Invictus (гет)

Когда я просыпаюсь, вокруг по-прежнему темно и тихо, как в могиле, и... И я одна, хвала Мерлину.

Неуклюже сев на кровати, я разматываю полотенце, чтобы первым делом ощупать лодыжку. Опухоль вроде бы не увеличилась, но мне все еще больно шевелить ногой, а царапины на бедре воспалились и слегка кровоточат.

Нужно как-то добраться до раковины и промыть раны.

С этой мыслью я опускаю ноги на пол — и со сдавленным вскриком запрыгиваю обратно.

Я наступила на что-то скользкое! Господи, что это?!

Ублюдок приготовил тебе подарочек.

Стараясь не шуметь и практически не дыша, я тянусь к обломку крепления, прислоненному к стене у изголовья, отчасти готовая к тому, что неизвестная тварь вот-вот бросится на меня, однако... Ничего не происходит. Что бы это ни было, оно не двигается.

Пока.

Внутри, словно снежный ком, нарастает паника, но я заставляю себя остаться на месте, зная, что с подобной травмой далеко не убежишь.

По крайней мере, у тебя есть палка. Ты не безоружна и сумеешь за себя постоять.

Я почти в это верю.

Вероятно, ты могла бы обойти это... существо, пока оно спит, и запереться в ванной.

Если бы только я могла ходить...

Если бы да кабы... Ты НЕ МОЖЕШЬ сидеть тут сложа руки, дожидаясь, когда оно проснется!

Я судорожно сглатываю. И, прежде чем успеваю испугаться последствий, тычу палкой справа от себя.

Удар приходится о камень.

Слава Богу. Быть может, я все-таки смогу обойти эту штуковину.

Пробую слева — и снова натыкаюсь на камень. После чего тянусь вперед так далеко, как только могу...

Камень.

Значит, тварь совсем маленькая, думаю я с облегчением и, затаив дыхание, опускаю палку прямо перед собой...

Раздается приглушенный звук, напоминающий шлепок.

Вот оно.

Тишина.

По-видимому, оно не собирается нападать, и я могла бы обогнуть его...

Нет! Ты должна выяснить, с чем имеешь дело, иначе так и будешь бояться.

То есть, мне надо до него дотронуться?

Взглянуть в лицо своему страху. Давай, ты можешь!

Перехватываю палку поудобнее.

Да.

Я должна это сделать.

Соблюдая необходимые меры предосторожности, я соскальзываю с кровати на пол и, подползя к штуковине на четвереньках, осторожно принюхиваюсь. От нее ничем не пахнет — ни розами, ни гнилью, — поэтому мне кажется маловероятным, что эта... вещь отравлена.

Маловероятным, но не невозможным.

Перестань себя накручивать! Он кто угодно, но не идиот. Он не станет травить тебя, пока не узнает того, что ему нужно.

Ну да. Он ведь так и сказал: “Мы еще не закончили”.

Наверное, я все же предпочла бы, чтобы эта штука оказалась ядовитой... Но нет. Это всего лишь одна из его дурацких шуточек.

Ненавижу.

Я чувствую себя подопытным кроликом... Но разве у меня есть выбор?

Осторожно протягиваю руку и...

Фу, гадость какая!

резко отдергиваю ее обратно.

Ч-чем бы н-ни была эта штука, на ощупь она липкая и холодная. И не кусается.

В таком случае подберись к ней поближе!

И я снова тянусь вперед, чтобы обнаружить, что это...

Полотенце.

Всего-навсего мокрое полотенце, которое я сама же и бросила.

Ради всего святого, Гермиона, чего ты добиваешься, запугивая себя едва ли не до смерти?! Мало тебе острых ощущений?

Подтянув коленки к груди, я сижу так какое-то время, пытаясь справиться с охватившей меня дрожью.

Это же надо было так глупо испугаться какой-то идиотской тряпки!

Возьми себя в руки и в первую очередь займись ногой. Потом доедай суп, а то досидишься, пока он...

Захватив оба полотенца, я переползаю в ванную комнату и зашвыриваю их на дно умывальника. Затем выдергиваю чистое полотенце из стопки и увлажняю один конец холодной водой, чтобы приложить его к воспалившимся царапинам.

Боль понемногу отпускает и, удостоверившись, что кровотечение прекратилось, я возвращаюсь обратно к столу.

Разумеется, суп давным-давно остыл, но я все же наедаюсь... Что на самом деле довольно странно. По логике вещей, для того, чтобы насытиться, двух мисок супа явно недостаточно. Я вообще не припомню, когда в последний раз нормально обедала. Тут определенно что-то не так: либо со временем, проведенным в подземелье, либо с самим супом. Не исключено, что суп сдобрен каким-то питательным зельем.

Неважно.

После того как я поела, у меня осталось немного хлеба. Я прячу его в разворошенной постели, чтобы мерзавцу, когда он вернется, не вздумалось отнять у меня эти крохи... Пыльный полог, который так и валяется на кровати, я сбрасываю на пол.

Сразу же мелькает мысль, что моему тюремщику это не понравится.

Можно подумать, тебе не наплевать на его мнение.

Разумеется, мне не наплевать! Я не могу себе этого позволить...

Кроме того, это возможность отвлечь себя делом.

Проходит немало времени, прежде чем мне удается сложить тяжеленный полог, расстелив его по полу и соединив противоположные концы. Я бы справилась намного быстрее, если бы мне не пришлось балансировать на одной ноге, словно цапле... Впрочем, как я уже сказала, это хоть какое-то развлечение.

Кстати, раз уж ты затеяла что-то вроде уборки, может, вымоешь за собой миску? А заодно и кубок, иначе мерзавец не преминет отпустить еще один ядовитый комментарий в адрес маггловской гигиены.

Скотина.

Покончив с посудой, я задумываюсь, чем бы еще заняться. Валяться в кровати мне уже осточертело, поэтому я сажусь на пол, спиной к стене. Конечно, я могла бы устроиться за столом с куда большим комфортом, но сам стол напоминает мне о беседах с ним, а я не хочу думать о том, кого ненавижу!

Интересно, что сейчас изучают в Хогвартсе? Разумеется, при условии, что сегодня проводятся занятия... И как обстоят дела у Армии Дамблдора? Надеюсь, Гарри как раз учит ребят, чтобы они ни в коем случае не прикасались к незнакомым предметам...

Думать об этом — пустая трата времени.

Чтобы отвлечься от действительности, я начинаю вспоминать основы теории трансфигурации. Так или иначе, СОВ на пятом курсе никто не отменял, и я не собираюсь провалить экзамены, если — когда — отсюда выберусь...

Мысль об экзаменах оставляет меня равнодушной.

Тебе не должно быть все равно, ведь от результатов СОВ зависит твое будущее!

Пробую еще раз. Я пропустила множество уроков и безнадежно отстала! — говорю я себе, полагая, что внутри вот-вот раздастся щелчок и оживет мой старый кошмар — тот самый, в котором я иду в Большой зал абсолютно неподготовленной к предстоящему экзамену, — и встряхнет меня, но...

Этого не происходит.

Отсутствие реакции вовсе не означает, что мне теперь безразлично. Меня по-прежнему волнует все, что связано со школой, просто...

Неважно.

Я снова проголодалась.

Забравшись на кровать, я нахожу спрятанный хлеб и отщипываю несколько кусочков. Глаза буквально слипаются...

Может, подремлешь? Все рано делать больше нечего...

* * *

На самом краешке сознания мелькает чья-то бледная фигура, больше похожая на размытое акварельное пятно...

Резко подскочив, я таращусь в окружающую меня темноту.

Его здесь нет.

Но... я уверена, что он был здесь. Разве не его я только что видела?

Должно быть, тебе приснился сон.

Сон? С какой это стати я вижу сны о нем?! Хватает и того, что приходится иметь с ним дело в реальности...

Интересно, где он сейчас?

Не здесь, и это не может не радовать.

В горле пересохло. Я пытаюсь встать, чтобы сходить напиться, но до сих пор не могу наступить на ногу.

Что же делать?..

Как насчет того, чтобы использовать сломанное крепление в качестве трости?

Подобрав подходящий по длине кусок, я опускаю его расщепленным концом на пол и уже собираюсь подняться, но, вовремя опомнившись, переворачиваю его противоположной стороной. Если место разлома затупится, ублюдок сразу же поймет, для чего я воспользовалась палкой, а я не хочу, чтобы он узнал. Кроме того, затупившийся разлом сложнее будет срастить, а после всего, что я натворила...

Мне остается одно: дожидаться спасения, играя по установленным правилам, и стараться лишний раз его не провоцировать.

Но только до тех пор, пока я отсюда не выберусь. Нам, магглорожденным, уже давно пора собраться вместе и показать всем этим высокомерным снобам из старых чистокровных семей, что они глубоко заблуждаются, считая нас людьми второго сорта... Вот тогда-то он непременно узнает, что я могу быть по-настоящему дерзкой.

Сейчас же мне нужен глоток воды.

Утолив жажду, я в очередной раз проверяю царапины. Кажется, воспаление немного уменьшилось... Во всяком случае, хотелось бы в это верить.

Вернувшись в постель, я отламываю кусок хлеба и ем. Его слишком мало, чтобы насытиться, но это вынужденная экономия, ведь я понятия не имею, когда ублюдок соизволит появиться в следующий раз.

Интересно, что у него на уме?

Сильно сомневаюсь, что он просветит тебя на этот счет без того, чтобы не наврать с три короба.

Там, наверху, может происходить что угодно, а мне остается надеяться, что мои друзья в порядке и что кто-нибудь из них присматривает за Живоглотом.

Наверное, именно так себя чувствовал Гарри прошлым летом.

Но он, по крайней мере, находился в безопасности.

Относительной безопасности.

Перестань себя изводить. Подумай о чем-нибудь другом.

Например?

Вспомни рецепт какого-нибудь зелья.

Я пытаюсь, однако мне трудно не думать при этом о еде, ведь зельеварение слишком напоминает готовку. Затем пробую занять себя арифмантикой — кажется, в мире не существует более нудного предмета для размышлений, — но от куска хлеба под подушкой это не отвлекает. В конечном итоге я сдаюсь и, разломив краюху надвое, жадно проглатываю большую ее часть.

Интересно, когда он появится?

Не то чтобы я хотела этого, но... Что если он не вернется?

Только не с твоим везением, Гермиона. В прошлый раз его тоже не было целую вечность, помнишь?

Всего-то день или полтора, как мне тогда показалось, а сейчас прошло уже больше двух дней.

Ты не можешь знать наверняка. Одному лишь Мерлину известно, что случилось с твоими биологическими часами здесь, в подземелье.

В таком случае — и с равной долей вероятности — могло пройти куда больше времени... И с этим ничего нельзя поделать. Мне ничего другого не остается, кроме как ждать его, повторять уроки и слоняться по комнате из угла в угол, стараясь не пораниться о палку, и пытаться занять себя хоть чем-нибудь, чтобы не подохнуть от скуки.

И спать, конечно же. Я словно попала в сонное царство...

* * *

...Я иду по длинному коридору... деревянный пол, низкий потолок, длинный ряд филенчатых дверей, на стенах висят портреты, которые не сводят с меня глаз... Должно быть, я в Хогвартсе, на шестом или седьмом этаже, но само место кажется мне незнакомым. Я сто лет не терялась в школе... старосты могут входить куда угодно, так почему же я не могу войти в эти двери?.. Изображенная на портрете седая ведьма с узким породистым лицом смеется надо мной... В окно я вижу квиддичное поле, но я пришла сюда не ради квиддича... где-то рядом библиотека, и я должна ее найти... под ногами расстилается алый как кровь ковер... Я останавливаюсь у алькова, в котором стоит массивное дубовое кресло... В кресле сидит призрак... это женщина. Она смотрит, как я подхожу ближе, а затем говорит, что мне здесь не место, и я знаю, что не должна тут находиться, они все так говорят... но на самом деле они приберегают это место для себя, не так ли?.. Призрак улыбается мне, и я узнаю? эту женщину, это... это Серая Дама, привидение Рейвенкло, и она кивает и говорит мне: да, дорогая, даже я никогда не осмеливалась открывать эти двери... Но я не хочу, уподобившись ей, застрять в этом коридоре, ожидая, пока меня впустят... Я прохожу мимо портретов, и темноволосый мужчина с глазами Сириуса хмурится и говорит мне: тебе здесь не место... как же мне надоело это слышать!.. Внезапно его голова отваливается, из картины хлещет кровь и забрызгивает раму... Я бегу сквозь стену из воздуха, а мужчина кричит мне вслед: вот что тебе предстоит, ты станешь частью... и я натыкаюсь на дверь с круглым решетчатым окошком... Дверь покрывает резьба: барсуки, львы и змеи, причудливо переплетающиеся друг с другом... Сквозь окошко я вижу полки с книгами, и я протягиваю руку, чтобы толкнуть дверь и войти, но звери рычат на меня... Ворон на вершине каркает: что есть твой дар, а змея размыкает челюсти и открывает пасть все шире и шире, образуя что-то вроде прохода, за которым нет ничего, кроме длинных-предлинных зубов, темноты и леденящего душу хохота...

Гермиона, ты бредишь! Очнись!

Я просыпаюсь в холодном поту.

Вокруг непроглядная темень: нет ни устланного ковром коридора, ни полок с книгами, ни змей. Прикоснувшись к стене, я чувствую под пальцами грубый камень.

Меня колотит дрожь.

Вцепившись в палку, я с трудом ковыляю в ванную комнату. Плещу в лицо водой, прогоняя остатки сна, и с жадностью пью. Дрожь не прекращается, и... Пошло оно все к черту, мне нужна горячая ванна!

Набрав ванну, я погружаюсь в воду, ощутив мгновенную жгучую боль в ноге, но сразу же согреваюсь. Хотела бы я увидеть хоть что-нибудь!

Единственный способ увидеть — это дождаться, пока он не наколдует Люмос.

Кстати, где он, черт бы его побрал?!

Возможно, он собирается похоронить тебя заживо в своем подземелье. Может, именно в этом и заключается его месть.

Нет. Мне почему-то кажется, он предпочел бы наблюдать за моими страданиями. Да и с допросом он явно не закончил... Ублюдок вернется.

И ты бы наверняка предпочла, чтобы он не застал тебя голой.

Я торопливо вытираюсь и натягиваю мантию.

Господи, как бы мне хотелось, чтобы Живоглот оказался рядом и потерся о мои ноги, выпрашивая угощение! Просто прикоснуться к другому живому существу...

Пожелала бы лучше оказаться рядом с Живоглотом.

Да. Но я не с ним.

Я приканчиваю хлеб, оставив совсем крошечный ломтик. От голода кружится голова...

Подумай о чем-нибудь еще.

Улегшись в постель, я представляю, как вывожу на пергаменте руны: начинаю с первого Атта и перехожу ко второму. Хагалаз для разрушения и преобразования, Наутиз для преодоления ограничений, Иса для обретения контроля, Йер для сбора того, что посеяно, Эйваз для сотрудничества...

Нет, идиотка, сотрудничество обозначает Эваз! Как ты собираешься сдавать СОВ, если не можешь различить даже эти две?!

Мне кажется, я слишком утомлена для древних рун.

Ну тогда вспоминай что-то менее абстрактное. Например, чары.

Я думаю о палочке в руке, о том, как с помощью четко выверенного движения могу заставить книгу зависнуть в воздухе...

Мне было лет семь, когда я проделала это без палочки. Помню, что мама отказалась достать мне энциклопедию, стоявшую высоко на полке в гостиной, а я...

Любопытно.

В “Изумительных достижениях в магии и ведовстве” сказано, что волшебник может научиться контролировать стихийную магию, используя при этом свою внутреннюю силу, а не силу палочки...

Мысль настолько неожиданна, что я сажусь на кровати.

До этого я никогда не пыталась колдовать без палочки. Конечно, дома нам практиковаться запрещают, а в школе... не думаю, чтобы подобное поощрялось. И хотя профессор Флитвик как-то сказал, что с помощью беспалочковой магии легче всего взрывать вещи, а не заколдовывать, я читала, что с простейшими заклинаниями это работает. Весь секрет в том, чтобы как следует сосредоточиться.

Ну и что тебе мешает попробовать прямо сейчас? Все же лучше, чем пялиться в темноту...

Как можно чётче представив движение, я взмахиваю рукой и произношу:

— Люмос.

Заклинание отзывается мурашками во всем теле, но больше ничего не происходит.

Что если без палочки... когда у тебя нет палочки, то важен не сам взмах, а стоящее за ним ощущение?

Пытаюсь снова:

— Люмос!

Сработало! На долю секунды, не больше, но я увидела...

Безусловно, это та же комната, что и раньше. Нет ни ковров, ни портретов, ни привидений.

Отлично. Теперь надо постараться удержать заклинание чуть дольше. Может, у меня все-таки есть шанс...

— Люмос! — выкрикиваю я и...

... яркий свет заливает все вокруг. Я вижу комнату целиком, используя при этом только собственные силы!

ДА!

Такое чувство, что заклятие в прямом смысле слова тянет из меня волшебство. Голова раскалывается от боли, и мне кажется, что долго я не выдержу... Свет гаснет.

Но это сработало!

Я вся дрожу, чувствуя себя выжатой как лимон. Нашарив под подушкой последний кусочек хлеба, я проглатываю его и заползаю под одеяло...

...И снова иду по тому же коридору, но на этот раз ковром устлан весь пол... Ковер настолько мягкий, что, ступая по нему, я испытываю почти физическое наслаждение... Я прохожу мимо портрета седой ведьмы, которая смотрит на меня с пренебрежением, и мимо пустого алькова... Я останавливаюсь передохнуть, и мой взгляд падает на картину, изображающую девушку в кресле... это... Это я, и я-на-картине оглядываюсь на себя-живую и говорю, что прямо отсюда можно попасть домой! Но коридор впереди меня ничем не отличается от того, откуда я пришла, или он ведет в то же место, это неважно... Я оставляю позади портрет мужчины, он вдруг высовывается из холста и хохочет... Стараюсь не паниковать, так как знаю, что выход где-то здесь, рядом... Наконец я вижу дверь, на этот раз она не покрыта резьбой и в ней нет окошка, забранного решеткой... В гладкой эбеновой поверхности я вижу собственное отражение... Рядом висит портрет, которого я не видела прежде... До боли знакомое лицо... Светловолосый сероглазый мужчина, чьи губы кривятся в усмешке... Он говорит, что покажет мне путь, если я хочу отсюда выйти... Я отступаю, но не могу отвести от него глаз, и он снова улыбается и спрашивает: разве не за этим ты пришла, наклоняется ко мне и хватает за запястья, чтобы втащить в...

Я просыпаюсь.

Убирайся из моей головы, ты, ублюдок!

Перед глазами все еще стоит его ухмыляющийся образ.

— Проваливай! — визжу я в темноту.

Мне надо проснуться!

Закрыв уши, я крепко зажмуриваюсь и ору как ненормальная. Что угодно, лишь бы избавиться от его голоса, звучащего в голове! Все равно меня никто не услышит...

Откуда тебе знать? Думаю, его весьма позабавит, что ты разговариваешь с самой собой.

В отчаянии я стискиваю зубы и спрыгиваю с кровати.

О-о-о, моя нога!

Шипя от боли, я падаю обратно на постель.

Что ж, по крайней мере, боль прочистила тебе мозги... Ну и где хлеб?!

Кажется... я его доела. Думаю, мне стоит сходить напиться.

Интересно, сколько еще ты протянешь без еды, если в ближайшее время он так и не появится?

Когда я наконец встаю, от слабости у меня кружится голова. Я опираюсь на палку, представляя себя кем-то вроде странствующего волшебника с посохом, отдыхающего перед долгим путешествием.

Волшебникам не нужны посохи, раз у них есть волшебные палочки. А единственное путешествие, которое ты можешь совершить, — это навернуть несколько сотен кругов по комнате.

Плевать.

Мне абсолютно нечем заняться, и если так пойдет и дальше, я сойду с ума от скуки еще до того, как он вернется... Если он вообще вернется.

Я устраиваюсь за столом. И да, это напоминает мне об ублюдке. Настоящем, а не том, которого я видела во сне.

Послушай, это был всего лишь сон, и смысла в нем не больше, чем в любом другом сне. Тебе нечего беспокоиться.

В том, что мерзавец пробрался в мои сновидения, нет ничего удивительного, ведь он — единственный человек, которого я видела за последние... сколько бы там ни прошло дней.

Человек? Я бы не сказала, что согласна с твоим определением.

Ну да. К несчастью, он умеет производить хорошее впечатление на окружающих... Если уж на то пошло, он и впрямь напоминает одного из тех исторических деятелей, изображенных на старых школьных портретах. В своей серой шелковой мантии он выглядит так, будто сошел с подобного полотна... Что неудивительно, ведь волшебная аристократия кичится происхождением даже больше, чем маггловская, а он — живое её воплощение. Гордый, элегантный, могущественный... и прогнивший до мозга костей. Он водит компанию с Министром — и в то же время творит поистине ужасные вещи. О, я готова присягнуть, что для министерских чинуш он надевает маску добропорядочного волшебника, но неужели они настолько слепы?!

Думаешь, им неизвестно, что он негодяй, каких мало? Едва ли общество, которое оправдывает рабовладение, хоть в чем-то лучше отдельного своего представителя.

Я должна была понять это ровно в тот момент, когда Министерство, заискивая перед мерзавцем, приказало уничтожить Клювокрыла... И это после того, как Гарри и Джинни едва не погибли!

Ну, в Министерстве могли и не знать о тех событиях.

Но что если они знали? Убрали же его втихую из попечительского совета школы?

Ой, да ладно тебе, в маггловском мире дела обстоят не лучше. Кроме того, есть немало хороших волшебников. Вспомни мистера Уизли и профессора Дамблдора.

Ага. Вспомни. Они не смогли защитить Гарри, когда на него напали дементоры, и они до сих пор ничего не предприняли, чтобы спасти меня. Когда я получила свое первое письмо из Хогвартса, разве моим родителям не сказали: “Мы за ней присмотрим. Вам совершенно не о чем беспокоиться”? Выходит, им нельзя было верить?..

С каких это пор Гермионе Грейнджер захотелось, чтобы за ней “присматривали”?

Ну знаешь, сейчас я бы точно не отказалась, если бы это помогло мне отсюда выбраться! Мне вообще кажется, что либо Ордену глубоко наплевать на меня, либо им неизвестно, где я... Либо известно, но они ничего не могут сделать.

Я вздрагиваю.

Профессор МакГонагалл ни за что не бросила бы меня здесь, если бы могла отсюда вытащить. Я знаю это так же хорошо, как и то, что она не стала бы сидеть на месте и дожидаться спасения.

Я не беспомощна. Мне прямо не терпится увидеть выражение лица ублюдка, когда он обнаружит, что я владею беспалочковой магией.

Собираешься испугать его, вооружившись одним Люмосом?

Должна же я с чего-то начать? И прежде чем научиться чему-нибудь, нужно как следует попрактиковаться. Так что...

— Люмос.

...на какое-то мгновение слабая вспышка рассеивает темноту вокруг, однако сразу же гаснет, оставив после себя тупую боль в висках. Я совсем ослабела от голода... или же охранные чары каким-то образом поглощают мою волшебную силу. Надо поспать...

* * *

Открыв глаза, я не чувствую себя отдохнувшей. У меня снова болит нога, а в желудке так же пусто, как и в черепных коробках у Крэбба и Гойла.

И тут ничего не поделаешь... Зато можно порадоваться, что он мне больше не снился. Вернее, я об этом ничего не помню.

Хотелось бы знать, что он задумал... И почему так долго не возвращается?

Вижу, тебе прямо не терпится, чтобы он вернулся.

Нет, конечно, но... что если с ним что-нибудь произошло?

Тем лучше для тебя, верно? Это может означать, что его арестовали и теперь допрашивают. Возможно, тебя спасут с минуты на минуту.

Это может означать, что ублюдок подох и теперь лежит где-нибудь мертвый.

Что ж, тогда он не сможет навредить другим.

Но тогда я... я не хочу здесь умереть!

Думаешь, он бы тебя пощадил?

Это так несправедливо!

А как по-твоему: то, что случилось с Седриком, справедливо?

Боже, нет, конечно! Я и не говорю, что могу рассчитывать на лучшую долю.

Будь у тебя право выбора, ты бы предпочла оставаться в живых, не так ли?

Само собой! Так поступил бы любой на моем месте.

В том числе и Волдеморт...

Что?! Это совершенно разные вещи! Я не хочу ничьих смертей, я просто хочу жить!

Но... если твоя жизнь зависит от жизни убийцы, разве это не одно и то же?

Я не в ответе за его поступки! И уж тем более за то, что с ним происходит там, наверху!

Ну а если?..

Неужели нельзя придумать что-нибудь получше, чем валяться в постели и спорить с самой собой?!

Например, продолжать заниматься самообманом.

Чтобы заглушить чувство голода, я снова иду в ванную и пью воду, а потом возвращаюсь в постель и засыпаю.

Неважно...

* * *

Темно.

Ну еще бы. Он ведь не вернется. Он бросит меня здесь, и это подземелье станет моей могилой.

Если он и в самом деле не собирается возвращаться...

Нет. Я не хочу умирать! Где он?!

Идиотский вопрос. Вероятно, устраивает вечеринку в своем чертовом поместье.

Тогда мне стоит поспать...

Нет, ты должна шевелиться!

С чего бы это? Мне надо поберечь силы. Я так устала...

Сходи попей воды! А ну, живо поднимайся!

Сейчас...

* * *

Слышу какой-то шум. Он?.. Или... профессор МакГонагалл пришла спасти меня...

Скоро я буду дома!

Нет... просто показалось...

Или приснилось...

Показалось.

Было бы лучше, если бы мне приснилось, но я не сплю. Я уверена, что не сплю.

Какая разница?

Лучше... просто... заснуть...

* * *

Пытаюсь сфокусировать взгляд на стене, но вокруг все расплывается, словно в тумане.

Я вижу стену — а это значит, что сейчас светло и я больше не одна.

Перекатываюсь на спину.

Это он.

Я смеживаю веки. Чего я ожидала? Доблестных фениксовцев в сияющих доспехах, примчавшихся вызволять меня из темницы?

И все-таки... наконец-то рядом со мной живое существо. Я знаю, что не должна так этому радоваться, но я рада, даже если... даже если это он.

Снова открываю глаза. Он стоит возле кровати и выглядит слегка... обеспокоенным.

Обеспокоенным? Он?! Ха-ха. Должно быть, я брежу. Или сплю и вижу сон.

Я отворачиваюсь к стене.

— Думаю, теперь ты можешь встать, грязнокровка.

Ах, как оригинально.

Похоже, я не сплю и... не слышу в его голосе привычной злости.

Странно.

Первая попытка сесть оканчивается неудачей. Голова кружится так сильно, что, едва приподнявшись, я тут же заваливаюсь обратно на подушки.

Несмотря на то, что он хмурит брови, на его лице читается скорее тревога, нежели раздражение. Заметив, что я смотрю на него, он корчит гримасу.

— Сказав тебе встать, я имел в виду, чтобы ты встала с кровати, — произносит он резко. — Так что давай, мы уже это проходили.

Неужели я и впрямь обрадовалась ублюдку?

И где он был все это время, черт бы его побрал?!

Опустив ноги на пол, я чувствую такую слабость, что мне в кои-то веки начхать, что он маячит буквально в метре от меня. Рука машинально тянется за палкой, но в последний момент я хватаюсь за спинку кровати, чтобы лишний раз не напоминать ему о том, кто повинен в порче его собственности...

Бросаю на него осторожный взгляд. Он смотрит на меня сверху вниз, одна бровь картинно приподнята.

Неважно.

Вцепившись в спинку кровати, я выпрямляюсь, стараясь не опираться на больную ногу. Перед глазами все плывет, и в этом тумане я почти ничего не различаю. Не то чтобы мне хотелось его видеть...

Он снова во всем черном: в черной мантии, черных кожаных перчатках... Черный палец повелительно указывает на мое место за столом.

У меня нет сил даже на то, чтобы огрызнуться. Я перевожу дыхание и, хромая, направляюсь к стулу, каким-то чудом ухитряясь не упасть по дороге.

Он следует за мной по пятам. Присев на краешек стола, он извлекает уже знакомую мне фляжку, затем наливает в кубок немного золотистой жидкости и, не говоря ни слова, подталкивает его ко мне.

Зелье мне незнакомо, но это, по крайней мере, не Пробитасерум. Все же я никак не могу решиться...

— Только не начинай снова, грязнокровка. Мы ведь оба знаем, к чему приводит твое упрямство.

Мне и впрямь не стоило радоваться его появлению.

Я подношу кубок ко рту.

Да какая разница, что там...

Делаю первый глоток. Зелье едва заметно горчит, но вкус у него далеко не самый мерзкий, и второй глоток дается легче. Не знаю, сколько еще в меня влезет, прежде чем...

— Все до капли, грязнокровка. Мне некогда с тобой возиться.

Не подгоняй меня, ты, заносчивый ублюдок!

Я пью зелье мелкими глотками — так медленно, насколько вообще осмеливаюсь, — и после того как я допиваю, он сразу же забирает кубок.

— Лучше?

Вообще-то... да. Желудок почти не болит, и я больше не чувствую себя так, словно пару сотен раз прокатилась на карусели. Это определенно можно назвать улучшением.

Я киваю.

— Хорошо. Без своих мозгов ты не представляешь для меня ценности.

Звучит довольно пугающе.

Обернувшись через плечо, я наблюдаю, как он, пройдя по комнате, останавливается возле кровати и брезгливо принюхивается.

— Здесь начинает попахивать. Кажется, кто-то слишком много времени проводил в постели... Отвратительная привычка.

А разве не этого ты хотел, оставив меня в темноте, практически без еды?!

Скорее всего, именно этого. Ты ведь знаешь, каков он...

Даже слишком хорошо. Мерзавец.

Он взмахивает палочкой, и на кровати появляется стопка чистого постельного белья и несколько полотенец.

— Обычно этим занимаются домовики, но, думаю, ты будешь только рада избавить их от части повседневных забот. К моему следующему приходу ты должна сменить белье, и я надеюсь, что твоя кровать будет выглядеть гораздо опрятнее.

Затем он переводит взгляд на аккуратно сложенный полог и на куски сломанного крепления, приставленные к стене. На его лице мелькает какое-то подобие одобрения, и это позволяет мне немного расслабиться.

Не то чтобы я нуждалась в его одобрении.

Глядя на разлом, он бормочет какое-то заклинание, и спустя несколько секунд целое крепление со щелчком встает на место, а тяжелый полог повисает, как будто никогда до этого не падал.

Невольно сжав кулаки, я отворачиваюсь.

Против него у меня нет ни единого шанса. Сколько времени я потратила, чтобы сложить этот чертов полог?! Я едва держусь на ногах, а ему, чтобы все исправить, достаточно шевельнуть мизинцем.

Брось, Гермиона. Ты ведь знаешь, что несправедлива к себе.

Тем временем он вновь оказывается рядом.

— Не думай, что этим все и закончится, — в его негромком голосе отчетливо слышна угроза. — Я ведь предупреждал, чтобы ты не заставляла меня крушить мебель... Не говоря уже о том, что некоторые твои поступки заслуживают особого наказания.

Я и в самом деле не должна была радоваться его появлению.

Он меня рассматривает — и мне кажется, что от его внимательного взгляда не укроется ни одна мелочь: всклокоченные волосы, побледневшее от испуга лицо, помятая мантия, босые ступни... Чтобы не смотреть на него, я выпрямляю спину и пялюсь на рисунок каменной кладки над столом, отчаянно стараясь не покраснеть.

Он показывает на мою раненую ногу.

— Дай мне взглянуть.

Что?.. Зачем?! Мало ему того, что он сделал в прошлый раз?!

Впрочем, как он уже сказал, мы оба знаем, к чему приводит мое упрямство.

Я кладу ногу на стол.

Он морщится, но наклоняется ближе и кончиком палочки пробует мою лодыжку. От боли я закусываю губу, а он шепчет под нос какое-то заклинание. Я впиваюсь в подлокотники стула, не понимая, что происходит. Что он?..

Он несколько раз проводит над моей ногой палочкой, светящейся пульсирующим белым светом.

— Давай пробуй, — говорит он, когда свечение гаснет.

Я прикасаюсь к бедру — в том месте, где он разодрал мне кожу, — и обнаруживаю, что болезненная припухлость, как и сами царапины, исчезли без следа. Тогда я осторожно встаю... Нога не болит. Вообще.

— Обопрись на ногу как следует! — говорит он, заметив мою нерешительность. — Или ты мне не доверяешь?

Доверяю?

Я не уверена, что правильно его расслышала.

О да, кому же еще ты можешь доверять, как не ему...

Он недовольно хмурится, и я поспешно говорю:

— Благодарю вас.

Не знаю, что у него на уме, но он меня вылечил, и я могу сказать “спасибо”... просто чтобы не дать ему повода упрекнуть меня в неблагодарности.

Он коротко кивает.

— Нам ведь не нужно, чтобы у тебя возникли проблемы с передвижением, верно?

Мне это точно не нужно... но я не могу себе даже представить, по какой причине ему не все равно. Интересно, мне уже пора начинать беспокоиться?..

— Можешь садиться.

Как только я усаживаюсь обратно на стул, он наводит на меня палочку и... я теряю способность двигаться. Это не Петрификус, от которого ты словно каменеешь, а как если бы из моих конечностей удалили кости. Я в буквальном смысле слова не могу пошевелить даже пальцем.

— Что-то не так, грязнокровка? — спрашивает он с притворным сочувствием.

Ублюдок.

Обнаружив, что могу открыть рот, я сквозь зубы отвечаю:

— Кажется, у меня небольшие проблемы с передвижением.

Он ухмыляется.

— Я попробую тебя отвлечь.

С этими словами он достает из складок мантии нож. Большой, блестящий и очень знакомый нож.

— У меня сложилось впечатление, что эта штуковина пугает тебя куда сильнее, чем палочка.

Он подносит нож к моему лицу.

Да, тот самый…

— Глупышка, — бросает он снисходительно, — разве ты не знаешь, что с помощью палочки можно сделать гораздо больше? Эта фобия присуща всем без исключения грязнокровкам, и даже после сорока лет жизни среди волшебников их реакция всякий раз выдает их с головой. Впрочем, должен заметить, что лезвие выглядит весьма... эстетично.

Кончик ножа щекочет мне горло под подбородком, и я не вижу, а чувствую, как он опускает вырез моей мантии, обнажая правое плечо, и приставляет к нему острие.

— Да, — выдыхает он, — мне кажется, нож вошел... сюда.

Он надавливает чуть сильнее.

Мелькает мысль, что хуже, чем было, уже не будет, но изнутри все равно поднимается волна липкого, тошнотворного ужаса.

Я сглатываю подступивший к горлу ком, и ублюдок, подцепив мой подбородок пальцем, заставляет меня поднять голову. В его глазах мерцает загадочный огонёк.

— Согласись, что в мире нет ничего слаще мести... — В плечо неожиданно впивается острое жало, и я едва удерживаюсь, чтобы не отдернуть голову. — Должен ли я продолжать, малышка? Дашь мне насладиться твоими воплями?

Заканчивай то, что начал, больной ублюдок!

Криво улыбнувшись, он убирает нож и подносит его к моему лицу, демонстрируя кончик, запачканный красным.

Меня передергивает.

— Как это ни прискорбно, время поджимает, и продолжим мы в другой раз. Дело прежде удовольствия.

Он садится напротив и кладет нож на середину стола.

— Ты скучала по мне все эти дни?

Скучала ли я по нему? Ну нет! Я не могу не спрашивать себя о том, где он был все эти дни, но это совсем другое!

— Вопрос чисто риторический, так что можешь не отвечать, — говорит он тихо. На его губах играет легкая усмешка.

Усмешка, которую мне хотелось бы содрать с его лица вместе с кожей.

— А вы? — спрашиваю я дерзко. — Вы по мне скучали?

Ох, Мерлин, ну кто тянул меня за язык?!

Ухмыльнувшись, он откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди. Его взгляд проходится по мне от макушки до пяток и возвращается, чтобы встретиться с моим.

— Разумеется, я скучал по тебе, малышка. Мне тебя очень не хватало.

Не выдержав, я первой отвожу глаза.

— На самом деле я не собирался покидать тебя надолго, — продолжает он. — Это все благодаря парочке старых маразматиков — твоих преподавателей, — которым вдруг почудилось, что я каким-то образом причастен к твоему внезапному исчезновению.

Я резко вскидываю голову. Правда ли то, что он говорит?!

— Ах, грязнокровка, твои чаяния напрасны. Другого раза не будет, ибо я больше не потерплю подобных обвинений в свой адрес... К слову, Министр со мной согласился, что сама идея, будто я мог тебя похитить, не выдерживает никакой критики.

Но если Ордену известно...

— Как бы там ни было, я позволил им прийти и обыскать поместье. Думаю, нет нужды говорить, что они так ничего и не нашли... — он издает смешок. — И не найдут.

Я не уверена, что смогу выдержать его взгляд хоть секундой дольше, поэтому отворачиваюсь, стараясь не выдать своего отчаяния. Пусть он говорит что хочет, но я никогда не перестану надеяться!

— Сейчас ты в полной безопасности, но лишь до тех пор, пока наше сотрудничество будет плодотворным, а твои друзья и покровители не станут делать поспешных выводов. Я не собираюсь — как ты однажды очаровательно выразилась — гнить в Азкабане, но даже если это когда-нибудь произойдет... Уверяю тебя, я сделаю все от меня зависящее, чтобы никто, ни одна живая душа не узнала, где ты. Ты ведь догадываешься, что с тобой будет?

Нечто подобное уже приходило мне в голову.

— Посмотри на меня.

И я смотрю, впитывая каждую деталь: сначала на руки с длинными пальцами, упрятанные в идеально скроенные перчатки; затем на тонкое, обрамленное невероятно ухоженными волосами лицо; белую как мел кожу и саркастическую ухмылку... И, наконец, смотрю ему в глаза: холодные серые глаза, которые являются своего рода ключом, разгадкой той чудовищной жестокости, что скрывается за внешне безупречным фасадом.

До тех пор, пока я здесь, мое выживание зависит от его, и я буквально кожей чувствую, что тщательно подогнанная маска скрывает нечто большее... Неуловимый флёр власти и могущества.

Если кто и выживет, то это будет он, верно?

Глупо на это надеяться — и все же какая-то часть меня хватается за эту мысль, как за соломинку.

Но если я когда-нибудь отсюда выберусь, мы еще посмотрим, кто от кого зависит.

— И вот теперь, когда все недомолвки остались позади, — по его губам пробегает ленивая усмешка, — думаю, пришла пора наверстать упущенное.

В его руке, как по волшебству, появляется небольшой флакон, наполненный бесцветной жидкостью.

Веритасерум.

Что ж, именно к этому все и шло с самого начала... Господи, ну почему я не стерла себе память, когда у меня был шанс?! Ведь знала же, что проиграю!

— Вижу, зелье тебе знакомо, — ухмыльнувшись, он свинчивает пробку. — Ничего другого я и не ожидал.

Во всяком случае, у Ордена было достаточно времени, чтобы принять меры и защитить себя от последствий того, что я могу рассказать, но... Знают ли они, как много мы видели?

— Льщу себя надеждой, что использование Пробитасерума показалось тебе столь же поучительным, как и мне, но сейчас, боюсь, нам придется прибегнуть к менее занимательному методу. Времени в обрез, а я не хочу, чтобы ты думала, будто меня не интересовало то, что ты должна была рассказать.

Почему он вдруг забеспокоился о времени? Я ведь никуда отсюда не денусь... Разве что... может, он думает, что Орден в конце концов попытается меня спасти? Если бы я смогла продержаться еще чуть-чуть...

— Открой рот, — с этими словами он поднимет флакон.

Мерзавец. Сколько раз я слышала, как мама или папа говорят мне нечто подобное?..

Я лишь крепче сжимаю губы.

Нахмурившись, он перекладывает флакон в левую руку, а правой нашаривает нож.

— Как я уже сказал, — его голос понижается до вкрадчивого шепота, — сегодня у меня нет времени, чтобы сносить твои выходки.

Приставив нож к моему левому виску, он медленно проводит им вниз, по щеке. Рана неглубокая, но мне понадобилось все мое самообладание, чтобы не морщиться от боли. Если рука его дрогнет...

Если он захочет, чтобы его рука дрогнула...

Я открываю рот.

— Хорошая девочка.

Поменяв местами флакон с зельем и нож, он приказывает:

— Высунь язык.

Я повинуюсь. Происходящее со стороны напоминает извращенную пародию на первое причастие, которое принимают католические девушки. Вот только вместо Истины и Света я получаю Веритасерум и... его.

Я закрываю глаза.

— Нет, ты должна смотреть.

Почувствовав холодное прикосновение металла, я разлепляю веки.

Ненавижу тебя.

Так даже хуже, ведь мне приходится наблюдать, как ублюдок отмеряет три капли зелья и они падают мне на язык... после чего странное безразличие завладевает всем моим существом, и вокруг не существует больше места, полного страха, ненависти и отчаяния.

— Ты ведь не думаешь, будто сможешь оказать сопротивление? — его голос доносится словно издалека.

— Нет, — отвечаю я. Эхо протеста умирает где-то глубоко внутри.

— Нет, — повторяет он. — Возможно, тебе бы стоило вспоминать об этом почаще.

Ему не нужен ответ, который и так ему известен. Он не отказал себе в удовольствии озвучить его для меня. Ненавижу... но мое возмущение пропадает так же быстро, как и появляется. Слишком много оно отнимает сил...

— Теперь я хочу услышать детальное описание всех, кого ты видела во время своего пребывания на площади Гриммо.

И я рассказываю. Имена всех, кого я знала, и подробное описание внешности, если это были незнакомцы. Он едва ли меняется в лице, когда я упоминаю о Северусе Снейпе, но заставляет меня повторить каждое слово, когда-либо сказанное профессором. Я и не предполагала, что помню так много, — не говоря уже о мелких деталях вроде подпалин на плаще ведьмы или же потрепанных краёв мантии пожилого волшебника. Что еще мне известно, о чем я благополучно успела позабыть?..

Намного больше, нежели я представляла. К тому времени, как он меня останавливает, я выжата до капли.

Он снимает с меня заклятие неподвижности, и я остаюсь в темноте. Суп, который он наколдовывает перед уходом, кажется мне безвкусным, но я все равно съедаю его без остатка.

* * *

Я бодрствую, когда ублюдок появляется в следующий раз. Он больше не собирается рисковать, поэтому снова обездвиживает меня и, приставив к щеке нож, капает Веритасерум на язык. Его предосторожности излишни, поскольку я не сопротивляюсь. Он прав: от меня ничего не зависит. К тому же вчера он узнал все, что его интересовало...

Но вскоре он доказывает мне, что я ошибалась.

— Помнишь, как на прошлой неделе я говорил, что ужинаю с Долорес Амбридж?

— Да.

Ему явно по вкусу та поспешность, с которой я отвечаю, потому что он ухмыляется. Сыворотка правды подавляет мою волю и способность к сопротивлению, и негодование, едва зародившись, гаснет во мне, словно огонек задутой свечки.

— Как я и предполагал, общение с Амбридж оказалось весьма утомительным, — продолжает он, — но в то же время она рассказала мне кое-что интересное. По ее словам, в Хогвартсе есть группа студентов, которые — по непостижимой для нее причине, — не доверяют Министерству магии. Судя по всему, эти студенты собираются вместе и учат друг друга запрещенным заклинаниям.

О Боже. Ему известно об Армии Дамблдора...

Он смеется.

— Почему-то мне кажется, что для тебя это не новость... невзирая на то, что ты староста и обязана следовать правилам. Впрочем, рассуждать об этом слишком поздно. Я хочу услышать имена тех, кто вовлечен в вашу организацию.

Бесстрастно кивнув, я перечисляю имена друзей, и одновременно с этим мое лицо покрывается зудящими нарывами. Моя уловка, придуманная на случай, если кто-нибудь проговорится, сработала превосходно.

В его глазах мелькает удивление, которое сменяется неподдельным восторгом.

— Вы только на это посмотрите... Твоих рук дело?

— Да.

Я опускаю голову, чтобы пряди волос прикрыли щеки. О том, как выглядит мое лицо со стороны, лучше не думать... И я даже не представляла, что нарывы могут так чесаться!

Приподняв мое лицо за подбородок, он внимательно рассматривает отметины.

— В высшей степени интересно. Не скажу, что тебе идет, но... — Он заправляет волосы мне за уши. — Я не вижу причин скрывать столь замечательное творение.

Веритасерум притупляет остроту моего унижения; мне глубоко наплевать, что ублюдок думает о моей внешности. Но если бы я могла поднять руку, чтобы скрыть следы своего вынужденного предательства, я бы это сделала...

Потому что я не предательница. Он вытащил из меня сведения, а это не считается.

— Вы учите друг друга чему-то подобному?

— Нет...

— Расскажи мне.

И я рассказываю. О заклинаниях, которые мы изучали, о месте, где проходили наши встречи, и средстве, с помощью которого мы связывались. Услышав о фальшивом галлеоне и Протеевых чарах, он поднимает брови и говорит мне перечислить все заклинания, которые я выучила сама.

Это занимает гораздо больше времени, но слушает он более чем внимательно. Я не знаю, почему, и под действием зелья мне действительно все равно.

Наконец он отпускает меня и смотрит, как я ем суп — на этот раз тыквенный со специями. Мне хочется свежих фруктов, но я, скорее, отрежу себе язык, чем открою рот и попрошу его об этом.

Потом он уходит, и я, вконец обессиленная, заползаю в постель. Нарывы зудят так, что теперь, когда зелье перестало действовать, я бы с радостью дала связать себе руки, лишь бы не начать чесаться.

Я прячу лицо в подушку.

Они меня спасут. Мне нужно продержаться еще немного...

На третий день он спрашивает меня о Гарри, и я рассказываю... намного больше, чем когда-либо хотела бы рассказать. О том, что Гарри узнал его на кладбище, и как Гарри видел его в магазине “Горбин и Бэркес” в Лютном переулке. И еще... О миге, в который зародилась наша дружба, когда Гарри с Роном примчались спасать меня от тролля, и о той стене отчуждения, возникшей между ними в прошлом году... О том, что Гарри никогда не говорит о родителях... Все это слишком личное, и я пытаюсь не думать, не знать, но в конечном итоге... Он узнаёт все.

Гарри, мне очень жаль.

На следующий день он впервые не накладывает на меня заклятие неподвижности, но это уже не имеет значения. Я все равно позволяю ему напоить меня зельем... Затем он спрашивает о Роне и его семье. Рон... все наши глупые споры кажутся теперь особенно незначительными, когда я смотрю на них сквозь призму Веритасерума... И когда он с презрительной усмешкой уточняет, насколько мы с Роном были близки, моя ненависть к нему достигает новых, неизведанных доселе высот.

Затем он заставляет меня описать Нору в таких подробностях, что при желании он смог бы составить поэтажный план дома... Вскоре он уходит.

Ярость, стыд и отчаяние разрывают мне душу, и я клянусь своей жизнью и всем, что мне дорого, что отомщу за вторжение.

Я не понимаю, в чем смысл. Зачем ему знать, как я отношусь к друзьям?!

Клянусь, что заставлю его пожалеть о каждом вопросе, который он задал, как только отсюда выберусь.

Я выйду отсюда. И снова увижу Рона.

На пятый день он вынуждает меня припомнить все наши стычки с его сынком. Это долгий разговор. А потом...

Не хочу об этом думать.

Я не чувствую в полной мере того, что он делает со мной, — во всяком случае, пока действует сыворотка, — но зато узнаю, что заклинанием Флагеллуса можно не только пустить кровь, но и сломать руку.

Ему определенно не понравился тот случай с Оборотным зельем... впрочем, как и оплеуха, полученная его сыном от какой-то там грязнокровки.

Я не стану об этом думать.

Понятия не имею, почему он сращивает мне кость — разве что хочет услышать слова благодарности, — но на этот раз я остаюсь без еды.

Как бы там ни было, мне слишком плохо, чтобы я смогла проглотить хотя бы кусочек.

На шестой день он приказывает мне говорить о магглах... Но не о розетках и выключателях, которыми интересуется мистер Уизли, а о средствах связи, оружии и — как ни странно — о сиротских приютах. Тот мир кажется мне таким же далеким, как и его холодный голос, но я рассказываю ему все, что помню.

Очевидно, что этот разговор бессмыслен, ведь многих вещей он попросту не понимает. Но после того как я говорю ему об этом, он с ехидством проходится по моей неспособности описать свой собственный мир. И очень скоро заставляет о ней пожалеть.

А на седьмой день...

Когда он аппарирует, я уже давно не сплю, повторяя руны Старшего Футарка. От одного лишь вида фигуры, облаченной в мантию, все связные мысли вылетают из головы напрочь.

На нем простая черная мантия с капюшоном.

Мантия Пожирателя.

Это обстоятельство ровным счетом ничего не меняет, ведь ему больше нет нужды от меня прятаться.

Я направляюсь к стулу, спрашивая себя, что он захочет узнать сегодня.

— Погоди.

Ноги сами собой прирастают к полу, и я бросаю на него взгляд через плечо. Он стоит почти на цыпочках, слегка подавшись вперед, и его ленивая улыбка резко контрастирует с напряженной позой.

Это ничего не означает.

Он разглядывает меня с головы до ног, словно перед ним вещь, которую он собирается приобрести, и от этого пытливого взгляда волосы на затылке начинают шевелиться.

Что ему нужно?

Меня едва ли обрадует ответ на этот вопрос.

Он подступает ближе — и я с трудом подавляю желание отшатнуться. Во рту моментально пересыхает. Он снова изучает отметины на моем лице. В некоторых местах кожа покрыта запёкшейся коркой, так как мне трудно удержаться от того, чтобы не чесаться.

— Полагаю, я достаточно долго мирился с твоим уродством, — произносит он наконец. — Ты мне позволишь избавиться от них?

Это далеко не риторический вопрос. Снять проклятие с моего согласия намного легче, ведь именно я его наложила.

Я киваю, и он вопросительно выгибает бровь.

— Да, прошу вас, — говорю я устало.

Морщинки в уголках его глаз становятся заметнее, когда он слегка прищуривается и произносит:

— Фините.

Господи, это такое облегчение...

— Так гораздо терпимее. Теперь пойди и умойся, чтобы мы могли начать.

Могли начать что? — размышляю я, пока вода льется в раковину. У меня такое чувство, что я не захочу об этом знать, однако выбора у меня нет.

Нет. Зато есть пара минут на то, чтобы Орден вызволил меня отсюда...

Только прошу вас, если вы действительно собираетесь меня спасать, сделайте это поскорей!

Умывшись, я вглядываюсь в зеркало в тяжелой деревянной раме, которое висит над раковиной. Отразившаяся в нем девушка мало похожа на прежнюю Гермиону. На ее левой щеке алеет уродливый ножевой порез, а волосы как никогда напоминают воронье гнездо. Девушка кажется слишком бледной, словно размытый акварельный рисунок, и черная мантия лишь усугубляет впечатление...

Правильно говорила Лаванда, что черный — явно не мой цвет.

Мокрыми пальцами я пытаюсь разодрать колтуны в волосах, и мне почти удается уговорить себя, будто это имеет значение. Хотя... даже если бы я смотрелась более привлекательно, сильно сомневаюсь, что ублюдок стал бы лучше ко мне относиться.

И все-таки... Мне неприятно встретиться с ним лицом к лицу теперь: зная, что выгляжу я точь-в-точь, словно меня с милю тащили сквозь живую изгородь. Я и так достаточно всего наслушалась.

Внешность — далеко не главное.

Выйдя из ванной, я останавливаюсь на пороге, вцепившись в дверную ручку. Он стоит посередине комнаты, и я не могу заставить себя подойти хоть на шаг ближе. С другой стороны, если я не подчинюсь...

Он манит меня пальцем и, собравшись с духом, я направляюсь к нему. На его левой ладони покоится лоскут черного шелка, в который что-то завернуто. Когда он бережно разворачивает сверток, внутри обнаруживается небольшое серебряное колечко с выгравированными на нем причудливо изогнутыми рунами.

Он берет кольцо большим и указательным пальцем, и я невольно пячусь назад.

Не знаю, что это за штуковина, но мне определенно не хочется к ней прикасаться.

На фоне черной перчатки кольцо сияет как сама невинность, но эти руны... Шестое чувство подсказывает мне, что вещица буквально пропитана Злом.

— Не надо так нервничать, — произносит он спокойно, однако злобный блеск в его глазах утверждает обратное. — Проведя с тобой последние несколько дней, я решил, что ты готова к смене обстановки... Так же, как и я.

Уголки его губ кривятся в ухмылке.

Что он задумал?

Все мои знания о колдовских артефактах сводятся к тому, что их существует великое множество, так что иногда даже высококвалифицированному специалисту бывает трудно разобраться в назначении того или иного предмета без использования диагностических заклятий.

Но и этой крупицы сведений довольно, чтобы понять: от кольца надо держаться как можно дальше.

Слегка выгнув бровь, он награждает меня покровительственной усмешкой.

Ублюдок. Ты не сможешь меня запугать.

Я отвечаю ему не менее нахальным взглядом, хотя сердце в груди колотится, как у пойманной птицы.

Фальшивая улыбка исчезает.

— Возьми его, — произносит он, слегка нахмурившись.

В интонации его тихого голоса есть нечто такое, чему я не в силах сопротивляться.

Ведь он не единожды доказал мне: его изобретательность по части пыток не знает границ, поэтому кольцо — что бы в нем ни таилось, — просто не может быть хуже.

Или может?..

На его лице застыло нечитаемое выражение.

— Дай руку.

Желудок ухает куда-то вниз, но я делаю, как он говорит, и кольцо соскальзывает в мою раскрытую ладонь.

Мгновение — и комната вокруг меня растворяется, и я падаю, падаю в черную бесконечность...

Кое-что о рунах: http://runes.su/runes.html