой. Опыт – это хорошо, думал он, но ничто не сравнится с девственницей.

― Драко, ― протянула Паркинсон, ― ты такой...

― Заткнись и соси. ― Его дыхание было прерывистым, голос хриплым. Он снова нагнул ее голову вниз и начал встречать ее рот мягкими движениями бедер, толкаясь концом в горло. ― Вот так, ты, маленькая префектная сучка, ― прошипел он, ― соси меня. ― И она ускорила темп, давая ему трахать себя в рот. Слегка сжала основание члена, и Драко простонал: ― ** твою мать... ― У Пэнси прекрасно получалось работать ртом. То, как она временами проскальзывала зубами по головке, было совсем неплохо. ― Бл* * *

... ― Пэнси опять начала стонать, и Драко вздрогнул. Ему не хотелось это слушать, особенно сегодня. В звуках было что-то не то. Что-то почти... впервые... слишком грязное в том, как Пэнси озвучивала свое удовольствие.

Но... господи... она была хороша, как всегда, со своим маленьким ротиком. Драко не мог не оценить этого в последние пять, шесть, семь-да-кто-вам-считает минут и сейчас приближался к разрядке. Он ритмично толкал ее голову, другой рукой сжимая ручку кресла, ускоряя темп, все резче и жестче погружаясь в ее влажное тепло. Горячий, влажный, блестящий рот. Драко слышал, как она чуть-чуть подавилась. Хорошо, бессвязно подумал он. Давись для меня, тупая сука. Когда ее пальцы слегка сжали яйца, каждый нерв его тела потряс знакомый, оглушающий, это-стоит-того-и-я-буду-трахаться-с-каждой-грязной-шлюхой-в-школе оргазм. Драко резко вдохнул сквозь сжатые зубы и пролился ей в рот широкими длинными струями, которые она с готовностью приняла. И громко сглотнула со стоном наслаждения, как будто вкус был восхитителен. Ей это действительно нравилось. Тупая шлюха.

Через несколько минут Драко пришел в себя и оттолкнул ее, уперевшись в плечи.

― Твое здоровье, Пэнс, ― задыхаясь, проговорил он. ― У тебя талант. ― Мерлин, у нее таки действительно был талант.

Она широко улыбнулась и согласилась:

― Ага. ― Ее груди почти вывалились из лифчика, когда она попыталась оседлать его.

Драко поднял руку.

― Хватит. ― Убрал член и застегнул штаны.

Улыбка Пэнси потускнела.

― Что? ― спросила она, небрежно вытирая рот тыльной стороной ладони. ― Мы не трахались целую неделю, Драко.

Он пожал плечами.

Девушка быстро встала и нахмурилась.

― А, понимаю. Слишком много секса в последнее время, да?

― Не заводись, ― вздохнул он и запрокинул голову.

― Сколько шлюх у тебя было на этой неделе?

― Ну, не знаю, ― ответил он. В комнате начинало ощущаться напряжение. ― Вообще, это не твое дело.

Пэнси вдруг разозлилась.

― Не мое...? ― она изумленно замолчала и опустила голову.

"Ради Мерлина".

― Тогда, ― поинтересовался он, ― скольким парням ты давала на переменах на этой неделе, а?

Пэнси вздохнула, глубоко и обиженно.

― Хорошо, ― прошипела она, злобно улыбаясь и хватая с тумбочки блузку. ― Мы оба резвимся на стороне, Драко, но в одном я уверена. ― Она остановилась, чтобы засунуть руки в рукава. ― Я скорее трахнусь с собственным братом, чем прикоснусь к мерзкой грязнокровке. ― И повернулась к двери.

― Какого черта это должно означать, Паркинсон? ― резко вставая, рявкнул Драко.

Пэнси торжествующе обернулась, довольная его реакцией: руки в бока, блузка расстегнута.

― Ну? ― повторил он.

― Не думай, что я не заметила, как ты назвал меня «маленькой префектной сукой» два раза на этой неделе.

― И что?

― Я не префект, твою мать, Драко.

"Нет, не префект, — подумал он, — и на это есть весьма веская причина".

― Окей, ― проговорил он. ― Ну, наверное, одна из префектов с шестого курса иногда отсасывает мне вместо тебя. Ты должна посмотреть на некоторых из них, Пэнс. Неплохие задатки.

― Не волнуйся, ― крикнула она. ― Я всем расскажу, Драко.

Господи, ему ли не знать, что если откажешь Пэнси — жди беды.

Драко медленно подошел к ней.

― Ты этого не сделаешь.

― Как же, как же.

― Нет. ― Он приблизил к ней лицо. От нее резко пахло спермой. "Какая мерзость", — надменно и лицемерно подумал он. ― Подумай, как ты будешь выглядеть, если начнешь распускать жалкие слухи обо мне и Грейнджер?

Пэнси моргнула.

― Дело не в этом, ― тихо ответила она.

Драко засмеялся.

― С твоей тупой головой что-то не в порядке, Паркинсон. Наверное, ты ей слишком сильно билась о спинку кровати.

― Ты ублюдок, Драко.

― А ты – грязная шлюха, и ты когда-нибудь слышала, чтобы я жаловался? Если только попробуешь открыть рот и сказать кому-нибудь хоть слово по поводу этих твоих диких идеек, можешь быть уверена, на х*й, что я больше к тебе не прикоснусь.

Пэнси отшатнулась. ― Ты не сможешь.

Драко пожал плечами и шагнул назад. ― Еще как смогу, ― усмехнулся он. ― А теперь убирайся. У меня дела. ― Он видел, как огорчение на лице Пэнси сменяется гневом.

― Ты что, даже не собираешься этого отрицать? ― крикнула она так громко, что Драко вздрогнул. ― Скажи это, Малфой! Не крутись вокруг да около, как будто не хочешь говорить правду!

"Заткнись, заткнись, заткнись".

― Не смей меня об этом спрашивать, твою мать, ты, тупая сука. Ты отлично знаешь, что я думаю о грязнокровках!

Вспышка памяти. Приступ тошноты.

Это почему-то на секунду успокоило ее.

― Отлично.

― А теперь вали отсюда. ― …"Пожалуйста, убирайся".

Пэнси убийственно взглянула на него и бросилась к двери. Только тут Драко заметил, что на пути у нее стоит Грейнджер.

Здрасьте, приехали.

― Посмотрите, кто пришел, ― Пэнси резко остановилась, опять уперла руки в бока и злобно уставилась на Гермиону. ― Это же грязнокровка! Как раз вовремя.

Гермиона посмотрела на Драко поверх плеча Пэнси и нахмурилась.

― Как ты ее сюда протащил?

― Пароль? ― очевидный ответ. (Как и для большинства девок, которых я сюда привожу, ты, дура.)

― Мы не должны приводить никого, кроме префектов...

― Черт возьми, Грейнджер, — взвилась Пэнси. ― Ты что, не понимаешь, что нас обоих от тебя тошнит? — Гермиона закатила глаза и попыталась обойти ее. Пэнси подняла руку и преградила ей путь. ― Не так быстро, ты, сучка.

― Прости, что?

― Я еще не закончила говорить тебе, насколько ты омерзительна.

Гермиона посмотрела на Драко. Ну и что она от него хочет? Он не собирался бросаться между ними, раскинув руки, чтобы разрядить ситуацию. Очевидно, она слишком привыкла к тому, что кто-нибудь всегда это делает. Но он – не Поттер. И все должны быть за это благодарны.

― Прикинь, я все никак не могу поверить, ― продолжила Пэнси, вышагивая взад-вперед по комнате перед Гермионой, ― что они назначили тебя старостой, и все такое. Гигантская ошибка с их стороны, тебе не кажется?

Гермиона уставилась на нее.

― Ревнуешь? ― спросила она с легкой улыбкой, проступившей сквозь возмущение.

― К тупой грязнокровной шлюшке вроде тебя? ― фыркнула Пэнси. ― Поцелуй меня в задницу, дура.

Это начинало утомлять.

― Я думаю, тебе надо уйти, ― сказала Гермиона своим самым официальным тоном старосты. По-гриффиндорски. ― Здесь могут находиться только префекты.

― Какие мы строгие, ― огрызнулась Пэнси. ― А вот мне насрать. Смешно, правда?

Гермиона вздохнула.

― Ты не префект, поэтому должна уйти.

― Я никуда не пойду, ты, дерьмо, ― Пэнси придвинулась к самому ее лицу, ― даже не подумаю.

Драко отвлеченно решил, что с такого расстояния Гермиона сможет почувствовать сильный, терпкий запах его спермы изо рта Пэнси. И она будет вдыхать его. Великолепно, глубоко вдыхать то, от чего ее наверняка стошнит. Хотелось бы на это посмотреть.

Наверное, она действительно почувствовала, потому что вздрогнула, повернулась и посмотрела на него.

"Прекрати. Я не твой чертов Поттер".

Пэнси засмеялась.

― Мерлин, ― ехидно сказала она, ― сколько еще раз ты на него посмотришь, Грейнджер? Мне тебя почти жалко – ты такая миленькая маленькая шлюшка. ― Она прищурилась. ― Но ты маленькая грязнокровная шлюха, вот беда.

Что-то сверкнуло в темных глазах Гермионы.

― Да что ты говоришь. ― Она повернулась и уставилась на верхнюю губу Пэнси со странной высокомерной улыбкой.

Какого Мерлина Грейнджер таращится на нее? Такая раздражающе скучная реакция, гораздо ниже ее обычного стандарта. Пэнси явно докапывается, а что в ответ? Одна десятая того, на что она способна. Где та самодовольная ведьма, блин, которую он привык ненавидеть? Это вдруг показалось гораздо менее забавным.

Разве что она демонстрировала зрелость. Старая добрая взрослая Грейнджер в длинных толстых бабушкиных трусах с начесом.

И вдруг Драко понял, чему она улыбается. Он бы и раньше заметил, но...

Гермиона подняла бровь.

― У тебя что-то на верхней губе, Паркинсон.

Смешавшись, Пэнси быстро подняла палец и стерла то, что со всей очевидностью было большой каплей спермы.

Гермиона улыбнулась.

― Перед тем как ты опять начнешь обзывать других, прошу отметить тот не вызывающий сомнений факт, что ты – полная и абсолютная шлюха. Пробу негде ставить. А теперь убирайся.

Гораздо лучше. Ее уровень. Жаль, что мы не на одной стороне, Грейнджер.

Пэнси пришла в бешенство.

― Да? ― прошипела она — зубы оскалены, кулаки сжаты, брови сдвинуты до предела. И оказалась рядом так быстро, что Гермиона не успела среагировать. ― Иди на х*й, ты, грязнокровная бл* * *

!

Драко поймал занесенную руку Пэнси и развернул ее к себе.

"Зачем, твою мать? Зачем? Пусть бы она отделала эту чертову суку".

Пэнси таращилась на него во все глаза с выражением скажи-мне-что-ты-этого-не-делал.

― Драко, чт...?

"Думай, быстро. — Сердце бешено колотилось. -

Думай быстро".

― Палочка, Паркинсон, ― пробормотал он. ― У этой суки есть палочка. Наверное, не лучшая мысль... ― Он кивнул в направлении сжатой руки Гермионы, избегая смотреть ей в глаза.

Пэнси подозрительно взглянула на него. Безумные глаза. Черт, не поверила. Он ее совершенно не убедил.

"Приплыли. Круче только горы".

― Пэнси...

― Отпусти меня к е**ене фене, Малфой, ― прошипела она.

Но Драко продолжал держать ее. На всякий случай.

На случай чего? Какого черта, что с ним такое?

― На твоем месте я бы этого не делал, ― выдохнул Драко. Слова сочились зловещей угрозой; он этому научился много лет назад. И надеялся, что Пэнси будет не настолько упряма, чтобы проигнорировать предупреждение. ― Как ты после этого будешь выглядеть?

Он почти видел, как воспоминание о его недавних словах вспыхнуло в глазах Пэнси. «Подумай, как ты будешь выглядеть, если начнешь распускать эти жалкие слухи обо мне и Грейнджер?.. можешь быть уверена, что я больше к тебе не прикоснусь».

Лицо Пэнси чуть-чуть разгладилось.

― Ладно, ― сказала она низким, хриплым голосом, явно показывая, что разговор не закончен. Как будто он когда-нибудь будет закончен. И, Мерлин, он вспомнил, что она ему уже даже не нравится. По уши в дерьме — и ради чего? ― А теперь отпусти меня.

Драко медленно отпустил ее руку, старательно не глядя по сторонам.

Пэнси повернулась к Гермионе и поправила форму.

― Не знаю, как Малфой тебя до сих пор терпит, ― бросила она, пряча унижение за прищуренными глазами. Плевать, что теперь она не сомневалась, что между ними что-то есть — Грейнджер будет последней, перед кем Пэнси признает это. ― Наверное, неприятно знать, что Драко скорее стошнит, чем он подойдет к тебе ближе, чем на три метра, ― она вымученно усмехнулась. ― Он считает, что ты омерзительна.

Очевидно, последнее было сказано больше для себя.

Драко смотрел в сторону, чтобы случайно не встретиться с одним из этих коротких взглядов Грейнджер. Разговор наконец-то коснулся богатой и хорошо, слишком хорошо знакомой темы. Опять схватив Пэнси за руку, он развернул ее к себе и потащил прочь от Гермионы.

― Ай! ― вскрикнула Пэнси. ― Прекрати, Малфой!

― Ты что думаешь, я всю гребаную ночь собираюсь вас слушать? ― сквозь зубы процедил он, отпуская ее у выхода. ― Уходи.

― Но Драко, ― пробормотала она, кивая в сторону Гермионы, ― Что с тобой?

― Просто уйди, Пэнси.

Та опять нахмурилась и прошипела:

― Отлично, но мы еще поговорим об этом, Малфой. Не думай, что я забуду.

"Об этом можно только мечтать", — мелькнула мысль.

― Не понимаю, какая муха тебя укусила, ― добавила она.

Драко открыл дверь и проводил Пэнси взглядом.

― Какая муха, Пэнс? ― улыбнулся он. Сегодня, похоже, это была ты. ― Пэнси вспыхнула, и Драко быстро захлопнул дверь перед ее носом.

Гермиона несколько минут смотрела, как Драко стоит, привалившись к двери, уткнувшись в нее головой, упираясь кулаками, и тяжело дышит. Он... злился? Расстроился? Не разберешь. В комнате стояла тишина. Гермиона сглотнула — в горле пересохло. Что угодно за стакан воды.

В конце концов Драко обернулся, на мгновение встретившись с ней взглядом. Гермиона стояла у эркера, ее палочка лежала на подоконнике.

― Нам надо поговорить, ― тихо сказала она, быстро опуская глаза, чтобы оценить расстояние между рукой и палочкой — успеет ли вовремя дотянуться. Все время начеку. Необходимость этого пугала.

― Это ничего не значит, Грейнджер, ― резко сказал Драко.

Гермиона подняла взгляд, удивленная его реакцией.

― Что?

― Не строй иллюзий. Я уже сказал, почему остановил Паркинсон. А так мне плевать, избей она тебя хоть до смерти.

Гермиона уставилась на него, не зная, что подумать. Не имея ни малейшего понятия. Она страшно удивилась, когда Драко схватил Пэнси за руку. Все это было так неудобно, ей почти хотелось, чтобы он этого не делал.

Драко разозлился – кажется, ему не удалось ее убедить. И Грейнджер явно не хотела продолжать этот разговор, по крайней мере, не сегодня.

― Я хотела поговорить о Зимнем Бале, ― она сменила тему, и Драко вздохнул с облегчением.

Да, определенно с облегчением. Он явно чего-то опасался.

― Ты знаешь, что кто-то вывесил объявления? ― Драко прислонился к двери, рубашка немного распахнулась на груди. Милая подробность. ― Кто их сделал?

Малфой засунул руки в карманы и посмотрел ей в глаза.

― Кто-то из префектов-шестикурсников, ― он пожал плечами. ― Пока ты целую неделю страдала фигней, как Мерлин-знает-кто, я сказал префектам начать подготовку. ― Голос звучал самодовольно.

― Что ты еще сделал? ― спросила она, проглотив легкую досаду.

― Поговорил со Снэйпом о запрете на использование магии в бальном зале. Тебе надо бы следить за этим, Грейнджер.

Гермиона подняла бровь.

― Ага. ― Ее пальцы чуть сильнее сжали край подоконника. Драко опять пожал плечами. Гермиона могла поклясться, что он избегал ее взгляда.

(И, да, так оно и было.)

― А ты знаешь о традиции приходить парами?

Драко скривился. ― Как будто меня это волнует.

"Как? — подумала она. — Как он может быть таким поразительно спокойным и хладнокровным, таким уютно самодовольным, когда события той ночи все еще жгут ее память? Он что, забыл? А как насчет предыдущих десяти минут?" Гермиону все еще трясло. Это что, уникальная способность Малфоев – абстрагироваться от всего отвратительного и ужасного, что они делали? Вот что давало им возможность сохранять душевное равновесие?

И нет, — поняла она, — очевидно, он не имеет ни малейшего представления.

― Ну, мы ничего не можем поделать, ― продолжила она, уже жалея, что начала этот разговор. Пусть бы он как-нибудь сам выяснил. ― Профессор Макгонагалл сказала, что так было всегда.

― И? ― засмеялся он. ― Что, никого не можешь найти? Меня столько женщин умоляло пригласить их – я просто обалдел.

― Правда? ― нахмурилась Гермиона, уперевшись руками в бока.

"Господи, — подумал Драко, — Да что с ней такое"?

― Угу, правда. Не все же такие жалкие, грустные и одинокие, как ты, Грейнджер.

― Ты действительно не знаешь, да?

― Что?

― Старосты, девочек и мальчиков? Идут вместе?

Он скривился. ― Из нас пара, как из говна пуля.

― Ну, у нас нет выбора, ― ответила Гермиона. ― Это традиция, освященная веками. Макгонагалл подтвердила.

Драко спал с лица.

― Мне насрать, пусть это будет хоть чертово евангелие, я не войду в этот зал под ручку с тобой.

― Господи, ты такой...

― Такой что, Грейнджер?

Она уставилась на него.

Они уставились друг на друга.

Ничего не произошло.

― Я тоже не хочу идти с тобой, ― вздохнула Гермиона. ― Для меня это вообще полный кошмар. Я думаю, мы войдем вместе и объявим это чертово мероприятие. Нам бы все равно пришлось. Мы не должны делать ничего необычного.

― И мы никому не говорим, что мы типа как пара.

― Черт, ― съязвила она. ― А я-то уже собиралась бежать в гриффиндорскую башню рассказывать об этом каждому встречному. ― Гермиона подняла глаза к потолку. ― Все равно все поймут, когда увидят, что ты не с Пэнси, а я не с... ― Она остановилась. Ну, с кем там она могла бы быть.

Драко поднял бровь.

― Не с... кем?

― С кем-то, с кем бы я пошла.

― И это был бы... кто? Некто воображаемый? ― «Не иначе как Поттер».

― Заткнись, Малфой.

Он пожал плечами.

― Просто интересно, кто может быть настолько безнадежен.

Гермиона закатила глаза.

― Если мы хотим обсудить что-то еще, лучше сделать это сейчас, чтобы остаток вечера и, будем надеяться... если нам повезет... всю следующую неделю можно будет опять не разговаривать.

― Звучит заманчиво, но есть одна мелочь.

Его тон был так чертовски – гррр – она не знала. Господи. Тот день? Да, да... это была не лучшая идея, не правда ли? А, наплевать. Выше нос, полный вперед, забудь, что это вообще было...

― Не знаю, как насчет тебя, Малфой, а я каждую ночь на этой неделе рыдала в подушку, пока не засну.

Драко уселся на диван.

― И что сказал Поттер?

Гермиона нахмурилась.

― О чем?

― О том, что ты и я должны идти вместе, ― ответил Драко. ― Сама идея омерзительна, но хотел бы я посмотреть на его рожу. Это могло бы облегчить мои страдания, хоть на пару минут.

Какое это сейчас может иметь значение? Она почти хотела, чтобы он орал на нее. По крайней мере, тогда бы это не казалось таким... таким чертовски противоестественным. "Мерлин, Гермиона, — думала она, — а чего ты ожидала? Еще крика? Еще боли? Еще..."

― На самом деле, это он мне сказал, ― коротко сказала она, отогнав неприятные мысли. ― Я сама забыла.

Драко, кажется, слегка удивился. ― Ни дикой ярости? Ни угроз мордобития? Наверняка он был как минимум немного разочарован.

― Разочарован?

― Что он не сможет пойти с тобой, ты, тупая дура.

― Ты действительно совершенно его не знаешь, да?

― А что, похоже на то, что мне не насрать?

Гермиона закатила глаза.

― Ну, если это все, я иду к себе.

Драко равнодушно пожал плечами.

Она схватила палочку с подоконника и прошагала мимо. Разговор продолжался всего пару минут, а она уже чувствовала себя выжатой как лимон. С нее было довольно. Одного слова было довольно.

Казалось, между ними было безмолвное соглашение игнорировать то, что случилось в ту ночь. По крайней мере, на данный момент.

Если бы только эта секунда могла длиться вечно.

* * *

― Ну, если это все, я иду к себе.

Прошло десять минут.

Драко встал и пошел к лестнице. Вверх по ступенькам. Через спальню, к ванной. В ванную. Шатаясь, подошел к унитазу. Поднял крышку, и его вырвало.

Кислота была как жгучее лекарство. На минуту ему стало лучше. Можно не думать. Наверное, вот почему он так себя чувствует. Слишком много мыслей.

С того времени, как он получил известие о смерти отца, прошло полтора года. Полтора года с тех пор, как его мать выплакала достаточно слез для них обоих. (Драко думал — Министерство должно быть разочаровано тем, что Люциус умер до суда. Смерть – это слишком просто. Слишком очевидный выход.) Сейчас Драко учился уже на 7 курсе, а мать по-прежнему жила в Усадьбе Малфоев. И самое важное, которое почему-то совсем не казалось важным, — Драко все еще был наследником состояния Малфоев.

Вот так оно и было. Отец мертв, Министерство пошло на х**, а Драко – чертовски богатый ублюдок. Чего еще хотеть?

И он был чистокровным. Чистым-как-гребаный-хрусталь. В точности как его мать, и отец, и дед, и прадед. И так далее, до самого конца. До начала. Когда бы оно ни было. Отец говорил об этом как о самом важном событии в истории существования. И Драко не спорил. Он тоже был в этом уверен.

Его опять вырвало. И еще. Он опустил голову на руки.

Так вот в чем дело? Отец. Что бы сказал отец, если бы узнал о ней? О Грейнджер?

Маленькая грязнокровная принцесса, которую он только что спас.

Сколько побоев потребовалось бы, чтобы расплатиться за это? Он предал все, чему все эти годы учил его отец, и даже более того. И, стало быть, заслужил наказание. Одно простое правило. Чистая и грязная кровь не должны смешиваться. Драко хотел, чтобы отец был здесь, чтобы наказать его. Тогда все было бы просто. Расплата была бы до ужаса простой. Но отца тут не было, и избить Драко было некому. А этот голос в голове — хуже, чем любая кровь и боль.

Он ненавидел отца, но всегда верил каждому его слову. И верил до сих пор. Когда доходило до сути, Малфой был Малфоем. Чистая кровь. Вымирающий вид, а Грейнджер — жуткая ошибка в его безупречном королевском плане. Какая разница, что это был за гребаный план. Маленькая неточность. Совершенно омерзительная грязнокровная сука, без тени надежды когда-либо достичь высот превосходства, установленных его отцом. Она вдруг стала занимать определенное место в его жизни, что почему-то уже не казалось неприемлемым. И тем самым не согласовывалось с планом. Это был хаос. Она сама была хаосом.

Если бы только тогда ночью...

… Все это доказывает только то, как ты чертовски уязвим.

…В полном дерьме. А твой отец не мог научить тебя ничему, кроме как тянуть за собой в это дерьмо всех остальных.

... нет. Не думать. Пожалуйста, Господи, позволь мне не думать об этом.

Драко чувствовал, что сходит с ума. Голос отца. Драко теперь для него все равно, что умер, говорил Люциус. Ну не смешно ли это? Драко для него все равно, что не было. А где он сам — тот, который говорит? Там. У него в голове. И от этого никуда не деться. Как будто он никогда не умирал. Не для Драко. Он был уверен, что отец видел каждое дерьмовое движение его языка. Тогда ночью. Если бы только той ночью.

Выпить ее рот. У него вкус грязного рая, не правда ли?

Вырвало. Опять. Горло болит.

* * *

За стеной, Гермиона замерла.

До сих пор она была почти уверена, что Драко рвало, а сейчас у нее не осталось сомнений. Она попыталась вспомнить, был ли он бледен пятнадцать минут назад, бледнее обычного. Медленно закрыла книгу и спустила ноги на пол.

Чтобы что?

Что она могла сделать, сидя у себя в комнате? — "Малфой, дорогой, у тебя все в порядке? Может, стакан воды? Как насчет погладить по головке?" — Смех, да и только. Подумав, Гермиона забросила ноги обратно на кровать и села по-турецки. Его опять вырвало, звук замер в недрах унитаза и эхом отдался у нее в голове. Она вздрогнула. Ее тоже подташнивало.

Но что-то в ней наслаждалось этим звуком. Какая-то маленькая часть ее хотела, чтобы он выблевал все свои чертовы кишки, чтобы внутри него вообще ничего не осталось. Только пустая оболочка. Может, тогда ей будет не так больно. Только кожа и волосы, и кости, и зубы. Больше ничего. Как это было бы здорово.

Он задыхался, кашлял и задыхался.

Мерлин, почему ей всегда так трудно просто ничего не делать? Почему бы просто не постучать в стену и не попросить постараться не промахнуться мимо унитаза? В конце концов, он бы сделал именно так.

Или нет? Она уже не была так уверена. Теперь, после того как он остановил Пэнси.

"Нет, — думала она, — не пытайся найти оправдание тому, чтобы постучать в эту дверь. Не смей искать оправдание желанию заговорить с ним". То, что случилось в гостиной, ничего не значит. Его объяснение было не таким уж и неправдоподобным. Палочка действительно была у нее в руке, и она была готова защищаться. Может, эта слизеринская подстилка Пэнси действительно нравится Малфою.

Говорят, Пэнси делает потрясающие минеты. Наверное, в этом все и дело.

И все же, в какой-то момент, когда он начал давиться и задыхаться особенно жестоко, Гермиона обнаружила, что стоит перед дверью ванной, сжимая кулаки так сильно, как сжималось ее сердце. Так, что оно могло вот-вот лопнуть. Мысли о Малфое вызывали у нее внутри сосущее чувство пустоты.

Она поднесла кулак к двери и тихонько постучала. Это было так неловко, даже для нее. Совершенно очевидно, что никто бы не мог этого услышать.

Когда она входила в ванную, то первым делом всегда подходила к двери в спальню Малфоя и запирала ее заклинанием. Так крепко, чтобы не открыть даже алохоморой. Это запирающее заклинание было первым, которое она отыскала, узнав об их смежных спальнях и общих гостиной и ванной. Гермиона задумалась, знал ли об этом Малфой. Пытался ли когда-нибудь открыть дверь. И пользовался ли сам чем-то подобным.

Она взялась за ручку двери. Прохладная бронза быстро стала влажной под ее пальцами. Драко был прямо за дверью. Она слышала, как он резко дышал, хрипло выдыхая кислый воздух через рот. Итак. ― М-Малфой, ― запинаясь, позвала она. И замолчала.

В последовавшей тишине больше не было слышно его дыхания. Внезапно испугавшись, Гермиона отступила от двери.

― Чего тебе надо? ― едва различимо донеслось из ванной, но она услышала. И этого было достаточно. Сердце так и подпрыгнуло. Похоже, она совершенно не хотела, чтобы Малфой ответил. Особенно так, прямым вопросом. Гермиона осторожно шагнула к двери и открыла рот. Что сказать? Попросить разрешения зайти? А ей, вообще, туда хочется?

― Какого черта тебе надо, Грейнджер?

― Я извиняюсь, ― ответила она. Нет, погоди. Нет. Она что, с ума сошла,

говорить такое Малфою? ― То есть, я не изви... ― Что, ради Мерлина, она хотела сказать?

― Тогда иди на фиг, ― прохрипел Драко, и вскоре опять раздался звук сливающейся воды в унитазе.

Гермиона закатила глаза. ― Послушай, ― она повысила голос, пытаясь изобразить уверенность, которой не было и в помине, ― Я просто... У тебя все в порядке?

― Нет.

― Позвать мадам Помфри?

Драко засмеялся.

― На твоем месте, Грейнджер, я бы валил отсюда по-быстрому.

Пожалуй, вот тут действительно надо остановиться. Но она была Гермионой Грейнджер. И с каждой минутой все больше и больше обретала уверенность.

― Тебя уже довольно долго рвет, Малфой, ― она попыталась заставить голос звучать не озабоченно, а раздраженно. Потому что, разумеется, это именно то, что она чувствует. ― Я просто спрашиваю, вот и все.

― Как насчет — зайти и посмотреть самой, Грейнджер?

Голос прозвучал неожиданно близко. Гермиона испугалась и инстинктивно отскочила от двери.

― Нет! Нет, ты прав, проехали. ― Вот и ответ. Ей определенно не хотелось туда заходить. Поняв это, Гермиона почувствовала странное облегчение.

Но было слишком поздно. И она не наложила запирающее заклятье на дверь спальни. Дверь открылась.

― Я настаиваю, ― прорычал Драко. — Его хриплый голос был теперь отчетливо слышен. Гермиона смотрела на него широко открытыми глазами. Он стоял в дверном проеме, подсвеченный сзади тусклым светом из ванной, и выглядел совершенно изможденным. ― Думаю, тебе полезно знать, какие могут быть последствия, ты, маленькая сука, которая сует нос не в свои дела.

Он шагнул в ее спальню. И Гермиону накрыла волна тошноты.

― Нет, Малфой, ― заявила она как можно более решительно. ― Убирайся. Я тебя не звала.

― Поздно.

― Я говорю, нет. Убирайся к чертовой матери.

― Что случилось с «с тобой все в порядке, Малфой?» — съязвил он. ― Уж решай, Грейнджер, либо тебя это волнует, либо нет.

― Меня это не волнует, ― ответила она, ― Мне плевать. ― Особенно после того, как поняла, что даже сейчас, выблевав все свои чертовы мозги, Малфой продолжал быть полным козлом. Естественно, а кем еще он мог быть? Он таким уродился, черт побери.

― Тогда зачем спрашивать, Грейнджер?

Гермиона растерялась. Она не знала. И как бы ни пыталась найти ответ, ответа не было. Она-не-имела-ни-малейшего-понятия. Но в одном была уверена — она жалела об этом почти так же сильно, как и о прочих своих недавних действиях.

― Что ты собираешься делать, Малфой? ― спросила Гермиона, вздрогнув от звука собственного голоса: он был таким слабым. Она вскинула подбородок и незаметно бросила взгляд в сторону своей палочки. ― Нам не о чем говорить, просто уйди в свою комнату.

― Не о чем говорить?

― Да. ― Кажется, он должен верить в это даже больше, чем она.

― То, как ты на меня смотрела внизу, говорит о другом.

― Как смотрела?

― Ты не веришь.

― Драко изо всех сил старался, чтобы голос не звучал жалобно. Его все еще тошнило. Так больно. И когда в конце концов его вырвало жирной желтой желчью, он подумал, что единственный способ унять пульсирующую боль внутри — это восстановив равновесие.

Он не дал Пэнси ударить ее. И никто не поверил его объяснению. Поэтому сейчас ему нужна компенсация. Восстановить равновесие. Выбить из Грейнджер все, что она могла себе навоображать. Выжечь ту часть себя.

― Не верю во что? ― В ее голосе беспокойство. И раздражение. ― О чем ты?

Он помотал головой.

Тогда Гермиона решила, что он сошел с ума. Совершенно, абсолютно сошел с ума.

Драко прищурился.

― Извинись за то, что не поверила мне.

― Не... что?

― Я разочарован, Грейнджер.

К ее злости добавился маленький, липкий страх.

Она не понимала. Для нее это было совершенно необычное ощущение. Что-то в том, как Малфой сейчас смотрел, было невыносимо тревожным. Темный, голодный блеск в глазах. Ее отражение. Он был слишком близко.

― Малфой, стой, ― сказала она дрожащим голосом, попятилась и прижалась к стене. ― Я не понимаю. ― Как она не любила эти слова.

― Я бы позволил ей, ― ответил он пугающе спокойно. ― Я бы позволил ей убить тебя, если бы ей захотелось.

Сердце Гермионы екнуло.

― Так вот в чем дело. ― Она чуть не рассмеялась от облегчения. ― Убить меня? ― повторила определенно более уверенным тоном. ― Ты такой добрый мальчик, Малфой.

Драко подумал, что она говорит почти как его мать. Эти слова. Он выпрямился и поправил:

― Мужчина. ― Безразличие в его голосе приобрело оттенок раздражения.

Гермиона подхватила игру.

― Если бы я хотела сказать «мужчина», так бы и сказала.

― Я не мальчик, бл*, ― воскликнул Драко так громко, что она подпрыгнула. ― Не смей называть меня мальчиком, мать твою, ты, тупая шлюха. ― Тупая гребаная шлюха.

Где-то в сознании прозвенел тревожный звонок. Заткнись, Гермиона, что-то тут не так. С ним что-то не так. Заткнись.

Гермиона промолчала.

― Запомни, ― рыкнул он, глядя на нее с непонятным выражением. ― Что я сказал. Я бы позволил ей избивать тебя, пока не вытекла бы вся кровь, и ты бы не сдохла.

Драко хотел, чтобы ее глаза не сияли сейчас так ярко. На них было просто больно смотреть. Они просто кричали.

Гермиона не ответила. Хорошо. Если ему везет, она должна сейчас думать о крови. И смерти. И о том, как бы он смотрел на нее. И ничего не делал. Абсолютно ничего, блин. Интересно, как ей это понравится? Исправлял все свои маленькие ошибки. Все брошенные взгляды, запрещенные мысли. Каждый раз, когда он думал о ней, а не о Пэнси. Каждый раз, когда переставал думать только о том, как превратить ее жизнь в кошмар.

Драко посмотрел прямо на нее и увидел. Впервые за все чертово время в Хогвартсе она боялась его. Теплый, тяжелый, тягучий страх. И он жадно пил этот страх и не мог остановиться.

― М-Малфой…

― М-Малфой! ― передразнил он. ― Прекрати! Пожалуйста!

Это был его способ просить прощения. Ты видишь, отец?

― Вся та чушь, которую ты мне тогда сказала, Грейнджер, все эти маленькие злобные гнусные инсинуации, которые выползли из этого твоего рта… ― ее рот… ― У меня не было возможности ответить.

― Ты ответил, ― быстро сказала она. ― Или забыл? ― она восхитительно дрожала, все еще полная той бешеной ярости, от которой горело лицо. ― В ответ ты попробовал мою кровь.

― Заткнись.

― И наверняка все еще чувствуешь ее вкус.

― Вранье.

Нет. На этот раз он не позволит этой маленькой суке. Не позволит ей завести его. Завязать кости в болезненные узлы. Не надо яда по поводу отцов, и сердец, и боли, и крови. Он не будет слушать. Сейчас его очередь. И отец следит за ним, даже после смерти. Отец узнает.

― Ты сказала всю эту чушь, ― прошипел он. ― Все эти прекрасные мерзости. А как насчет тебя?

― Что насчет меня?

― Твоя кровь, Грейнджер. Это ошибка. И не та, которую в принципе можно исправить. Так я спрашиваю тебя, как это? Что ты чувствуешь? Потому что иногда мне интересно, на что это похоже. Ну, знаешь, чувствовать себя таким грязным, блин, что даже неделя в ванной не спасет.

― Иди к черту.

― И не притворяйся, что это тебя не волнует. Не притворяйся, что ничто в тебе не хочет этой чистоты. Этой сладкой-как-чертов-мед чистоты. Это то, что даже библиотека, полная книг, не сможет тебе дать. Вот несчастье, а?

― Нет, Малфой, ― прошептала она. Драко был всего в нескольких дюймах. ― Ты неправ. Я никогда не хотела чистой крови. Я никогда ничего этого не хотела. ― Она помотала головой. ― Все это полная чушь для меня, Малфой. Кровь ничего не значит.

Гермиона взвизгнула, когда его руки уперлись в стену по бокам от ее головы.

― Кровь значит все, ― прорычал он, в ярости кривя губы.

Она была в ловушке. Драко почти чувствовал крохотные колебания воздуха вокруг ее дрожащего тела. Может быть, она даже чувствовала запах рвоты из его рта.

― Кровь – это разница между правильным и неправильным, Грейнджер, ― резко сказал он. Дыхание было таким неровным, он не мог понять что, черт возьми, с ним случилось. ― Это разница между тобой и мной. Это то, что делает тебя совершенно дерьмовой маленькой грязнокровкой. То, что делает тебя ошибкой, Грейнджер. Абсолютным злом. Мерзостью.

― И я полагаю, ― немедленно ответила она нарочито спокойно, без паузы, на которую он надеялся, ― Твоя кровь – это то, что делает твои манеры настолько чертовски прекрасными, Малфой. Так?

Драко оскалился. ― Не шути, Грейнджер, ― прошипел он сквозь зубы. ― На твоем месте я бы не стал.

― Ну, тогда что это, Малфой? Что такого особенного в чистокровных? ― Она понизила голос. ― Потому что все, чему тебя учил отец – полная чушь.

Драко зарычал и ударил кулаками в стену.

Гермиона вздрогнула. Ему это понравилось.

― Вот, ― прохрипел он. ― Смотри. Так устроен мир. Я могу сделать что угодно, Грейнджер. Я контролирую ситуацию. Мы – те, у кого власть.

Гермиона затаила дыхание.

― С чего ты взял, что что-то контролируешь?

Драко открыл рот. Закрыл. Открыл снова.

― Потому что. Это так.

Она тихо засмеялась. Тихий, недоверчивый и дрожащий смех. Что там он думает, что контролирует? Насколько она видела, ничего. Он выглядел совершенно беспомощным. Даже более беспомощным, чем она сама.

― Твой отец умер, Малфой.

Гермиона заметила, как он напрягся.

― Не...

― Так чего ты еще боишься?

Драко схватил ее за волосы и потянул голову в сторону. Она резко вдохнула.

― Не... ― повторил он, угрожающе глядя на нее, и приблизил губы к натянувшейся коже ее шеи. Гермиона замерла. ― Единственное, чего я боюсь, Грейнджер, ― прошептал он. ― Это то, что когда-нибудь люди вроде тебя будут везде. В наших школах, в правительстве, будут вмешиваться в нашу чертову жизнь без тени уважения к тому, кто мы такие.

― Очнись, Малфой, ― запинаясь, выговорила Гермиона. Ее трясло, голос дрожал. Драко все еще держал ее за волосы. ― Это уже случилось. Давным-давно. Целые десятилетия назад. Еще до того, как мы родились. А ты не заметил? ― Он запрокинул ей голову так сильно, что Гермиона едва могла глотать. ― Мы уже здесь, Малфой. ― выдохнула она. ― «Мерзкие грязнокровки» уже приняты.

― Не всеми, ― возразил он. ― Не теми, у кого больше всего власти выкинуть вас на х*й к чертовой матери.

Голова Гермионы пульсировала от волнения. Пожалуйста, кто-нибудь, Гарри-Рон-кто-нибудь, войдите в эту дверь и заберите его от меня. Заберите меня отсюда. Спасите.

― Может быть, и не всеми, ― ответила она полушепотом. ― Но кем бы они ни были, Малфой, ты не один из них.

― Что, Грейнджер?

Гермиона слегка всхлипнула, когда он резко дернул ее за волосы.

― Ты можешь думать все, что угодно, но это фигня. ― Она дрожала, голос от боли звучал громче. ― Ты просто мальчик, ― она почувствовала, как Драко вздрогнул. ― Который ничего не может сделать. Особенно сейчас, когда твой отец умер.

― Закрой пасть, Грейнджер.

― Не хочешь слушать правду, Малфой?

― Я сказал, заткнись, на х*й!

Зачем она это делает? Почему думает, что может говорить такое? Каждое ее слово было как гвоздь, который вбивали в голову: липнущее, жалящее, убивающее. Она не имела никакого понятия, о чем говорит. Ни малейшего понятия.

И тогда, медленно, легко, Драко вынул пальцы из ее волос. И опять оперся о стену. Она посмотрела на него, сбитая с толку, и осторожно подняла руку к шее.

Он колебался. И Гермиона попыталась использовать свой шанс.

― Отпусти меня.

― Нет.

― Отпусти меня!

Драко поймал ее за запястья и снова толкнул к стене. Навалился. Гермиона пыталась вывернуться, оскорбляя его сквозь зубы, но он держал крепко и смотрел ей в глаза.

Когда она на минуту замерла, неподвижность позволила Драко заметить, что его все еще тошнит. Его могло вырвать прямо на нее. Это было почти смешно.

― Как ты думаешь, почему меня рвало, Грейнджер?

Она слабо помотала головой.

― Меня рвало из-за тебя, ― выдохнул он ей в лицо. Она чуть-чуть отвернулась. ― Тебя и твоей отвратительной, тошнотворно-омерзительно скверной, полной-грязи-и-вони-крови.

Гермиона подавила кашель.

Драко рассмеялся.

― Ведь теперь ты не захочешь поцеловать меня, правда, Грейнджер?

Никогда, беззвучно завопила она. Никогда, никогда.

― Убирайся, ― пробормотала она, извиваясь под его тяжестью. Но она была в ловушке, придавленная его телом, чувствуя синхронное сокращение мускулов. ― Я сказала, убирайся, Малфой! ― голос прозвучал громче, страх...

... Он мог бы попробовать этот страх на вкус...

... Страх, бьющийся в ее голосе. Целиком поглотивший ее.

Мерлин, пожалуйста, Гарри, Рон... помогите.

Она не будет умолять его. Придется справиться самой. Заставить его отпустить ее. Спровоцировать. Разорвать этого ублюдка в клочки, к чертовой матери. Она неплохо умела управлять людьми. Слова были ее друзьями.

― Тогда вперед, ― выдохнула она. ― Делай то, что собираешься, Малфой. ― Голос напряженный, нарочито сдержанный, глаза немного влажные. Слезы. Нет. Пожалуйста, только не слезы. ― Давай покончим с этим. ― Зачем ты здесь? ― Чего ждешь?

Губы Драко вздрогнули.

― Я здесь, ― прошептала она, ― Здесь, под тобой. И ничего не могу сделать. Разве это, черт возьми, не великолепно?

Лицо Драко разгладилось.

― Давай, Малфой, будь мужчиной. Будь...

Рука Драко выпустила ее плечо и двинулась к лицу. Она замолчала, задохнувшись посередине фразы. Пытаясь восстановить дыхание. Подавить мелкие резкие вздохи предвкушения. Жаркого страха.

― Малфой, ― нахмурилась она, ― Что?..

― Тссс. ― И медленно, так страшно медленно, Драко провел костяшками пальцев по уголку ее рта. Оглушающее прикосновение. ― Ты помнишь мой язык, Грейнджер? ― пробормотал он, ― Когда ложишься ночью в постель? ― Под одеяло. ― Наверняка это возбуждает тебя так, что ты становишься мокрой.

Его мозг как будто взорвался. Он перестал понимать слова.

Гермиона едва дышала.

― Прекрати, ― тихо сказала она, но чуть-чуть повернулась к его холодным пальцам. И провела по ним губами.

Нет.

По щеке скатилась слеза. Шепот перешел в рыдание.

― Плачешь, ― прорычал Драко, наклоняясь и проводя языком по ее щеке. Слеза исчезла.

Гермиона опять начала вырываться, и он схватил ее за плечи, чтобы удержать. ― Не надо, Грейнджер. Я так хочу, блин, я не могу... ― Он не договорил.

Раньше бы Драко не заметил. В любом случае, не так, как сейчас. Ее губы стали влажными. Покраснели, припухли, были великолепно и сладко готовыми для него. Так полны крови. Горячей, кипящей, грязной крови. Он не мог оторвать от них глаз.

― Что я делаю? ― спросил он вслух.

Гермиона, дрожа, начала открывать рот, чтобы ответить. Губы зашевелились, и на миллисекунду задержались вместе, перед тем, как раскрыться, пропустить ее великолепный язык. Влажные. Полнокровные. Открытые. Как они ощущались на языке? Он не помнил. Она ошибалась, он не мог вспомнить ее вкус. И это убивало его, бл*.

― Поцелуй меня еще раз.

Слова были как пепел на его языке. Ножи. Сырое тухлое мясо, которое он не мог удержать. Вдруг все, что он планировал, рассеялось как дым. А он остался. Опустошенный. Слова эхом отдавались внутри.

С Гермионой творилось что-то странное. Опять это чувство. Она почти могла ощутить кислоту его рта. И это разъедало сердце.

А Драко повторил:

― Поцелуй меня.

Гермиона заплакала.

В этот раз сильнее. Но так же беззвучно. Слезы текли, а все остальное осталось. Почему он вызывает такие чувства? Ей хотелось, чтобы он ушел. Оставил ее в покое. Мерлин, просто оставил в покое, чтобы утонуть в этом чувстве-одной-просто-пожалуйста. Уйди.

― Слезь с меня, ― пробормотала она, отталкивая его из последних сил.

Если бы в этот момент она попробовала угадать, что будет дальше, то ошиблась бы. Малфой оторвался от нее и отвалился в сторону, сильно ударившись спиной о стену. Все за одну секунду. Победа.

Гермиона видела, как он сползает по стене, свесив голову, скользкие светлые волосы упали на мутные холодные глаза. С ней еще никогда такого не было: таких сильных эмоций, так быстро сменяющих друг друга. Злость. Потом жалость. Столько острой, мерзкой жалости, что она не могла даже смотреть на него. Он был на полу. На полу, у ее ног. И она не слышала его дыхания.

Гермиона секунду смотрела на него.

Потом повернулась. Пошла. Побежала, быстро, к двери. Всхлипывая. Дернула ее, толкнула так сильно, что та ударилась о стену. Она не могла там оставаться, в этой заразной тошноте.

Идя ко дну, в горечи и наготе концентрированного позора. Того, что случилось бы. Если бы он ее не отпустил.

Она бы сдалась. Позволила ему поцеловать себя.

Она бы сама его поцеловала.

И позволила ему все, что угодно. Без сомнения.