Смена обстановки (гет)

— Лавгуд, у тебя случаем Оборотки не завалялось? — спросил Драко, ставя на стол опустевшую чашку. «Эдак пару вагонов, чтобы на всю оставшуюся хватило», — добавил голос в голове.

Луна покачала головой, и разноцветные бисерные нитки на ее тюбетейке взметнулись и зашуршали.

— Жаль, — вздохнул Драко, — ну мне пора домой, засиделся я у тебя.

Луна замерла и как-то странно на него посмотрела.

— В кафе напротив есть камин? — Драко сделал было движение, чтобы встать, когда наткнулся на ее остановившийся взгляд. У него появилось нехорошее предчувствие и под ложечкой засосало.

— Драко, — тихо сказала Луна, — тебе совсем ничего не сказали? — она смотрела на него своими водянистыми глазами с такой растерянностью, что ему окончательно стало не по себе.

— Про что не сказали? — почему-то также тихо спросил он.

— Про Мэнор, — еще тише сказала Луна, — в прошлом году... ведь во всех газетах было...

Драко словно в ступоре слушал сбивчивый рассказ о том, как оставшиеся на свободе Пожиратели проникли в опечатанный Малфой-мэнор, чтобы выкрасть какие-то темномагические артефакты, и о том, как об этом стало известно аврорам, и как там устроили облаву, в ходе которой один из артефактов сработал, и что от величественного замка не осталось и камня на камне, там теперь воронка, которую обходят за три версты.

Он сидел оглушенный, не в состоянии поверить, просто не был к этому готов. Малфой-мэнор был для него не просто домом, это было единственное, что у него оставалось, что связывало его с безоблачным прошлым, с родителями. Сколько раз, сидя в холодной камере, он коротал время, представляя себе возвращение домой, мысленно проходил через заросший парк, через анфилады залов, где он знал каждый уголок. И теперь все это было отрезано от него навеки, потеряно безвозвратно. А еще ему больше некуда было идти. Совсем некуда. «Я проклят», — вертелось в голове.

— Я проклят, — одними губами прошептал он, медленно осознавая случившееся.

Лампы в комнате замигали, и чашки на полках задребезжали. Луна оборвала рассказ, вскочила и бросилась к нему, схватила за предплечья и встряхнула. Драко никак не реагировал. Он сидел неестественно неподвижный, словно оледеневший, и смотрел прямо перед собой невидящими мутными глазами. Сцепленные на коленях пальцы рук мелко подрагивали.

— Драко, пожалуйста, перестань! — крикнула Луна

Он ее не слышал, и после секундного колебания она обняла его, прижавшись к нему всем телом, пытаясь погасить всплеск неконтролируемой магии. Его пробирала крупная дрожь, и будто в резонансе по полосатой ткани палатки расходились волны. Пара стульев с грохотом упала на пол, с комода спланировала пыльная пачка пергаментов, которые сразу же разлетелись по комнате. С этажерки посыпалась какая-то дребедень.

— Драко, не надо, пожалуйста, не надо, — монотонно, как мантру, повторяла Луна.

Она гладила его по спине, запускала пальцы в спутанные светлые волосы на затылке, сжимала его в объятиях, словно хотела впитать в себя часть его боли, отвлечь его, остановить, пока их не засыпало обломками, и пока всплеск стихийной магии не лишил его последних сил. Они были в самом эпицентре шторма: Драко, погруженный в свой ад, и Луна, пытающаяся его растормошить, согреть, заставить вынырнуть из бездны.

Она не знала, что говорят в таких случаях и шептала первое, что приходило в голову: что он может жить здесь, что ей даже приятно, и что у нее есть новый зеленый гель для волос, и что она ему трансфигурирует из парадной блузки рубашку с кружевами, и что папа пришлет еще шоколаду. Она все гладила и гладила его, говорила какие-то глупые ласковые слова, когда поняла, что он тоже прижимает ее к себе, а его плечи сотрясаются от почти беззвучных рыданий.

Слизеринцу было невыносимо стыдно за свою слабость, но какая-то его часть, которой столько времени не давали волю, отчаянно жаждала, чтобы его как в детстве пожалели и утешили, а Луна не разжимала объятий, хотя буря в палатке уже прекратилась, и только блестки, осыпавшиеся с одной из гирлянд, лениво планировали на пол.

Огонь в лампах погас во время шторма, и в комнате царил полумрак. Драко всхлипывал, уткнувшись носом в ее растрепанные волосы, его слезы стекали по ним и впитывались в воротник балахона. Наконец он затих, и Луна только сейчас заметила, как горят его руки, щеки, и лоб.

— У тебя жар, — сказала она, мягко отстраняясь. — Я принесу тебе зелье.