Яд скверны (джен)

Дверь опять пришлось толкнуть плечом. Рука всё так же была на перевязи, дверь поддавалась столь же неохотно, как и в тот раз, так что на пороге Кель’тас на мгновение замер, пытаясь прогнать возникшие перед глазами силуэты. Но просторный зал был пуст, только чернел на полу выжженный круг, который то ли не смогли, то ли не захотели убрать.

Коротко порывисто вдохнув, принц шагнул в покои Иллидана. Ему передали, что лорд сейчас здесь, и Кель'тас надеялся поговорить с ним. То, что творилось, переходило всякие границы. То, что лорд сделал с Ворен’талем...

Голос, который он слышал ровно один раз в жизни, заставил сердце заколотиться в груди. Настолько глубокий и гулкий, что не все слова удавалось разобрать, с едва заметным акцентом, он звучал из внутренней комнаты. Кель’тас медленно шагнул ближе, так что в незанавешенном проёме стали видны две фигуры: преклонившего колено лорда и ещё одна, зыбко-полупрозрачная, подсвеченная красным.

— Почти готово, — ответил демону Иллидан, — син’дорай поглотили достаточно Скверны, чтобы принять твою кровь. Один из них уже сделал это.

— Я доволен, Иллидан, — прогудел тот. — Но поторопись — у тебя осталось мало времени.

— Все будет сделано, Кил’джеден, — заверил его Иллидан, и повелитель Пылающего Легиона растворился, будто его и не было. Иллидан поднялся на ноги, обернулся, задумчиво глядя на стоящего в дверях Кель'таса. Тонкий слух слепца было сложно обмануть, да и магию он чуял лучше любой гончей Скверны.

— Что скажешь, Кель?

Тот едва заметно вздрогнул. Потом склонил голову.

— Вы поступили неосмотрительно, мой лорд.

Зелёные огни глаз под повязкой полыхнули, выдавая раздражение лорда, но он молчал, позволяя Кель'тасу продолжить.

— Полубезумный провидец — не лучший пример для моих братьев. Син’дорай идут за мной — мне и вести их по этому пути. Если вы позволите, я отдам приказ готовиться к церемонии.

— Зачем? — в голосе Иллидана всё ещё слышалось недовольство.

— Вы хотите дать нам силу, мой лорд, или наказание? — вопросом на вопрос ответил принц.

Иллидан кивнул, признавая его правоту.

— Я рад, что не ошибся в тебе, Кель.

* * *

Всё было как будто в кошмарном сне.

Это ощущение не отпускало Кель’таса с того момента, как он открыл глаза, обнаружив себя лежащим в постели, а рядом придремавшего лекаря. Сначала из-за раны — не могла плоть болеть так. Но болела же, тянула, рвалась куда-то чуть ли не к сердцу. Лекарь уверял, что рана заживёт, но сам принц уже не был в этом столь уверен.

Потом, когда он смог наконец подняться, не шатаясь от слабости, и заняться делами, навстречу в коридоре выплыл ещё один кошмар. В первый момент Кель’тас не поверил глазам: лицо Провидца почти не изменилось. А выросшие изо лба изящные тонкие рога, горделиво загнутые назад, как у лорда — это, наверное, от боли сознание помутилось.

Потом пришло понимание: нет, всё реально. И слишком сияющие зелёным огнём глаза, радостно расширившиеся при виде принца, и подрагивающие за спиной перья крыльев — не то настоящих, не то частей изменившегося одеяния. Тьма — лиловая, мрачная, окутывающая украсившиеся бритвенно-острыми когтями руки, постепенно светлеющим маревом лениво забиравшаяся выше, прячась в широких рукавах. Кажется, она почти до горла доходила, эта тьма — мелькали лиловатые отметины под воротником мантии...

Самым страшным были речи Ворен’таля. Он как будто не помнил того, что с ним было раньше. Стража напряглась — а он улыбался принцу, как ни в чём не бывало, поклонился, осведомился о здоровье, бережно коснувшись запястья раненой руки кончиками пальцев. Долго извинялся, когда понял, что чуть царапнул когтями. Кель’тас отвечал бездумно, пытаясь понять, что произошло. А когда спросил напрямую — едва устоял на ногах от нахлынувших ярости, страха и отчаяния.

Как сказал Иллидан... «Я рад, что не ошибся в тебе»?

Горькая улыбка искривила губы принца.

Зато ошибся он. И заплатил непомерную цену: жизнь своего народа.

Вздохнув, он отпил ещё глоток воды из фляги и вернул её на бедро. Все тело гудело от усталости, рука неприятно пульсировала, но он старался не обращать на это внимания. В последние два дня эта усталость уже стала привычной. Если всё пойдёт, как он задумал — позже будет время передохнуть. А если нет — то не будет никакой разницы. Но он будет знать, что пытался сделать хоть что-то.

Подняв голову, он оглядел таких же усталых эльфов, отобранных им для осуществления этой безумной затеи. Все они были преданы ему лично — по крайней мере, Кель'тас на это очень надеялся. В памяти слишком громко звучал горький смех Роммата. Поднявшись на ноги, он отдал приказ выступать. Краткая передышка закончилась.

Шагая вперёд, почти не глядя, куда ступают ноги, принц устало обдумывал претворяющийся в жизнь план, ища в нём ошибки. Не находил — это давало небольшую надежду, что хотя бы часть его братьев смогут спастись.

Он не обманул тогда Иллидана, действительно отдав приказы готовиться к церемонии... принятия силы. Иллидан — язык не поворачивался называть его своим лордом после этого предательства — взирал на это одобрением и на предложение Кель'таса, заявившего, что он знает, как вернуть лояльность наг, не последовало никаких возражений. Всё равно время ещё было, и уже на следующий день отряд выдвинулся в сторону Зангартопи.

Иллидан, естественно, не знал, что распахнувшиеся на следующий день двери темниц — это тоже дело рук Кель'таса. А тот слишком хорошо понимал: свобода — это самое малое, что он может сделать для тех, кто поверил видениям Ворен’таля. Свобода да совет сделать вид, что они идут к Тёмному Порталу, а самим уходить в Острогорье, где мог затеряться хоть весь Пылающий Легион.

Была у этого побега и ещё одна цель, не самая весёлая. Кель’тас предполагал, что Иллидан, занятый побегом пленников, которых предполагалось напоить кровью демонов первыми, не заподозрит ничего дурного в долгом отсутствии ушедших к нагам. И всё равно принц старался двигаться быстрее. Инсценировал нападение наг и гибель отряда — и теперь развернул его в сторону Шаттрата, единственного места, где сейчас мог найти союзников.

Надежда на миролюбие наару была последним, за что цеплялся Кель'тас. Главное было успеть — но они уже подходили к границам леса Тероккара, и, возможно...

Осколки надежды взрезали душу, когда перед ними появился сам Кил’джеден. Откуда пришёл демон, как — всё это было неважно. Он просто гулко расхохотался, говоря что-то, что Кель'тас уже не разобрал сквозь звон в ушах — и наступила темнота.

* * *

Сознание возвращалось медленно, какими-то рывками. Ощущение холода. До боли сжатые чужими руками предплечья. Острые выступы камней, ударившие волочившиеся по ним ступни. Странный гул в ушах.

Щедрая порция магии Скверны влилась в его тело, подействовав не хуже ледяной воды. Разум моментально стал ясным, кристально чистым, и Кель'тас открыл глаза, сощурившись от показавшегося слишком ярким света. Кто-то дёрнул его вверх, ставя на ноги, и принц с трудом удержал равновесие, найдя в себе силы гордо выпрямиться.

Потом огляделся.

Первым, что он осознал, была улыбка Иллидана, чуть понимающая и одновременно триумфальная. Потом он увидел множество обращённых на него и сияющих зеленью Скверны глаз.

На плитах широкой дороги, ведущей к Чёрному Храму, ровными рядами выстроились отряды син’дорай. Или как теперь стоило называть его бывший народ? Лица были повёрнуты к нему, и Кель'тас видел рога, украшавшие лбы одних, тяжёлые роговые наросты у других, ноги, ставшие копытами, острые иглы клыков, раздвигавшие тонкие губы.

Он узнавал лица: будто нарочно в первых рядах были те, кто шёл с ним тогда к Шаттрату.

Эльфы стояли везде: на боковых площадках, перед ним и даже позади него: именно сородичи притащили принца к ногам своего господина. Лорда Иллидана.

— Как видишь, я выполнил приказ Кил’джедена, — обратился он к Кель’тасу, когда тот снова перевёл взгляд на него. — Остался ты, Кель. Что ты выберешь?

— А у меня... есть выбор? — горло пересохло и саднило, но Кель'тас старался, чтобы голос был спокоен и громок.

Серьёзно кивнув, Иллидан обвёл рукой собравшихся эльфов.

— Присоединись к своему народу, принц Кель. Или отправься в изгнание.

Будто по команде стоявшие на дороге отряды сделали по шагу в стороны, расколовшись ровно посередине — и Кель'тас увидел ровную тропу куда-то вдаль, прочь от Чёрного Храма.

Иллидан говорил что-то ещё, но он уже не слушал. Хотелось смеяться, запрокинуть голову и отпустить себя, не скрываясь за бронёй правил и приличий. Неужели Иллидан не понимал, насколько это смешно? Умри, переродившись, став чем-то иным, демоническим — или будь свободен до ближайшего поста. О, около Храма его никто не тронет. Но вот потом, когда бывший принц отойдёт чуть дальше... Да, не так он представлял свою смерть: в придорожных камнях, раненый, безоружный, убитый собственными подданными.

Иллидан молчал, кажется, уже давно. Давал время подумать. Но о чём здесь было думать?

— Да... — Кель'тас говорил чуть задумчиво, будто сам себе. — Я вёл свой народ... и я покажу ему правильный путь и сейчас.

Руки разом взметнулись вверх: на боль от раны уже было наплевать. Огненный феникс воспарил в небо, закричал печально и тревожно — и ринулся вниз, широко распахивая крылья. А Кель'тас смеялся, легко и свободно, глядя, как отшатывается его бывший лорд, которого чуть не зацепили сотканные из пламени перья. И последний шаг сделал сам, ощущая, как огонь охватывает его тело.