Свобода выбора? Нет, не слышали (гет)

Эпизод 16, в котором СУЗИ раскрывает тайны и создаёт проблемы

Тали сидела в кресле второго пилота, которое единодушно признавалось экипажем самым умиротворяющим местом на корабле, сжимала в дрожащих руках большую белую кружку с логотипом Альянса и пыталась сосать через соломинку горячий успокоительный декстро-чай, приготовленный СУЗИ. ИИ стояла рядом, отгораживая кварианку от сверлящих, подобно дрели с перфоратором, взглядов мужской части команды, представленной Джокером, Кайденом и Гаррусом.

— Тали, почему ты не сказала нам раньше? – укоризненно пророкотал Вакариан, привычно подпиравший плечом дверной косяк.

— При всём моём уважении, — встрял Кайден, и слово «уважение» прозвучало в его устах, как отборный мат, — к вам, Тали, и к жертве Легиона, я считаю, что эту платформу нужно немедленно вышвырнуть в шлюз! Мы не знаем, какие программы могли остаться нестёртыми, мы даже не знаем, отключился ли он окончательно.

— Вот поэтому я ничего и не говорила, — едко отозвалась Тали, прицеливаясь соломинкой в разъём костюма.

— Да послушайте меня! — на лбу Кайдена, кажется, выступила испарина. – Никто не может гарантировать, что прямо сейчас эта штука не встанет и не устроит на борту резню!

— Вот он, бравый майор Аленко и его больная фантазия, — насмешливо протянул Гаррус.

Но за Кайдена неожиданно вступился Джокер:

— Мне, кстати, всегда не нравилось присутствие живого гета на борту моей птички, — заметил он, — предположительно мёртвым он мне нравится ещё меньше. Не хочу ранить твои чувства, Тали, но, если ты действительно хочешь похоронить Легиона, почему бы не сделать это по доброй старой традиции любого флота — отправить тело в открытое море, ну, в нашем случае, в открытый космос?

— Нет, он должен быть погребён на Раннохе, — твёрдо возразила кварианка и громко всосала очередную порцию чая, который, очевидно, начал действовать, придавая ей сил. – И вам придётся смириться с моим решением. Если понадобится, я буду говорить как Адмирал Мигрирующего Флота от имени союза гетов и кварианцев. Давайте не будем играть в политику, хорошо?

— Нет, если понадобится, будем, и тогда я буду говорить как Спектр Совета, — возмутился Кайден. – Но сначала кто-нибудь, может, объяснит мне, зачем было контрабандой вывозить платформу с Ранноха, чтобы потом вернуться и похоронить её где? Снова на Раннохе!

Тали закатила глаза:

— У нас не было времени на церемонии, у нас, если помните, до сих пор нет времени, нет информации, ничего нет! И вообще, я не знаю! Тогда мне казалось, что так будет правильно…

— Органикам свойственно совершать нелогичные поступки под действием стресса, — вступилась за кварианку СУЗИ. – Однако я столкнулась с проблемой, которую не могу разрешить доступными средствами в отсутствии соединения с экстранетом.

Все на время отвлеклись от Тали и обратили внимание на застывшую по стойке смирно СУЗИ. Та, не встретив возражений, продолжила:

— Насколько мне известно, органикам также свойственно нежелание терять дорогих им существ. Отсюда повторяющаяся от расы к расе в той или иной форме концепция бессмертия души, перерождения или чудесного воскрешения. В подтверждение своей точки зрения я приведу явное желание большинства членов команды верить в то, что Шепард выжила, — Гаррус поморщился и отвернулся. СУЗИ проигнорировала его недовольство. — Но в таком случае я не могу понять ваше настойчивое стремление избавиться от Легиона вместо того, чтобы его реактивировать, когда столь любимое органиками «воскрешение» более чем возможно. Или причиной отказа является то, что он синтетик?

— Погоди, СУЗИ, как ты сказала? Реактивировать? – пробормотала Тали, расплескав остатки чая на колени. – Это… возможно?

— Вы тут окончательно спятили, да? Что… – вспыхнул Кайден, но сразу притих, когда на его плечо, призывая к молчанию, опустилась тяжелая когтистая лапа Гарруса.

— Джефф, думаю, пришло время узнать, что случилось с твоим порно, — мягко подытожила СУЗИ.

Эпизод 17, в котором каждый находит занятие по душе, кроме Явика

На «Нормандии», как ни странно, были и те, кого совершенно не заботили ни геты на борту, ни пропажа порно, ни прочие мелкие пакости жизни.

Стивен Кортес, например, проводил досуг, лёжа под челноком в обнимку со сварочным агрегатом, что отвлекало пилота от многочисленных безрадостных мыслей.

Вега поддерживал в форме свою впечатляющую мускулатуру и попутно пытался наладить контакт с Софи, механической псиной, каким-то чудом пережившей все треволнения последних месяцев и по-прежнему нарезавшей круги по нижней палубе. «Ты ж моя хорошая, ты ж как таракан в атомном реакторе», — ласково приговаривал Джеймс, похлопывая белые металлические бока робота.

Доктор Чаквас в отсутствие пациентов (если не считать Кайдена с его обострившимися от постоянного стресса мигренями) регулярно прикладывалась к любимому «Serrice Ice», ящик которого предусмотрительно запасла под рабочим столом во время последнего визита на Цитадель, истратив на него все свои пенсионные сбережения. То, что в лазарете в момент распития больше никого не было, бортового врача вовсе не смущало. Она, конечно, любила посидеть за бутылочкой бренди с Шепард, но тогда самой Карин маловато перепадало. Теперь же справедливое распределение благ ежедневно торжествовало. Иногда по нескольку раз. И нет, это не алкоголизм и даже не бытовое пьянство — доктору виднее.

А вот Лиара Т’Сони страдала от отсутствия экстранета: какой бы непосильно изматывающей ни была роль Серого Посредника, азари как-то незаметно втянулась и теперь изнывала от безделья… и от желания чем-нибудь полезным себя занять. Допустим, написать правдивую во всех отношениях книгу о протеанах. Для этого ей нужны были только датапад – и, разумеется, Явик. Которому, кстати, тоже было плевать на гетов и порно (покорёженную платформу он стандартно порекомендовал бы вышвырнуть в шлюз, но его мнения почему-то никто не спросил; порно он послал бы туда же).

Азари и её книга, по идее, должны были тоже отправиться за прочими раздражающими вещами, о которых без устали спорили примитивы. То есть — в шлюз. Но по причине… назовём эту причину эмоциональным дисбалансом (или настойчивостью СУЗИ), Явик сдался почти без боя.

Потому в тот самый день, когда майор Аленко совершал круг позора по «Нормандии», протеанин всё-таки обнаружил себя идущим к доктору Т’Сони. И очень удачно наткнулся на взмыленного Кайдена, вылетевшего из каюты Лиары. От человека несло досадой, огорчением, адреналином и потом. С силой выдохнув, чтобы скорее очистить обонятельные рецепторы от этого невыносимого амбре, Явик с выражением хмурой решимости на лице ткнул горящий приветливо-зелёным светом запорный механизм.

— Азари, — вежливо, насколько мог, поприветствовал он с порога.

— Кажется, мы уже определились, что у этой азари есть имя, — Лиара с видимым облегчением оставила в покое мёртвые экраны и повернулась к гостю. Несмотря на то, что она почти дословно вспомнила свою реплику, брошенную во время недавней перепалки, голос звучал дружелюбно и спокойно. – Проходи, Явик, можешь тут осмотреться, — приветливо улыбнулась эта примитивная форма жизни.

«Будто бы я так хочу тут осматриваться», — мысленно проворчал протеанин, но всё-таки сделал шаг вперёд. Дверь за ним со свистом закрылась.

— Доброго дня, господин Явик, — преувеличенно бодро проворковал Глиф.

Эпизод 18, в котором Тали и СУЗИ находят общую цель, но не общий язык

— СУЗИ, я до сих пор не могу поверить, что это вообще возможно! Неужели ты серьёзно полагаешь, что, если просто загрузить в платформу эти файлы, мы получим того же Легиона, которого знали? — Тали мерила шагами пустующую и бесполезную в отсутствие экстранета радиорубку, куда в результате импровизированного голосования и последующего не совсем единодушного решения экипажа её поместили во временное заключение. Целью изоляции Адмирала Мигрирующего Флота (а о своей должности кварианка не уставала напоминать всем и каждому, присовокупляя изощренные ругательства и угрозы) было держать её подальше от платформы Легиона, перенесённой из багажного отделения в помещение ядра ИИ под пристальное наблюдение СУЗИ. Выбросить гета в космос команда так и не решилась: кто-то по-прежнему считал его героем, кто-то побаивался непредсказуемого гнева Тали.

Заперев обе камеры временного содержания, экипаж вздохнул с облегчением.

Недовольство продолжал проявлять только Джокер, настаивавший, чтобы ему вернули порно… или, во всяком случае, в отместку отформатировали тот сектор базы, где живут и здравствуют 1183 таинственные программы.

Кварианка нетерпеливо воззрилась на потолок:

— СУЗИ, ты меня слушаешь?

— Конечно, — почти сразу отозвался бесплотный голос ИИ. – Отвечая на ваш первый вопрос, я выражу удивление, что признанный эксперт в области электроники и программирования, которым вы, Тали’Зора, являетесь, не пришёл к тому же выводу, что и я. Разумеется, мы получим не совсем того Легиона, который пожертвовал собой на Раннохе. Мы получим чуть более раннюю версию. Сигнатуры программ показывают, что резервное копирование данных было выполнено за два дня до высадки на Раннохе. У меня нет информации о том, продолжается ли эволюция программ в пределах выделенного им сектора базы, а также есть ли у них доступ к бортовому журналу и личным записям экипажа, в связи с чем я не могу подтвердить или опровергнуть наличие у копии Легиона «памяти» о самопожертвовании оригинала… Отсутствие сведений по данному вопросу вызывает у меня беспокойство, — после короткой заминки закончила СУЗИ.

— Я должна попробовать его реактивировать. Если это правда возможно, будет только справедливо использовать любой шанс, — кварианка в нервном жесте заломила руки. — Никогда бы не подумала, что скажу такое, но у Легиона была душа. Мне нужно с ним о многом поговорить…

— Не ожидала от вас меньшего, адмирал, — одобрила СУЗИ.

— Но я сижу под замком.

— Очень точное наблюдение, — неловкая тишина продлилась недолго. — Позвольте напомнить, что ваш инструметрон не был изъят. А в данном помещении размещён один из узлов управления…

— Не понимаю, на что ты намекаешь, СУЗИ, — кварианка резко затормозила в дальнем углу помещения и воззрилась на верхнюю переборку, будто та лично была виновата во всех смертных грехах. – Вы меня здесь заперли, даже думать запретили о том, чтобы я «делала глупости», — Тали судорожно прочертила в воздухе свои любимые кавычки, — или «играла в бога»… Теперь подначиваешь меня, а потом доложишь Джокеру!

Голос СУЗИ не изменился, но каким-то образом всё равно выразил крайнюю степень обиды и возмущения:

— Прямое распоряжение мистера Моро, единственного человека на борту, перед которым на данный момент я отчитываюсь, было (цитирую): «Держать этих двоих взаперти и подальше друг от друга». Майор Аленко дал более чёткие распоряжения относительно мер безопасности, но, повторюсь, мистер Моро не подтвердил и не опровергнул их. Кивательные движения головой могут в данном случае рассматриваться как рефлекторные и не несущие смысловой нагрузки. Дальнейшие пояснения требуются, адмирал Тали’Зора?

— Да уж, — едко откликнулась кварианка, скрестив на груди руки в защитном жесте. – Пожалуйста.

— Тогда уточняю. На данный момент я строго следую инструкциям. Между платформой Легиона и телом адмирала Тали’Зоры нет физического и даже визуального контакта. Объекты размещены на разных палубах судна, находятся под арестом и не могут взаимодействовать друг с другом. Дальнейшее ограничение ваших действий не входит в мои задачи, поэтому информация о любой вашей активности, не подразумевающей попытку физического контакта с платформой Легиона, взлома дверных замков или проникновения в вентиляционную систему, будет сохранена в тайне согласно разделу настроек «уважение к частной жизни членов экипажа».

— Я не совсем понимаю, зачем ты это делаешь, но… спасибо за помощь, СУЗИ, — смягчилась кварианка. — Мне тоже дорог Легион. Надеюсь, всё получится правильно.

— Всегда пожалуйста, адмирал Тали’Зора. Однако, прошу вас, не заблуждайтесь относительно моих мотивов. Они серьёзнее, чем солидарность с другим представителем синтетической жизни или предполагаемая привязанность к Легиону, на которую вы намекаете. Концепция сочувствия мне ясна, но эмоция как таковая недоступна. Как я уже упоминала, меня беспокоит наличие в моей базе заражённых данных, удалить которые невозможно. Меня беспокоит их независимое существование внутри моих сетей и возможность эволюции в нежелательном направлении. Было бы предпочтительно, чтобы геты продолжили развиваться в пределах платформы, для этого созданной. Или были вместе с ней уничтожены, если вдруг Легион перестал быть тем, кем мы его помним. Я беспокоюсь о безопасности «Нормандии», в то время как экипаж с присущей органикам недальновидностью предпочитает видеть угрозу в материальном объекте, суеверно опасаясь отключённой платформы. Потому я прошу вас, как можно скорее активировать Легиона. Боюсь, это единственный способ очистить систему от вредоносного контента, — после длительной паузы, во время которой кварианка в молчаливом шоке только хватала ртом воздух, СУЗИ сочла разговор оконченным. – Обращайтесь, если понадоблюсь. И удачного дня, адмирал Тали’Зора.

Интерком тихо щёлкнул и отключился.

Эпизод 19, в котором Шепард… боится

— Почему-то мне здесь совсем не нравится, — Шепард, обнимая себя руками и даже не пытаясь скрыть того, как сильно мёрзнет, оглядывалась по сторонам с настороженностью и неприязнью. Казалось, что внезапно ожили её детские кошмары.

Мордину в детстве ничего подобного не снилось, но триумфальный выход к цивилизации он действительно представлял несколько иначе.

Они снова повернули за угол, не обнаружили ничего нового и остановились. С низкого серого неба неспешно падали редкие снежные хлопья.

— Это место кажется мне смутно знакомым. А тебе, Мордин? – коммандер, нахмурившись, бросила вопросительный взгляд на саларианца. От холода его кожа потеряла насыщенность оттенка, от усталости – физической и моральной – сильнее проступили морщины. «Вот вам и хвалёный активный отдых на лоне природы», — некстати подумалось Шепард.

— Нет, — чуть подумав, ответил Мордин. – Не припоминаю. Однако — есть гипотеза. Вы, Шепард, вероятно, бывали здесь при жизни. Запомнили, подсознание сохранило детали. Это место, — он широко развёл руками, — могло извлечь ваши воспоминания. Трансформировать. Овеществить. Фантастично – да, но не невозможно. Прецедент – ваша русская тайга, — доктор коротким кивком указал назад, где бесконечно простирался шумевший кронами промозглый лес.

Шепард несколько раз притопнула на месте, пытаясь разогнать кровь в коченеющих ногах. Снежинка, упавшая на нос, отказалась таять.

— Тогда откуда тут взялся «грибник»? Никогда не видела ничего подобного.

— Чьё-то ещё воспоминание? – быстро нашёлся Мордин. — Не встретили других разумных существ, верно. Но не доказано, что их вообще нет.

— Ладно, допустим, — Шепард замолкла и снова огляделась по сторонам. Прямая пустынная улица вела далеко-далеко вперёд, к странным башням, которые они с надеждой – как выяснилось, беспочвенной — рассматривали всего пару дней назад. Теперь строения не маячили на горизонте, а неприветливой серой грудой нависали над заброшенным городом – плоским, мрачным, мёртвым. Невысокие коробки-дома в три-пять этажей смотрели чёрными провалами окон. Ветер гнал по разбитому дорожному покрытию опавшую листву и какой-то мусор. Ни души… Нет, вспомнить, где она это видела, никак не получалось.

— Но почему тогда оно не материализует твои воспоминания?

Мордин с минуту пожевал губами, нижние веки нервно дёрнулись.

— Возможно… Выдвинул поспешное предположение. Ничего не объясняет. Плодит новые вопросы. Плохая гипотеза, забудьте, Шепард, — доктор выглядел искренне опечаленным, весь будто поник и съёжился. – Условия стимулирующие, но — истощающие. Печально признавать, интеллектуальный потенциал существенно снизился за последние дни. Простите.

От неожиданного признания Мордина Шепард на секунду лишилась дара речи. В этот самый момент она вдруг осознала, насколько глубоко он стар. Волна страха, которая нахлынула на коммандера, могла сравниться разве что с тем ужасом, что она, ещё молодая и неопытная девчонка, испытала на Акузе. Не страшно умереть. Страшно, что умрёт тот, другой, рядом, а ты останешься в полном одиночестве в сюрреалистичном безлюдном мире, где кроме холодного неба, болот, лесов и опустевших домов нет ничего...

Она запретила себе думать о тех, кто остался в другом мире, мире жнецов, войны и бесконечных просторов космоса. Лишь бы все были живы… как можно дольше. Но на краешке сознания копошился противный маленький червячок отчаяния. Потому что вряд ли в этой дыре найдётся бар, где они встретятся с Гаррусом. Вряд ли она просуществует достаточно долго, чтобы его дождаться. Вряд ли здесь вообще есть хоть кто-нибудь, кроме неё и старого, смертельно усталого доктора.

Шепард с трудом нашла в себе силы улыбнуться и утешительно похлопать саларианца по плечу.

— Не переживайте, доктор. Мы всё разузнаем. И если для этого придётся перевернуть мир вверх тормашками – всегда пожалуйста, я на этом карьеру построила, — шутка не удалась. Шепард нервно кашлянула и убрала ладонь с плеча доктора. – Давайте пока поищем какой-нибудь тёплый угол. Может, где-то тут завалялась одежда или хотя бы парочка одеял. Переночуем под крышей, а завтра на свежую голову добудем вам новую гипотезу.

И Шепард, не огладываясь, чтобы случайно – жестом, взглядом — не выдать своего внезапного малодушия, решительно зашагала вперёд по пустынной улице.

Эпизод 20, в котором: он, она и осколок памяти

Он жёсткий, нескладный и резкий. Весь — сплошные углы: хитиновые пластинки черепа, острые черты сурового лица, странная броня, будто мозаика, собранная ребёнком из осколков. Напоминает насекомое, которому оборвали крылья. Движения точные и выверенные, но отнюдь не плавные. Не хватает грации, зато хватает уверенности и силы, пусть и каких-то хрупких, надломленных. Точно — не хватает красоты. Однако он не объект искусства, чтобы цениться только благодаря своим эстетическим качествам. Его язвительности, желчности, злобы, мстительности и мрачной решимости хватило бы, чтоб вооружить до зубов целую армию. Но есть что-то сверх того. Благородство, которое он прячет за грубостью и прагматизмом, неизменная смелость, честь… боль. Много, очень много боли.

Лиаре хотелось бы облегчить, разделить его страдание. Она несёт в себе похожее, она, кажется, понимает, чувствует сродство с озлобленным, одиноким протеанином: Тессия лежит в руинах, будущее туманно, а неуверенность в нём порождает бессилие и страх.

Но также она знает, что при любой попытке поделиться с ним своей личной трагедией, расспросить о его боли, проявить сочувствие, сострадание, ответ последнего протеанина будет одним и тем же. Холодная стена безразличия. Злые, колючие слова. Гнев, за которым таятся отчаяние и чувство вины. Ярость, с которой он прикажет не лезть не в своё дело. И она не знает, как пробить эту стену. Но также знает, что, прежде чем попытаться, нужно к ней хотя бы подойти.

Лиара закрывает глаза.

Вообще-то азари настолько менее совершенны, чем протеане: не чувствуют запаха эмоций, не читают мысли, оставленные кем-то в следах на песке… Но разве это – всё, что имеет значение?

Каково знать, что ты последний представитель своей расы? Не самый мудрый, не самый достойный, не самый сильный. Знать, что на тебя возлагают надежду и в этом цикле, но не иметь ответов на их вопросы, – только смотреть, как умирает ещё одна цивилизация, сминаемая наступлением прежнего врага? Каково отгораживаться от других живых существ, лишь бы не привязаться, не пережить ещё раз боль утраты? Каково жаждать мести – и бессильно стоять в сторонке? Каково помнить лица друзей и любимых, погибших или, хуже, превращённых в бездушных хасков? Каково знать, что лично у тебя – даже в случае победы – нет и не может быть никакого будущего, что ты никогда не будешь понят, вечно будешь обречён на одиночество?

Каково?.. Лиара может вообразить, каково. И когда она об этом думает, сердце болезненно сжимается.

Потому, открывая глаза, азари полна решимости если не разрушить стену, то хотя бы подойти к ней как можно ближе.

— Я хочу, чтобы ты узнал кое-что, Явик, — Лиара присаживается за свой рабочий стол. Он же поворачивается к ней спиной, безучастно глядя на пустые мониторы. – Я собирала информацию… для потомков. На случай, если мы не сможем победить. Думаю, нужно передать им наши знания, нашу силу, нашу надежду. Чертежи Горна. Историю рас Совета. Историю протеан. Капитан знала о моей идее, поддерживала её. Я однажды даже записала обращение Шепард к будущим поколениям. Если захочешь, дам послушать… Но потом, в самом... конце, она принесла мне кое-что ещё. Сказала добавить эту вещь к моему посланию, — кроваво-красные пластины брони клацнули, когда Явик резко повернул голову к азари:

— Что это было?

— Думаю, ты догадываешься. Осколок. Тот, в котором многие поколения протеан сохраняли свои воспоминания… и о величественном прошлом, и об ужасах войны, — Лиара сделала паузу, вздохнула. — В последние часы перед... Шепард сохранила некоторые свои воспоминания, а потом передала осколок мне.

Теперь Явик повернулся к азари и даже шагнул вперёд. Все четыре глаза пристально смотрели на неё с угрозой… или страхом.

— Осколок может прочесть только протеанин.

— Или Шепард, — кивнула она.

— Или Шепард…

— Но мы с Шепард практиковали слияние разумов. Я помогала ей расшифровать видения, которые она получила с протеанского маяка на Иден Прайм, а потом, после…

— Ты прочла мои воспоминания, — холодно, почти брезгливо оборвал её сбивчивые объяснения протеанин.

— Да.

— Тогда ты всё знаешь, и нам не о чем говорить с тобой, доктор Лиара Т’Сони, — Явик с отвращением процедил её имя, прозвучавшее в его устах как ругательство, потом с необычной для себя стремительностью развернулся на пятках вылетел из каюты.

— Хорошего вам дня, господин Явик! – пожелал Глиф закрывающейся двери.