Поколение "М" (джен)

Среди судебных процессов, прошедших после окончания второй магической войны, самый большой резонанс вызвал суд над Люциусом Малфоем. На его счету это был уже третий суд, поэтому все ожидали, что он опять начнёт кормить Визенгамот баснями про Империус. Но тут Малфой сумел всех удивить.

Он встал перед судом, обвёл Визенгамот каким-то потерянным взглядом и начал свой рассказ. А так как начал он издалека, с того самого дня, как оказался в тесной компании будущего Тёмного Лорда, и подробно описывал всю свою жизнь до окончательного свержения Волдеморта, то заседание длилось четыре дня, а самопишущее перо Риты Скитер, которым та конспектировала громкий судебный процесс, необратимо сломалось, не выдержав нагрузки.

Многое стало известно из того грандиозного монолога. Малфой фактически был правой рукой Волдеморта и знал о множестве гнусных деяний своего лидера. Но и сам пострадал изрядно, особенно когда потерял расположение Того-кого-нельзя-было-называть. От его рассказа о пытках, которых не избежали даже самые верные сторонники Волдеморта, вставали дыбом волосы бывалых авроров, а женщины плакали навзрыд. В конце концов, за подробное чистосердечное признание его почти оправдали. Малфоя всего-то на год поместили под домашний арест и содрали с него штраф в пользу пострадавших от войны в размере трёх четвертей от фамильного состояния.

Многих удивляла подобная перемена в поведении старого плута. Столько лет обманывал народ, притворялся невинной жертвой — а тут вдруг раскаялся, во всём повинился (ну и сдал всех, кого только можно, переплюнув даже Каркарова). Только Нарцисса и Драко знали правду, но за них можно было не беспокоиться — они никогда никому не расскажут.

* * *

После побега Поттера и его друзей из особняка Малфоев — прямо из лап Волдеморта, — тот был очень недоволен, и это ещё мягко сказано. Всю свою ярость он не замедлил сорвать на провинившемся слуге — и на этот раз обыкновенного Круциатуса ему показалось мало. Пересыпая свою речь язвительными эпитетами, он не забывал выделывать сложные движения палочкой над Малфоем, который, едва живой, скорчился на полу, отходя от боли недавнего Непростительного заклятья.

— Ты ещё сотню раз пожалеешь, Люциус, что так плохо служил мне. Когда я приду к власти, в назидание другим ты понесёшь тяжкое наказание. Если же мой план рухнет… что ж, ты тоже не выйдешь сухим из воды. Ты всем расскажешь о своих грешках, больших и малых… и больше никого не обманешь своими отговорками “Я был под Империусом, я ничего не знаю…”. Что, удивлён? Ты неплохой окклюмент, но не лучше меня, и я вижу твой гнилой разум насквозь…

Палочка Тёмного Лорда завершила свой странный танец, а лежащего на полу Малфоя окутала лёгкая кроваво-красная дымка. Через секунду она рассеялась, и Тёмный Лорд удалился. Как только дверь за ним закрылась, к Люциусу бросились Нарцисса и Драко, которые до этого каменными изваяниями стояли возле камина, не решаясь вмешаться. Совместными усилиями они стали приводить в чувство почти бездыханного отца.

* * *

Волдеморт, конечно, был не всемогущим, но проклятия ему удавались исключительно хорошо. Вспомнить хотя бы должность профессора Защиты от тёмных искусств в Хогвартсе… Но если то проклятие рассеялось после окончательной смерти своего автора, то на Люциуса были наложены чары похитрее. Они начали действовать после смерти Тёмного Лорда и побуждали свою жертву к плохо контролируемой откровенности в отношении противозаконных дел. По своему действию проклятие напоминало муки совести, только усиленные во много раз и с реальными физическими страданиями. Четырёхдневная речь перед судом сильно облегчила “совесть” Люциуса, но только последнее признание перед “детьми” принесло ему долгожданный покой.