Змей (гет)

Разговор по душам или Вспомним прабабушку

Белла очнулась быстро. Во всяком случае, так показалось ей самой. Туман практически рассеялся: теперь о нем напоминали лишь тонкие сероватые клочки, собравшиеся в низинах. В небе багрянцем и золотом полыхал закат, а на востоке, где медленно разливался бархатный синий, уже лукаво подмигивали первые звездочки. В чаще, между мощными стволами, путаясь в подлеске, тут и там мелькали бродячие огоньки, отовсюду поминутно раздавались какие-то шорохи, писки, шаги, шепотки — просыпались ночные существа.

Ка долго искать не пришлось. Он обнаружился около озера, и один взгляд на него вызвал море радости вкупе с благодарностью и восхищением. Захотелось подбежать к нему, крепко-крепко обнять и... И, вообще, девушка поняла, что еще ни разу не касалась длиннющего темно-зеленого хвоста. Наверное, стоит отметить: Изабелла всегда была человеком импульсивным и сильные чувства держать в себе никоим образом не могла. Впрочем, ее данный факт не особо расстраивал. Очень подсобляло, когда требовалось осадить папулю да направить его на путь истинный. Итак, едва Белла сделала первый шаг к воплощению задуманного — в смысле, со счастливым возгласом кинулась к змею, — как ее бессовестно и довольно-таки жутким образом остановили.

Мимолетное дуновение коснулось волос, послышался горьковато-терпкий запах молодой, только распустившейся листвы, и глаза накрыли прохладные, легкие-легкие ладони. Девушка вздрогнула, замерла, от испуга забыв выдохнуть.

— Стой, милая, — прозвучал над ухом такой знакомый и одинаково незнакомый голос: что-то неуловимо изменилось в нем — ушла мягкой древесной глухости, оставив лишь звонкость весеннего ручья.

— А-альвильде? — напуганная Изабелла позволила себе икнуть.

“Во всем есть свои преимущества. Даже в шоке: достаточно правильно воспользоваться ситуацией и быстро отреагировать. После всегда можно оправдаться тем, что тебя застигли врасплох”, — утверждал папуля. Правило Белла мимо ушей не пропустила, усвоив его едва ли не в шестилетнем возрасте.

— Не следует тебе сейчас Ка в глаза смотреть, яхонтовая моя, — зашептала дриада. — Побереги себя.

— Виль, — раздраженное шипение узнать удалось бы из тысячи, — Лив снова отличился. Два дня. На этот раз мне понадобится два дня. В общем, я в глубокой спячке, полном анабиозе… Нет меня, проще говоря. Девчонку оставляю на тебя. Бывай.

— Я… — попыталась возразить нимфа, но, судя по шуршанию травы, змей уполз. Видимо, ответа на его реплику не предполагалось.

* * *

Ка чувствовал себя сушеным яблоком. Или материалом для людских сапог. Что хуже — он так и не решил, зато превосходно понимал, кто всему виной. А виной в целом и виноватым в частности был Лив — злопамятная, мстительная тварь, которая портила ему кровь уже как лет сто и останавливаться явно не собиралась. “Кормление” дини ши энергией, конечно, в обязанности змея входило, ибо ошибка вселенского масштаба нуждалась в подпитке. Свой долг Кукулькан помнил, чтил и исполнял. Добросовестно. Другое дело, когда наличия этой самой совести у принимающей стороны не предполагалось. Стоит заметить: энергии Защитник должен выпивать не больше половины. Лив взял две трети. Кан чуть хвост не отбросил, и сейчас не только всем сердцем, но и прочими органами желал, чтобы тварь, как критический минимум, подавилась, или, как минимум обычный, заработал хроническое несварение. Радужные мечты, мобилизованные для борьбы с хандрой, сдавали позиции со скоростью цветочных фей, оказавшихся перед медом. Совершенную картину мук Защитника портила безжалостная реальность: тот ушел восвояси довольный и неприлично сытый, а змей старался не уснуть прямо по дороге к ущелью…

С Ливом Ка впервые встретился двадцатилетним ребенком. Тогда он, решив начать самостоятельную жизнь, покинул отчий дом, отправился с дружеским визитом в лес, где его, по столь торжественному случаю его, и застиг туман. Собственно, тогда ему тварь и попалась. В то время она еще предпочитала распущенные волосы своим ненаглядным косичкам, а змей даже не предполагал, что когда-нибудь станет Духом…

* * *

100 лет назад. Кукулькану — 20. Ливу — 567.

Для Ка обстановка была определенно новой, если не сказать, экзотической. После каменной роскоши дворцовых залов, ухоженности огромных садов и чопорности лиц высокочтимых гостей — естественно, волшебных, — стихийность и взбалмошность чужого леса могли удивить кого угодно. Кроме змея. Как говорилось раньше: он слыл флегматиком до мозга костей. Тогда Кан лишь досадовал — на густой туман и раздражающий чуткие барабанные перепонки вой… Мерзкий вой не менее мерзкой псины. И вот тут перед ним возникло нечто. Волосатое — в смысле, с шевелюрой по самое “немогу”, — высокомерное, до неприличия похожее на статую. От его улыбки у Кукулькана чуть сердечный приступ не случился: он в жизни не видел ничего более... хм… ничего более. Однако это не помешало ему на первых порах спутать Защитника с особью женского пола: ну, не повезло девушке с фигурой. С кем не бывает?

— Чудовище, — вынесло вердикт оно, окатив Кана холодно-презрительным взглядом.

— Вы на себя-то смотрели? — флегматично поинтересовался змей.

В те далекие времена он еще не знал: собственной внешностью дини ши болезненно гордятся и самый испытанный способ обрести наивернейших врагов — хотя бы намекнуть на их несовершенство. В общем, Ка не умел нанизывать на истинные мысли тонны любезных слов, потому произнес первое, что пришло в голову при виде столь остроумной шутки матушки-природы.

У “чуда” не дрогнул ни один мускул лица. Позже Кан уверился в полной неспособности дини ши нормально проявлять эмоции, но тогда сразу понял: взбесился. Еще и псина рядом оскалилась.

— Уйди с дороги, человеческое отродье, — прошипело оно.

На правду не обижаются — полуправду поправляют. Собственно, Кукулькан так и сделал.

— Наполовину, — вяло заметил он: туман нагонял тоску. — Я человек только наполовину.

Взгляд, которым удостоил его собеседник, поразил змея не меньше улыбки. На мгновение, самое короткое из существующих, в глазах дини ши промелькнули смятение и полное недоумение.

— Не стой у меня на пути, мальчик.

Ка, пожав плечами, отполз. Он всегда считал: связываться с неустойчивыми личностями — себе дороже. А тот, кому сложно сделать шаг в строну и обойти препятствие, к оным явно относился.

— Ты что-то сказал, детеныш? — процедило оно сквозь зубы.

Кан приподнял бровь: прочел мысли?

— Я подумал.

— В следующий раз делай это реже.

— Вы знаете, что такое дегенерация?

— Хамство по отношению к заведомо сильному собеседнику.

— Уже отсутствие инстинкта самосохранения. Приятного пути и прочих радостей жизни.

— В твоих интересах не попадаться мне больше на глаза, змееныш.

На том и разошлись. Стоит ли говорить: встретились. В этот же день. Кукулькан только-только облюбовал прелестное местечко рядом с волшебным озером и не чаял скорее опробовать водичку. Туман еще не рассеялся, но для желанного воссоединения тела с бодрящей, наичудеснейшей из когда-либо созданных жидкостей препятствий не существовало. Как думалось. У судьбы, как оказалось, тогда были совсем другие планы.

— Ты?! — зашипело “чудо”, посмотрев на змея, словно на неприкаянную душу.

— Вы? — в свою очередь уточнил Ка, нервно дернув кончиком хвоста: от воды его отделяло ничтожное расстояние.

В следующий миг оно исчезло. В смысле, передвинулось настолько быстро, что Кан не заметил, как перед ним возникла спина. Взметнувшиеся волосы хлестнули по лицу и попали в рот — пришлось отплевываться.

— Отрежьте свои космы.

— Прикуси язык, детеныш.

Дальнейший жест существа поверг Кукулькана в ступор. Кратковременный, но качественный. Дини ши шагнул вперед и ненавязчиво преградил змею путь, будто говоря: “Не суйся. Стой за моей спиной”. Причину Ка обнаружил быстро: на берегу появился здоровый, крепкий мужчина, от которого за милю несло запахом смертных. Защитник снова сделал шаг. Сначала человек дернулся, даже успел выхватить из-за пояса кинжал, но уже через мгновение застыл, устремив на дини ши завороженный и совершенно тупой взгляд. Разве что слюни не текли. Отвратительное зрелище.

Кан не слышал, о чем именно говорило существо, однако вскоре его жертва в порыве благоговения упала на колени и заплакала. Молча, не издав ни единого звука — только слезы из глаз текли. Когда оно неизвестно откуда достало кривой ритуальный нож, Ка все понял. А вот отвернуться не успел. Сталь полоснула по горлу — в белесом тумане разлился густой металлический запах.

— Эм… — первую пытку подобрать подходящие слова змей провалил.

— Это моя работа. Будь у него четыре жизни, я бы забрал их все. По справедливости, — холодно сообщил Защитник.

Кукулькан покачал головой и вздохнул:

— Тогда уберите за собой. Я здесь жить собираюсь.

* * *

Собственно, так Ка с Ливом и познакомился. Много позже ему стало известно, что тот смертный и его собратья вошли в лес с определенной целью — поохотиться на оборотней, в чем вполне преуспели: от их руки погибло шесть здоровых особей. Одной из них оказалась беременная волчица. Ни Защитника, ни людей Кан оправдать не смог. Да и не стал. Смертные менялись быстрее волшебных существ. Менялись их взгляды и мировоззрение, менялось отношение к “сказочным” соседям… менялась их численность. Однажды змей понял: если не поставить барьер, то столкновений не избежать. Сначала единичных, после массовых. И он поставил: нужно было сохранить всех подопечных. Без исключения.

Те, кого раньше почитали, к кому приходили за советом и помощью, превращались в легенды. Кукулькан тоже стал частью историй, рассказываемых детям перед сном... Время текло, и каждый из волшебного народа знал: наступит момент, когда их мир и мир смертных навсегда потеряют свою связь.

* * *

Если в первую ночь около озера Изабелла спала плохо, то на этот раз — отвратительно. “Хуже отвратительно может быть только никак”, — припомнилось папулино. Левое плечо горело адским пламенем, словно с него слой за слоем сдирали кожу, повсюду раздавался какой-то невразумительный шепот, да и вообще: без Ка под боком темный лес казался жутковатым. Девушка каждой клеточкой чувствовала: что-то изменилось в ней и в мире. Будто она уже и не она, а все вокруг, будто она и существует отдельно, но является лишь частью чего-то большего. Ощущения становились противоречивее, мысли — настойчивее: в блаженную дрему Белла погрузилась под утро…

— Поднимайся, дорогая.

Изабелла удивилась, даже не открывая глаз. Хватило наличия слуха, который с убийственной точностью отнес прозвучавший голос в разряд детских. А уж когда удалось проморгаться… В общем, девушка редко испытывала столь сильное умиление.

Кто бы мог подумать, что где-то живут такие красивые малыши?! Прелестнейшая девочка на свете выглядела от силы лет на шесть. Большие изумрудные глаза смотрели проницательно, с игривым любопытством, мягкие черты округлого личика так и просились на холст, а легкая россыпь веснушек на щеках и аккуратном носике просто чудесно сочеталась с густыми каштановыми волосами, заплетенными в две невероятно толстые, тяжелые косы, спадавшие до пят.

— Не молчи, яхонтовая моя. Это, по меньшей мере, невежливо.

— А-альвильде? — тихо пискнула Белла, поглядев, почему-то, на маленькие босые ножки и ничуть не примятую траву под ними.

— И что ты косишься на меня, как эльф на мясо?

— Т-ты… ребенок? Подожди… ты действительно ребенок?!

— Милая, допускаешь фактическую ошибку. Не ребенок, а дриада. Дерево, с которым я связана, совсем молодое. Вывод соответствующий.

Изабелла с сомнением посмотрела на зеленого исполина.

— Оно же огромное!

— Ох, уж эта акселерация! — Девочка всплеснула руками. — Вообще, тут Ка отдельное спасибо.

— А он знает?

— Про то, как я выгляжу? Конечно, знает, гад ползучий. Знает и все равно оставляет тебя под моим присмотром, змеюка подколодная.

— Но он же… Почему он так… на равных с тобой общается?

— Дорогая, во-первых, мне пошел уже пятьсот третий год. А в-нулевых, плевал Ка на внешность с высокой колокольни! Да он пол-то со второй попытки замечает, о лице уж и говорить нечего!

Изабелла поперхнулась.

— И… — сформулировать нужный вопрос удалось не сразу, — куда он, прости, смотрит?

На губах Виль заиграла многозначительная улыбка.

— Сюда, — тоненький пальчик ткнул Беллу в грудь. — Внутрь… — Пауза. — Слушай, я тут фруктов принесла. Придется тебе дня два посидеть на растительной пище. Охотящаяся дриада — это как-то… слишком.

— Спасибо, — приуныла Изабелла: все же Кан чудесно жарил мясо. Пусть и без соли... Пусть сначала поиздевался над ней, дав в руки палочки и заставив разводить костер.

Жжение прогнало все безрадостные мысли. Разом. Девушка ойкнула.

— Болит? — встревожено откликнулась дриада. — Ну-ка, покажи.

Она вдруг чуть-чуть, совсем легко, оттолкнулась от земли и взлетела, словно бабочка, хрупкая и воздушная. “Если ты считаешь, что все в жизни видел и что тебя уже ничем не удивить, можешь спокойно рыть себе могилу и ставить на нее погребальный камень с надписью “Дурак””, — говаривал один художник. “Папуля! Ты был прав!” — воскликнула Изабелла в собственных мыслях.

— А-а, здесь ничего страшного. Скоро пройдет, — удовлетворенно цокнула языком Альвильде, коснувшись нарывающего места ладошкой. — У волшебной печати не ахти характер.

— У чего? — переспросила Белла. Согласитесь: бывают моменты, когда очень хочется спихнуть все на проблему со слухом.

— Волшебной печати. Печати Духа. Эльфийской метки[1], как вы, смертные, ее называете. Хотя ваша “эльфийская метка” не имеет ничего общего с настоящей. Так, легенды, обросшие паутиной глупых предрассудков.

Плохие слова девушка, естественно, знала, но ни в жизнь ими не выражалась. Посему и на этот раз предпочла выразительно промолчать.

— Что за эмоции на лице, милая? Ты первый человек, с которым Ка так возится! Да ты вообще первая из смертных, кого он принял! Нет, тут, конечно, и Лива заслуга есть... Ага… Если б он пинка нашей змеюке не дал, тот бы никогда не решился. Абсолютно точно. У него, видите ли, принципы! Тьфу.

— Альвильде… принял?

Дриада, взволнованно ходившая взад-вперед, остановилась и посмотрела на собеседницу, словно именно Белла, а не она, мгновение назад разговаривала сама с собой.

— Яхонтовая моя, ты теперь законный житель волшебного мира. Неужели не ясно?

Изабелла яростно вгрызлась в яблоко. Ясно было одно: ее совершенно запутали.

— Почему только Ка мог меня принять? Почему его Духом назвали? И кто такой Лив? А Ка? А…

— Стой, драгоценная, не загружай разум тетушки Виль грудой вопросов. Она-таки не молоденькая уже. Вот что, ответь сначала на один: кто есть Кукулькан? Я обещала не рассказывать. Догадаешься — мои познания к твоим услугам.

“Не удается давить на совесть, дави на жалость”, — советовал папуля, подкидывая в руке мешочек с деньгами, добытыми от очередного капризного заказчика.

— Подскажи хотя бы чуточку! — взмолилась девушка.

Она поняла: если не раскроет эту тайну, умрет окончательно и бесповоротно. От любопытства.

— Тебе рассказывали сказки?

— Ну, да. Про драконов, похищающих принцесс, про рыцарей… А еще про хитрых фей и эльфов. Они крадут младенцев у смертных и подбрасывают своих.

— Это все бредни, — помрачнела дриада. — Ни феи, ни эльфы не променяют родных детей на чужих. Глупость и наглая ложь.

Изабелла почувствовала себя ужасно виноватой. Перед всем волшебным народцем за всех людей, выдумавших подобные истории.

— Так, хорошо. А кто-нибудь рассказывал тебе что-то более похожее на правду? Про лес, например, — снова расцвела Виль.

Тут в голове словно молния вспыхнула. Лес! Конечно! Вот оно!

— Прабабушка! — радостно воскликнула девушка.

— Прабабушка — это великолепно. Удачи, милая.

* * *

11 лет назад. Белле — 6.

За окном было страшно. За окном наступила ночь и разыгралась буря. За окном гудел и стонал лес. За окном, где-то там, далеко, папуля ехал в город, чтобы продать картины и купить Беллочке вкусностей. А Беллочка лежала в своей комнате, где по стенам от зажженной свечи плясали черными монстрами тени. Без света становилось еще страшнее, поэтому девочка только сильней куталась в одеяло и зажмуривала глаза, когда очередной порыв ветра заставлял ставни яростно грохотать.

— Бабуля, — жалобно произнесла Изабелла: ей очень хотелось расплакаться, но папуля всегда говорил, что она сильная, а сильные не плачут.

— Что случилось, милая?

В дверях появилась любимая бабушка в теплой вязаной шали, и Беллочка улыбнулась — комната уже не казалась такой ужасной.

— Ба, посиди со мной. Мне страшно.

— Это почему же?

Девочка, насупившись, посмотрела на окно. Бабуля рассмеялась, придвинула кресло-качалку поближе к кровати — уютно заскрипели половицы: вперед — назад, вперед — назад.

— Никто тебя не тронет, милая.

— А если придут злые фейри или вампиры… или какие-нибудь другие страшилища? — Беллочке обидно было разъяснять настолько простые вещи: а еще взрослыми себя называют!

— Ты заметила, что наша деревня окружена лесом? — загадочным тоном спросила бабушка.

Изабелла тут же поняла: ее ждет новая история, — поудобнее устроилась в кровати и сказала:

— Конечно, заметила. Лучше бы он исчез! От него сегодня шум. Страшно!

— Это, видно, Хозяин разгневался…

— Какой хозяин?

— Хозяин Леса, великий Хранитель. Он оберегает всех волшебных существ и людей, живущих на его земле.

— И нас тоже?

— Конечно, милая. Он мудрый и справедливый Дух, который станет для слабого защитником, а для сильного — союзником.

— Союзником?

— Да, верным другом. Но лишь тому, кто этого достоин.

Перед глазами Беллочки возникли очертания темной высокой фигуры, безликой и расплывчатой. Ужас! По коже мгновенно побежали мурашки.

— Ба, а откуда он здесь взялся вообще?

Бабуля хитро прищурилась.

— Давным-давно, когда я была совсем маленькой девочкой, появился в лесу юноша. В тот день опустился настолько густой туман, что всем показалось, будто путник возник на тропинке прямо из воздуха: раз — и тут уже. Откуда он пришел, где раньше жил — никто не и догадывался…

— Он был принцем! — восторженно воскликнула Беллочка. — И жил в большущем-пребольшущем замке!

— Хорошо-хорошо. Возможно, даже так. — Изабелла уж точно знала, что именно так и никак иначе. — Говорят, обладал он совершенно чудесной внешностью, и все, кто видел его, не могли отвести от него глаз.

Девочка с трудом представляла себе кого-то красивее папули, но бабушке она безоговорочно верила, посему решила, что юноша ни больше ни меньше необычайнейший человек на свете.

— Незнакомец поселился около небольшого озера глубоко-глубоко в лесу.

— Волшебного?

— Ну, конечно, волшебного. Говорят, путник влюбился в него с первого взгляда и не нашел в себе силы покинуть это место.

— Маленький будто, — хихикнула Белла.

— У каждого есть свои слабости, милая. Он рос медленно, не так, как растем мы, но однажды лесные жители обнаружили, что худощавый юноша превратился в зрелого мужчину, в котором слились красота тела и души, сила, ум и мудрость. И увидели все спокойную, торжественную мощь, словно сам Великий Лес предстал перед ними в человеческом облике и глядел на них из бесконечной глубины янтарных глаз. И поняли: вот он, Хранитель, — и преклонили перед ним колени…

* * *

— Юноша с совершенно чудесной внешностью! — дерево в приступе гомерического хохота трясло ветвями и едва с корнями из земли не выпрыгивало. — Держите меня четверо, щас умру со смеху! С совершенно чудесной внешностью! — Снова надрывное “аха-ха-ха”. — В точку, ну, прям в самую точку! У твоей прабабушки неподражаемое чувство юмора! Совершенно чудесная внешность! Нет, ну, надо же так в яблочко попасть! Теперь всегда буду называть Ка юношей с совершенно чудесной внешностью!

Изабелла терпеливо пережидала приступ неконтролируемого хохота и даже сама пару раз хихикнула. Кто бы мог подумать, что бабуля окажется настолько права: змей действительно мог назваться обладателем совершенно чудесной внешности. На полном основании. Согласитесь: длиннющий хвост, вертикальные зрачки и острые клыки… определенно ядовитые.

Дриада рассказ слушала внимательно. Во всяком случае, дерево ни разу не шелохнулось. Потому, когда повествование дошло до момента появления Хранителя в лесу, Белла не обратила внимания на странный хрюкающий звук. Зря. Оказывается, Альвильде терпела до последнего…

— О-о-ох, — простонала крона, прекратив содрогаться, — тяжко мне. Чуть кора от смеха не лопнула. Милая, ты таки счастливица. Я уж считала, что смертных, знакомых с событиями нашего мира, не осталось. Ка действительно появился неожиданно. Тогда стоял сильный туман. Из-за пришедших Защитников, конечно.

— Виль… Защитники? Лив один из них?

Изабелла, по примеру Ка, лежала на солнышке, обсыхая после купания в озере, и пыталась распутать безнадежно спутанные водными феями волосы.

— Еще бы, — хмыкнуло дерево. — Он таки этим балаганом заправляет. Змеюке-то нашему всю кровь, поди, попил. Кукулькан, как о нем слышит, аж бледнеет, бедненький. Знает: тот если в лес явится, так точно его стороной не обойдет. Лив же… кгхм… та еще… кгхмтварь, — слово прозвучало подозрительно скомкано. — Ему с отрочества никто не указ… Кроме дядюшки, может. Но тот ушел от них потом. Да и вообще был… Как бы помягче выразиться… своеобразным, да.

Белла зашипела: в руках остался внушительный клок.

— Дорогая, ты с себя скальп снимешь. Дай помогу — смотреть тошно, — хмыкнула дриада и вдруг отделилась от дерева, снова превратившись в прелестную девочку. — Кан единственный, кого Защитник слушается.

— Что-то я не особо заметила, — процедила Изабелла сквозь зубы: она старалась не ойкать, когда маленькие пальчики дергали за волосы.

— Ты просто Лива не знаешь. А умничке Ка удалось заткнуть его за пояс в первую же встречу. С тех пор змейчик у него вроде как… в почете и уважении.

— Вообще не заметно, — с кислым видом откликнулась Белла: либо Альвильде что-то не там и не так показалось, либо сама девушка разучилась разбираться в людях. Напрочь.

— Лив не человек, драгоценная моя, — Виль словно прочитала ее мысли. — Он дини ши.

— Надо же, какая неожиданность, — без особого энтузиазма произнесла Изабелла. С момента пребывания у оборотней она гадала: какой же еще факт потерпит оглушительный крах — и успела морально подготовиться.

“Не в силах изменить обстоятельства — меняй свое отношение к ним, — говорил папуля. — Если и этого сделать не способен, мне тебя искренне жаль”.

— Разве они не под водой живут? — Вопрос был из разряда “для порядка”.

Ответом послужил звук “тцс”, но смысл его остался загадкой, вильнул перед носом знаком вопроса и исчез. Изабелла недоуменно приподняла бровь.

— Не совсем, — отозвалась, наконец, Альвильде. — Они вообще не из нашего и не из вашего мира. Их земли далеко, за плотной завесой, вне досягаемости. Дини ши посчитали этот мир слишком... грязным для себя. В любом случае, им было очень сложно сосуществовать с представителями других рас, вот и ушли. А вода… Думаю, здесь дело в тумане. Эти существа всегда пользуются его покровом.

— Зачем тогда они приходят, а? Погулять просто?

— Сплюнь, милая. У вас есть монарх, у которого есть войска. А у нас есть Хранитель, у которого есть Защитники. Власть и сила. Кто оберегает границы страны от вторжений? Воины. Кто появляется, когда в Лес наведываются чужие? Чужие, представляющие угрозу для всех жителей?

— Но…

— Кан обладает великими способностями, да. Но великие способности влекут за собой великую ответственность. Он не должен убивать. Не для того его силы. К тому же в тяжелые времена ему одному не справиться.

— Но…

— Да, да, жители тоже должны уметь за себя постоять. Однако обязанность змея — сохранить подопечных. Всех, кто обитает на его земле. Потому приходят они: Защитники, дини ши, Чистильщики, как их еще называют. Элитное войско, проще говоря. Лив их предводитель. В свое время он доказал, что является сильнейшим и что достоин быть Духу советником и личным Защитником. Ливу не нравится, когда Ка выказывает слабость. А ты, по его мнению, мешаешь.

— Почему? — с детской обидой спросила Изабелла. На глазах выступили слезы — конечно, от процедуры распутывания узелков, ничего больше.

— Милая, не расстраивайся. Лив желал, желает и, видимо, будет желать состряпать из Кукулькана идеального Духа. Понимаешь ли, Хозяин Леса не имеет права отдавать кому-то предпочтение и кого-то выделять. Во всяком случае, в открытую. Для него все должны быть равны. Он — для всех. Ну, а теперь подумай: появилась ты, Кан разрешил тебе, смертной, остаться, более того, оберегал тебя, охотился для тебя и — таки настоящий апогей! — принял, сделал одной из нас. Я удивляюсь, как Лив с него шкуру не спустил. Они ж после твоего обморока целую вечность друг друга взглядами прожигали. Битва титанов: не влезай — убьет…— Альвильде доплела Белле вторую косу. — Ну-ка, теперь посмотри на меня. — Рассеянный взгляд изумрудных глаз. — Яхонтовая моя, кого-то ты мне напоминаешь…

* * *

Ночью, закрыв глаза, девушка вновь вспомнила детство. Выстроились картинки, пронеслись цветными кадрами, закружили в сумасшедшем хороводе. Рассказы бабули, кресло-качалка, пляшущее пламя свечи… Изабелла прерывисто вздохнула: как же она раньше не догадалась насчет “чудовища”?! Ведь ответ лежал на поверхности! Валялся около озера, не подавая признаков жизни, и вяло махал кончиком хвоста. Просто до невозможности и слишком сложно, чтобы поверить. Ка… Кукулькан… змей… такой безразличный, такой ленивый и сонный, такой обычный… Хранитель, Великий Дух, источник невероятной силы. Вот откуда взялись эти волны на траве, стоны земли, вот почему все испытывали благоговейный трепет перед ним. Он же и есть Лес! Лес в физическом обличии!

Белла посмотрела на небо, глубокое, в темных узорах ветвей и драгоценной россыпи звезд. Сколько еще миров помещается под ним? Какое оно в мире дини ши? “Земля, которой нет” — так папуля назвал одну из своих картин. Девушка влюбилась в нее с первого взгляда, едва отец скинул ткань с холста. Изысканный, сказочный замок, огромный, тонущий то ли в тумане, то ли в облаках, и вода, вода, вода. Повсюду. Льется со стен, из причудливых фонтанов, отражает, рассыпается бликами по камню… Папуля рисовал долго, днями и ночами просиживая в мастерской, забывая об окружающем и погружаясь в собственные фантазии. Изабелла буквально пинками гнала его за обеденный стол, в кровать и злилась: “Когда же он закончит?!” “Почему ее нет?” — спросила она, услышав название. “Есть лишь то, что мы видим, о чем слышим, о чем имеем понятие, о чем думаем и мечтаем. Вне нашей мысли ничего не существует. Для нас”, — улыбнулся тогда папуля и взъерошил ей волосы. Его руки безнадежно пропахли краской.

Беллу как громом поразило. Она в лесу больше недели! Больше недели! А папули и его еще нет! Неужели, правда?! Боги! Неужели она действительно никому не нужна?! Девушку охватил озноб. Она съежилась, задрожала и тихо, прикусив нижнюю губу, заплакала. Главное — не разбудить Виль, главное — самой успокоиться, ведь сильные не плачут. Уже между сном и явью Изабелле показалось, что вокруг нее сомкнулось огромное, невозможно теплое кольцо. “Будто колыбель”, — с этой мыслью Изабелла уснула.

* * *

Кан восстановился раньше, чем ожидал, и по такому случаю ни разу не назвал Лива эгоистичной тварью. Даже в мыслях. Еще одной ложкой меда в бочке с дегтем оказалось то, что путники наконец соизволили найти верную дорогу. Признаться, змей уже поставил им диагноз: топографический кретинизм. От кретинизма не-только-топографического их спасла то ли удача, то ли внезапное просветление. Ка, зная Ольвида[2], заранее готовился к чему-нибудь эдакому, за гранью добра, зла и здравого смысла, но в который раз убедился, что душа и логика этого мужчины так и остались для него загадкой: на кой путники завернули к светлым эльфам, прошлись по болотам троллей и как они довели несчастного данни[3] до порога отчаяния?! Наслать на оборотня спокойствие и вдохнуть в него немного жизненных сил труда не составило. В смысле, физического. А морально Кукулькан был как никогда близок к раздражению. Непоколебимые столпы его сдержанности и истинно змеиной хладнокровности дрогнули — Кан понял: довели. Непритязательное счастье из тихо-спокойно-размеренно получило грандиозную пробоину, булькнуло и мирно отправилось ко дну Леты. Ка помахал ему воображаемым платочком, пустил слезу, а в довершение зарекся связываться со смертными. До тех пор, пока не дополз до озера…

На слух змей не жаловался, на зрение тоже, ибо и то, и другое у него было отменным. Потому ему не составило труда почувствовать: девчонка не спит. Мало того: рыдает. Тихо так, судорожно, сопит и трясется вся. “Ольви-и-ид, — мысленно прошипел Кан, — придешшшь — убью, папашшша недоделанный”.

Он снова посмотрел на Изабеллу, устало вздохнул — вместе с ним вздохнула трава.

— Спи, — прошептал Кукулькан и свернулся кольцом вокруг продрогшей девочки: достаточно, чтобы ее согреть.

* * *

Беллу разбудил запах — божественный, дивный аромат жареного мяса. Потом возникло оно — чудесное видение. Костер, а на нем, на самодельном вертеле…

— Мясо! — в умилении воскликнула девушка, кинувшись к еде, и тут же замерла.

Оказалось, рядом с огнем стоял Ка… Ка, который посмотрел на нее чуть ли не с суеверным ужасом. Оказалось, что руки она будто бы простерла к нему и якобы его удостоила алчущим взглядом.

“Раз тебе сказали *пип*, значит, ты немного влип”, — любил намурлыкивать папуля себе под нос.

“Папа, хватит рифмовать! Надоело…” — не выдержала Изабелла в один прекрасный день, едва успев замять конец фразы. Родитель дураком не был, сам догадался и прочитал ей часовую нотацию о том, как подобает себя вести приличной девушке. Нравоучения Белла запомнила и, что немаловажно, вовремя вспомнила — залилась румянцем, опустила взгляд и застенчиво произнесла:

— Простите… Хранитель.

— Ой, ну разве не лапочка?! — воскликнуло дерево.

— В каком месте? — Ка прямо-таки пригвоздил девушку взглядом. — Узнала, значит, ми-ла-я, — смакуя каждый слог, добавил он.

Белле резко поплохело, колени непроизвольно подогнулись, и, вообще, душа в пятки ушла.

— Почему…

— Потому, дорогая и неоценимая, что Виль разболтать тебе ничего не могла. Я попросил ее не делать этого. А мои просьбы, как правило, выполняют.

Змей улыбнулся. Нехорошо так, обнажив клыки. Изабелла чуть не поседела и почти произнесла ту фразу, которой удалось избежать в разговоре с папулей.

— И… и что вы со мной теперь сделаете?

— Дай-ка подумать… Съем?

— Серьезно? — хором воскликнули девушка и дриада, правда, вторая с большим воодушевлением.

— Шутка, — сообщил Ка таким тоном, каким шутки обычно не сообщают. — Ты кушай, девочка, кушай. И не беспокойся. Если бы я хотел тебе навредить, то просто отдал бы Ливу. Я так понимаю, ты уже знаешь, кто он. И, как предполагаю, догадываешься: характер у него далеко не сахар. Да и дядя его… Но с ним хотя бы можно было по-человечески общаться…

Белла облегченно выдохнула, ойкая, сняла с вертела кусочек мяса, торопливо подула на него и с воодушевлением принялась за еду. Она быстро восстанавливала душевное равновесие: в сожительстве с папулей по-другому нельзя.

— И тот бы меня убил?

— С чего ты взяла, что он тебя убить хотел?

— Но…

— Неужели ты думаешь, что Лив растратился бы на приглашение и, тем более, уговоры, если бы желал твоей смерти? Дура.

— Хам! — на автомате рявкнула Изабелла, однако, вспомнив, с кем она разговаривает, быстро прикусила язык. — Но дини ши приходят, чтобы убивать! Они…

— Безжалостные твари? Бесчеловечны? Ты это сказать хотела, девочка? Так почему ваши правители собирают армии и идут войной друг против друга? Почему из-за их решений проливается кровь невинных? Почему ради денег брат выступает против брата, а сын — против отца? Почему ваши женщины избавляются от плода? Почему уничтожают тех, кто родился не таким, как все? Почему продают детей, почему спины слабого касается кнут? Мне еще перечислить? Где здесь милосердие, где ваша хваленая человечность?

Ка говорил страшно. Ка не кричал, нет. Он вообще голоса не повысил. Но его тон, спокойный, вкрадчивый, с шипящими нотками, окутал Беллу ледяными нитями, скрутился холодным клубком где-то в животе.

— Милый мой, я, конечно, понимаю: гуманизм правит миром, альтруизм — наш ответ эгоистам, — но зачем же девочку пугать? — фыркнуло дерево, очень вовремя, стоит заметить.

Кукулькан усмехнулся, и все напряжение разом схлынуло.

— Ты кушай, дорогая, не зевай.

— Что-то не хочется… — Изабелла с немым укором посмотрела на мясо. — Так чего Ливу тогда нужно было?

— А разве он не ясно выразился? Забрать тебя в свой мир, естественно.

— З-зачем?

— Ольвид разве не…

— Вы знаете моего отца? — Белла резко подскочила.

— Значит, он ничего тебе не рассказывал, — констатировал Ка. — Великий Лес, ну что еще можно было ожидать от этого... этого! Чокнутый выходец из чокнутого народа, — едва слышно пробормотал он.

— Папуля? Что он мне не рассказывал?! И он не чокнутый! — спохватившись, возмутилась Изабелла. — Ну, может, совсем чуть-чуть… Эксцентричный.

— Это его личное дело и его решение, я не собираюсь вмешиваться, — отрезал змей. — А с Ливом… Он просто хотел, чтобы ты жила в другом, более совершенном, мире. По его мнению, конечно. Вот и все.

Девушка с досадой закусила губу. Если Ка ответил, что не расскажет, — значит, не расскажет. Оставалось только гадать, каким боком папуля связан с волшебным миром? И почему он знаком с Каном? И, вообще, откуда, все-таки, этот Кан явился? Не из воздуха же, в самом деле? И вот тут Изабелла решилась. Сейчас или никогда.

“Уверенность — блюдо сложное. Одна его часть готовится из наглости, другая — из осознания своих прав. И то, и другое брать по вкусу, но выдержанное вино все же приятней дешевого пойла вроде рома, не так ли?” — улыбнулся как-то папуля одному нахалу, который его оскорбил, да, ко всему прочему, заявил, что уверен в своих словах. Белла едва ли не впервые в жизни испытала к родителю благодарность за словоохотливость и, глубоко вздохнув, спросила:

— А кто, вообще, ваши мать и отец?

Ка изогнул губы прямо-таки в змеиной усмешке, неторопливо лег на траву, вперил взгляд в небо и сказал:

— Она была змеей…

* * *

Больше 120 лет назад. Ка нет даже в планах.

Она была змеей. В самом прямом смысле этого слова. И по характеру немножко. Совсем чуть-чуть. В общем-то, ее все в собственной жизни устраивало. Ах, да. Звалась она Эдди и обитала в лесу. В небольшом — ладно: огромном — дворце. Просто божеством была почитаемым, одним из священных животных, как-никак. Почему Эдди? Полным именем Эделейд[4] — данью благородному происхождению — ее называл каждый подданный и всякий смертный. Собственно, именно по этой причине стали возникать сокращения. Многочисленные любовники — человеческий облик змеи вполне соответствовал ее божественному статусу — полный вариант произносили с… заминкой. Мягко говоря. В действительности они просто тушевались, словно девицы на выданье. Потому наиболее широкое распространение получил вариант Лейд, который вскоре отшлифовался настолько, что сначала потерял первую, а после и среднюю букву, ненавязчиво перекочевав в уменьшительно-ласкательное от Эд. Так свету была явлена Эдди, мудрая и беспрекословно авторитетная. К ней взывали все. Даже другие священные животные — ужасно самодостаточные — навещали ее с усердной регулярностью, дабы поговорить о делах насущных и просто расслабиться после напряженного трудодня и не менее загруженного трудовечера.

Итак, Лейд в собственной жизни все устраивало. Точнее, почти все. Например, в списке радостей бытия имелись откровенно выдающиеся плюсы: бессмертие, красота, сила, власть. Вот на почве последней-то и возникали проблемы. Имя им было — мужчины. Те то ли Эдди откровенно боялись, то ли странным образом стеснялись. В общем, их молодецкая удаль отправлялась в затяжное плаванье по Лете и возвращаться оттуда явно не спешила. А Эделейд просто хотела почувствовать себя слабым, хрупким созданием, которое нуждается в крепком плече, широкой спине и прочих маленьких женских радостях. Но судьба в этом плане оказалась скрягой и раскошеливаться на отважных защитников не спешила…

Собственно, все так бы и продолжалось, если б в один прекрасный день, во время прогулки по лесу в человеческом облике, не увидела змея самого восхитительного, самого решительного и мужественного смертного за всю свою насыщенную жизнь и не поклялась себе: “Этот мужчина будет моим”.

* * *

Он ни разу не позволял чувствам взять верх над рассудком. Во-первых, он слыл флегматиком до мозга костей и окончаний нервных волокон, на эмоции особо не растрачивался. Стабильность у Георга ценилась как редкое явление в безобразно изменчивом мире и находила с его стороны всяческую поддержку. Во-вторых, он обладал умеренной любознательностью и предпочитал умеренно не лезть в чужие дела. Наконец, мужчина никогда не гнался за острыми ощущениями, проще говоря, не искал приключений на филейное место. И еще: он не считал зазорным плыть по безмятежной реке жизни, главное, чтобы это была не Лета. В общем, он умел ценить собственный покой и, главное, успешно этот покой поддерживал. Ну, до нынешнего дня. Нынешний день не задался с утра, споткнулся и пошел откровенно криво. Точнее, под эгидой фатума. Фатум попался, мягко говоря, странный. Мало того, что его, человека ничего не смыслящего в грибочках, цветочках и прочих творениях госпожи флоры, отправили собирать лечебные травы. И кто?! Главный лекарь! Да еще и лес проявил чудеса гостеприимства: к первому часу пути Георгу удалось заблудиться. Второй час мужчина определил по солнцу. По нему же попытался найти обратную дорогу. Не вышло. Георг вздохнул и присел на землю. Потом лег. Потом перевернулся на живот. Буквально носом уткнулся в искомое растение. В сердцах выразил свое мнение о лекаре и лечебных травках. А потом…

Он увидел ее. Самую красивую незнакомку в мире. Зеленые волосы, конечно, смущали, но мало ли чудес на свете? Главное, она — именно она! — приходила к нему во снах целую неделю, она стала его наваждением, его мечтой! Чувства взяли над разумом верх, одержали самую сокрушительную победу из когда-либо одерживаемых, и Георг решил: “Эта женщина будет моей”.

* * *

120 лет назад. Ка — 5 дней.

Она подошла к кроватке и с замиранием сердца отодвинула полог — еще слабо верила в произошедшее чудо. Эдди была мамой. Не божеством, не священной змеей, а просто мамой. Любящей и любимой женой, супругой самого замечательного смертного. Она… они жили во дворце — с трудом, но мужа удалось уговорить покинуть деревню. Узнав, что в ней затеплилась искорка новой, еще маленькой жизни, Эделейд впервые за прожитые годы заплакала. От счастья. У божеств, подобных ей, редко появлялись кровные дети, у нее — появился. Мальчика назвали Кукулькан. Мальчик родился получеловеком-полузмеей. Мальчик унаследовал от матери великую силу. Мальчик… Сын стал бесценным сокровищем. Сокровищем, ради которого она была готова пойти на любую жертву.

Эдди умилялась всему: крохотному носику, цепким пальчикам, неуклюже хватавшим ее за волосы, прелестным бровкам и…

Малыш забавно поморщился, медленно открыл глазки — не такие, как у самой Лейд, не пугающе-желтые, а янтарные, теплые, ласковые, как у папы. Ка недоуменно моргнул, засопел и, кажется, приготовился расплакаться…

Лейд улыбнулась: у нее был самый чудесный, самый удивительный ребенок во вселенной.

* * *

Изабелла едва не запищала от умиления. Кто бы мог подумать, что ее ждет настолько фантастическая и романтичная история! Любовь божества и смертного, преодолевающая все преграды и рушащая предрассудки. Захватывающе, волнительно и…

— Как ми-и-ило! — тонким голоском воскликнуло дерево. — Ты таки не перестаешь удивлять тетушку Виль, хвостатый негодник!

— Эта встреча была предрешена! — поддакнула Белла. — Столько нужных случайностей, что начинаешь верить в судьбу!

Ка скептически изогнул бровь, поморщился и произнес:

— В каком месте там судьба, стесняюсь спросить?

— В смысле? — растерялась девушка. — Она снится ему целую неделю, после лекарь посылает именно его за травами, он теряется в лесу и тут видит ее…

— Во-первых, она увидела его неделей раньше, когда он ехал в город. Во-вторых, после ей не составило труда наслать на смертного различные видения и сделать так, чтобы лекарь отправил его за травами в нужное время, а лес привел в нужное место. Эделейд из тех, кто предпочитает держать в своих руках все, даже судьбу. Страшная женщина, — снисходительно пожал плечами змей, однако в голосе его слышалась нежность. — Отец единственный, кому удалось заткнуть ее за пояс.

— Но почему вы ушли из дворца и, вообще, покинули родину?

— Девочка, тебе знакомо понятие “гиперопека”?

Белла обреченно вздохнула: перед глазами возник вдохновенный лик папули.

— Откровенность за откровенность, неоценимая ты наша. — Кан нехорошо усмехнулся. — Почему ты пошла в лес?

Кровь прилила к щекам и, казалось, заставила гореть даже кончики ушей.

— Из-за… моего… возлюбленного… Он мне… он…

* * *

Больше 7 дней назад.

Утро как-то сразу не заладилось. Папуля начал говорить стихами, и уже это можно было смело причислять к дурным предзнаменованиям.

— Что случилось? — не выдержав, спросила Белла.

Папуля промолчал, ограничившись хмурым взглядом.

— Хорошо, — сдалась девушка, подумала немного и сказала:

— Папа, Ольвид, что не так?

Что тебя печалит?

Был тебе какой-то знак?

Радость жизнь не дарит?

К причудам своего родителя она привыкла и даже иногда считала их забавными. Иногда, но не сегодня.

— Доча, Белла, милый твой, тонок, как тростинка,

Да и, думаю, с умом у него не шибко.

Мужчина победно улыбнулся. “Ах, вот в чем дело! Айл ему, значит, не по нраву!” — вспыхнула Белла.

— Я выросла, пап. Хватит меня опекать. Тебе ни один из моих поклонников не нравился! Тот не так разговаривает, этот не так дышит…

— Да потому что они смер… — Ольвид запнулся. — Да потому что они не относились к тебе серьезно! Ты еще слишком молода, чтобы понять. Я не собираюсь ждать, пока кто-нибудь из них сделает тебе больно, ясно?!

— Айл любит меня. И я его. Вчера он предложил мне руку и сердце, — глухо произнесла Изабелла.

Тонкие ноздри папули гневно раздулись, обычно ясно-серые, глаза потемнели, как небо перед грозой:

— Я тебе скажу вот что,

Слушай ты внимательно.

Твой отец я или кто?

Мое слово основательно.

Ты подумай, дочь, сама:

Он тебе не пара.

Ты красива и умна,

Он же, как отрава.

Хилый мальчик, а не муж,

Так еще рассеян.

Да и верткий, словно уж,

Я ему не верю.

— Почему ты вечно превращаешь все в балаган?! Зачем эти стихи?! — рявкнула Белла.

Лицо папули застыло, превратившись в ледяную маску. Такой, холодный, бесстрастный, как статуя, он всегда вызывал у Изабеллы страх — словно исчезал Ольвид, и появлялся кто-то другой, незнакомый… чужой.

— На тон пониже, дорогая: с отцом разговариваешь — не со своим “милым”. А стихи… Потому, что ты, кажется, по-человечески не понимаешь.

— Надоело! — Девушка выскочила из-за стола и выбежала на улицу, оглушительно хлопнув дверью.

Быстро и зло шагая по дороге, Изабелла решала практически нерешаемую задачу: как доказать отцу, что Айл серьезен в своих намерениях?! Ее размышления прервали самым наглым образом: неподалеку раздался чей-то отвратительно радостный смех. Ему вторил другой, пониже, но, главное, до ужаса знакомый! Девушка решительно завернула за угол и застыла на месте. Айл — Беллин Айл! — обнимал какую-то девицу, да еще и кружил ту в воздухе. Девица радостно хохотала и обнимала Айла в ответ.

“Вот, значит, как, — мысленно прорычала Изабелла. — Значит, говоришь, любишь меня?! Отлично!” План возник сразу, будто давно придумался и все ждал подходящего момента. Нужно было только зайти домой, чтобы взять еды, не попасться папуле на глаза, а дальше… “Если любит — придет”, — решила Белла.

* * *

— Дура, — вынес вердикт Ка. — Ну, настоящая дура. Скажи спасибо, что ты вышла к моему озеру до наступления ночи. Иначе твоему Айлу искать вообще было бы нечего.

— Он и не ищет… — сдавленно произнесла Изабелла: в горле стоял горький ком. — Даже папуля не ищет…

— С чего ты взяла? — фыркнул Ка. — Уже как неделю.

— Что?! Но… почему… почему так долго?!

— Ты хотела за день? Радуйся хотя бы этому. Волшебный лес далеко не маленький, а твой возлюбленный вовсе не следопыт. Про Ольвида я вообще молчу.

Дыхание перехватило. Белла почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, и поняла: не сможет удержаться. Сильные не плачут, но сейчас сильной быть не хотелось. Хотелось обнять Ка и поблагодарить его за все-все, за само его существование. Потому что он принял ее, заботился о ней. Потому что он такой флегматик до мозга костей и даже иногда хам. Потому что это Ка, Кан, Кукулькан, Хранитель, змей и самый замечательный человек на свете. Потому что он — это он.

Изабелла кинулась Духу на шею и зарыдала. Мужчина осторожно провел теплой ладонью по ее голове.

— Ну и что ты слезы льешь? Ведь все хорошо.

— Именно поэтому… — снова всхлипнула девушка. — Спасибо вам! Спасибо! Вы такой… такой… — И тут ее как громом поразило. — Кстати, а раз ваша мама может превращаться в человека, значит, и вы тоже?

Ответить Ка не успел.

— Отпусти мою невесту, чудовище! — раздалось откуда-то сбоку.

— Она тебе не невеста! Я еще не давал согласия на ваш брак, наглец! — рявкнули с той же стороны. — Сколько лет, сколько зим, Хранитель!

— Приползли, — вздохнул змей.

— Наконец-то, — прошептала Изабелла, улыбнувшись.

Эпилог

Говорят, что некогда одна храбрая девушка отправилась в лес, про который ходили весьма не безобидные слухи. И произошло все это по чистой случайности: двоюродную сестру своего возлюбленного она приняла за разлучницу. В глуши, среди бурелома, по воле случая ли, или по воле судьбы, нашла девушка вход в волшебную страну. Чему она там стала свидетелем, никто не знает. С десяток догадок и слухов ходит среди людей, но они так и остаются догадками и слухами. Только невероятные картины самой счастливицы, возможно, могут подарить желающему небольшой намек: “Водные феи”, “Великое дерево”, “Девочка из сказки”, “Белый демон”, “На берегу озера”…

На поиски пропавшей отправились двое: ее отец и жених. О их приключениях тоже мало что знают, но доподлинно известно: вернулись они все через две недели. Вскоре молодые сыграли свадьбу. Торжество было скромное, но всем запомнилось. Может быть, потому, что ближе к полудню на землю опустился неожиданно густой туман и в нем, за плотной пеленой, некоторые видели странные тени. Может быть, потому, что туман удивительно быстро рассеялся: в одно мгновение от молочной дымки не осталось ни следа. Еще говорят: в тот день лес вообще не шелохнулся, ни один листочек, ни одна веточка не пошевелилась на деревьях и кустах. И уж самые отчаянные фантазеры да старушки, верящие в каждую легенду, заявляют: на празднование приходил сам Великий Дух. Их слушают и снисходительно улыбаются: что с таких взять? Однако все знают: был на свадьбе один чужак — высокий мужчина в темном дорожном плаще. Увидев этого человека, молодожены прямо-таки просияли, а невеста, поговаривают, даже расплакалась. Жаль, глубокий капюшон надежно скрывал лицо странника. Только больно прозорливые девицы сказали, что он, должно быть, очень красив: у него чудесный, мужественный подбородок, к тому же какая-то поразительно легкая, по-змеиному плавная поступь. И далеко не все заметили, что у загадочного гостя выбивалась из-под того самого капюшона зеленая прядь…

[1] Эльфийская метка — метка, которой некоторые фейри \"награждали\" смертных, насылая на них или смерть, или паралич.

[2] Ольвид — от протосканд. alu (счастливый, удачливый) или от прагерм. ala (весь, все) + viðr (лес, дерево).

[3] Данни — озорной оборотень, обитающий на болотах и в затопленных участках равнин и появляющийся в облике лошади, осла или человека. Любит разыгрывать путников.

[4] Эделейд — от древнегерм. имени Adalheidis: adal (благородный) + heid (род)