Кошмар на рождественской улице (гет)

Семь… Восемь... Тебя не спать попросим...

Девять... Десять... Больше не надейся...

Она слышала, как тикают настенные часы. Так громко и так противно. Она видела, как секундная стрелка все ближе и ближе подбирается к цифре двенадцать. Конвульсивно дергаясь и скрипя.

Гермиона перекатилась на другую сторону кровати и ощутила под обнаженной спиной холодные простыни. В соседней комнате жалобно мяукнул Живоглот. В квартиру наверху кто-то позвонил, и тут же послушался топот ног. Дом дышал тишиной, что изредка прерывалась такими мелкими звуками. Казалось бы, такими незначительными, но такими раздражающими. Гермиона смяла руками край простыни и зажмурилась.

Тик-так.

Стрелки на часах сошлись.

Полдень.

Гермиона поднялась с кровати, подошла к комоду и открыла второй ящик. Порылась в ворохе домашних футболок и маек. Не найдя ничего нужного и подходящего, с грохотом захлопнула ящик. Внезапно ощутив мягкое прикосновение к щиколотке, она подскочила на месте.

— Живоглот!

Гермиона отошла на пару шагов, наблюдая, как кот, прижав уши, ретируется под кровать.

— Черт!

Выругавшись, она скрылась за дверью ванной комнаты.

* * *

Тугие струи воды причиняли практически осязаемую боль. Постояв под прохладной водой десять минут, Гермиона со злостью закрутила краны и стала перед зеркалом. Мягко коснулась заживающего укуса на плече.

Малфой, кончая, не сдержался и впился в ее плечо зубами.

Надавила языком на маленькую ранку на губе.

Настолько сильные и яркие были ощущения.

Кровь бурлила в венах, словно миллионы обезумевших маленьких рыбешек. Отражение повторяло ее движения. Точь-в-точь.

— Вот видишь, — Гермиона обратилась к зеркалу, — все прошло.

Она, как завороженная, провела пальцам по все еще алым кровоподтекам на шее.

— Все прошло…

Не потрудившись одеться, Гермиона вернулась в спальню, и, подхватив с тумбочки склянку с Успокоительным, прошла в прихожую.

— Этого не было, — сказала она уже другому зеркальному отражению. — Не-бы-ло-о-о…

И бросила опустошенную склянку в подставку для зонтов.

Не могло быть.

* * *

Гермиона медленно шла по одной из Лондонских улиц и иногда останавливалась, заглядывая в витрины. Обращая внимание на влюбленные парочки, ютящиеся в маленьких кафетериях, или одиноких голубей, крутящихся у автобусных остановок. Морозный воздух приятно остужал горячую кожу щек. Она шла, не разбирая дороги, стараясь не думать ни о чем, кроме тяжелых хлопьев снега, опускающихся с не менее тяжелых туч.

Не думать о Малфое. Не думать о Малфое. Не думать о…

Мимо нее пронесся высокий юноша в зеленом шарфе и с белыми как снег волосами. Гермиона невольно обернулась, глядя ему в след. Под ложечкой неприятно засосало. Мысли зацепились за знакомый образ, и снова…

Малфой.

Клубок воспоминаний и мыслей завертелся, словно потревоженное змеиное гнездо. Сосредоточенность на шагах и снежинках, как по щелчку пальцев, исчезла. Она запуталась в этой пряже. В этих узлах и узелках. И она не видела выхода. За какой конец нитки не ухватись — везде Малфой.

Малфой, который ее преследует. Она была уверенна в этом. Сегодня, перед тем как сбежать из собственной квартиры, она обнаружила еще один зеленый конверт. Гермиона даже не открыла его — сразу бросила в камин. А затем.

Букет нарциссов под дверью. Перевязанный зеленой лентой в серебристую полоску. Без открытки и подписи. Да и не нужна ей была эта чертова подпись. Все вокруг было пропитано Малфоем. Все вокруг дышало им и воспоминанием об их ночи. Таким четким и ярким. Воспоминанием о том, чего не могло быть.

— С вами все в порядке, мисс?

Кто-то робко тронул ее за локоть. Гермиона моргнула и обнаружила себя стоящей на бордюре у пешеходного перехода. Светофор на другом конце улице равнодушно отсчитывал секунды.

Три.

Два.

Один.

Маленькое квадратное табло замигало зеленым цветом, а затем, вспыхнув, загорелось красным. Гермиона перевела взгляд на окликнувшего ее человека. Подросток лет пятнадцати участливо улыбался.

Блондин. Светлые глаза. Острые черты лица.

Гермиона сглотнула.

— Да, все хорошо. Спасибо.

Мальчишка снисходительно улыбнулся. В точности как Малфой. А затем кивнул куда-то вперед и шагнул на дорогу. Гермиона проводила его взглядом, а затем тоже ступила на белые полоски зебры. Которые, конечно же, не были белыми. Исполосованные следами резиновых шин и отпечатками обуви. Заляпанные грязным тающим снегом. Она замешкалась, когда до другой стороны улицы оставалось ровно четыре грязно-белых полоски. На всякий случай, повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, проверила наличие волшебной палочки в кармане пальто.

Водитель черного «Мерседеса» раздраженно посигналил. Гермиона медленно повернула голову в сторону пищащей машины. Словно она забыла. Кто она? Что здесь делает?

Мужчина посигналил еще раз и, кажется, громко выругался.

Гермиона вновь обратила взгляд себе под ноги.

Ну, давай же. Каких-то три-четыре шага.

Раз-два. Под подошвой что-то хрустнуло. Она разбила бокал на вечеринке. Они танцевали. Их руки были в ее крови.

Три-четыре. Шампанское. Что-то было в шампанском. Дама в бордовом, Мирон, конфетти. Гарри, вспышка колдокамеры, прикосновение Малфоя и…. Запах.

Запах, который вызывает Амортенция.

* * *

Он отравил ее. Специально. Гермиона, крепко сжимая в руках пакет с ингредиентами для антидота и успокоительного, перебегала очередную улицу.

Он опоил ее. Опоил и изнасиловал. Мерлин великий. Они опоили их всех. Как можно по-другому объяснить, что Луна теперь с Забини?

Гермиона прибавила шагу. Из-за зелья она чувствует себя помешанной. Одержимой.

Резкий толчок в плечо сбивает Гермиону с ног. Она падает спиной на асфальт, больно ударившись затылком о твердую поверхность. Под веками вспыхивают миллионы ярких точек, к горлу подкатывает тошнота, а затем голова взрывается адской болью. Пульсирующей и нестерпимой. Кто-то над ней рассыпается в извинениях, помогает подняться, отряхивает. А она все никак не может заставить себя открыть глаза, хоть и чувствует, что слезы все равно текут из-под ресниц.

— Ради Бога, извините! Прошу вас, мисс! — низенький коренастый мужчина хлопочет над ней словно наседка. — Вы в порядке?

Гермиона нехотя открывает глаза.

— Все в порядке.

— Мисс, прошу вас, простите…

— Все в порядке.

Гермиона отступает назад. Эти чужие настойчивые прикосновения раздражают. Зарождают внутреннюю злость, которая моментально осушает все слезы.

Не трогай меня.

Мужчина, еще раз извинившись, кланяется и исчезает в толпе. Гермиона повторно отряхивается и ощупывает ноющий затылок. Стараясь отвлечься, шарит взглядом по витрине возвышающегося рядом кафе. Возле самого окна расположилась какая-то парочка. Парень сидит спиной к окну, но его спина кажется Гермионе знакомой. Она опускает взгляд ниже и обнаруживает на стуле висящую мантию с эмблемой министерства. С ровно вышитыми инициалами.

Гарри.

Гермиона непонимающе моргает и щурится, присматриваясь. Девушка напротив парня не кто иная, как Панси Паркинсон. Гермиона судорожно выдыхает и подходит ближе.

Паркинсон замечает ее, обрывает свою пламенную речь и расплывается в алчной улыбке. Секунда, и она наклоняется к Гарри. Ерошит волосы на затылке и притягивает его к себе для страстного поцелуя. Гарри тут же отвечает, а Паркинсон даже не закрывает глаза. Смотрит прямо на Гермиону сквозь стекло.

Смотрит и продолжает целовать Гарри Поттера.

* * *

Гермиона не знает, как оказалась дома. Не знает, сколько писем она сожгла в камине и сколько сов отправила обратно, так и не забрав почту. Не знает, какое сегодня число — календарь по абсолютной случайности отправился на съедение пламени вслед за письмами. Не знает, как давно она дома, и почему в ее руках нож, которым она нарезает листья салата.

Она же даже не ест салат. Просто ненавидит его с детства.

Капли из крана разбиваются о дно железной мойки. Этот звук смешивается с хрустом листьев и стуком ножа о деревянную доску. И это успокаивает.

Монотонно. Спокойно. Без этих гудящих мыслей в голове.

Ключ, поворачивающийся в замочной скважине, портит эту идиллию — рука дергается от испуга. Гермиона задевает стоящие в ряд пустые склянки от зелья и роняет нож. На секунду она теряется, а затем тишину квартиры разрезает знакомый голос, и Гермионе кажется, что в этот момент все вокруг замирает.

И стрелки часов. И вода, капающая из крана. И ее сердце.

— Эй, Грейнджер?

* * *

Малфой вальяжно заходит в ее кухню. Снимает дорожную мантию и бросает ее на ближайший стул. Оставшись в одной белой рубашке, закатывает рукава, и только потом вновь обращается к застывшей Гермионе.

— Ну вот мы и встретились, Грейнджер.

Ты же не откажешь мне, правда, милая?

Гермиона трясет головой, крепче сжимая нож в руках.

— Эй, Грейнджер, что с тобой? — Малфой протягивает руки к Гермионе и делает шаг вперед. — Поттер с ума сойдет, когда увидит тебя в таком состоянии…

Не подходи ко мне, не подходи ко мне, не подходи ко мне.

Легкая дрожь волной проходит по всему телу.

— Что, даже не обнимемся? — Драко по-доброму ухмыляется и подходит ближе. — Ты, наверное, действительно приболела. Вид тот еще, скажу я тебе. Решила поиграть в затворника?

Скрип входной двери и шорох в прихожей отвлекают Малфоя от Гермионы, и он оборачивается на шум.

Его главная ошибка.

Острое лезвие ножа с легкостью пронзает ткань рубашки. Удар приходится четко между ребер. Металл глубоко погружается в кожу.

Запах. Свежескошенной травы. Типографской краски.

Пора поднимать бокалы, ребята!

Я слежу за тобой.

Потанцуем?

Все в порядке, а, Грейнджер?

Крик Грейнджер нарушает секундную тишину.

— Не трогай меня! Не подходи ко мне!

Драко ошарашено смотрит на нее. Произошедшее доходит до него не сразу. Так же, как и боль. Сначала глухая и пульсирующая. Комком собирающаяся в районе сердца.

Драко трогает рукой правый бок и чувствует, как по ладони начинает растекаться что-то теплое и липкое. Он опускает взгляд на свою руку.

Что за черт?

Виски начинает давить, мысли медленно ворочаются и никак не хотят проясняться.

— Гермиона! — восклицание Поттера вспыхивает в затуманенном разуме острой болью. Она тут же иглой прошивает все тело и ударяет под дых.

Драко пытается вздохнуть полной грудью, что-то сказать, но вместо этого оседает на пол. Чьи-то руки подхватывают его, обзор кухни на секунду застилают черные волосы Панси. Она срывается на неразборчивый шепот, кряхтит и ругается, а затем убирает волосы и свет из окна кажется Драко чересчур ярким.

Словно это и не окно вовсе, а огромный софит.

Что ты наделала, Грейнджер? Что ты наделала? Что ты?..

Осознание рваными отрывками затапливает мозг. Драко пытается присмотреться, понять что происходит. На глаза словно налепили толстый слой паутины. Он освобождает ладонь из рук причитающей Панси и проводит кончиками пальцев по лицу. Словно пытается снять маску. Избавиться, оттого, что так мешает смотреть.

И видеть.

Как Грейнджер забивается в угол кухни, сучит ногами по полу и не выпускает из рук нож.

Почему нож в крови, Грейнджер? Ты что, порезалась?

Как Поттер вскидывает руки в примирительном жесте и садится перед ней на корточки. Перед глазами Драко мелькает край мужской клетчатой рубашки и потертый ремень. Волосы Панси снова падают ему на лицо. В нос ударяет запах шампуня и улицы.

— Малфой! Драко! Ну!

— Гермиона, положи нож!

— Он изнасиловал меня, Гарри! Они отравили нас всех!

— Терпи, Драко! Терпи!

— Петрификус Тоталус!

— Поттер отправь патронус!

— Драко?

Он хочет ответить, правда, хочет. Но вспышки перед глазами отвлекают. А еще эта темнота. Которая так и просит прикрыть веки.

— Малфой, ты слышишь меня, чертов ублюдок! Не смей отключаться!

Но поздно, было поздно. Свет погас.

И последнее, что Драко слышит — четкие удары своего сердца.

Раз-два.