Мёртвый мир (гет)

— Где мы? — спросил я, очнувшись от аппарации и не обнаружив вокруг себя ни домов, ни светящихся окон.

— В парке, — ответила Гермиона.

— Я считал, мы вёрнемся на площадь Гриммо. Рон, наверное, ждёт...

— Подождёт, — перебила Гермиона. — Давай прогуляемся, Гарри. У меня голова кругом.

Я промолчал: сам был не прочь немного развеяться и, говоря по правде, совсем не настроен видеть Рона. Он напомнит о Джинни, спросит, где я пропадал весь день, хотя я, в общем-то, не обещал ничего определённого. Сказал, что загляну в «Нору» чуть позже, а пока — увы! — Поттера ждут в Министерстве.

Нет, я вовсе не собирался держать всё в тайне, просто намеревался сначала прояснить ситуацию. Гермиона уже знает, Рон будет следующим. Выслушав новости, он будет вздыхать, костерить гоблинов, возможно, отвесит парочку словечек в адрес новой власти и, конечно, попытается меня успокоить. Рано или поздно речь зайдет об Арке, и тут они с Гермионой начнут переглядываться, безмолвно переговариваться за моей спиной, а когда я обернусь, спешно оторвут взгляды друг от друга. Я не выдержу, скажу, что нет смысла играть в молчанку: «всё я понимаю, мёртвых не вернёшь». Гермиона молча кивнёт и опустит глаза, а Рон, пройдя несколько шагов туда-сюда, попробует прервать безмолвие неуклюжей шуткой. Отвесит что-нибудь вроде: «Мы верим в тебя, сынок...», и я сделаю вид, что всё хорошо.

Уходя от щекотливой темы, Рон и Гермиона начнут вспоминать прошедший день, и я волей-неволей почувствую себя третьим лишним. Нет, не потому, что они будут не отрывать глаз друг от друга и перешёптываться, словно парочка воркующих голубков. Они, вообще-то, не воркуют, а щёлкают клювиками, иногда даже слишком громко, но всё равно — кому от этого легче? Допустим, к их дежурным препирательствам я худо-бедно привык, однако в последние дни между ними, мне кажется, появилось нечто особенное, более, я бы сказал, личное. А может, я был слеп, теперь только заметил, насколько Рон и Гермиона сблизились друг с другом?

Вчера вечером, например, они обсуждали планы на ближайшие дни. И вроде ничего такого, но у меня язык бы не повернулся предложить Джинни помочь мне по хозяйству. А Гермиона запросто: «Хочешь потрудиться, Рон? Давай! Грязи, думаю, хватит на всех». Услышав о вероятных залежах пыли и грязных окнах в её доме, мы все повздыхали, а потом я предложил свои услуги и сразу всё испортил. Рон вспомнил о сестре, сказал, что её тоже можно привлечь к делу, но Гермиона, помявшись, заявила, что Джинни — всё же несовершеннолетняя, колдовать ей по-прежнему нельзя, и вообще — посмотрим...

Между прочим, могла бы и напрямик: «Извини, Гарри, но мы с Роном хотим побыть вдвоём...»

Но вместо этого она перешла к финансам, начала прикидывать, хватит ли ей денег на билет до Сиднея. Рон со свойственной ему простотой доложил, что в его карманах свищет ветер, но обещал поговорить с отцом. А я молчал: сидел себе тихо в кресле, как будто меня и нет. О, Дурсли были бы довольны своим подопечным! Не то чтобы я сокрушался о своём наследстве, но как-то незаметно привык считать себя обеспеченным человеком, а последний год лишь добавил уважения к деньгам. Как ни крути, но с галеонами жить проще. Перед друзьями, например, можно не тушеваться, а просто вставить слово и предложить свою помощь.

По ходу дела перед глазами вырисовывалась картина: прихожу я, значит, к Джинни, она предлагает куда-нибудь сходить, а я, точно последний обормот (Поттер-обормотер, угу!), выворачиваю перед ней пустые карманы.

Разумеется, она начнёт уверять, что ей всё равно. Но мне-то самому не всё равно, и это — факт! Впрочем, все эти чувства — досада, неловкость, жуткое ощущение неопределённости — одолевали меня вчера. Сегодня... Как там мистер Люпин сказал — «разделить жизнь»? Так я не подошёл к Джинни ни после битвы, ни трое суток спустя, да и теперь не горел желанием делиться своими проблемами. «В богатстве и бедности»? Так я застеснялся своих пустых карманов. Понятно: всё это не про нас с Джинни. Мы просто встречались. Урывками, в свободное от уроков и «спасения мира» время.

Вот так вот, хочешь не хочешь, а начинаешь видеть вещи как они есть. День, что ли, выдался не в меру тяжёлым? Или гнетущая похоронная атмосфера последней недели повлияла? За прошедшие дни я осознал ещё кое-что. Живым похороны нужны не меньше, чем мёртвым. Чтобы иметь возможность попрощаться и отпустить, и после не изводить себя пустыми надеждами. Если бы глаза Сириуса были закрыты, как положено, а его тело предано земле, разве стал бы я сходить с ума от двух случайно оброненных слов? Но с этим покончено. И не важно, что там, за аркой: Аид, Тартар или первородный Хаос. В любом случае — это чужой мир, и живым там не место. А Сириус умер практически сразу, ещё при падении.

Миссис Тонкс сказала, что было использовано заклинание, останавливающее сердце, известное каждому в семье Блэк. Ремус поделился подробностями, когда заглядывал к ним в дом — справиться о здоровье Доры. Он всё видел своими глазами: и то, как заклятие угодило Сириусу прямо в грудь, и то, как замерла улыбка на его губах, и страх в его глазах. И что секунду-другую человек не понимает, что происходит, а потом медленно опрокидывается навзничь. Короче, все характерные признаки. Иногда смерть бывает милосерднее жизни, но, наверное, это правильно. Хоть какая-то справедливость! Когда я шёл умирать, Сириус сказал, что нисколечко это не больно. «Быстрее и легче, чем засыпать». Надо понимать, он знал, о чём говорил.

Прохладный ночной воздух холодил лоб, рука привычно тянулась к шраму. Надо отвыкать. Оставить прошлое этим... — как их? — лангольерам и жить настоящим. Усталость, навалившаяся на меня ещё в доме Андромеды, не отпускала. Пытаясь взбодриться и хоть чем-то заполнить неприятную, сосущую душу пустоту, я остановился и сделал несколько глубоких вдохов. Гермиона, до этой минуты пребывавшая в задумчивости, положила мне на плечо руку. Я взял её ладонь в свою, осторожно сжал холодные пальцы, сказал, что всё хорошо. Не помогло.

— Гарри... Не идёт у меня из ума эта Арка, да и книга тоже. Уверяю: Руквуд не просто так ею заинтересовался. Всё, что там написано, конечно же, выдумка, но, определённо, что-то в этом есть. Временная дыра, проход, ведущий в небытие... А вдруг и остальное гораздо ближе к реальности, чем кажется? Ведь тем людям удалось выбраться из прошлого.

— Предлагаешь нанять самолёт и прочесать весь хаос?

— Нет, конечно, — ответила Гермиона, оставив без внимания мой небрежный тон. — Боюсь, ты решишь, что я сумасшедшая, но мне кажется, Сириуса ещё можно...

— Не надо, — оборвал я, воспользовавшись её секундной заминкой. — Сириус мёртв, его не вернёшь.

— Я в этом не уверена.

Судя по неожиданно твёрдому голосу, Гермиона обдумала свою мысль основательно. Но и мне было чем крыть.

— Воскрешающий камень! Он вызывает только мёртвых. Вернее, их тени, но это не важно.

— Тоже мне доказательство, — Гермиона скептически хмыкнула. — Да в современных фильмах сплошь и рядом человек лежит в коме, а его фантом творит что хочет.

— Сириус не в коме, — возразил я.

— А где?

— Он же не в клинике, Гермиона, — я пытался говорить как можно внушительнее, потому что её скептицизм начинал доставать. — Думаешь, там, за аркой, ему сунули под нос кислородную подушку?

— Подушка там не нужна.

Столь категоричное замечание на секунду повергло меня в ступор, но я быстро взял себя в руки.

— Правильно, — я говорил едва ли не по слогам. — Потому что Сириус мёртв. Его сердце давно уже не бьётся.

— Это не проблема, Гарри, — проговорила Гермиона мне в тон, размеренно и отчетливо. — Сердце можно завести снова, это даже магглам по силам.

— Гермиона, прошло два года! — взмолился я, не понимая, что у неё на уме.

— Я помню, Гарри! — Гермиона медленно опустила развернутые вниз ладони. — Но с другой стороны, что может случиться с телом, которое оказалось в безвременье? По идее, оно должно остаться в первоначальном виде. Нет времени, нет изменений, а значит, и сейчас, и через сто лет Сириус должен быть таким, словно его сердце остановилось пару минут назад.

Я слушал её с открытым ртом, силясь поверить в чудо и одновременно страшась этой веры. Слишком сладко и гладко, чтобы быть правдой. Допустим, волшебники с логикой не дружат, но какая, к Трелони, логика, если нужно спасать человека? Ни один из орденцев даже не попытался взмахнуть палочкой. Не лень же тому причиной, в самом деле!

— Ох, Гермиона... — со вздохом протянул я. — Если бы всё было так просто...

— Всё отнюдь не просто, Гарри! — воскликнула Гермиона. — Можешь мне не верить, но я полагаю, Руквуд делал свои пометки не просто так. Помнишь цитату, что я показывала? «Все, кто выжил, спали». Это подчеркнуто дважды, а на полях — два восклицательных знака! Более того, есть ещё одна похожая цитата. Вот она, я запомнила, — предупредила она и, вскинув голову, зачитала: — «Мы забыли элементарнейшую вещь, хотя она у нас все время была перед глазами. Когда мы впервые вошли в разрыв потока времени, все на самолете, кто бодрствовал, исчезли».

— И что это значит? — спросил я, всеми силами стараясь сохранять хладнокровие.

— Возможно, Руквуд догадался, что через барьер между мирами можно пройти только в бессознательном состоянии.

— Хочешь сказать, что выбранное Беллатрисой заклинание могло... спасти Сириуса в Арке?

Я боялся поверить собственным словам, боялся пробудить в себе надежду. Пришлось сделать усилие над собой, чтобы закончить фразу. Гермиона ответила молчаливым кивком. Повисла пауза. У меня горели щёки, от мыслей в голове гудело. Руквуд был в Отделе тайн, в той самой комнате с каменными ступенями. Дрался с Кингсли. Потом появился Дамблдор и повязал всех Пожирателей. Вряд ли Руквуд видел падение Сириуса в Арку, но разве он не мог воспользоваться Омутом памяти? Ясное дело — мог. Только... зачем ему это? Не из любопытства же! Хотя... возможно, он изучал эту арку, как Дамблдор мантию, или... Чем там занимаются невыразимцы? А может, всё гораздо проще? Руквуд мог просто выполнять приказ хозяина или... кого-то ещё. Живой Блэк куда как полезнее мёртвого, и если бы им удалось достать его оттуда... Однажды Сириус уже послужил приманкой для Поттера, так почему бы не провернуть этот трюк ещё разок? Вот крыса! Да при таком раскладе стоит удивляться тому, что крёстный до сих пор болтается по ту сторону занавеса.

Разом вспотевшие ладони сжались в кулаки. Выбор между живым Сириусом и заданием Дамблдора представлялся немыслимым. Счастье, что мне... — нет, нам! — это уже не грозит. Но что же остановило Пожирателей? Возможностей у них хватало: вся мощь Министерства. Могущественнее некуда, могущественнее только... Старшая палочка!

И тут меня повело основательно. Я, кажется, только в этот миг осознал, что так и не смирился с отсутствием Сириуса в моей жизни. Мною вдруг овладело такое отчаянное желание вернуть его... — хотя бы его одного! — что жалкому голосу разума, до сей минуты кое-как удерживающему меня в рамках реальности, пришлось заткнуться. Все сомнения — к чертям! Не так давно и победа над Волдемортом представлялась несбыточной мечтой!

— А что там ещё подчёркнуто, Гермиона? — спросил я, имея в виду книгу, и, наскоро оглядевшись, предложил: — Давай присядем.

Мы облюбовали одну из скамеек, поближе к фонарю. Едва примостившись на краешке, Гермиона стала копаться в сумочке, и скоро в её руках оказались уже знакомые мне «Лангольеры». Отыскав нужную страницу и подсветив её «Люмосом», Гермиона начала читать вслух:

— «А почему бы и не быть этому столь прекрасным? Здесь место, где жизнь, возможно, вся жизнь, берет свое начало. Место, где жизнь зарождается каждую секунду каждого дня... колыбель творения и живой родник времени. Лангольерам сюда хода нет».

Быстро пролистав несколько страниц, она отыскала другой, менее обнадёживающий отрывок.

— «Что же будет с нами, если мы не найдем разрыва? — подумал он. — Что случится, когда иссякнет топливо? Не говори мне, что мы разобьемся, поскольку не обо что разбиваться. Мы просто, видимо, будем падать, падать... и падать. Как долго? Как далеко? Как долго можно падать в ничто?»

— Всё это из подчёркнутого, — сообщила Гермиона, заложив страницу пальцем. — Но на полях — там, где про падение в «ничто», — стоит вопросительный знак, а рядом зачем-то вот этот символ.

Она придвинулась поближе, протянула мне раскрытую книгу и ткнула пальцем в страницу. Там было изображено нечто вроде галочки с изогнутыми концами, напоминающее не то тараканьи усы, не то чьи-то рожки.

— Гарри, ты как думаешь? Что это может быть?

Я пожал плечами, слишком был взволнован, чтобы что-то говорить. Перед глазами стояла бесконечная, бездонная пустота и падающий в неё Сириус. Счастье, что он там без сознания.

— Сначала я приняла его за обычную галочку, но теперь не уверена, — размышляла вслух Гермиона, продолжая листать книгу. — Есть ещё одно место, отмеченное тем же символом. Вот, Гарри, послушай: «Рейс № 29 стал доской для серфинга — его затрясло и закрутило в завихрениях воздуха». У Руквуда это предложение тоже подчёркнуто, а рядом — знак вопроса и точно такая же рогатая галочка. Это однозначно не руна, я уже проверила по «Словнику». А тебе не встречалось такое раньше?

Она сунула книгу мне в руки и направила на неё свет волшебной палочки.

— Нет, вроде... — начал я, хотя никакой уверенности в этом не было: изображённый на полях знак был слишком прост. — Нет, погоди-ка! — присмотревшись внимательнее, я впервые в жизни помянул Прорицания добрым словом. — Это похоже на зодиакальный знак Овна.

— И что это может означать?

Она спрашивала как-то отстранённо, сосредоточившись на чём-то своём, и так смешно наморщила носик, что я, не выдержав, ляпнул первое, что подоспело в голову.

— Все козлы. Или: раз козёл, два козёл, — дополнил я немного погодя, умолчав о том, что года три назад Рон изображал такие рожки всякий раз, когда шутки близнецов переходили границы терпимого.

И вместо ожидаемого «Да ну тебя!» вдруг услышал невероятное для Гермионы утверждение, произнесённое таким тоном, будто её только что осенило:

— Или автор книги — козёл!

Быстро захлопнув книгу, она уставилась на меня. А я — на неё. Мы сидели так с минуту, пока до Гермионы не дошло: Гарри Поттер выдал всё, что мог, и большего от его куцей как бы интуиции ждать не стоит.

— Понимаешь, Гарри... — многообещающе начала она. — Видимо, Стивен Кинг думал, что раз есть дыра, то должна быть и турбулентность. Это такая тряска, когда самолёт попадает в вихревые потоки воздуха и его начинает болтать туда-сюда. Кстати, с латыни слово переводится как «воздушная воронка». Но мы ведь стояли в двух шагах от Арки и ничего подобного не чувствовали.

Припомнив, как выгнулось тело Сириуса при падении в Арку, я позволил себе усомниться.

— И что? Занавес всё время колыхался. Может, там, внутри, свищет ветер, и такие завихрения, что мало не покажется.

Гермиона вновь нахмурилась и сидела так, глядя в никуда, довольно долго, пока я не кашлянул. Очнувшись, она разжала сцепленные на корешке книги пальцы, вскинула голову и продолжила рассуждать.

— Завихрения — это вряд ли. Скорее, просто колебания. Но если небытие — это абсолютный вакуум, то воздуха там быть не должно. Так? Значит, он куда-то девается. Возможно, возвращается назад, в наше время. Быть может, в небытие проникают только тени, а всё материальное... Нет-нет, Гарри, мы не должны сдаваться! — воскликнула она прежде, чем я успел испугаться. — Что, если тело Сириуса где-то близко, застряло в проходе, в этой самой воронке, и болтается туда-сюда? Если время там течёт достаточно медленно, то всё ещё возможно. Ты же говорил, что ему понадобилась целая вечность, чтобы упасть, — напомнила она. — По крайней мере, мы должны попытаться. Мы просто обязаны сделать это, Гарри! Для начала можно попробовать «Акцио».

— «Акцио» на человека не подействует, — твёрдо вставил я, тут же, впрочем, об этом пожалев. Гермиона посмотрела на меня с сочувствием.

— Скажи честно, Гарри, ты хоть раз открывал «Теорию магии»?

— Э-э-э... — затянул я уклончиво. — Может, и открывал. Сдал же я как-то СОВ.

Гермиона покачала головой. Весь её вид буквально кричал о том, что библиотека льёт по мне слёзы, и если я немедля не двинусь в указанном направлении, то плохо кончу. Впрочем, заговорила она вполне миролюбивым тоном.

— Частично ты прав, Гарри. «Акцио» не воздействует на высокоорганизованный разум, на тех, у кого в голове больше двух с половиной извилин. На Живоглота, например, никак не влияет, но на жаб и прочих пресмыкающихся ещё как!

— На лососей ещё, — добавил я со знанием дела.

Но сейчас выловленные мною лососи интересовали Гермиону меньше всего. Она продолжала:

— И на бессознательное тело «Акцио» тоже подействует. Ещё есть «Мобиликорпус», оно перемещает тело человека по воздуху. Наконец, «Магикус экстремус» — специальное заклинание для усиления всех прочих заклинаний. Мы должны были проходить их на седьмом курсе, но, думаю, это не проблема. Оно не особо сложное, просто считается, что детям это ни к чему. У тебя, Гарри, должно получиться. Рука движется по часовой стрелке, описывает полукруг, а потом резко на себя. Да-да, вот так правильно, — похвалила она, проследив за моей рукой.

Я уже доставал волшебную палочку. О чём тут думать, чего тянуть?

— Попробуем? — предложил я, мотнув головой в сторону ближайшего газона.

Не дождавшись ответа, я поднялся на ноги и, отойдя подальше, наставил палочку на Гермиону.

— Мобиликорпус! Магикус экстремус! — выкрикнул я в темноту, описав рукой полукруг и в полном соответствии с инструкцией потянув волшебную палочку на себя.