Сильнее и дольше бесконечности (джен)

Ты можешь представить самое прекрасное — неважно, место, существо, предмет — на свете? Ещё десять чего-нибудь по-настоящему потрясающего? А ещё миллиарды? Так вот, это не идёт ни в какое сравнение с Цветком. Хрустальным Цветком, который был сильнее и красивее, чем все звёзды во вселенной вместе взятые. Чем сама Вселенная. Как ни странно, так тоже может быть.

Сначала Цветок, как и все мы, был звёздной пылью (видимо, от какой-то особенной звезды, давшей жизнь, по словам Времени, всего двум существам). В холоде и тишине частицы носились по космосу, не осознавая ни себя, ни что-либо вокруг. И — я, если честно, не знаю, каким образом — так спустя целые миллиарды лет, пролетев половину вселенной, они попали на нашу Землю. В безжизненную пустыню, где не было ничего, кроме ветра, бросающегося в глаза песком.

И всё-таки остатки звезды, упав в почву, проросли прекрасным цветком. Звёздно-острым, гордо выдерживающим силы пустыни. И сколько бы она ни старалась, всё равно не могла погрести Цветок под собой — была слишком слаба, вся энергия мира была слишком слаба, чтобы хоть как-то навредить. Оттого ли, что он был так прекрасен, или оттого, что был из чего-то невероятного, я тоже не знаю. Скорее, всё сразу. Да, так и есть. Потому что его внутренний свет не способно вообразить ни одно живое существо.

Цветок ждал. Чего? Он и сам не знал. Он не знал, что такое любовь, ласка и тепло, знакомый только с калёным маревом. Он ждал, что произойдёт хоть что-то. Не так долго, как в поисках пристанища разрезал пространство, но достаточно долго, чтобы устать. И всё-таки надежда, что линию горизонта перечеркнёт одна единственная маленькая точка, не оставляла его. Наконец, однажды, когда солнце жгло особенно сильно и буря заставляла барханы ходить, вдалеке кто-то показался. Это был Путник. Мне неизвестно, кем он был и откуда, да это и неважно, впрочем. Вид у него был самый ужасный: истощённое, худое тело, потрескавшиеся губы, жаждущие хотя бы каплю влаги. Он брёл — наверняка думая — навстречу своей погибели. Шёл, отчаявшись ещё несколько лун назад, чтобы идти, потому что так оставалось хоть какое-то ощущение жизни. Но он увидел Цветок. Настолько его поразивший, что он сразу забыл и о жажде, и о жаре, и обо всех слабостях.

Цветок был не просто красивой статуэткой. Он был целителем. Не существовало такой болезни, которую он не мог бы исцелить. Одним видом он освобождал от тягот, прикосновением заживлял смертельные раны. И Путник сел перед ним на колени, чтобы отблагодарить. Протянул руку — Цветок с опаской и всё же лёг в неё. Даже вырывая себя с корнем, он не чувствовал боли, потому что хотел исцелить, потому что вера в лучшее будущее была сильнее. С тех пор они стали вместе. Цветок питал Путника силами, поддерживал, помогал не сдаваться, а Путник закрывал его от всего, уготовленного беспощадными пустынями, горами, океанами. От всего на свете. А ещё он мастерски рассказывал сказки, которые очень полюбились Цветку.

Путник, конечно, иногда прикасался к Цветку не так, смяв прозрачно-голубые лепестки, но всегда от незнания, а не от желания сделать больно. Нет, что за глупости. Цветок же стал его жизнью. Просто раньше Путник был влюблён только в обычных земных девушек и никогда не держал в руках хрустальных цветков. И Цветок тоже ранил его до крови своими гранями, по которым скользили искры. Не оттого, что хотел ранить, просто и его ведь раньше никто не держал в тонких узловатых пальцах.

Но несмотря ни на что, они были вместе. Путанными лентами прокладывали свою дорогу сквозь толпы, города и зелень, пускали их мостами по соли, растворённой в воде. Только они вдвоём на всём и по всему белому свету. Я больше никогда не видел любви более искренней и поглощающей, чем у них. Им не нужны были ни богатства, ни слава, ни восхищение, им хватало друг друга. Они находили друг в друге всё.

Путник всё равно оставался смертным землянином. Сколько бы Цветок ни старался поддерживать в нём силы, человек оставался человеком. Когда пришла пора умирать — так определила Вселенная — Цветок взмолился не забирать его человека. Он умолял и плакал, и слёзы превращались в алмазы, до сих пор оставшиеся в самых недрах планеты, обещал сделать всё что угодно, лишь бы остановить смерть. Вселенная была непреклонна, потому что люди, как и любовь, — она так думала, никто не говорит, что она была права, — не могут существовать вечно.

Тогда на заре, когда Путник в последние разы впускал в лёгкие нежный прохладный воздух, Цветок раскололся. Он кричал и метался, разрушая лепестки, а Путник дрожащими иссохшими губами и мокрыми глазами умолял остановиться. Но их любовь перекрывала боль. Перекрывала всё. И осколок, вошедший в сердце Путника, заживил все раны, прогнал то, что люди так опасливо называют старостью. Даже если Цветок теперь потерял часть себя, даже если он больше не был бессмертным, он всё равно оттолкнул Смерть хотя бы на ещё одно столетие. Какой ему смысл останется в бесконечности, если не будет этих тёплых рук.

Они прожили ещё один счастливый и долгий век, пробежавший быстрее молнии. Были и смех, и слёзы, но больше — счастье. Когда настал час резать их нити, Вселенная, видя то самопожертвование, видя, что ни она, ни Смерть не могут их разлучить, позволила жить вечно как душам, не привязанным к оболочке. Она поверила в любовь. Ну а они затерялись в плеядах и галактиках, даже я теперь не найду, где они странствуют. Только помни, что если ночью поднимешь взгляд на опрокинутую чашу небосвода и увидишь незнакомые остро-синюю и мягко-золотую звезды, — это бредут Цветок и Путник.