Invictus (гет)

Меня буквально подбрасывает, выдергивая из тревожного сновидения, когда над самым ухом раздается душераздирающий вопль баньши, и пару секунд я не могу сообразить, где я и что происходит.

Сработали сигнальные чары!

Выхватив из-под подушки палочку, я рывком сажусь на кровати и обвожу взглядом комнату.

Он здесь.

Стоит у дальней от меня стены, возле самого стола, — и с таким кислым лицом, словно у него вдруг разболелись зубы. Затем резко взмахивает палочкой и... наступает тишина.

Взмахивает палочкой.

Моей палочкой. Ублюдок использует мою палочку!

Очередной небрежный взмах проявляет паутину защитных чар, и он медленно кивает, впиваясь в меня пристальным взглядом и лишая тем самым остатков самообладания.

— Недурная попытка, маленькая грязнокровка, но что теперь? — вопрошает он с насмешкой. — Неужели мне придется вытаскивать тебя из этой уютной норки за шиворот? А может, ты сама выйдешь, чтобы мы могли поиграть?

Он делает шаг по направлению ко мне, потом еще один — и останавливается в нескольких дюймах от внешнего слоя мерцающей паутины, оплетающей пространство вокруг кровати подобно кокону. Повинуясь чуть слышному бормотанию, кончик его палочки — моей палочки — вспыхивает голубовато-зеленым огоньком. Тихонько хмыкнув, он стряхивает огонек на паутину, отчего миллионы крошечных искорок расцвечивают хитросплетение ее нитей причудливо прорисованными линиями...

В обращенном на меня взгляде мелькает плохо скрытое изумление.

Едва ли напыщенному чистокровному мерзавцу на каждом шагу встречаются шестнадцатилетние ведьмы — независимо от их происхождения, — способные выткать Миллефилум.

Надеюсь, после этого урод подавится своим высокомерием.

Он выразительно приподнимает брови.

— О, вы только посмотрите на это чудное заклинание! Мне прямо не терпится испытать его... Не возражаешь?

Не дожидаясь ответа, он отходит на середину комнаты, резко разворачивается и...

— КРУЦИО!

Я непроизвольно отшатываюсь, когда брошенное им проклятие разбивается о хлипкую на вид преграду и, растекшись по ее поверхности, впитывается в нее без остатка.

Мой щит выдержал. Парализовавший меня ужас понемногу отступает, и я до боли стискиваю палочку.

Рано радуешься. Дальше-то что будешь делать? Ты не сможешь прятаться за щитом вечно, а это значит, что...

Я должна придумать какую-нибудь хитрость, чтобы застать ублюдка врасплох.

— Судя по твоей реакции, ты не слишком доверяешь собственным чарам, — замечает он, возвращаясь на прежнее место. На этот раз он инспектирует переплетение нитей куда более внимательно. — Кто тебя этому научил?

— Никто. Сама научилась.

— То есть, ты хочешь сказать, что прочитала об этом заклинании в книге?

Я не отвечаю.

Не хочу с ним разговаривать. Я хочу обездвижить его и наконец-то убраться отсюда ко всем чертям... если смогу.

Никаких “если”. Сможешь.

— Едва ли в той твоей книге потрудились объяснить, что Миллефилум и подобные ему чары нуждаются в постоянной поддержке со стороны заклинателя.

О Господи.

— На первый взгляд Миллефилум кажется незыблемым как скала, — провозглашает он менторским тоном. — И таким же запутанным и непроходимым, как лабиринт Минотавра, но... — Легкая улыбка на его губах все больше напоминает звериный оскал. — Но только на первый взгляд. У Миллефилума есть небольшой — однако весьма существенный — недостаток... Знаешь, какой?

Ну разумеется, ты, заносчивый чистокровка!

Миллефилум неприступен лишь до тех пор, пока наколдовавший его волшебник сохраняет концентрацию. Как только я попытаюсь увернуться от его атак, мое заклинание начнет распадаться, будто карточный домик...

Однако для этого понадобится время, а я не ограничилась одним лишь внешним уровнем защиты.

— Полагаю, ты в курсе, — кивает мой мучитель и поднимает палочку, целясь в переплетение слабо поблескивающих паутинок. — Вот почему мне кажется, что основная нить проходит... здесь.

Коротким, резким движением он вспарывает рисунок заклятия, нарушая его целостность, и после болезненно-яркой вспышки света внешний щит исчезает без следа.

Как ему это удалось?! Чтобы сплести заклинание, мне понадобилась чертова уйма времени!

И... что же мне теперь делать?

Я всего-навсего магглорожденная ведьма-недоучка, а он... Что я могу противопоставить взрослому, опытному волшебнику, который способен разделаться с десятком таких, как я?!

Ни-че-го.

Он тоже так думает, а ты используй его презрение в качестве преимущества.

— Если я не ошибаюсь, следующий уровень твоей защиты привязан к каркасу кровати. Учитывая твое неверие в собственные силы, этот вариант представляется мне наиболее очевидным... и не лишённым крупицы здравого смысла, если принять во внимание продолжительность действия самого заклинания.

Ублюдок.

Даже первогодки знают один из главных принципов построения многослойных защитных чар: комплексную защиту разрушить в одну атаку невозможно. И если бы мне только удалось...

У меня вдруг возникает безумный план, в котором высокомерие моего противника должно — просто обязано — сыграть мне на руку.

Хоть я и не бог весть какая актриса, встревоженное выражение дается мне без труда. Одно дело — практиковаться в заклинаниях с Армией Дамблдора, и совсем другое — схлестнуться один на один с хитрым и жестоким Пожирателем смерти... Это Гарри и Рон мечтают стать аврорами, не я.

— Пройти этот уровень даже легче предыдущего, ведь для того, чтобы нарушить стабильность твоего заклинания, достаточно небольшой трещины в креплении балдахина.

Мне известно об этом не хуже тебя, мистер Индюк.

— И раз мы все выяснили, то почему бы тебе самой не прекратить этот бессмысленный фарс? Мне бы не хотелось портить принадлежащее мне имущество, если вполне можно обойтись и без этого.

Как будто для того, чтобы я сдалась, достаточно одного его желания сохранить мебель в целости!

— Наверное, я должна извиниться, что собственная жизнь мне дороже вашей кровати?

Он хмурит брови.

— Если бы ты в действительности дорожила своей жизнью, ты бы отнеслась к моим словам с куда большим почтением. Предупреждаю, что если ты вынудишь меня сломать здесь что-нибудь, то ответишь за это. Имей в виду: свои угрозы я выполняю. В отличие от тебя.

Я не свожу с него взгляда, в то время как мой мозг лихорадочно перебирает различные варианты. Пожалуй, это как раз то, что мне нужно...

— Упрямишься, как и прежде?.. Что ж, сама напросилась. Нокс.

Подземелье погружается во тьму, но мой защитный кокон по-прежнему ярко освещен изнутри — и его сияние отражается в бледных глазах моего противника странным мерцающим отблеском.

— До чего же я люблю неподвижные мишени...

Не поддавайся на провокацию, Гермиона. Он упростил тебе задачу, сам того не подозревая.

Он отступает в тень, а я, крепче сжимая палочку, слежу за его перемещениями. Я не вижу его, но слышу звук его шагов. Где-то на середине комнаты он останавливается.

Глубокий вдох.

Приготовься!

— РЕДУКТО!

На мгновение вспышка его заклинания озаряет комнату и...

— Нокс. Фините. СТУПЕФАЙ!

тьма накрывает меня с головой, когда я разом снимаю защитные чары и запускаю в него Оглушающим заклятием.

Раздается угрожающий треск, и я ныряю с кровати на пол.

— Версо! — Он успевает отбросить мое заклятие обратно, но я уворачиваюсь и, припав к полу, отползаю на четвереньках в сторону. Стараюсь передвигаться как можно тише, беззвучно хватая воздух широко разинутым ртом.

Где он?

— Непременно хочешь поиграть? Ах, как забавно...

Ты только что сам себя выдал, придурок!

С трудом отделавшись от желания атаковать сломя голову, я твердой рукой поднимаю палочку.

— СТУПЕФАЙ!

— Дефендо.

Черт!

На какое-то мгновение очертания высокой фигуры растворяются в огненно-красном всполохе Защитного заклинания. Он находит меня взглядом и...

— Каэдо.

Вылетевшее из его палочки Режущее заклятие врезается в стену, выбивая искры из камней, и рассеивается.

Нож.

Я даже не вспомнила про нож, оставшийся под подушкой! Идиотка!

Забудь. От него сейчас все равно никакого толку. Лучше сконцентрируйся.

То, что я босиком и, в отличие от него, могу передвигаться бесшумно, дает мне определенное преимущество. Прислушавшись к темноте, я улавливаю звук шагов... там.

— СТУПЕФАЙ! — выкрикиваю я и сразу же отпрыгиваю в сторону.

— Ремитто!

Распознаю Возвратное заклинание как раз вовремя.

— Протего! Ступефай!

— Дефендо.

Красная вспышка Оглушающего заклятия — настолько слабая, что ее едва видно, — отскакивает от моего противника рикошетом.

Чувствую, что начинаю задыхаться. Он быстр — и это удивляет меня куда больше, чем должно было бы.

А чему тут, собственно, удивляться? Он ведь не в шахматы играл, воюя на стороне Волдеморта на протяжении десяти лет, тебе так не кажется?

Тогда почему он не воспользуется одним из тех грязных приемов, которыми наверняка владеет в совершенстве? Неужели он считает меня настолько слабой и беспомощной, что не принимает всерьез?.. Ублюдок.

И ты еще жалуешься?! Используй это в качестве преимущества!

Но как? Как?!

Его палочка словно сопротивляется мне, и я бы все отдала, лишь бы заполучить обратно свою.

— Акцио грязнокровка, — раздается из темноты.

— Протего! — выкрикиваю, не успев задуматься.

Дьявол! Я ведь даже не уверена, что заклинание призыва сработало бы, — а он теперь знает, где я!

— Странгуло!

— Про...

Тугая лента его заклятия обвивается вокруг шеи, сбивает меня с ног и припечатывает к полу. От неожиданности я выпускаю палочку, и она откатывается куда-то в темноту.

Я едва могу дышать.

Нет! Убери это! Убери!

От недостатка кислорода кружится голова, и я раздираю себе горло до крови, лишь бы снять сдавливающую его петлю...

Которой на самом деле нет.

— Что, малышка, нечего сказать? — смеется он.

Легкие горят огнем...

Мерзавец.

Как он посмел использовать против меня мою же палочку?!

Палочка!

В отчаянии обшариваю пространство вокруг, пытаясь обнаружить пропажу, а петля тем временем затягивается все туже...

Протего! — ору я мысленно. — ПРОТЕГО!

Спасение приходит в последний момент. Нащупав палочку, я сжимаю ее так крепко, что кончики пальцев начинает покалывать. Я не могу произнести заклинание вслух, но силы самой палочки достаточно, чтобы немного ослабить давление... Делаю короткий вдох.

— Фините, — выдыхаю я и тут же набираю полные легкие холодного воздуха.

— Отличная работа, грязнокровка! — насмехается он. — Петрификус.

— ВЕРСО!

Я успеваю как раз вовремя и швыряю заклинание обратно... Разумеется, промахиваюсь, так как не слышу звука падения тела.

Где же он?

Изо всех сил напрягаю слух, пытаясь уловить хоть что-нибудь...

Тишина.

Нет, это безнадежно. Мне никогда с ним не справиться.

Ты должна попытаться. У тебя нет выбора!

Но что я могу?!

Что если мне использовать стол в качестве укрытия? Уверена, что смогу его найти, ведь не зря же я столько времени провела здесь в темноте, ощупывая каждый камень. Если я буду двигаться в этом направлении...

Я делаю осторожный шажок вправо. И еще... А на третьем задеваю ногой что-то металлическое, и это “что-то” с оглушительным грохотом катится по полу.

Кубок.

Лежавший там с того момента, как ублюдок пришел в себя.

Ну почему, почему я не подняла его, когда у меня была такая возможность?!

— Флагелло.

Я взвизгиваю от боли, когда невидимый кнут жалит меня в ногу, а выродок с каким-то садистским удовольствием повторяет:

— Флагелло!

Заклятие обжигает руку, но я уворачиваюсь от него и, развернувшись в сторону, откуда доносился голос, бросаю:

— Ступефай!

— Дефендо.

Красная вспышка выхватывает из темноты издевательски ухмыляющееся лицо.

— Ступефай, ступефай, ступефай! — передразнивает он, подражая моему голосу. — Разве ты не знаешь других заклинаний, грязнокровка?

Как насчет одного из вашего арсенала, самодовольный слизеринский ублюдок?!

— Серпенсортия!

Отдача настолько сильна, что я едва удерживаюсь на ногах, но заклинание срабатывает. В наступившей вдруг тишине я отчетливо слышу вкрадчивый, шелестящий звук чешуек, трущихся о каменные плитки пола... Звук, от которого он с шумом втягивает воздух, а я покрываюсь холодным потом.

Дождись, когда он будет разбираться со змеёй, и тогда нападай. Только в этом случае у тебя появится шанс, что он не успеет отреагировать.

— Люмос.

На мгновение я прикрываю глаза... Заклинание оказывается совсем не таким, как я ожидала, полагая, что подлецы вроде него предпочитают сражаться под покровом темноты.

Он прямо у противоположной стены. Палочка в его руке вскинута в оборонительной позиции. Его тело — едва заметно напрягшееся, — в любой момент готово прийти в движение, а лицо выражает спокойствие, граничащее с равнодушием... Хотя нет, не спокойствие, но сосредоточенность. Цепкий, оценивающий взгляд перебегает с моей палочки на стол, находящийся слева от него, затем на змею, кольцами свернувшуюся на полу между нами, и снова на меня...

Змея.

Ох, Мерлин, змея! Длинная, толстая, красно-черная шипящая змея. Что, во имя всего святого, заставило меня выбрать именно это заклинание?! Я ведь всячески старалась избегать этих скользких тварей — с тех самых пор, как...

Поток белого света отшвыривает змею к кровати — и я, опомнившись, фокусирую внимание на ублюдке. Слишком поздно: его палочка оказывается в прежнем положении раньше, чем я успеваю что-либо сообразить.

Поздравляю. Ты упустила свой единственный шанс атаковать его, когда он не был к этому готов.

Снова перевожу взгляд на змею — и замираю, не смея пошевелиться...

Потому что мерзкая тварь, угрожающе извиваясь, ползет... Боже мой... прямо на меня!

— Драко рассказывал, что не так давно вы практиковались в заклинании Исчезновения. — Его голос, привычно растягивающий слова, врывается в пучину моего безраздельного ужаса и возвращает меня к действительности. — Что ж, давай посмотрим, как ты поладишь с этой милой зверушкой.

Милой зверушкой? Зверушкой с огромной клиновидной головой, раздвоенным языком и пробирающим до костей шипением?!

— Мне под силу с ней справиться, — отвечаю с вызовом, но во рту пересыхает, словно я наглоталась песка.

— Правда?..

Ублюдок. Он может покончить со мной по меньшей мере дюжиной способов, а вместо этого с улыбкой наблюдает за происходящим. Словно предвкушает отличное представление.

Впрочем, палочка в его руке говорит о том, что он перестал меня недооценивать.

Хуже и не придумаешь...

Плюс ко всему змея. Она так близко, что даже в приглушенном свете я с легкостью могу различить волнообразный узор, складывающийся из ее красно-черных чешуек...

На деле заклинание Исчезновения далеко не самое сложное — по крайней мере, с мышами у меня проблем не возникало, — но и простым его тоже нельзя назвать. Чтобы справиться с огромной и злобной тварью, мне придется на несколько секунд ослабить защиту.

И он об этом знает.

Кто сказал, что ты должна использовать Эванеско?.

— Нужна помощь? Если ты попросишь меня со всей любезностью, я, может, и не откажу...

Ненавижу. Мерлин, как же я его ненавижу.

Черта с два я сейчас сдамся.

Стараюсь отгородиться от всего... Я не должна злиться. Я должна взять себя в руки и сосредоточиться на единственно важной для меня цели: выживании.

Хоть бы он купился на мою уловку.

Краем глаза смотрю на стену слева от меня, на змею, затем на него... Палочка на изготовку — на случай, если мерзавцу вздумается меня атаковать.

Он даже бровью не поводит.

— Я могу схватить тебя, когда пожелаю, грязнокровка, поэтому не волнуйся и продолжай, я не стану тебе мешать.

В таком случае попробуй-ка вот это, ублюдок!

Резко взмахнув палочкой, я черчу в воздухе широкую дугу, упирающуюся прямиком в стену...

— Редукто!

...чтобы в следующую секунду швырнуть в змею...

— Петрификус тоталус!

... и в него:

— Ступефай!

Разрушающее заклятие отскакивает от стены, попадая в поспешно наколдованный Щит за мгновение до Оглушающего, и он, покачнувшись от двойного удара... растворяется в воздухе.

Трус.

Я должна покончить со змеей, пока у меня есть воз...

— По-твоему, это было умно?

Он прямо за тобой!

Я отскакиваю как ужаленная, оказываясь вне пределов его досягаемости. Он смеется.

— Боюсь, твои маггловские инстинкты тебя предают. Импедимента.

Заклятие безжалостно швыряет меня на землю, но я, не растерявшись, откатываюсь в сторону, пытаясь встать на четвереньки. Я все же удержала его палочку, хвала Мерлину, но...

Моя палочка нацелена аккурат в середину моего лба, а сам он скалит зубы в тошнотворной улыбке победителя.

Мне конец.

— Экспеллиармус.

— Протего!

Моя защита слишком слаба, поэтому Разоружающее заклинание сметает меня как пушинку. Так и не выпустив палочку, я приземляюсь на кровать, лицом вниз, в облаке пыли от рухнувшего сверху полога. И едва я успеваю приподняться...

Рука мерзавца черной клешней смыкается на моем запястье.

Нет.

Я не могу позволить ему победить, не могу!

Вырываюсь изо всех сил, борясь за каждый глоток воздуха так же яростно, как зверь, попавшийся в капкан, борется за свободу, но... Он держит меня слишком крепко.

Нетнетнетнетнет!

Извиваюсь и пинаюсь как сумасшедшая, стараясь избавиться от его железной хватки, а он наваливается сверху и всем своим весом придавливает меня к матрацу, удерживая мою правую руку так, чтобы я не смогла воспользоваться палочкой. Под тяжестью его тела я не могу пошевелиться и едва могу дышать, а боль в плече становится нестерпимой... Еще немного — и он сломает мне кость.

Нет...

Чтобы облегчить свое положение, я зарываюсь лицом в пропылённый бархат и, выгнув спину, невольно подаюсь навстречу...

— Должен заметить, это была весьма поучительная интерлюдия, — шипит он мне прямо в ухо.

Я замираю, когда до меня вдруг доходит...

Он близко.

Так близко, что практически лежит на мне. Так близко, что я чувствую полы его мантии, тяжелыми складками спадающие мне на поясницу.

— И раз уж мы выяснили, кто из нас двоих находится сверху, — продолжает он неторопливо, — мне кажется, пора нам вернуться к прежней расстановке сил.

Он безжалостно выкручивает мне запястье, вынуждая выпустить... Я всхлипываю, когда осознаю, что, несмотря на все мое сопротивление, палочка вот-вот выскользнет из руки.

Очень медленно, очень осторожно он вытаскивает добычу из моих намертво стиснутых пальцев...

Заполучив палочку обратно, ублюдок тут же меня отпускает. Не помня себя от ярости, я откатываюсь на другую сторону кровати и, запустив руку под подушку и нащупав спрятанный там нож, вскакиваю и бросаюсь на него.

Богом клянусь, я убью его, если придется!

Он реагирует молниеносно и отталкивает мою руку, пытаясь выбить нож, но опаздывает буквально на долю секунды. Острое как бритва лезвие с противным хлюпающим звуком погружается в его плечо. Дернувшись, он издает громкий вопль, полный боли и удивления...

Преимущественно боли.

Накатывает безумное желание вырвать из него нож, а потом ударить еще раз — и резать, колоть и вонзать в податливую плоть, снова и снова... Он перехватывает мою руку и удерживает ее, не давая пошевелиться.

Нет! Я должна заставить его отпустить!

Каким-то чудом мне удается немного провернуть лезвие, и его глаза потрясенно распахиваются. Я чувствую, как ладонь пачкает что-то липкое и теплое, просочившееся сквозь его одежду.

Ну надо же. Ублюдок истекает кровью так же, как и простые смертные.

Палочка вываливается из его ослабевших пальцев, но он, сцепив зубы, лишь крепче сжимает мое запястье и неуклюже тянется к внутреннему карману. С перекошенным от боли лицом он отводит от себя мою руку, выдергивая из раны нож, и нацеливает на меня мою же собственную палочку.

— Экспеллиармус!

Заклинание швыряет меня на пол, а нож, пролетев через всю комнату, звякает где-то о камни. Падение ошеломило меня настолько, что я почти не чувствую боли, когда он подскакивает ко мне и с размаху пинает под ребра. Глядя на него снизу вверх, я стараюсь отползти как можно дальше, чтобы убежать, спрятаться...

В его взгляде столько лютой ненависти, что он едва ли похож на человека. Одной рукой он зажимает кровоточащую рану, в другой — палочка, нацеленная мне прямо в сердце.

— Петрификус Тоталус.

Под действием заклятия все мои мышцы мгновенно каменеют, голова откидывается назад... Я не могу пошевелиться! Застыв, словно муха в янтаре, я не в состоянии сдвинуться хотя бы на дюйм и теперь вынуждена пялиться в облицованный идиотскими плитками потолок.

Где же он?..

Здесь.

Склонившись надо мной, он возникает в поле моего зрения. Его тонкие губы кривятся в отталкивающей гримасе, как никогда далекой от того, чтобы называться улыбкой, а глаза...

Эти холодные, сумрачные, вселяющие ужас глаза — последнее, что я вижу перед тем, как он дизаппарирует и подземелье погружается во мрак.

* * *

Неподвижное черное безмолвие, обступившее меня со всех сторон, можно сравнить с бессознательным состоянием. Даже странно, что я все-таки бодрствую.

Ну и что тут странного?

Я не могу пошевелиться!

Конечно, не можешь. Он ведь подверг тебя воздействию Парализующего заклятия, забыла?

Больше всего на свете я хочу, чтобы ко мне вернулась способность двигаться, но все, что мне остается — это лежать и думать, и...

Гермиона, дыши.

Я не могу это контролировать! Я...

Не впадай в панику, дракл тебя раздери!

Так вот что чувствовал Невилл, после того как я его заколдовала на первом курсе?.. Ох, Невилл, мне очень жаль...

Хватит распускать сопли. Думай!

Со мной такое уже происходило, причем — как и сейчас — по его вине. После встречи с василиском я тоже была парализована, но о том случае у меня не сохранилось никаких воспоминаний. Помню только огромный желтый глаз, отразившийся в зеркале, а затем — пустота.

Забвение.

Мне почему-то кажется, это было бы предпочтительней. Провалившись в беспамятство, я бы не ощущала столь остро свою уязвимость перед всем, что до поры до времени скрывается в темных закоулках этого подземелья.

Мы это уже проходили. Ты ведь знаешь, что тут ничего нет.

Ничего, кроме огромной, мерзкой, оцепеневшей змеи.

О Боже.

Надеюсь, Парализующее заклятие держится... Потому что я слышала, что иногда Петрификус ослабевает и без постороннего вмешательства, просто потому, что чары наложили неправильно.

Хотя...

Может, для меня это было бы лучшим выходом — чтобы змея убила меня до того, как он вернется и заставит меня говорить.

До того, как он вынудит меня пройти сквозь все круги моего персонального ада.

Не могу не думать о том, что меня ждет, ведь, судя по его взгляду, это будет нечто отвратительное... “Проделывая то же самое с тобой, я буду наслаждаться каждым мгновением”, — кажется, так он вчера пообещал?

Господь свидетель, я хочу жить, но... Раз уж мне доведется погибнуть, то не лучше ли будет принять быструю смерть от змеиного яда, чем терпеть бесконечные пытки лишь затем, чтобы все равно умереть от руки Пожирателя?

Не думай об этом. Ты не умрешь.

Как будто я и в самом деле верю, что меня спасут.

Они должны. Надежда жива до тех пор, пока живешь ты.

А вместе с ней жива и боль... Нет уж, предпочитаю змею. По крайней мере, с этой тварью у нас ничего личного.

Что-то ее не слышно, кстати...

Интересно, змея тоже в сознании? Знает ли она, что я здесь? Все так же хочет меня атаковать?..

Впадаешь в маразм?

Как бы там ни было, нам обеим ничего другого не остается, кроме как ждать.

И ждать.

И ждать...

Всегда задавалась вопросом, на что похожа смерть. Неужели смерть — это бесконечная, лишенная движения тьма?

Нет, больше смахивает на чистилище. Что-то вроде приемной смерти.

Ну и сколько мне придется ждать?

Столько, сколько он пожелает... Он наверняка добивается того, чтобы у тебя поехала крыша.

Эта мысль не приносит облегчения.

Ко всему прочему, оцепеневшее тело начинает болеть. Лежа на полу, я чувствую каждый камешек, каждую трещину — и ничего, мать твою, ничего не могу с этим поделать.

Хотела бы я знать, камни также испытывают дискомфорт, оставаясь на одном и том же месте на протяжении веков? И не по этой ли причине их увлекают за собой сходящие с гор ледники?

Не думай о том, что не имеет смысла!

О чем же мне тогда думать? О том, как вырыть тоннель для побега? О том, почему я оказалась здесь? Или почему он так сильно меня ненавидит?!

Все это не имеет смысла.

Значит, нужно сосредоточиться на чем-то материальном.

Это довольно трудно, учитывая тот факт, что ты не видишь, не слышишь и не можешь ни к чему прикоснуться.

Я голодна.

Чудесно. Как раз то, о чем ты должна была подумать прямо сейчас.

Что если мне попытаться считать вдохи?

Или сойти с ума?

Может, он просто отпустит меня, если обнаружит, что в качестве источника информации я больше не представляю ценности?

Может.

Стоп.

Мы ведь рассуждаем обо мне. Моем разуме, моей сущности!

О том, от чего я никогда не откажусь.

Вдохни поглубже.

Нет, это не работает.

Тогда дождись очередного вдоха и начинай считать.

Один...

Два...

Три...

Довольно странно фокусироваться на вдохах, зная, что от моей воли ничего не зависит.

Четыре...

Пять...

Шесть...

Семь...

...

...

...

Одна тысяча девятьсот девяносто девять...

Две тысячи...

Может, он вовсе не собирается возвращаться.

Продолжай считать. Твое беспокойство ровным счетом ничего не изменит.

Две тысячи один...

Две тысячи два...

Две тысячи три...

...

...

...

Три тысячи семьсот девяносто шесть...

Три тысячи семьсот...

Что-то движется.

Считай! Три тысячи семьсот девяносто восемь...

Но я на самом деле что-то слышала! Змея? Или...

Три тысячи семьсот девяносто...

— Люмос.

Нет.

Да.

Он вернулся, но я его не вижу. Яркий свет режет глаза. Слышу легкий шорох, шаги и негромкое звяканье, когда он поднимает нож — или кубок? — с пола. Затем он направляется в мою сторону и останавливается.

Я все еще не вижу его.

Что он делает? Если бы только я могла посмотреть на него — вместо того, чтобы томиться в ожидании... Пошевелить хотя бы пальцем, чтобы узнать, что не застыла от страха!

Снова раздается шорох. Наверное, ищет свою палочку там, где он ее выронил...

Бойтесь ваших желаний.

Теперь я могу его видеть.

На нем мантия из струящегося серого шелка и серые — под цвет глаз — перчатки. Он смотрит на меня с высоты своего роста с тем жутким спокойствием, что пугает даже больше, чем гнев... А я не могу пошевелиться. Не могу хотя бы отвести взгляд.

И да, он держит в руке свою проклятую деревяшку.

Присев на корточки, он, нарочито не торопясь, проводит кончиком палочки по моей щеке.

— Здравствуй, малышка.

Рассудок буквально заходится криком, приказывая: “Беги немедленно! Спасайся!” — но предательское тело не желает мне повиноваться.

Тем более что бежать здесь некуда.

Уголки его рта кривятся в усмешке.

— Твоя отвага весьма впечатляюща, грязнокровка, — говорит он, — и сравнима лишь с твоей глупостью. Очень немногим людям хватило бы духу напасть на меня подобным образом... Думаю, тебе пора узнать почему.

Он так близко, что я слышу его запах. Легкий, почти неуловимый запах плесени, исходящий от его мантии, перекрывается чем-то одуряющим — чересчур сладким, напоминающим запах роз и прелой травы, — и до того отвратительным, что меня от него тошнит. Я даже не могу задержать дыхание. Я просто должна лежать неподвижно, дыша размеренно и спокойно, словно он не стоит надо мной и не вертит в руке волшебную палочку, ухмыляясь при этом своей тонкой хищной ухмылкой.

— Очень надеюсь, что твое неловкое обращение ее не повредило.

Я... Он планирует сделать что-то очень нехорошее, я это чувствую. Это написано в каждой черточке его лица, но мне ничего не остается, кроме как ждать, пока он не не начнет действовать.

Ненавижу его.

Выпрямившись, он проходится по мне взглядом и одаривает еще одной замораживающей кровь улыбкой.

— Ну что, проведем испытание?

Внезапное резкое движение его руки и... охбожежтымой! словно маленький злобный демон запускает все свои когти мне в бедро, проделывая в нем глубокие кровоточащие борозды, и я хочу ЗАОРАТЬ, но не издаю ни звука и лежу, обливаясь холодным потом, а моя голова разрывается от безмолвного вопля и...

— Ах, малышка, что же мне с тобой сделать? — шепчет он, и я сознаю, что демон прекратил терзать мою плоть, но боль почему-то не утихает.

Вновь наклонившись ко мне, он прижимает палочку к моим губам, и мой испуганный взгляд мечется между его рукой и безжалостной, беспощадной тварью, что скалится на меня из глубины его глаз.

Усмехнувшись, он медленно обводит контур моего лица, очерчивая линию скулы, подбородка...

— Да, грязнокровка, — произносит он торжествующе, — я мог бы сделать все, что только пожелаю, а ты даже не в состоянии открыть рот, чтобы молить меня о пощаде. Столь беззащитная... — Кончиком палочки он рисует линию на моем горле. — Столь уязвимая...

Он резко выпрямляется и нацеливает палочку мне в грудь.

— Ты не умрешь прямо сейчас лишь потому, что мы еще с тобой не закончили. Фините Инкантатем.

Обретя контроль над своим телом, я откатываюсь в сторону и хватаюсь за раненую ногу, стараясь не всхлипывать. Сквозь мантию проступает кровь, и боль не становится меньше от того, что я зажимаю рану, но я все же могу это сделать. Делаю глубокий вдох — мой собственный вдох! — и...

— Нет. Посмотри на меня, грязнокровка.

И я не смею ослушаться, хотя тело ломит так, словно по мне проехались паровым катком и внутри не осталось ни одной целой косточки. Свернувшись калачиком, я фиксирую взгляд на причудливом рисунке — серебристом драконе, обвивающем каблуки его сапог, — находящемся в нескольких дюймах от моих глаз... Невероятно элегантные, отполированные до блеска сапоги должны демонстрировать безупречный вкус их владельца на каком-нибудь светском мероприятии, а не в этом мрачном, наполненном болью и страхом месте.

Как он может выходить отсюда и разыгрывать цивилизованность, если всякий раз по возвращении он...

Подняв голову, я смотрю в лицо, которое ровным счетом ничего не выражает.

Что скрывается под этой маской?.. Ч-что он собирается делать?

Нет, прошу тебя, ты ведь уже доказал, что сильнее, ты не должен...

В следующую секунду меня подбрасывает в воздух. Я пытаюсь удержаться за спинку кровати, но онемевшие от долгой неподвижности пальцы соскальзывают, и, направляемая чужой волей, я перелетаю через всю комнату и зависаю в пустом углу. На один краткий миг он встречается со мной взглядом, а потом мир вокруг меня начинает вращаться с бешеной скоростью, словно я попала в огромную центрифугу, и мне лишь остается беспомощно размахивать руками, хватая пустоту... и меня тошнит, о Боже, и я не знаю, сколько еще...

Меня впечатывает в потолок с такой силой, что я задыхаюсь. Наградив меня презрительной усмешкой, он переводит взгляд на палочку.

— По крайней мере, мы выяснили, что с палочкой все в порядке, — произнося это, он снова смотрит на меня. — Поблагодари за это своего Господа, грязнокровка.

Подойдя ближе, он останавливается прямо подо мной, а я, в свою очередь, стараюсь придать своему лицу нейтральное выражение. У меня такое чувство, что если я дернусь или хотя бы подам голос, это спровоцирует его на вещи куда более омерзительные.

— Очень жаль, что мы не можем провести наше занятие снаружи, — замечает он насмешливо-сожалеющим тоном. — Драко как-то упоминал, что уроки полетов доставляли тебе неслыханное удовольствие.

Скажи он что-то в этом роде чуть раньше, это непременно сопровождалось бы ухмылкой. Сейчас же, несмотря на всю иронию его слов, он не улыбается, — и от этого мне становится страшно.

— Впрочем, в этом тонком искусстве тебе с твоим происхождением никогда не достичь подлинного мастерства.

Взмахнув палочкой, он швыряет меня о стену и — Мерлин помоги! — теперь он улыбается мне...

Я вдруг понимаю, что до этого момента не боялась по-настоящему.

Сейчас он бросит...

Лодыжка взрывается нестерпимой болью, когда я со всего размаху врезаюсь в пол, и он оказывается рядом со мной прежде, чем я успеваю опомниться. Кончик его палочки упирается мне в кадык, тем самым вынуждая высоко поднять голову, и я, невольно отшатнувшись, вжимаюсь затылком в холодный грубый камень. Он подступает ближе, сокращая расстояние между нами настолько, что край его шелковой мантии задевает мою руку.

В голове мелькает шальная мысль, что я вполне могла бы дотянуться до его палочки и отпихнуть подальше от себя, но... Придавленная тяжестью холодного, изучающего взгляда, я не смею вздохнуть, а он просто стоит и смотрит — наверное, с минуту, — пока, наконец, не задает вопрос:

— Скажи, это был первый раз, когда ты использовала Круциатус?

Что он хочет услышать?

Как мне убедить его, что...

— Отвечай!

Делай, как он говорит!

— Да! — хочу крикнуть я, но сведенное судорогой горло исторгает лишь жалкий полузадушенный писк.

— Так я и думал... Показать, как это выглядит на самом деле?

Нет, прошу тебя, не надо...

— Я хочу услышать твой ответ, грязнокровка.

— Н-нет, — выдавливаю через силу, и он демонстративно выгибает бровь.

— Это так по-гриффиндорски: использовать Непростительное на других, но при этом не гореть желанием испробовать его на собственной шкуре... Ты до сих пор считаешь, будто хоть сколь-нибудь лучше меня?

Он отступает на пару шагов и, скрестив руки на груди, равнодушно следит за тем, как я с чуть слышным стоном сползаю по стене на землю, стараясь не наступать на раненую ногу... И я тоже наблюдаю за ним, выискивая хоть малейший намек, что мое плачевное положение пробудило в нем хотя бы каплю человечности.

Зря.

Пора бы мне уже запомнить, что ему не знакомо слово “милосердие”.

— Когда ты так на меня смотришь, — тонкие губы кривятся в ухмылке, — невероятно сложно не поддаться соблазну и не продемонстрировать тебе, что от использования Круциатуса можно получить определенное удовольствие.

Я буду наслаждаться...

На моем лице мелькает испуг, но что толку его прятать? Ублюдок читает меня как открытую книгу.

И к тому же он жаждет причинить мне боль.

— К счастью для тебя, малышка, — еще одна кривая ухмылка, — у меня на это нет времени. По крайней мере, не сегодня.

Неужели... он просто уйдет? После всего, что я сделала?!

Стараюсь ничем не выдать своего облегчения, чтобы не дать ему повода передумать.

— Этим вечером я ужинаю с твоим преподавателем по Защите от Темных Искусств, — продолжает он. — Уверен, что профессора Амбридж как никого другого заинтересовало бы, что одна из ее студенток изучает Непростительные проклятия... но, надеюсь, ты меня простишь, если я не стану ей кланяться от твоего имени.

Он встречается с жабой?

По идее, это не должно меня удивлять, ведь мистер Уизли не раз сетовал, что в Министерстве мерзавец чувствует себя как дома, и мне хорошо известно, что из себя представляет Долорес Амбридж, но... Меня тошнит от одной мысли, что он может вот так запросто наведываться в Хогвартс.

Неверно истолковав выражение моего лица, он смеется.

— Мелкие чиновники вроде Амбридж могут быть невероятно утомительными, так что я целиком и полностью разделяю твою антипатию... Впрочем, ты мне нравишься не больше, но это отнюдь не мешает мне проводить с тобой практически все мое свободное время.

Как будто я должна рассыпаться перед ним в благодарностях?!

Он наверняка хочет, чтобы ты начала с ним спорить, и тогда у него появится повод наброситься на тебя. Не поддавайся!

— О, так мое общество тебя не устраивает?.. В таком случае, как ты смотришь на то, чтобы я прихватил с собой одного из твоих приятелей, если мне вдруг посчастливится их встретить?

Замираю, когда до меня доходит смысл его слов.

Он больной.

Причем на всю голову.

Никому, даже злейшему врагу, я не пожелаю подобной участи.

— Очевидно, предложение пришлось тебе не по вкусу, — произносит он тихо. — А как насчет моего сына? Думаю, что Драко был бы рад навестить свою школьную... скажем так, приятельницу.

Ох, Мерлин. Я не вынесу, если кто-нибудь — а в особенности Хорек, — увидит меня такой: жалкой, беспомощной, насмерть перепуганной...

— Что-то мне подсказывает, что и эта идея тебя не привлекает, — он издает негромкий смешок. — Тем забавнее было бы воплотить ее в жизнь... Но мне показалось, или ты действительно хотела бы сохранить наш маленький секрет?

Вопросительно приподняв бровь, он пожирает меня взглядом, явно ожидая, что же я ему отвечу. Ублюдок. Я бы с превеликой радостью согласилась на чью угодно компанию, лишь бы не оставаться наедине с ним, но... Мне хватает секунды, чтобы представить, как Малфой-младший глумится надо мной в своей обычной манере, а его папаша лицезрит процесс, упиваясь каждым мигом моего унижения.

Ненавижу.

Я молча киваю и, удовлетворившись моим ответом, он уже отворачивается, чтобы отойти, — но внезапно останавливается. Что-то привлекает его внимание, и он чуть наклоняется, чтобы рассмотреть это “что-то”, лежащее на полу...

Сердце пропускает удар.

О нет.

Я напрочь забыла о змее.

— Ну и ну, — обернувшись, он бросает на меня мимолетный насмешливый взгляд. — Тебе не кажется, что бедная рептилия не сделала ничего плохого, чтобы заслужить подобное обхождение?

Нет. Он не может...

— Змеи, — продолжает он тем временем, — эти дивные создания обладают неизъяснимой прелестью, понять которую дано лишь немногим ценителям прекрасного... Но даже если ты не принадлежишь к их числу, кто дал тебе право мучить тех, кто слабее?

Он неодобрительно качает головой и, отступив на пару шагов, поднимает палочку.

— Уважение — вот чему тебе следует выучиться в первую очередь.

Прошу, не надо...

— Фините Инкантатем.

Змея, словно того и дожидаясь, сворачивается в яростно шипящий клубок и мгновением позже бросается на обидчика. Так и не достигнув цели, она беспомощно зависает в воздухе.

— Бедняжка в дурном настроении, — в его словах отчетливо слышна ирония. — Полагаю, ты должна перед ней извиниться.

Он левитирует змею прямо на меня, и я готова взвыть от отчаяния. Если бы не нога, я бы успела добежать до кровати и схватить рейку, отвалившуюся от сломанного крепления балдахина. Я бы смогла себя защитить...

— Стой там, где стоишь, — предупреждает он, проследив направление моего взгляда. — Отвлечешь меня — и тогда я просто брошу твою любимицу. Тебе ведь этого не хотелось бы, не правда ли?

Он так или иначе это сделает.

Я неотрывно слежу за змеей. Она уже не извивается, как будто с нее заживо сдирают кожу, и вроде бы немного успокоилась... или же он, словно какой-нибудь восточный заклинатель, подчинил ее своей воле.

В конце концов, это ведь его палочка вызвала к жизни эту тварь.

Между тем неестественно притихшая змея совсем рядом, так что при желании я могла бы до нее дотянуться. Уродливая клиновидная голова мерно раскачивается из стороны в сторону... Он опускает змею ниже, и лишь ценой неимоверных усилий я остаюсь на месте, не смея даже взглянуть...

И очень сильно надеясь, что он держит ее под контролем.

— Это твоих рук дело, грязнокровка... А теперь ты даешь понять, что боишься к ней прикоснуться?

Я...

— Хочешь, чтобы я избавился от нее?

Я ухитряюсь едва заметно кивнуть.

— Отвечай вслух, когда тебя спрашивают! Сколько еще раз мне придется это повторить, чтобы ты наконец-то запомнила?!

— ...п-прошу вас.

— Как пожелаешь, — произносит он саркастически. — Но сначала... извинись перед ней.

Он точно спятил,— думаю я — и в то же время сознаю, что интонации его голоса — хриплого и странно напряженного, — не оставляют мне выбора.

— Я... мне жаль, — мямлю я, чувствуя себя довольно глупо, обращаясь к наполовину оглушенной змее. Словно прошу прощения и у него тоже — в какой-то степени — хотя на самом деле...

На самом деле мне не жаль, ни капельки.

— Учитывая твою привязанность к низшим существам, извинения прозвучали не слишком убедительно... Поэтому докажи, что ты говорила искренне. Дотронься до нее.

Мой худший кошмар становится реальностью.

Ты выжила после встречи с василиском, а это всего-навсего змея. Просто делай то, что велят, иначе тебе никогда от нее не избавиться.

Стараясь не обращать внимания на противную дрожь в желудке, я задерживаю дыхание и — поверить не могу, что решилась на это! — провожу по змеиному хребту кончиками пальцев, готовая в любой момент отскочить, если тварь надумает меня атаковать. Чешуйчатая кожа на ощупь теплее, нежели я представляла, и кажется скорее гладкой, чем скользкой.

— Вот и славно. — Он говорит все тем же странным, отсутствующим тоном, словно бы выталкивая из себя каждое слово по отдельности. — Ты делаешь определенные успехи.

Ненавижу.

Сосредоточься на теперешнем моменте. По крайней мере, ты жива и относительно здорова, и он тебя не пытает.

Пока нет.

— Довольно.

Я отдергиваю руку, а он поднимает змею повыше и с силой швыряет ее о стену. Конвульсивно извиваясь, она шлепается на каменные плитки и тут же подбирается для броска... и тогда он проделывает это снова.

Упав во второй раз, змея больше не шевелится.

— Эванеско!

Облачко красно-черной пыли — все, что осталось от мертвой змеи, — медленно оседает на пол.

Я... я не знаю, что и думать.

— Ты не хочешь меня поблагодарить?

Что? Благодарить за убийство?

А разве не этого ты хотела?

Я не хотела, чтобы змея была здесь, но...

Важно не то, что ты думаешь по этому поводу. Важно то, что он хочет от тебя услышать.

Он подходит ближе и вновь приставляет палочку к моему горлу.

— Да, грязнокровка, — он говорит так тихо, что я едва разбираю слова. — Дай мне увидеть твою признательность.

Ну и в чем смысл?

Явно не в том, чтобы доводить его до бешенства, пока ты тут застряла.

Я тут не застряла. Кто-нибудь вытащит меня отсюда, и очень скоро!

В таком случае, было бы неплохо дожить до этого момента, верно?

Закрываю глаза и...

— благодарювас, — больной ублюдок.

...застываю, когда его рука надавливает сильнее и неприятное ощущение от упирающейся в горло палочки перерастает в настоящую боль.

Ну что опять?!

— Единожды солгавший, кто тебе поверит... Я хочу, чтобы ты открыла глаза и поблагодарила меня еще раз.

Я даже не буду пытаться понять, что все это значит.

Легче всего не думать об этом. Давай, ты ведь можешь...

Открыв глаза, я стараюсь зацепиться взглядом хоть за что-нибудь, чтобы не смотреть на ухмыляющегося мерзавца, — насколько было бы легче, если бы он не ухмылялся! — и повторяю:

— Благодарю вас.

И вот что странно: в этот самый момент я чувствую, что сказала именно то, что хотела. В конце концов, он ведь избавил меня от змеи, несмотря на то, что мог использовать ее в качестве наказания, и...

Даже если для этого ему пришлось убить, я все равно... рада.

— Очень хорошо, грязнокровка. Наконец-то в твоем обучении наметился прогресс. Ты не так уж безнадежна, как мне подумалось вначале.

Выражение моего лица остается неизменным, хотя внутри все переворачивается от ненависти.

Опустив палочку, он отходит на некоторое расстояние, затем вдруг оглядывается на меня и произносит:

— Ах, да... Хочешь, чтобы я оставил тебе поесть?

При одном упоминании о еде рот наполняется голодной слюной, и я молча киваю.

— Где твои манеры? Если кто-то старается что-либо для тебя сделать, ты должна выказывать ему чуть больше благодарности...

Неожиданно мои лодыжки обвивает ледяная плеть. Зашипев, я отскакиваю и при этом нечаянно опираюсь на раненую ногу... Новая боль заставляет меня задохнуться.

Мерзавец, что он о себе возомнил? Хочет, чтобы я умоляла?! Не бывать этому!

Ты ведь знаешь, что нуждаешься в пище.

И он тоже это знает.

Поэтому...

— Буду весьма признательна.

Голос звучит ровно, но одному только Мерлину известно, чего мне это стоило... Я ненавижу просить, а сейчас мне приходится попрошайничать!

Он слегка прищуривается, как будто прикидывая, сможет ли он унизить меня еще больше, но потом его губы кривятся в довольной усмешке.

— Любой твой каприз... И не говори потом, что я плохо о тебе забочусь.

Отвесив мне издевательский поклон, он взмахивает палочкой. На столе появляются большая миска супа и буханка хлеба.

— Не ешь все в один присест, — предупреждает он и дизаппарирует.

Комната погружается во мрак.

Он правда ушел?

Похоже на то, но отчего-то не верится, что я так легко отделалась, после того... после того, что натворила. Не то чтобы наказание показалось мне недостаточным...

Я вздрагиваю.

В глубине души я знаю, что он никогда мне этого не забудет. Он хочет, чтобы я тут спятила, ломая голову над его следующим ходом, пока он будет ужинать с коровой Амбридж. И я более чем уверена, что эти двое проведут прекрасный вечер, делясь друг с другом опытом по причинению боли и страданий.

Ублюдок.

И... я знаю, что он победил. Мне с ним не совладать, а все, что я могу, — оставаться в живых, пока меня не спасут.

Сжимаю кулаки.

Меня спасут. Меня непременно спасут. Я не стану плакать.

Наклонившись, я бережно ощупываю опухшую лодыжку. Судя по всему, ничего серьезного, всего лишь вывих или растяжение.

Что ж, вот тебе и пригодятся знания, полученные позапрошлым летом на курсах по оказанию неотложной медицинской помощи.

Даже находясь довольно далеко от стола, я чувствую аромат свежеиспеченного хлеба, который кажется как никогда живым по сравнению с этим мертвым подземельем.

Еда подождет. Сначала позаботься о себе.

Придерживаясь за стену, я кое-как добираюсь до ванны и, присев на ее краешек, пускаю холодную воду. Затем смачиваю полотенце и осторожно обматываю им лодыжку, а второе прикладываю к трем глубоким рваным царапинам на бедре, чтобы остановить кровотечение. Проходит немало времени, пока кровь не перестает течь, и я успеваю замерзнуть и еще больше проголодаться.

Сменив компресс на лодыжке, я вытаскиваю из стопки сухое полотенце и оборачиваю его вокруг шеи, стараясь концентрироваться на каждом своем движении. Все же лучше, чем думать... о чем бы то ни было.

Как же есть хочется...

Не ной. Я и без тебя знаю, что голодна!

Несмотря на компресс, легче не становится. Я не могу наступить на ногу, поэтому, стиснув зубы, соскальзываю на пол и, передвигаясь на четвереньках, ползу к столу. Где-то на полпути я задеваю рукой что-то металлическое — и замираю.

Снова этот чертов кубок, — думаю я со злостью, — а он тогда поднял нож. Ну еще бы: больше он так рисковать не станет.

Захватив кубок с собой, я ползу дальше и в конечном итоге с превеликим трудом взбираюсь на стул. Осторожно принюхиваюсь...

Суп пахнет восхитительно: сытный аромат мясного бульона смешивается с резким запахом чеснока.

Та-ак, насчет вампиров можешь не беспокоиться.

В этом месте шутка вовсе не кажется мне смешной.

Оторвав краюху хлеба и обмакнув ее в суп, я начинаю есть, тщательно пережевывая и смакуя каждый кусочек. Я так голодна, что подобрала бы все до крошки, но мне все же удается оставить примерно половину на потом, в надежде, что успею прикончить остатки до того, как он вернется.

Сейчас же я должна прилечь. Возможно, мечтая о полноценном сне, я прошу слишком много, но... Я не высыпалась как следует уже очень давно, и отдых — после всех этих часов на полу — необходим мне даже больше, чем еда.

Сорванный балдахин так и валяется на кровати. Сначала я хочу сбросить его на пол, однако в последний момент просто сдвигаю на край, вспомнив, что хотела использовать кусок крепления в качестве подпорки.

Зачем беспокоиться? Вполне вероятно, завтра он довершит начатое и сломает тебе ногу.

По телу пробегает дрожь.

Прошу тебя, Господи, вытащи меня отсюда.

Размотав влажное полотенце и вытерев им остатки крови, я отбрасываю его на пол и бинтую лодыжку сухим так туго, как только могу, затем прислоняю куски разломанного крепления к стене у самого изголовья и ложусь, укутываясь в одеяла.

В прошлый раз, когда я тут лежала, меня окружали защитные чары, и у меня была палочка... И шанс отсюда выбраться.

Кажется, это было так давно...

У тебя до сих пор есть шанс.

Ну да. Вот только палочки у меня нет, я не могу ходить, а устала так, что даже думаю с трудом.

Тогда поспи.

А что дальше?

Подумаешь об этом завтра.

И, глядя в темноту, я больше не пытаюсь бороться со сном.