Страницы истлевшей жизни (джен)

25 августа 1993 года

Занятия должны были начаться первого сентября, но Симон упросил родителей отпустить их с Жаком в Англию пораньше, мотивировав это тем, что им необходимо осмотреться, возможно, купить что-то, разобраться с жильём… Британское Министерство предоставляло аврорам жильё, максимум четыре человека в комнате, даже лучше, чем в школе. Симон не питал никаких надежд по поводу старого дома, в котором он провёл пять счастливых лет своей жизни. Кажется, дом принадлежал его отцу. Скорее всего, его давно снесли.

Всю ночь перед отъездом Симон провёл без сна. На соседней кровати мирно посапывал Жак, и Симон, глядя на его разметавшиеся по подушке белокурые локоны, на мягкое, почти нежное выражение лица, освещённое лунным светом, льющимся из окна, не мог поверить, что этот мальчик был способен на страшные вещи. Симон был рад, что Жак едет с ним. Подсознательно он всегда хотел присматривать за другом. Почему-то в глубине души жила уверенность, что Жак не сможет причинить ему вреда, в любом случае, в любом состоянии, он никогда не поднимет руку на Симона. Поэтому им важно всегда быть вместе. Так было безопаснее для всех. В каком-то смысле Жак был бомбой замедленного действия. Но, поразмыслив о сложившейся ситуации, Симон пришёл к выводу, что Жак был для него самым дорогим человеком на свете, дороже Флер и даже приемных родителей… Если понадобится, они уедут куда-нибудь в Антарктиду, где Жак никому не сможет причинить вреда. Симон был готов к этому. Друг буквально спас ему жизнь. Если не жизнь, то рассудок.

Иногда, правда, мелькала эгоистичная мысль, что он не обязан жертвовать своей жизнью ради безопасности окружающих, ради Жака, никто не заставлял его, Симона, отказываться от всех радостей жизни. Даже сам Жак понял бы. Но потом, когда Симону становилось стыдно за самого себя, он напоминал себе, что единственный возможный выход в данной ситуации — это закрыть Жака в лечебнице. А на это Симон не пошёл бы ни за что и никогда. Так что особого выбора у него не было.

Жак пробормотал что-то во сне, и Симон почувствовал, как зашевелились волосы на голове. Он замер, ожидая чего угодно, но ничего не произошло. Симон едва слышно выдохнул. Так теперь будет всегда. Избавиться от страха перед неизвестностью после открывшейся причины смерти Клода у него не получится никогда. Любая минута, проведённая рядом с Жаком, могла стать последней. Жизни его родителей могли оборваться в любой момент…

Утром они уедут, и Симон позаботится о том, чтобы родители больше никогда не подвергались подобной опасности. Если нужно, он не будет навещать их, прослывет неблагодарным, зато спасёт им жизнь. Но, возможно, смена обстановки благотворно подействует на Жака, и больше «темнота» не будет мучить его. Симон повернулся набок, спиной к Жаку, и уставился невидящим взглядом в стену. Он научился абстрагироваться от своего неконтролируемого страха перед другом, научился не думать о нём, переключаться на что-нибудь другое. Вот и сейчас Симон довольно успешно забыл о потенциальном убийце за спиной. Хотя, может быть, всё дело было в том, что он готов был скорее дать убить себя своему возможному убийце, чем выдать ему свой страх и тем самым нанести страшный удар.

Завтра… Завтра он ступит на родную землю. Завтра он вдохнёт полной грудью воздух Англии. Завтра он увидит улицы Лондона, по которым гулял когда-то с родителями. Завтра он услышит родную речь. Завтра он переплывёт Ла-Манш, исполнит свою давнюю мечту. Завтра Симон Сайпрес вернётся на родину, пусть и с другим именем и другим человеком. Маленький черноволосый мальчик давно умер внутри него. Когда новый Симон Сайпрес как следует насладится пребыванием дома, когда он втянется в учебный процесс в Аврорате, они с Жаком приступят к поискам парня с серыми глазами. А потом они начнут мстить. Жестоко и безжалостно.

Симон никогда не разрабатывал никакого определённого плана мести, в этом он мог целиком и полностью положиться на Жака. Симон не представлял, как он посмотрит в глаза людям, убивших его родителей, что он им скажет, что сделает. Это было выше его сил. Иногда мелькала трусливая мысль, что лучше ему вообще ничего не знать, не ворошить прошлое… Симон боялся, что, копнув глубже, он снова вернётся в ту страшную ночь и застрянет там. Уже навсегда. И вот тогда-то их с Жаком можно будет смело сдавать в психушку, сразу обоих.

Симон почесал переносицу и вдруг, быстрая, как молния, его пронзила внезапная мысль: а ведь он никогда не задумывался, что он вообще будет делать по жизни! Никогда не давал себе труда поразмыслить, чего он хочет на самом деле. Что в его представлении счастливая жизнь? Где? С кем? Все его планы кончались на желании попасть домой и довольно размытом стремлении отомстить за смерть родителей. И найти парня с серыми глазами. Главное, самое важное — это найти его. И поблагодарить. И задать вопросы. И отплатить, как-нибудь отплатить. Симон не хотел думать, как именно, с какого конца он приступит к своим поискам. Почему-то он знал, что найдёт того парня. Ему тогда, наверное, было столько же лет, как теперь Симону. Мысли начали путаться, и Симон заснул.

Утром всё смешалось чередой торопливых событий. Симон машинально проглотил свой завтрак, послушно проверил чемодан, билеты, документы, постоял немного в своей комнате, пока Жак тактично дожидался в гостиной. Его родители даже не пришли проводить сына. Симон задумчиво провёл рукой по своему столу, посидел на кровати, вспомнил, как в ночь перед отъездом в школу Люк положил на его подушку красивый свёрток, в котором оказался фотоальбом с карточками молодых родителей. Мамы было больше, потому что они дружили с Жюли с самого детства. Симон постоял возле окна, со смешанным чувством умиления и раздражения на себя понимая, что будет скучать. Но им было пора.

Симон старался не выдать родителям охватившего его чувства растерянности, когда они начали прощаться с ним. Он никогда, за всю свою жизнь, не был один. Сначала рядом были родители, а потом… тоже родители. Даже в школе он всегда мог им написать, и через несколько минут они оказались бы рядом. Теперь так не будет. Симон старался не думать об этом. Он взрослый человек, ему семнадцать лет, неужели он боится остаться без мамочки? К тому же, рядом всегда будет Жак.

Но, когда двери дома, ставшего, в конце концов, родным, захлопнулись за его спиной, и Симон обернулся, дойдя до калитки, сердце вдруг защемило. Появилось сильное, почти непереносимое желание броситься обратно, распахнуть дверь, обнять маму, затолкать чемодан обратно под кровать и никуда не ехать. Но Симон только передёрнул плечами под внимательным взглядом Жака и зашагал вперёд.

— Мы можем остаться, если хочешь, — раздался негромкий голос друга. — Ты же знаешь, мне без разницы, поедем мы или нет.

— Я не могу остаться, — Симон сжал зубы, изо всех сил борясь с неизвестно откуда взявшейся душевной слабостью. Он столько лет только и мечтал о доме. Что с ним теперь случилось?

— Можешь, — Жак догнал его и теперь шёл рядом. — Сим, это твоя жизнь. Ты решаешь, как прожить её.

— Я должен…

— Не должен.

— Я должен отомстить за родителей! — Симон повысил голос. — Хотя бы попытаться.

— Не должен.

— Ладно, я хочу. Доволен?

— Не хочешь.

Симон резко остановился и со злостью уставился на друга. Они ещё никогда не ссорились по-настоящему, если не считать того случая на пятом курсе, когда Жак принял решение больше не общаться с Симоном.

— Ты знаешь лучше меня, чего я хочу, да? — он пытался сбавить тон, старался не сорваться на друга, но получалось плохо.

— Может быть, так и есть, — Жак, напротив, говорил всё мягче и мягче. — Если тебе жаль уезжать, то, может, и не надо? Давай останемся, пойдём работать в наше Министерство, ты будешь навещать в школе Флер по выходным, а домой поедешь, когда будешь готов.

— Что ты прицепился к Флер? — выпалил Симон, потому что больше ему сказать было нечего.

— Я не цеплялся, — Жак чуть заметно усмехнулся. — Просто не понимаю, почему ты так жестоко бросил девочку.

— Мы не встречались, сколько можно тебе повторять? — Симон разозлился не на шутку. Не мог же он начать объяснять причины своих поступков Жаку! Друг убьёт его на месте, если узнает, на какие жертвы Симон собрался идти ради него.

— Да, да, она же маленькая, — засмеялся Жак, хлопнув друга по спине. — Не злись, Сим, я пытаюсь отвлечь тебя от твоих грустных мыслей.

Симон выдавил из себя кривую улыбку, но слова друга засели в его мозгу. Даже уже взбираясь по крутому трапу на борт парома, который должен был отвезти его в Англию, он всё ещё обдумывал пути отступления. Он всё ещё мог повернуть назад. Но всё кончилось компромиссом: он должен побывать дома, но, если что-то пойдёт не так, он сразу вернётся к родителям. Домой. Это было ужасно, он чувствовал себя так, будто у него вообще нет дома. Он всегда называл домом Англию, всегда, даже в разговорах с родителями. А теперь, когда он ехал домой, когда он должен был чувствовать себя счастливым, он вдруг начал понимать, что дом остался за спиной, в Провансе.

Жак практически не разговаривал с ним всю дорогу. Может, знал, какая буря бушует в душе у Симона, может, считал, что друг волнуется перед встречей с родиной, кто знает, что делается у гениев в голове. И Симон был благодарен другу за молчание, ему и правда хотелось немного разобраться в себе. Но, когда вдалеке показался английский берег, все остальные мысли вылетели из его головы. Симон схватился за железные перила и перегнулся через них так низко, что холодные брызги долетали до его лица. Жак стоял у него за спиной, готовый в любой момент потянуть друга назад.

Дыхание перехватило. Полупрозрачная дымка застлала всё перед ним, пока Симон до боли, до рези в глазах вглядывался в далёкую полоску земли. По плечам и спине побежали мурашки, щёки запылали. Ветер разметал его чёрные волосы и подарил непривычный румянец бледной коже. А ещё вид родной земли придал блеск его глазам, и, когда Симон обернулся, чтобы поделиться своей радостью с Жаком, стоявшая рядом с ним девушка замерла и на полуслове оборвала обращённую к своему спутнику фразу.

Когда они причалили, Симон опустился на скамью. Ему не хотелось делить этот миг ни с кем, кроме Жака, он хотел пропустить толпу вперёд себя. Жак, не произнеся ни слова, уселся рядом. Так они и сидели, пока один из стюардов не попросил их всё-таки сойти на берег. Симон взял чемодан, и вдруг всё происходящее перестало казаться реальным. Он видел всё как в замедленной съёмке, ему казалось, что и двигается он очень медленно. Первый шаг по трапу. Где-то под ногами плещется вода. Второй шаг. Причал уже так близко. Третий шаг. Симон поднимает глаза. Перед ним раскинулся Дувр. Четвёртый шаг. Пятый. Шестой. Нога на секунду зависает над землёй, а потом, как во сне, Симон чувствует прилив сил, когда ощущает себя, стоящим на родном берегу. Ветер треплет волосы, сквозь застилающие небо облака пробивается лучик солнца, а Симон стоит, не слыша криков и шума, не замечая суеты и грязи портового города, и на его лице медленно появляется широкая, счастливая улыбка.

Это потом уже они с Жаком смеялись над нелепым пафосом всего происходящего, а в тот момент Симон боялся расплескать переполнявшие его чувства. Они добрались до Лондона без проблем: Симон родной язык никогда не забывал, а родители, чтобы сделать ему приятное, частенько переходили на английский. Жаку не составило труда выучить английский ещё в школе. Инструкции, оставленные в письме, пришедшем на их согласие поступить в британский Аврорат, привели их прямиком к красной телефонной будке. А через пятнадцать минут они уже стояли перед человеком средних лет с такой пышной шевелюрой, что он смахивал на потрёпанного жизнью льва.

— Моё имя Руфус Скримджер, — представился он, протягивая руку сначала Симону, потом Жаку. — Я глава Аврората. Добро пожаловать.

Симон пробормотал в ответ что-то нечленораздельное.

— Кто из вас Саймон Сайпрес? — вдруг спросил Скримджер, проглядывая папки с их личными делами.

— Я, — голос прозвучал чуть хрипло, и Симон поспешил прочистить горло. — Только не Саймон. Симон. Я поменяю документы.

Скримджер посмотрел на него долгим, изучающим взглядом, но вопросов задавать не стал.

— Жить будете в общежитии при Центре? — только уточнил он и, получив утвердительный ответ, передал их в распоряжение местного коменданта.

И вот, когда все формальности были улажены, когда наступил вечер, Симон обнаружил себя снова лежащим на кровати в одной комнате с Жаком, только уже в другой стране. Дома. Они приняли решение не выходить в город, когда до ночи оставалось всего несколько часов. Лучше с утра подняться пораньше и не возвращаться в комнату до темноты. Симону хотелось обойти столько мест, хранивших драгоценные воспоминания. Да и Жак выражал самое живое любопытство, поэтому оба предвкушали насыщенный, богатый событиями день. Симон собирался под вечер даже отправиться и взглянуть на свой старый дом.

Лондон привёл обоих в восхищение. Симон почти его не помнил, только Букингемский дворец пробудил в душе какие-то смутные воспоминания. Он вспомнил маму в красивом зелёном платье и папу в его лучшем костюме, ему казалось, что родители почему-то танцевали на траве и смеялись, смеялись, смеялись… И Симон тоже смеялся и ел мороженое. Он даже вспомнил, что мороженое было клубничное.

И, конечно, он отлично помнил Косой переулок. Там-то они с Жаком и провели большую часть дня, разглядывая выставленные в витринах товары и сравнивая их с аналогичными французскими. Симон затащил Жака в кафе Флориана Фортескью, и старый волшебник долго смотрел на него, чуть прищурив голубые, как будто выцветшие со временем глаза. Симону показалось, что он каким-то образом мог его узнать, но спросить он не решился. Жак постоянно крутил головой по сторонам, и Симон, наслаждаясь своим мороженым, с улыбкой наблюдал за другом. Тот казался таким счастливым, таким довольным жизнью, ему всё было интересно, всё приводило его в восторг. Симон с удивлением обнаружил, что Жак выглядит как ребёнок, даже в одиннадцать лет он был серьёзнее. Наверное, им давно стоило куда-нибудь съездить, развеяться, сменить обстановку.

Вечером, вернувшись в свою комнату, они обнаружили в ней ещё двоих парней.

— Привет. Я Коул Джеймсон, — сказал высокий темноволосый парень, занявший кровать напротив двери, и протянул руку сперва Симону, потом Жаку.

— Я Роберт Бёрнс, — улыбнулся второй мальчик. Маленький, страшно худой, светловолосый, с добрым лицом и располагающей к себе улыбкой, он мог бы быть кем угодно, но только не аврором. — И да, меня назвали в честь поэта.

— Какого поэта? — Жак уставился на него, нахмурив брови, и Симон усмехнулся. Друг всегда подшучивал над собой, называя себя ботаником и всезнайкой, но Симон знал, что в глубине души Жак обожал узнавать всё новое. Такие моменты, когда кто-то оказывался осведомленнее его в любом вопросе, почти что оскорбляли его.

— Был такой шотландский поэт, — торопливо сказал Симон, стараясь казаться безразличным, и сразу же подавил улыбку, когда Жак едва заметно, но с явной досадой, дёрнул головой.

— Никогда не понимал стихов, — покачал головой Коул Джеймсон, вынимая из чемодана целую охапку рубашек всех цветов радуги.

— А теперь подумай, как мне обидно! — с преувеличенным трагизмом воскликнул Роберт. — Я ненавижу стихи!

Симон рассмеялся и с удовольствием почувствовал, что не имеет ничего против таких соседей. Они с Жаком немного переживали, что их могут поселить с какими-нибудь идиотами, с которыми и поговорить-то будет не о чем.

— Чем собираетесь заняться завтра? — спросил Коул, аккуратно развешивая свои рубашки в огромный, во всю стену, платяной шкаф.

Симон с Жаком переглянулись. Симон хотел побывать в своём старом доме, и Жак предложил встретиться потом в Косом переулке. Но не говорить же было об этом.

— Мы с Коулом хотели побродить по городу, посидеть где-нибудь, познакомиться поближе, — пояснил Роберт, небрежно заталкивая чемодан под свою кровать вместе со всеми вещами. — Давайте с нами? При хорошем раскладе нам три года вместе жить.

— Не обязательно, — вмешался Коул, доставая вслед за рубашками пар двенадцать брюк. — Во-первых, кто-то может оказаться неготовым и уйти, кто-то может не сдать промежуточные экзамены, и его отчислят…

— Кто-то может оказаться занудой, и мы попытаемся от него избавиться, — добавил Роберт с непроницаемым лицом, но в его светло-серых, почти прозрачных глазах плескался смех.

Коул уставился на него с открытым ртом, а потом расхохотался. Симон тоже засмеялся, и даже на лице Жака появилась кривоватая улыбка.

— На самом деле, я не такой уж и зануда, — отсмеявшись, попытался реабилитироваться Коул. — Я слегка люблю порядок, это да. И я немного практичный. Но это даже хорошее качество. А вообще, я веселый.

— Отличная рекомендация, — усмехнулся Роберт. — Если уж мы рассказываем о себе, то я ни к чему не отношусь очень уж серьёзно, всё ерунда. Я считаю надо жить проще, в своё удовольствие.

Коул покивал, но от комментариев воздержался, и оба выжидательно уставились на Симона.

— Я… — Симон замялся, быстро отведя взгляд. Что он может им рассказать о себе? Я пережил в детстве ужасную психологическую травму и теперь живу с её последствиями, расплачиваясь депрессиями, недоверием к людям и навязчивыми идеями?

— Я гений, — вдруг выплюнул Жак, надменно вздернув подбородок, и Симон в изумлении уставился на друга. Жак ненавидел свою гениальность и уж точно никогда не кичился ей перед посторонними людьми. — Изобретаю заклинания, обладаю почти неограниченными способностями в магии, могу…

Симон толкнул его локтем в бок, и Жак замолчал, не окончив фразы. Коул и Роберт смотрели на него с одинаково недоуменным выражением лица, но не смеялись.

— Погоди-ка, — медленно проговорил Коул, чуть сузив глаза. — Тебя случайно не Жак Фелон зовут?

Жак кивнул, с подозрением глядя на Коула.

— Мне твоё лицо сразу показалось знакомым! — выпалил Коул, бросая брюки на кровать. — Я читал о тебе. Странно, что тебя взяли в Аврорат.

— Почему это? — возмутился Симон. Все его добрые чувства к Коулу моментально улетучились.

— Потому что, если мне рассказывали правду, ты однажды не мог контролировать магию, — спокойно ответил Коул. — Было такое?

Жак снова кивнул, продолжая сверлить Коула тяжелым взглядом. У Симона внутри шевельнулось недоброе предчувствие, и он непроизвольно чуть придвинулся к другу.

— В Аврорате очень тщательно проверяют всех кандидатов, — Коул, кажется, не заметил их странного поведения. — Очень странно, что тебя взяли. Наверное, ценность твоих способностей выше.

Жак холодно пожал плечами.

— Ты не подумай, — вдруг торопливо добавил Коула. — Я считаю, что ты очень крутой. Я просто констатировал факт, потому что это действительно странно. Были случаи, когда не брали даже тех, кто…

Роберт вдруг громко всхрапнул, и Коул подпрыгнул от неожиданности.

— У нас ещё есть пара свободных дней до начала занятий, — закатив глаза, заявил Роберт. — Давай договоримся, что мы будем отдыхать до первого сентября?

— Я просто… — попытался было защититься Коул, чуть покраснев от негодования или обиды.

— Просто грузишь, — кивнул Роберт, и все снова засмеялись. Кроме Жака. Он отвернулся к своей кровати и характерно вздернул брови, послав Симону тот самый взгляд, которым они всегда обменивались, когда окружающие начинали их раздражать. Симон сделал вид, что не заметил этого. Ему нравилось наблюдать за Коулом и Робертом, из них получился довольно забавный дуэт.

— Ну, всё, договорились? — как ни в чём ни бывало, уточнил Роберт. — Завтра гуляем?

— Можно, — робко согласился Симон, которому казалось невежливым отказаться. К тому же, они всегда смогут извиниться и уйти. Он чувствовал взгляд Жака у себя на затылке.

— Покажем вам Лондон, — дружелюбно улыбнулся Коул. — Вы наверняка мало что успели посмотреть.

— Симон англичанин, — вдруг негромко сказал Жак, и Симон обернулся в шоке от такого предательства. Жак ответил ему невинным взглядом.

— Серьёзно? — поразился Роберт. — Никогда бы не подумал, честно! А нам сказали, вы оба французы.

— Я уже много лет живу во Франции, — пояснил Симон, не собираясь вдаваться в подробности. — В детстве туда переехал.

Что-то в его голосе заставило Коула, до этого внимательно смотревшего на Жака, повернуть голову в его сторону. Роберт открыл было рот для нового вопроса, но передумал, глядя в бледное, как будто застывшее лицо Симона.

— Напряжённые вы какие-то, — улыбнулся Роберт, пытаясь разрядить обстановку. — Но ничего, я вас всех расшевелю.

Жак презрительно хмыкнул и улегся на свою кровать, закинув руки за голову. Симон вдруг почувствовал себя страшно одиноким. Друг на него сердился, это было очевидно. Отказаться от общения со всеми, кроме него? Снова? Симон вздохнул и уселся на свою кровать, открыв чемодан, чтобы создать видимость какой-то деятельности. Он слышал, что Коул и Роберт негромко переговариваются, но не понимал ни слова, с головой уйдя в свои мысли.

Он был готов отказаться от общения с двумя незнакомыми парнями ради Жака, это факт. Дело было в том, что Симон впервые, если не считать Флер, не хотел этого делать. Ему доставила бы удовольствие прогулка вчетвером по Лондону, ему хотелось побольше узнать о лёгком и весёлом Роберте и о серьёзном, спокойном Коуле. Было бы здорово иметь других друзей, возможно, настолько близких, что… Нет, делиться своими переживаниями по поводу Жака никогда не будет нормальным, исключено. Но, возможно, хотя бы своими личными переживаниями Симон мог бы поделиться с другими? Вдруг кто-нибудь сможет пролить свет на историю той ночи, когда перевернулась его жизнь? Коул, например, выглядит так, как будто знает всё на свете. Симон снова вздохнул. Ну что же, он свой выбор сделал. Жак для него дороже всех людей на свете вместе взятых, тут даже выбора не стоит. Это даже не жертва. Это просто дружба. Странная немного, но дружба. Симон поднял голову и наткнулся на острый взгляд Жака, который, как рентгеновский луч, высветил все тайные мысли Симона. Ничем другим нельзя было объяснить то, что случилось потом.

— Так чем мы завтра собираемся заниматься? — вдруг громко спросил Жак, приподнявшись на локтях на своей кровати и глядя на Роберта с дружелюбной улыбкой.

— Мы как-то не планировали ничего особенного, — несколько озадаченно пробормотал тот в ответ. — Ну и меняется же у тебя настроение, приятель!

— Не обращайте внимания, — отмахнулся Жак с лёгким смешком. — С нами, с гениями, иногда бывает. Вот Симон знает.

— Это да, — только и выдавил из себя Симон, пытаясь понять, что происходит.

— Не знаю, как он меня терпит столько лет, — доверительно добавил Жак.

— А вы, ребята, со школы дружите? — поинтересовался Коул, и Симон кивнул, всё ещё не отводя взгляда от Жака. — Здорово! А мои школьные друзья как-то уже начали теряться.

— Я их не виню, — пошутил Роберт, но тут же снова стал серьёзным. — А вообще, значит, это были не друзья, не бери в голову.

Коул быстро повернул голову в его сторону, и на его лице появилось странное выражение, похожее на благодарность.

— Всё, ребята, отбой! — Роберт хлопнул в ладоши. — Завтра будем ползать как сонные мухи. Что про нас девчонки подумают?

— Девчонки? — переспросил Симон. — Какие девчонки?

— Наши, — Роберт развёл руки в стороны. — С нами ещё девчонки будут учиться. Трое.

— Откуда ты знаешь? — спросил Коул, сдвинув брови.

— О, брат… — Роберт расхохотался, плюхнувшись на кровать. — Обо всём, что касается девчонок, я узнаю самый первый, можешь мне поверить.

— То есть, нас всего поступило семь человек? — уточнил Коул, и Роберт покачал головой.

— Я тебе про девчонок говорю, а ты подсчитываешь, сколько нас? — неверяще спросил он. — Ты нормальный человек?

— Абсолютно! — слегка огрызнулся Коул, залезая под одеяло. — Просто не озабоченный, как некоторые.

Симон подумал, что у высокого темноволосого Коула было куда больше шансов привлечь внимание девчонок, чем у щуплого и бесцветного Роберта. А ещё был ангелоподобный Жак. Ну и, в конце концов, он сам. Хотя, что они с Жаком понимают в девчонках?

Утром Симона разбудил свеженький и выспавшийся Роберт, и Симону сразу же вспомнилось первое утро в школе, когда притворявшийся беззаботным ребёнком Жак выдернул его из тёплой постельки. С этого дня, кстати, завязалась их дружба. Довольно символично.

Коул с головой залез под одеяло и крепко схватился за него, издавая мычащие звуки, которые доводили Роберта почти до истерики. Наконец, Коул не выдержал и попытался лягнуть неугомонного соседа ногой и сам засмеялся. К Жаку подходить Роберт не посчитал нужным. Или просто не решился.

Но Жак проснулся в превосходном настроении, пожелал всем доброго утра, похвалил удобную кровать и, прихватив полотенце, направился в душ. Симон перехватил его в коридоре.

— Что ты делаешь? — не отвлекаясь на вступление, спросил Симон, и с Жака тут же слетело напускное веселье.

— Пытаюсь вести себя, как нормальный человек, — он пожал плечами, давая понять, что другу не о чем беспокоиться. — Я и правда начал общение довольно агрессивно.

— Тебе не понравился ни Коул, ни Роберт, ты не хочешь никуда с ними идти, — Симон не спрашивал, он просто это знал.

— Да, — Жак не стал спорить. — Но они оба понравились тебе. И ты не против прогуляться.

— Ты же знаешь, если ты не хочешь, я… — начал Симон, но Жак с улыбкой покачал головой. Это была редкая, но самая лучшая его улыбка: счастливая, растроганная и искренняя.

— Ты уже от многого отказался ради меня, Симон. Хватит. В конце концов, моей главной заботой всегда было вернуть тебя в твоё естественное состояние. А ты был дружелюбным и открытым ребёнком. Тебе нравились люди, ты любил зверюшек. Ты не был депрессивным и вечно подавленным. Но ты сам не хотел ни с кем общаться. Кроме Флер. И, когда я говорю, что ты жестоко бросил её, я действительно имею это в виду. Напиши ей. И мы пойдём гулять с этими ребятами.

Симон открыл было рот, но Жак не дал ему произнести ни звука.

— В конце концов, Сим, мне уже не помочь. А тебя ещё можно спасти. И я намерен всё для этого сделать. Ты уже почти нормальный, ты не заметил?

Он хлопнул друга по плечу и свернул в сторону ванных комнат, оставив Симона переваривать только что услышанное.

Симон всё ещё не до конца пришёл в себя, когда Роберт вдруг заявил:

— Предлагаю в столовую не идти. Позавтракаем где-нибудь в городе?

Коул одобрительно пробормотал что-то в ответ, просматривая свежий номер «Ежедневного пророка».

— Кстати, есть разговор! — не унимался Роберт. — Сейчас вернётся Жак, погодите.

Симон с любопытством уставился на него. Коул даже головы не поднял от своей газеты. Жак зашёл в комнату с мокрыми волосами, насвистывая какой-то веселенький мотивчик, и Симон болезненно поморщился. Интересно, кто-то ещё замечает, насколько наиграно поведение друга?

— Ребята, как у кого с финансами? — довольно бесцеремонно спросил Роберт, вытаскивая свой стул на середину комнаты.

Последовавшее за этим молчание было довольно неуютным. Симон почему-то подумал, что Роберт сейчас начнет просить у них в долг. Если он так легко относится к жизни, как говорит, это вполне возможно.

— Я это к чему, — Роберт чуть улыбнулся, как будто угадал мысли соседей по комнате, — у меня с деньгами порядок, меня отец не ограничивает. Поэтому я привык ходить куда хочу и покупать что угодно. Я всегда заранее спрашиваю, чтобы не ставить потом людей в неловкое положение.

— У меня в этом смысле всё нормально, — с достоинством ответил Коул, как бы невзначай встряхивая рукой, на которой блеснули дорогие часы. — Мой дедушка оставил мне неплохое наследство, они с отцом не ладили.

— У нас тоже порядок, — быстро вставил Симон. Это была ложь. Вернее, наполовину ложь. У Симона всё было в порядке. Все сбережения отца каким-то образом перешли к нему и приемные родители хранили их в банке до его совершеннолетия. Симон понятия не имел, кто смог отправить ему эти деньги. К тому же, отец был художником, довольно хорошим, но, насколько помнил Симон, не слишком успешным. Может быть, это были деньги родителей отца? Это было как-то логичнее. Но ложь заключалась не в этом. Деньги были у Симона, но их совершенно не было у Жака.

Родители, замкнувшиеся в себе после смерти старшего сына, не особо обращали внимание на такие мелочи, как деньги. Правда, иногда Жак разживался золотишком, но Симон никогда не спрашивал друга, где он его брал. В основном же они существовали на деньги Симона. Но, учитывая, что они почти никуда не ходили, тратить деньги им было просто не на что.

— У меня все не так уж радужно, на самом деле, — спокойно поправил его Жак, и Симон почувствовал, что краснеет. — Но я могу легко достать денег, это не проблема.

— Как? — вырвалось у Роберта, и даже Коул навострил уши.

— У меня свои источники, — Жак подмигнул, и только Симон видел, что друг раздражен. — Это я к тому, что ты можешь смело нас везде звать.

— Понял, — Роберт поднял руки вверх, глядя на Жака почти с восхищением. Симон подумал, что его самого бы обидели подобные ответы со стороны другого человека. По крайней мере, ему бы стало неприятно.

— Тогда ещё один момент, — энергия в Роберте била через край. — С нами идут девчонки, я их уже пригласил. Так вот, не знаю, как вы, ребята, а я никогда не позволяю им платить за себя, если они идут со мной.

Симон постарался ничем не выдать, что он раньше в такой ситуации не бывал. Даже с Флер они никогда никуда не ходили, предпочитая общаться в школе.

— По-честному предлагаю все счета делить на четверых и на этом закончим, — предложил Роберт. — Но если вы против, то я могу заплатить за всех троих, от меня не убудет.

— Нет, ну по-честному так по-честному, — серьезно сказал Коул, аккуратно складывая свою газету. — Я тоже считаю, что для мужчины непозволительно позволять девушке платить за себя. Либо просто не надо её никуда приглашать.

— Первая разумная мысль за два дня, — в полголоса пробормотал Роберт но так отчётливо, чтобы Коул его услышал. — А вы что думаете, ребята? Как там у вас во Франции принято?

— Так как Сим… он у нас англичанин, — Жак будто споткнулся на середине его имени, и у Симона сжалось что-то внутри, — то неважно, как там у нас во Франции. Даже если и не так, трое против одного.

— Я больше француз, чем англичанин, — тихо вставил Симон. Ему вдруг стало очень тоскливо. Если Жак и дальше собирается так себя вести, то к чёрту эту Англию, к чёрту Аврорат, они первым же паромом вернутся домой.

— Слушай, Симон, мы ведь даже не спрашивали твое имя! — вдруг воскликнул Роберт. — Коул увлек нас высказыванием своего мнения по поводу принятия в Аврорат Жака, и мы как-то даже и забыли познакомиться. Господи, как неловко!

— Да ничего, — улыбнулся Симон, которому совсем не улыбалось знакомиться поближе. По крайней мере, пока. — Знаете же, как ко мне обращаться.

— А фамилия у тебя какая? — не отставал неугомонный Роберт. Симон испугался, что Жак сейчас снова сдаст его со всеми потрохами, но в этот раз друг промолчал. У Симона было два выхода: назвать фамилию приемных родителей и избежать ненужных вопросов, а заодно как будто предать память настоящих родителей, или сказать правду.

— Сайпрес, — сказал он и вдруг понял, что впервые за много-много лет произносит при знакомстве свою настоящую фамилию. Коул медленно, словно одеревенев, повернул голову в его сторону, и у Симона вдруг мурашки побежали по спине от его взгляда. — Что?

Коул тряхнул головой и попытался улыбнуться, но Симон видел, что тот был как будто не в себе. Жак сузил глаза, и на его виске забилась голубая жилка. Симон наблюдал за другом, поэтому уловил тот момент, когда его глаза изумленно расширились и метнулись к Симону, огромные, полные страха, нет, ужаса…

Симон сглотнул и отвернулся. Это была «темнота», ничего другого Жак не боялся. А он-то надеялся, что переезд скажется на друге положительно!

— Эй, ребята, вы чего все? — Роберт выглядел по-настоящему обеспокоенным. — Мне что-то жутко стало, на вас глядя.

— Всё отлично, — машинально проговорил Коул. — Просто замечательно.

— Ну да, наверное, это поэтому ты такой бледный? — насмешливо уточнил Роберт. — Потому что у тебя всё замечательно?

— У меня резко разболелась голова, — Коул потер лоб и опустился на кровать. — Я, наверное, с вами не пойду.

— Да ладно тебе… — начал было расстроенный Роберт, но его перебил тихий голос Жака.

— Я знаю отличное лечебное заклинание от головной боли, сейчас будешь как новенький.

Симон с трудом поборол желание схватить друга за плечи и потрясти. Он страшно боялся, что Жак может что-то сделать Коулу. Но оскорбить друга подобным предположением он не мог.

— Нет, спасибо! — Коул твердо отстранил подошедшего Жака. — Я предпочитаю маггловское обезболивающее.

— Ух ты, прикольно! — восхищённо воскликнул Роберт. — И как оно, работает?

— Ты знаешь, на удивление, — отозвался Коул. Инцидент был исчерпан, но у Симона остался сильнейший осадок, как будто что-то плохое произошло за его спиной, о чём он догадывался, но точно не знал.

— Так, мы опоздаем, и будет неловко, — Роберт взглянул на стоявший на его тумбочке будильник. — Не в моих правилах заставлять девчонок ждать.

— А ты их уже видел? — поинтересовался Коул, педантично завязывая галстук перед зеркалом.

— Видел, — Роберт ловко дернул за свободный конец, и галстук выскользнул из пальцев Коула.

— Эй, ты чего! — возмутился тот, но Роберт только расхохотался.

— Зачем с первого взгляда давать всем понять, что ты зануда? — беззлобно спросил он, и Коул прыснул, повесив галстук обратно в шкаф. — Девчонки все разные: черненькая, беленькая и рыженькая.

— Кто-то один останется без девушки, — пошутил Жак, и Симон с трудом удержался, чтобы не закатить глаза. Как будто Жаку нужна была девушка! Хотя, было бы здорово, если бы она появилась, конечно.

— Я даже знаю, кто именно, — Роберт скосил глаза на Коула, и тот покачал головой, но Симон мог бы поклясться, что подколы Роберта Коулу нравились. — Рыженькая — Стефани. Беленькая — Тильда, я так думаю, Матильда. И черненькая — Энни.

— Откуда ты уже это знаешь? — не сдержался Симон.

— Я караулил у входа в наш отдел, — невозмутимо признался Роберт. — Я приехал, а тут никого нет. Вас двоих где-то носило целый день, а Коул появился только под вечер. Вот я и познакомился с девчонками, когда они тут появились.

Несколько секунд прошло в тишине, потом Роберт снова не выдержал:

— Вы собираетесь спрашивать, симпатичные они или нет?

— Это не имеет смысла, — веско заметил Коул. — У всех людей разные вкусы. Одна и та же девушка может показаться красивой тебе и уродливой мне. Или наоборот…

— Я понял, понял, — Роберт замахал на него руками. — Есть у меня предположение, кто из них тебе понравится, но я пока умолчу об этом.

— Мне нравятся брюнетки, — заметил Коул. — Они выглядят серьёзнее.

— Это стереотип, — живо возразил Роберт. — Среди блондинок тоже есть умные люди.

— Естественно, — Коул цокнул языком. — Просто для меня брюнетки выглядят серьезнее.

— А девушка должна выглядеть серьезной, да? — Роберт даже надулся, так он пытался сдержать смех.

— Кому как, — Коул пребывал в философском распоряжении духа. — Тебе, как мне кажется, подойдет более … эээ… легкомысленная девушка.

Роберт согнулся пополам от смеха. Жак со скучающим видом ковырял дырочку у себя в одеяле. Симон, которому нравилось наблюдать за диалогом Коула и Роберта, взглянул на друга, желая поделиться впечатлением, но при виде отсутствующего выражения лица друга, улыбка сбежала с его губ.

— Все готовы? Выходим!

Роберт первым направился к выходу, Коул шёл рядом, всё ещё излагая свои взгляды на внешность девушек. Симон шёл за ними, а самым последним тащился Жак. Симон затылком чувствовал с трудом подавляемое раздражение друга. Но сейчас к нему лучше было не лезть. Если «темнота» подступает, а, по всей видимости, так оно и было, Жака в ближайшее время не стоило трогать. Это всё равно, что тыкать палкой в спящего тигра.

Симон вдруг понял, что немножко нервничает перед встречей с тремя незнакомыми девушками. Его общение с противоположным полом начиналось и заканчивалось Флер, а их прогулки и беседы нельзя было назвать опытом. Хорошо, что с ними Роберт, который будет болтать без умолку, и это позволит Симону молчать. Он не знал, о чём говорят с девушками. Флер любила говорить о себе, и Симон с удовольствием её в этом поддерживал, его это здорово забавляло. Но Флер была маленькой, а эти девушки уже взрослые. И довольно умные. И серьёзные. Всё-таки в Аврорат поступили.

— Привет! — Роберт замахал кому-то, и, приглядевшись, Симон увидел три фигурки у фонтана в Атриуме. — Как первая ночь на новом месте?

Три девушки, действительно, совершенно разные, заговорили хором, и Роберт шутливо зажал уши руками.

— Не трещите все сразу, — попросил он. — Давайте-ка, я вас всех познакомлю. Это Тильда, — Роберт повёл рукой в сторону белокурой девушки с собранными в аккуратный хвост волосами. На девушке были обычные черные брюки и бежевая блузка, а на носу сидели очки в черной оправе, придававшие ей довольно строгий вид. — Рискну предположить, что полное имя этой нимфы — Матильда.

— Не угадал, — вдруг задорно улыбнулась девушка, и вся серьёзность слетела с неё в один момент. — Клотильда.

— Красивое имя, — вставил Коул, разглядывая Тильду как неведомую зверюшку.

— Ты серьёзно так думаешь? — Тильда наморщила носик и поправила очки. — Терпеть его не могу.

— Мне мое тоже долго не нравилось, а потом ничего, привык, — Коул усмехнулся, как будто вспомнив что-то. — Коул Джеймсон. Приятно познакомиться.

Он проговорил это с такой чопорностью, а потом ещё и слегка склонил голову, что Роберт покатился со смеху, а Тильда, опешив на секунду, вдруг сделала книксен. Две другие девушки захихикали. Коул ничуть не смутился.

— Продолжим, — Роберт вытер выступившие на глазах слезы. — Это Стефани. Хотя, мне бы больше понравилось Рыжик.

— Это было моим прозвищем все семь лет в Хогвартсе, — улыбнулась рыженькая девушка, всё её лицо, шея и даже тыльная сторона ладоней были покрыты веснушками. — Я не против.

— Это Жак и Симон, — Роберт повернул голову в их сторону, и Симон растянул губы в широкой улыбке. Жак слегка приподнял уголки губ. — Приехали к нам из Франции.

— Всегда мечтала побывать во Франции, — мечтательно произнесла третья девушка, загорелая, с тёмными каштановыми волосами. — Я Энни Донован.

Она протянула руку Симону, и тот пожал её, невольно отметив, какая нежная у неё кожа.

— Вы уже знаете, где мы будем завтракать? — уточнила Энни, когда церемония знакомства была закончена. — Очень есть хочется.

— Естественно! — Роберт прикинулся оскорбленным. — Мы же мужчины, мы добытчики! Неужели ты думала, что мы не спланировали все заранее? Да мы всю ночь обшаривали окрестности, чтобы найти подходящее место для таких девушек, как вы, если хочешь знать.

Девушки засмеялись, и Симон, который в этот момент смотрел на Энни, вдруг почувствовал нечто странное. Когда она улыбалась, её глаза становились похожи на два лучистых фонарика. И было что-то в её лице… Как будто от неё шёл свет… Нет, она вся как будто светилась изнутри… Сердце вдруг забилось быстрее, и Симон опустил голову, быстро поморгав, чтобы прийти в себя. Жак внимательно следил за ним, не обращая ни малейшего внимания на впившуюся в него взглядом Стефани.

Странное ощущение прошло, но Симон больше не решался взглянуть на Энни. Они вышли на улицу, дошли до уютного кафе с летней верандой, расселись за длинным столом и даже заказали еду, а Симон так и не решался поднять глаза на Энни, которая, как назло, устроилась прямо напротив него. Внутренний голос подсказывал ему, что это просто невежливо с его стороны, но страх снова испытать то чувство был сильнее. Он никогда не чувствовал ничего подобного, глядя на Флер.

— Симон, а ты что молчишь? — вдруг спросила она, и Симон вдруг понял, что её голос тоже действует на него странно. Он был такой мелодичный, но в то же время такой глубокий и какой-то проникающий внутрь его головы. — Расскажи нам что-нибудь.

— Что, например? — уточнил Симон, стараясь потянуть время и всё-таки поднимая голову. Он встретился взглядом с её карими глазами и почувствовал, как его с головы до ног окатило нестерпимым жаром.

— Не знаю, — Энни очаровательно улыбнулась и отправила в рот вишенку с куска торта. — Что-нибудь особенное.

Симон непроизвольно улыбнулся в ответ и вдруг почувствовал, как внутри него что-то надувается. Что-то щекотное, от чего хотелось смеяться. Захотелось совершить или сказать что-нибудь безумное.

— Я не могу поверить, что я снова в Англии, — ни с того ни с сего брякнул он и тут же почувствовал, что голова Жака повернулась в его сторону. — Я невероятно скучал по дому. Даже больше, чем мне казалось.

— Ты англичанин? — Тильда захлопала глазами, и Симон перевел на неё взгляд.

— Да, я уехал из Англии, когда мне было пять, и с тех пор мечтал вернуться, — говорить было невероятно легко. Жак продолжал в упор смотреть на него. Симон впервые в жизни подумал, что это должно было казаться окружающим странным.

— А почему вы переехали? — Роберт подключился к разговору, и у Симона в голове моментально прозвучал тревожный звоночек.

— Так получилось, — коротко ответил он, не зная, что со стороны он вдруг как будто потух. Жак отвернулся и отхлебнул из своей кружки с кофе. И вдруг Симона как будто прорвало.

— Знаете, наверное, будет лучше, если я сразу всё расскажу, — он лихорадочно пытался отогнать навязчивые, но довольно разумные мысли. Жак медленно поставил свою кружку обратно на стол, но Симон видел, с какой силой он сжал пальцы. — Просто я знаю, что кажусь вам странным, чтобы вы не задавали мне постоянно вопросов, на которые я не хочу отвечать, я сразу скажу всё, как есть.

Это и правда был единственный разумный выход, и Симон надеялся, что Жак это тоже понимает.

— Я родился в Англии, тут, недалеко от Лондона, меня звали Саймон Сайпрес, — слова начали наскакивать друг на друга, и Симон судорожно втянул в себя воздух. В глазах Энни мелькнула тревога. — Когда мне было пять лет, какие-то люди ночью убили моих родителей, а мне чудом удалось спастись. Друзья моих родителей усыновили меня и увезли во Францию. Вот.

Коул с силой оттянул тесный ворот своей голубой рубашки, как будто она мешала ему дышать, и отвернулся. Роберт подрастерял всю свою смешливость и находчивость. Стефани сидела, широко раскрыв глаза и округлив рот буквой «о». Тильда сосредоточенно моргала за стеклами своих очков.

— Какой ужас, — тихо и очень искренне сказала Энни, и у Симона внутри разлилась горячая благодарность. — Мне так жаль.

Это был именно то, что ему было нужно услышать.

— Это были Пожиратели? — спросила Тильда, поёжившись при последнем слове.

Жак всего на секунду затаил дыхание, но Симон уже понял, что Тильда угадала. У него и самого были веские основания подозревать в смерти родителей именно Пожирателей смерти, но полной уверенности у него никогда не было. Значит, у Жака она по какой-то причине была.

— Я не знаю, — Симон откинулся на спинку своего стула и посмотрел на Энни. Удивительно, как легко он рассказал им о самом страшном воспоминании своей жизни. Но, с другой стороны, почему он должен это скрывать?

— Ты никогда не спрашивал приемных родителей? — уточнил Роберт. — Я бы спросил.

Симон хотел было сказать, что не спросил бы, если бы помнил застывшие глаза своего отца и текущую откуда-то из-за кровати кровь матери. Но это было бы уже лишним.

— Я долгое время был не в себе, — только пояснил он. — И так бы всё и осталось, если бы я не встретил Жака. Он буквально спас меня.

Все взгляды моментально переметнулись на Жака, который смотрел только в стол.

— Хорошо, что у тебя есть такой друг, — тихо сказала Энни и, протянув руку через стол, легонько коснулась своими тонкими пальцами с короткими овальными ногтями ладони Симона. — Мы больше не будем об этом говорить.

— Извините, — голос Коула прозвучал хрипло. — Я, пожалуй, вернусь в Министерство. Всё-таки мне нехорошо.

Все всполошились, стали наперебой задавать вопросы и суетиться вокруг Коула. Только трое остались сидеть на месте. Симон чувствовал волны напряжения, исходившие от Жака, и боялся взглянуть на друга. С другой стороны, поднять голову и встретить ласковый и какой-то обволакивающий взгляд Энни было ещё страшнее.

— Ты злишься на меня? — почти не разжимая губ, спросил Симон, надеясь, что Энни его не слышит.

— С чего бы это? — голос Жака звучал совершенно спокойно, но самую чуточку чересчур спокойно, и Симон знал, что друг просто вне себя от ярости. — Это твоя жизнь. Что хочешь, то и рассказываешь.

— Если хочешь, уйдём прямо сейчас, — предложил Симон, чувствуя леденящий страх. Он впервые так сильно напугался потерять Жака. Он ещё никогда не нуждался в друге меньше, чем в этот момент, и тот мог узнать это, почувствовать. И освободить Симона от непосильного бремени.

— Когда-нибудь это должно было случиться, — Жак одним глотком опустошил свою кружку и повернулся к Симону. Его голубые глаза были грустными, но злости в них не было, и Симон чуть не застонал от облегчения. — Ты вылечился. Моя миссия закончена. Я больше не нужен тебе.

— Давай поговорим потом, ладно? — Симон не хотел, чтобы голос прозвучал так резко, тем более, друг и так был расстроен, но злость поднялась в нём неконтролируемо. Жак его совсем не знает, если говорит такие вещи.

— Как скажешь, — Жак безразлично отвернулся и стал следить за снующими по тротуару людьми.

— Всё в порядке? — чуть перегнувшись через стол, спросила Энни, пока все остальные всё ещё громогласно спорили, стоит ли кому-то провожать Коула до спальни. Жак отодвинул свой стул и неторопливо направился в их сторону, остановившись, чтобы перекинуться парой слов с испуганно замершей в стороне Стефани.

— Да, всё хорошо, — Симон заставил себя посмотреть прямо в глаза Энни. — Мы с Жаком — странная парочка.

Энни улыбнулась и слегка подвинула свой стул ближе к столу, словно приглашая его продолжать.

— Может быть, ты знаешь про него? — с надеждой спросил Симон. — Это Жак Фелон.

Энни сосредоточенно сдвинула брови, потом отрицательно покачала головой.

— Просто про него одно время много писали, — торопливо пояснил Симон, и Энни вопросительно подняла брови. — Он гений, вундеркинд, как хочешь. Может делать такие вещи, которые нам и не снились.

— Например? — уточнила Энни, заинтригованно бросив взгляд на Жака. Тот заметил и послал в ответ одну из своих самых обворожительных улыбок. И самых фальшивых. Симон с трудом сдержался, чтобы не сказать Энни об этом.

— Например, он с лёгкостью изобретает заклятия, — Симон не собирался говорить слишком многого, только то, о чём писали в книгах. — Только отказывается их патентовать. Так что некоторыми пользуемся только мы с ним, хотя, мне кажется, они могли бы принести много пользы окружающим.

Энни задумчиво кивнула и снова посмотрела на Жака. Тот ответил ей внимательным взглядом, уже без улыбки. Симон вдруг совершенно беспричинно рассердился на друга. Он прекрасно понимал, что Жак нарочно встал так, чтобы его было отлично видно со столика, он специально часто улыбался, разговаривая со Стефани, наклонял голову то к одному плечу, то к другому. Нарочно откидывал волосы назад таким небрежным жестом. И совершенно расчетливо периодически бросал взгляды на Энни.

— Ты сказал, что он буквально спас тебя, — тихо напомнила Энни, не обращая больше на Жака ни малейшего внимания, и Симон слегка приободрился.

— Да, он вытащил меня из глубочайшей депрессии, — ему стало слегка стыдно за ту злость, которую он только что испытывал по отношению к Жаку.

— Тогда и говорить не о чем, вы не странные, — Энни быстро убрала за ухо выбившийся из прически локон. Симон проследил за её жестом и не сразу сообразил, что от него требуется какая-то реплика.

— Ты права, — Симон посмотрел на Жака, который оставил немного ошалевшую от такого внимания Стефани и теперь что-то втолковывал Коулу, который смотрел на него немного испуганно, но очень решительно. Симон снова почувствовал холодок в груди, но постарался подавить в себе недостойное подозрение. Жак никогда на его памяти намеренно не причинял вреда людям.

— Как тебе Коул и Роберт? — Энни весело сверкнула глазами, резко сменив тему. — По-моему, они страшно милые.

— По-моему, тоже, — Симон рассмеялся, вспомнив все шуточки, которые отпускал Роберт, и тут же начал пересказывать самые забавные Энни. Они так смеялись, что даже не сразу поняли, что Роберт уже несколько раз окликнул их по именам.

— Вы как, остаетесь? — в глазах Роберта плясали чертики, но он удержался от комментариев. — Мы тут думали по Косому переулку прошвырнуться.

— Отличная идея, — Симон взглянул на Энни. — Вы тогда идите, я вчера там был. Мне как раз надо было заглянуть кое-куда.

— Нет, ну нормально? — расстроено протянул Роберт. — У одного голова разболелась, другой таинственности тут напустил, третий с нами тоже вряд ли пойдет…

— Я? — перебил Жак. — Я точно пойду, можешь быть уверен. Стеф обещала показать мне одну очень занимательную книжку, я давно искал что-то подобное.

Стефани покраснела до корней волос, отчего её веснушки проступили ещё ярче. Симона ужасно резануло это «Стеф». Неужели никто больше не замечает, насколько фальшиво поведение Жака?

— И на том спасибо, — буркнул Роберт.

— Зато я вас тоже покину, — виновато улыбнулась Энни. — Я бываю в Косом переулке почти каждый день, лучше я загляну к родителям, пока есть свободное время.

— Дело ваше, хозяйское, — Роберт, видимо, решил, что не позволит никому и ничему испортить себе настроение. — До скорого.

Когда ребята скрылись из виду, Энни тихонько рассмеялась.

— Что? — Симон повернулся к ней, разглядывая её точёный профиль: нежную щёку, прямой тонкий нос, пухлые губы, маленький подбородок, аккуратное ушко…

— Что? — Энни выглядела удивлённой. — У меня что-то на лице?

— Нет, нет, — Симон отвёл взгляд, чувствуя себя смущённым. — Просто задумался.

— Если не секрет, куда ты собрался? — спросила вдруг Энни. — Если не хочешь, не говори.

— Никакого секрета нет, — заверил её Симон, хотя, секрет как раз был. — Я хотел посмотреть на тот дом, в котором мы жили с родителями.

Вообще-то он не собирался никому об этом рассказывать. Но в глубине души откуда-то взялась уверенность, что Энни никому не скажет.

Энни посмотрела на него долгим взглядом, потом отвернулась и стала разглядывать видневшийся вдалеке Биг-Бен.

— Что? — спросил Симон, но Энни только покачала головой. — Нет, скажи мне. Пожалуйста.

— Я не хочу лезть не в своё дело, — Энни развела руками. — Я тебя совсем не знаю. Но мне почему-то кажется, что пока тебе не стоит видеть этот дом. Правда.

Симон закусил губу. С одной стороны, он и сам боялся воскрешать воспоминания. С другой — это его дом, дом его отца, он хотел его увидеть снова.

— Хочешь, можно прогуляться по маггловской части Лондона? — нерешительно предложила Энни. — Мой папа — маггл, и он научил меня видеть красоту и магию в обычных предметах. Он художник.

— Мой отец тоже был художником! — Симона восхитило такое совпадение. Оно никак не могло быть случайным.

— Правда? — Энни тоже выглядела удивленной. — Тогда, может быть, тебе будет интересно посмотреть, откуда художники черпают своё вдохновение. Я не умею рисовать, но, когда я вижу эти места, мне тоже хочется взять в руки кисть и выразить на холсте всё, что я чувствую. Ты понимаешь, о чем я?

Симон отрицательно покачал головой. Но какая разница? Когда она говорила с таким воодушевлением, почти со страстью, её глаза становились просто огромными, и в них загорался тёплый ровный свет, который не просто грел, он притягивал.

— Ты поймёшь, я обещаю, — Энни вдруг вполне естественным жестом взяла его под руку, и Симон почувствовал себя нормальным, полноценным человеком, едва ли не впервые в жизни. Он идёт по Лондону под руку с очаровательной девушкой, они смеются, им весело и хорошо, а разве не в этом заключаются главные прелести жизни?

Вечером, вернувшись в свою спальню, Симон застал там лежавшего в постели бледного Коула с мокрым компрессом на лбу и недовольного Роберта, примостившегося на стуле у окна и читавшего книгу в последних лучах тусклого летнего солнца.

— А где Жак? — спросил Симон, сразу почуяв недоброе.

— Вышел побродить по коридорам, — Роберт не скривился, не состроил гримасу, не сделал нетерпеливого жеста, но Симон понял, что Жак что-то натворил.

— Схожу за ним, — пробормотал он и выскользнул за дверь.

Жак обнаружился в буфете. Он сидел за самым дальним столиком, совершенно один, вся его понурая фигура выражала растерянность и покорность судьбе. Когда Симон присел за соседний стул, Жак даже не посмотрел в его сторону.

— Ну, что с тобой происходит? — Симон не хотел убивать то хорошее, светлое, что сегодня родилось внутри него после прогулки с Энни по самым красивым местам Лондона.

— Ничего нового, — Жак провёл ладонью по лицу, и Симон увидел его полные боли и страха глаза. Сразу же все раздражение улетучилось, и вернулась привычная тревога за друга, привычная злость на себя, на свою беспечность, на свой эгоизм.

— Я решил вернуться домой, — несчастным голосом заявил Жак, и Симон чуть со стула не рухнул от неожиданности. — Я тут никому не нужен.

— Жак, ты сейчас говоришь ерунду, — Симон старался говорить как разумный, рациональный человек. — Пожалуйста, давай сейчас просто ляжем спать и поговорим утром. Ты устал, у тебя, похоже, опять не лучшее состояние, тебе сейчас лучше поберечься, чтобы не спровоцировать очередной приступ.

— Сим, он всё равно случится, — Жак устало откинулся на спинку стула, и в его глазах блеснула отчаянная решимость. — Наверное, пора тебе рассказать правду.

Волна паники прокатилась по телу Симона, похолодели руки, онемели пальцы. Вид Жака не предвещал ничего хорошего.

— Выкладывай, — только и выдавил Симон, сцепляя руки в замок, чтобы они не тряслись.

— Давай кратко, хорошо? — голос Жака звучал совсем безжизненно и безразлично. — Я выяснил, что со мной происходит. И это не пройдёт. Станет только хуже и хуже.

Симон сглотнул и отогнал от себя непрошенные мысли. Сначала он выслушает Жака, а потом озвучит свои мысли.

— Ты знаешь о Карле Витфогеле? — спросил Жак и продолжил не дожидаясь ответа. — Он был таким же, как и я. В него попала молния. Он должен был умереть, но не умер, что-то там во Вселенной замкнуло и…

Жак впервые посмотрел на Симона и по его ошарашенному лицу понял, что тот совершенно не улавливает смысл.

— Ладно, давай на моем примере, — Жак потер переносицу. — Я узнал у мамы, когда я рождался, врачи сказали ей, что мне не хватило кислорода, и я умер. Но я вдруг оказался живым, хотя врачи говорили, что сердце не билось. То есть, я должен был умереть, понимаешь? Меня не должно было быть на свете. Но произошёл какой-то сбой. Я не буду тебя сильно грузить, только в общих чертах. Иногда, страшно редко, за всю историю насчитывается семь известных случаев, включая меня, появляются люди, которые появиться не должны были.

Симон потряс головой. Ему казалось, что Жак просто свихнулся. «Темнота» просто одержала верх.

— Так вот, — продолжал Жак как ни в чем ни бывало, — раз человека быть не должно, соответственно, его как бы и нет. Но он есть. Но он не подходит для этого мира, потому что мир запрограммирован на существование без него. И поэтому законы этого мира на него не распространяются. То есть, на меня.

— Что это значит? — севшим голосом спросил Симон, хватаясь за голову. Ему казалось, что мозг сейчас взорвётся от страшных перегрузок.

— Так как по воле случая я ещё и с магическими способностями родился, то мне совсем конец, — улыбнулся Жак. — Если бы я был магглом, то хотя бы не столько вреда приносил бы людям.

— Поясни про то, что на тебя не распространяются законы… — слабо попросил Симон.

— Ну, меня сложно убить, например, — Жак пожал плечами. — Можно, конечно, но гораздо сложнее, чем обычного человека. Я могу просидеть под водой минут пятнадцать и не захлебнуться. Но всему есть предел: просиди я полчаса, и я умру.

— И что, в истории правда были такие люди? — Симону казалось, что он сейчас рухнет со стула.

— Кроме Витфогеля и меня ещё пятеро, — кивнул Жак. — И есть у меня подозрения ещё по поводу Григория Распутина. Знаешь кто это? Неважно. Его просто тоже никак убить не могли. Это странно.

— Давай о тебе, — взмолился Симон. — Мне все равно, что ты можешь и чего не можешь. Чем это опасно?

— Есть такое понятие, как пределы, — Жак вмиг стал сосредоточенным. — Есть разные термины, некоторые называют это гранью, некоторые — обрывом, не суть. Так вот, это что-то, находящееся в сознании человека. Если за эту грань перешагнуть, назад дороги не будет. Эту грань можно перейти осознанно, по собственному желанию, просто, к счастью, никто не знает, как. Можно это сделать против собственной воли, даже не зная этого, как случилось со мной. Но последствия одинаковые: обратной дороги нет.

— Черт бы тебя побрал с твоей абракадаброй! — взорвался Симон. — Ты можешь говорить нормально?

— Когда ты становишься для этого мира лишним, он перестает с тобой считаться, — Жак начал старательно подбирать слова. — С другой стороны, он больше не требует, чтобы ты считался с ним и его законами. Например, есть пределы магии, так? Ты не можешь использовать «Акцио», чтобы приманить что-то, что осталось у тебя дома, верно?

— Естественно, нет, — Симон едва удержался, чтобы не покрутить пальцем у виска.

— А я могу, — очень спокойно сказал Жак, и повисла тишина. — Я вообще все могу.

Симон понял из этого только одно: Жак просто сошел с ума. И это было бы благословением небес по сравнению с тем, что Симон тут сейчас услышал.

— Ладно, ты мне не веришь, — Жак слегка улыбнулся и шёпотом произнёс: — Акцио, часы из комнаты Симона, с кораблем.

Прошло долгих десять секунд и, конечно, ничего не произошло. Симон уже открыл было рот, чтобы успокоить друга, сказать, что они что-нибудь придумают, как вдруг такие знакомые часы плавно опустились на стол перед самым его носом. У Симона потемнело в глазах. Пределы были основополагающим законом магии. Их нельзя нарушить. Это всё равно, как если бы ты мог управлять магией… Мерлин великий…

— Я могу всё, — кивнул Жак. — Теперь веришь?

Симон молча смотрел на друга и понимал только, что перед ним не человек, перед ним вообще непонятно кто. Но это ещё было не самым страшным. Самое страшное то, что он любил это существо больше себя и боялся за его жизнь больше, чем за свою собственную.

— Чем тебе это грозит? — было первое, что выдавил из себя Симон, и лицо Жака так стремительно расслабилось, что у него задрожали губы.

— «Темнотой», — Жак попытался улыбнуться непослушными губами. — Безумием. Взрывом чистой магии.

— Я всё равно ничего не понял, — Симон на секунду уронил голову на руки. — Что с тобой происходит в периоды твоей «темноты»?

— Я бы описал это так, — Жак уселся поудобнее на своём стуле. — Вселенная должна развиваться. Она развивается, основываясь на методе проб и ошибок. А я — как подопытный кролик. То есть, в моей голове возникают заклинания, о которых я представления не имею. Или рецепты зелий. И откуда-то я знаю, как они действуют. И чаще всего это что-то страшное.

— Ты можешь с этим бороться? — с безумной надеждой спросил Симон.

— Раньше мог, — Жак невесело усмехнулся. — Теперь это всё сложнее и сложнее. Правда, приступы стали реже. Зато интенсивнее.

— Почему ты мне никогда не говорил? — Симону хотелось плакать. — Давно ты знаешь?

— С третьего курса, — Жак отвел глаза. — Ты — это то единственное, что стоит между мной и «темнотой». Каким-то образом ты всегда мог меня оттуда вытащить, понимаешь? Я не хотел тебя терять. Прости, это эгоистично с моей стороны, но я был маленький, мне было страшно…

— Ты издеваешься? — Симон запустил пальцы в волосы. — Ты тоже спас меня от безумия, я вообще-то в любом случае в долгу перед тобой. Но дело даже не в этом. Жак, ты мой брат, понимаешь? Ты самый близкий для меня человек в мире. Если встанет выбор между тобой и кем угодно ещё, я всегда выберу тебя. Всегда!

— Даже сейчас? — неверяще прошептал Жак. — Когда ты знаешь, какой я монстр? Чудовище?

— Мне плевать, чем ты не угодил Вселенной! — отрезал Симон, хотя в глубине души он не чувствовал и миллионной доли той уверенности, на которую претендовал. — Для меня ничего не изменилось. И я приложу все силы, чтобы помочь тебе найти выход.

— Нет, притормози, — Жак мягко положил раскрытую ладонь на стол. — Давай сразу договоримся, что ты мне тогда доверяешь во всем. Выхода тут нет, Симон. Рано или поздно это захлестнет меня. Каждый раз может стать последним. И, если я не умру сам, ты должен убить меня. Обещай.

— Обязательно, — отмахнулся Симон. — Всенепременно.

— Я серьёзно! — Жак впервые начал терять контроль над собой. — Я не хочу быть монстром! Я не хочу причинять вред! Но я не смогу себя контролировать, поэтому прошу тебя спасти меня. То, что от меня останется. Пожалуйста.

— Но если я ошибусь? — Симона затрясло. — Если я подумаю, что это конец, а у тебя ещё будут шансы?

— По идее, я должен был покончить с собой сразу же, как все узнал, — тихо сказал Жак. — Но у меня не хватило духу.

— Ты не настолько опасен, как ты думаешь, — попробовал зайти с другой стороны Симон.

— Я намного опаснее, чем думаешь ты, — усмехнулся Жак.

— Не верю! — отрезал Симон. — Ты никогда не сможешь причинить мне вред, ведь правда?

— Я не могу быть уверен, — лицо Жака исказилось. — Тогда в школе, помнишь, когда я просто распорол тебе грудную клетку, я почти убил тебя.

— Но тогда, когда ты потерял контроль, — перебил Симон, — ты смог взять себя в руки ради меня!

— Это правда, — согласился Жак. — Но я повторяю, с каждым разом всё труднее и труднее воспринимать действительность такой, какой её знают все. Что-то в голове меняется. Слава Мерлину, тебе не понять.

— Хорошо, погоди, — Симон лихорадочно пытался привести мысли в порядок. — А с чего ты собрался бросить меня здесь и уехать домой?

— Последние годы всё, что меня держало около тебя, это уверенность в том, что я тебе необходим, — глухо проговорил Жак. — То есть, конечно, у меня всё точно так же, как ты сказал: ты мой брат, у меня нет никого дороже тебя. Но я бы смог избавить тебя от себя и от связанных со мной опасностей, если бы у тебя была нормальная жизнь. Но я боялся, что ты свихнешься. А теперь я вижу, что этого не случится. Ты здоров. Ты можешь общаться с другими людьми. Тебе понравилась Энни. У тебя должна быть нормальная жизнь.

— А теперь послушай меня, — Симон низко наклонился над столом. — Если ты уедешь домой, я уеду за тобой. Если ты решишь от меня спрятаться, я посвящу жизнь твоим поискам. Я не брошу тебя, Жак. Ты сказал, что был рядом потому, что бы нужен мне. Теперь я нужен тебе, поэтому теперь рядом буду я. Ты никуда от меня не денешься.

Жак на секунду закрыл лицо руками и вздохнул. Потом посмотрел на Симона полными слёз и невыразимого страдания глазами и кивнул.

С того дня в жизни Симона больше не было ни одной спокойной минуты.