Бессмертные. Часть1 (гет)

Пэнси еще спала в обнимку с подушкой, свернувшись клубочком и закутавшись в одеяло почти с головой, как в кокон, и Северус не решился ее будить. Вместо этого он тихо уселся в кресло, что стояло поближе к камину и подальше от кровати с тем, чтобы еще раз обдумать пришедшую в голову идею.

Он не может чувствовать боль от вызова, и Темный Лорд этого знать не должен. Что ж, значит, придется снова изворачиваться. Не впервой, конечно, но как же все это надоело... Хуже гноя бубонтюбера. И уже не единожды, когда становилось совсем невыносимо и казалось, что сил больше нет, возникало горячее желание бросить все, послав к синим пикси и Дамблдора, и Волдеморта, и всю эту школу в полном составе, но он не мог нарушить свое слово. Он обязан был шпионить, врать, выкручиваться и рисковать, потому что так обещал.

Обещал Дамблдору себя со всеми потрохами в обмен на жизнь и безопасность единственного человека, которым дорожил и которого сам же поставил под удар... С тех пор, как Дамблдор не сдержал обещания и Лили умерла, Северус больше никогда не ощущал себя живым. Несмотря на то, что он еще, к собственному большому сожалению, мог ходить, дышать, думать и существовать, каждый, кто хоть однажды имел несчастье общаться с ним, мог с уверенностью сказать, что он совершенно точно не жив. Слишком жесток, слишком расчетлив, слишком циничен и слишком холоден...

Слишком. Странное слово для смерти. Ведь после смерти ничего не бывает слишком. Слишком, чересчур, безмерно— это все слова жизни. Беззаботной, импульсивной, бьющей ключом и несущей своих счастливых обитателей шумным бурным потоком событий, чувств, желаний, эмоций и ощущений с огромной скоростью туда, где он, Северус, бывал лишь однажды и очень, очень давно. С ней. Рыжеволосая девочка с яркими зелеными глазами, в отличие от него, твердо стояла обеими ногами там, в многоцветном пространстве жизни, и ему всегда казалось, что она и есть сама Жизнь, та самая, что сверкая и смеясь зовет и манит, обещая тепло и счастье.

Но на его половине мироздания всегда, сколько он себя помнил, царили тьма и стужа. Смерть... Такой привычный с детства, родной и даже в чем-то уютный мир, переливающийся всеми оттенками черного. Здесь нет любви, ласки, добра или радости, здесь родители всегда заняты или раздражены, а дети совсем взрослые, самостоятельные, независимые и рано перестают плакать и жаловаться. У них нет друзей, да и потребности в дружбе нет тоже. Особенно заинтересованные в общении особи просто сбиваются в стаи по интересам и методично грызут тех самодостаточных, кому комфортно и в одиночестве. Он и сам рано научился огрызаться, защищая свое личное пространство, потому что это единственное личное, что у него было.

Всем без исключения, находящимся здесь, в Смерти, всегда хотелось хоть на пять минут очутиться по ту сторону этой вялотекущей речки мироздания, там, где было так тепло, светло, красиво и ярко, но переплыть речку было невозможно, а летать никто не умел. Но он знал, что точно когда-нибудь сможет взлететь и покинуть это место, ведь он волшебник. Тогда он еще не знал, как ошибается.

Лили тоже была волшебницей. Он понял это сразу. Обычная девочка не смогла бы так легко протянуть ему руку и забрать к себе, в Жизнь. И у него было счастье. Недолго, но было. И он был благодарен девочке с рыжими волосами за возможность подобное чувствовать. Чувствовать себя живым. Но Смерть неизбежно тянула обратно, соблазняя все новыми и новыми темными гранями. Одна ошибка, вторая, третья... И все. Он снова дома, привычно один, и пути обратно нет. Потому что больше нет той девочки, и некому больше подать руку. Но есть ее сын. С такими же зелеными глазами. Мальчишка, которого он поклялся защищать. Ради нее, не только из чувства долга и вины, которым успешно не дает увядать Директор, но и в благодарность за яркое, теплое, короткое счастье, за одну лишь тень которого можно было без сожаления отдать что угодно.

Сын Лили тоже живет там, на противоположном берегу мироздания, куда Северусу заказан путь, но он выполнит обещание и отсюда. Издалека это даже проще. Проще жить здесь, одному, не чувствовать, не привязываться, не дорожить, не любить... Потому что все это не может длиться вечно, а привычка рождается быстро. Он никогда не сможет забыть, как больно выворачивает наизнанку душу никому больше не нужное чувство, навсегда запомнит удушье от безразличия дорогого человека и ломку, которая ощущается на физическом уровне от понимания невозможности больше видеть ее, слышать, касаться... Пережить такое снова Северус не пожелал бы даже врагу... Хотя это смотря какому. Волдеморту— запросто. Раз так пять для пущего эффекта. Больше не выдержать даже такому чудовищу.

Существовать в мире, где нет тепла и привязанностей гораздо легче, потому что привычнее. Здесь намного проще было отгородиться от всего, что может быть однажды потеряно, спрятавшись за высоким забором злости, цинизма и презрения, для верности еще окружив душу толстым хитиновым панцирем и застегнувшись на все свои сто тысяч маленьких пуговиц. Во всех смыслах. И много, много долгих лет он жил в абсолютной уверенности в неуязвимости, прочности, недосягаемости собственной защиты, радуясь только одному: что никогда больше не сможет чувствовать совсем ничего. Особенно тепло.

Тепло— это жизнь, радость, свет... Наркотик, который только кажется, что убивает мгновенно, но на самом деле предпочитает переваривать жертву медленно, методично ковыряя душу чайной ложечкой. Нет, больше нельзя позволять никому делать с собой подобное. В разы предпочтительнее слепая ненависть окружающих. Он привык к ней с детства, она гуманнее этого лицемерного тепла, и точно, исчезнув, не причинит ему боли...

Поэтому когда его хитиновый панцирь вдруг начал давать трещину, Северус сильно запаниковал. Тепло... Снова? Лили больше нет. Его солнце погасло много лет назад, но даже при своей жизни оно не было настолько теплым. Оно было ярким и просто ослепляющим, сея свет и тепло повсюду и для всех, и Северусу доставалась умеренно равная с другими часть. Но доставалась ведь!

А это, новое тепло, такое уютное и мягкое, излучала другая звезда, которая,— он точно знал, хотя и не желал признавать ни в каком виде, свято веря в свою недостойность подобного,— дарила свет и тепло только ему.

Пэнси... Он помнил, как она переживала за него, как держала его за руку, беспокойно заглядывая в глаза и как плакала от его неосторожных слов, хотя и старалась этого не показывать, тогда, когда он был маленьким. Как давно это было... Хотя в действительности— совсем недавно. Теперь он понимал, что сорвался еще тогда. Ей удалось добиться доверия еще не такого сильного и осторожного ребенка. Именно тогда его защита дала трещину. Тогда, когда он был наиболее слаб и уязвим.

И в эту тонкую трещину засветило извне такое непрошеное, отвергаемое им тепло. Позволять ему согревать себя, проникая все глубже, и рушить создаваемую годами защиту было очень опасно и невероятно глупо, но сопротивляться он почему-то не мог. После тех лет, проведенных во тьме и стуже, греться в лучах света и тепла было приятно. Приятно ощущать себя нужным и ценным чисто по-человечески, без уловок и корысти, принимаемым таким, какой он есть без попыток изменить, перевоспитать, сломать... Приятно ощущать ее прикосновения и хочется также естественно и непринужденно прикасаться в ответ, просто чтобы почувствовать снова все теплое, светлое, живое и по-настоящему человеческое. И в такие моменты он старательно отгонял от себя перепуганную стаю мыслей-птиц, что встревоженно щебетали что-то о прошлом опыте, недолговечности и невозможности,.

Северус снова перевел взгляд на спящую девушку и настороженно покосился на Метку. Пока порядок. Пусть спит. Ей это нужно. А ему нужно срочно переключить внимание на более насущные проблемы, а не тратить время на противостояние соблазну снова подойти к ней, прикоснуться, согреться... Нет. Его место здесь, на своем собственном берегу мироздания. Тепло противоположной стороны, на которой жила Пэнси, сулило ему только боль от разочарования и новые потери. Но, судя по всему, пока он собирался с мыслями, Пэнси успела выспаться, и стянув одеяло с растрепанной головы, растерянно оглянулась, вероятно, вспоминая обстоятельства своего здесь нахождения. Внимательный взгляд бегло ощупал комнату и остановился на Снейпе. Девочка вздрогнула и сразу отвела глаза в сторону.

— Доброе утро, мисс Паркинсон,— прозвучал в тишине спокойный голос профессора Снейпа.— Как вы себя сегодня чувствуете?

— Спасибо, все нормально, сэр,— нерешительно подняла на него смущенный взгляд Пэнси.— Я заняла ваше место, простите...

— Ничего страшного, мисс Паркинсон,— прервал ее Северус.— Оно не было мне нужным сегодня. Мне необходимо было решить одну проблему, о которой мы с вами имели возможность говорить не далее, как вчера.

Пэнси молча наблюдала за ним, не решаясь перебивать и задавать вопросы, вероятно, справедливо предположив, что если профессор посчитает нужным, то расскажет все сам. Удовлетворенно кивнув и усмехнувшись одними уголками губ, Северус продолжил:

— Похоже, я нашел решение. Мисс Паркинсон, мне нужна какая-либо ваша личная вещь, желательно небольшого размера.

На секунду задумавшись, Пэнси сняла с шеи простой медный кулон на цепочке и протянула ему. Подойдя ближе и взяв вещицу в руки, Северус увидел, что она имела форму сердца. Самого настоящего человеческого сердца в миниатюре, на котором была выгравирована змейка, извивающаяся буквой S— символ факультета. Задумчиво кивнув, профессор зелий убрал кулон в карман и провел пальцем по губам. Семейная реликвия? Он помнил, что этот кулон подарил ей отец, когда Пэнси поступила на Слизерин. И понимал, что она чувствует, отдавая эту вещицу ему. Обида на отца, страх расставания с этой связью между поколениями и безграничное доверие своему учителю смешались в болотно-зеленых глазах девушки, которыми она старалась не встречать его взгляд.

— Благодарю вас,— произнес он, прикладывая Мерлин знает сколько усилий, чтобы говорить спокойно и сухо, ничем не выдавая непонятного волнения.— Завтрак начнется только через пару часов, поэтому вы еще успеете заглянуть в свою комнату, подготовить учебники и привести себя в порядок. После занятий я буду ждать вас у себя в лаборатории. Нам нужно закрепить навыки окклюменции, которые, к сожалению, мы вынуждены были начинать вырабатывать в несколько экстремальных условиях, и более детально обсудить способ сокрытия от Темного Лорда некоторых вещей, которые он знать не должен.

Пэнси кивнула, и ощущая себя довольно неловко от нахождения в покоях собственного преподавателя в одной пижаме, поспешным легким шагом вышла из комнаты. С некоторой долей сожаления взглянув на закрывшуюся за девушкой дверь, Северус быстро принял холодный душ, чтобы отогнать навязчиво прилипающий к тяжелым векам сон, применил бреющее заклинание, сменил свою обычную черную мантию на еще более черную, влил в себя чашку горячего чая с бергамотом и, по традиции проигнорировав тосты, бодрым шагом вышел в коридор. Рабочие будни начались...

И начались со сдвоенных зелий Слизерин-Гриффиндор, первые курсы. Несмотря на всю свою несуеверность, у профессора Снейпа все же была одна примета, которая срабатывала всегда: если день начинается с Гриффиндора, то ничего хорошего не жди. Хотя, может, все дело было в том, что в его жизни хорошее отсутствовало априори? Так или иначе, но первое же занятие закончилось взорванным котлом и многочисленными ожогами студентов обоих факультетов, спасибо этому гриффиндорскому растяпе Джуниору Смиту. Воистину, у Лонгботтома растет достойная смена...

К концу дня Мастер зелий уже влился в привычную колею и успевал ликвидировать угрожающие взорваться или убежать зелья до того, как им все же удавалось это сделать. Пребывая в крайне скверном расположении духа от очевидной деградации подрастающего поколения, нервничая из-за Метки и Пэнси и разбирая устроенный Спраут бардак в кабинете, профессор едва дождался времени, когда сможет, наконец, уделить время своей задумке. Расставив по местам последние пузырьки с настойками, он сунул руку в карман мантии и достал простой медный кулон Пэнси. Металл приятно холодил руку, и некоторое время Снейп просто изучал рельеф кулона, проводя пальцами по его плавным, мягким изгибам.

То, что он собирался сделать, тоже было из разряда темной магии, но сейчас он был уверен в том, что сможет ее контролировать. Оставалось только найти вещь, привязанную к нему самому. В глубине самого нижнего ящика стола он далеко не с первого раза все же нашарил то, что искал. Давно уже запылившийся, так и не использованный по назначению изящный, маленький, намертво закупоренный фиал из небьющегося стекла. "Феликс Фелицис". Да, это действительно было то личное, что привязано только к нему, и отдавать его Пэнси было страшно. Он не хотел, чтобы история повторилась. Это был его первый взлет— и его очередное падение. Мысли снова заняли воспоминания... На этот раз его собственные.

"— Превосходно, мистер Снейп,— важно похвалил профессор Слагхорн.— Клянусь Мерлином, ваш Напиток Живой Смерти безупречен! Что ж, сегодня жидкая удача по праву ваша.

По сути, этот бутылек был не нужен угрюмому, слишком серьезному и вдумчивому для своего возраста шестнадцатилетнему подростку, однако имел для него несколько другую ценность. Это было признание. Первое в его жизни признание его ума, таланта и способностей. Голос его декана был сухим и не соответствовал фальшиво-благосклонной натянутой улыбке своего хозяина, но это не было в тот момент важным. Да, Слагхорну явно было не по нутру отдавать победу ему, Северусу, но лидер в гонке за "Феликс" был слишком очевиден всем, и несмотря на личную неприязнь к неопрятному, необщительному мальчишке старик был вынужден это признать. Так было даже приятнее. То, что ему удалось добиться признания от откровенно недолюбливающего его, предвзятого преподавателя грело душу и делало эту первую в жизни победу еще более ценной."

"— Лили, постой!— рыжеволосая девушка словно не слышит.— Подожди, пожалуйста!

Резкий поворот, взмах огненных прядей и презрение в изумрудных глазах.

— Ты что-то хотел?— голос сух и холоден.

— Возьми это,— протягивает золотистый флакончик.— Мне не нужно, а ты найдешь ему применение.

Она медленно переводит взгляд с его лица на "Феликс".

— О Мерлин, какая мерзость...— на красивом личике застывает гримаска отвращения.— Такого я не ожидала даже от тебя. Пытаешься меня купить?

Презрительные интонации больно режут по сердцу, навсегда отрезая путь к ее свету, и язвительные слова срываются с его губ прежде, чем он успевает понять, что именно говорит:

— А можно?— в голосе несчастного мальчишки ясно сквозит боль, злость и уязвленность: она снова не поняла. Ничего необычного.

Боль в зеленом взгляде жжет душу кислотой спускающихся по ее щекам теплых капелек. Она отталкивает все еще протянутую руку с "Феликсом" и флакончик падает... Разбивается, как его уже и так неживое сердце.

Руку в карман школьной сумки, совсем маленький фиал из небьющегося стекла и взмах палочкой. Зелье с пола собрано почти полностью, на полу под ногами остались лишь мелкие осколки. Разумеется, он был способен сварить и другое, но свой первый триумф он не был готов оставить здесь, на грязном каменном полу этого коридора. Потом он накрепко закупорил зелье так, чтобы никогда больше его не открыть. Вот и все. И никуда оно больше не денется. Не выльется, не разобьется и не попадет не в те руки. Никогда."

Шорох открывшейся двери заставил Северуса вынырнуть из собственных воспоминаний.

— Профессор, вы просили меня зайти после занятий...— неуверенно произнесла невысокая черноволосая девушка.

— Да, проходите, Пэнси. Присаживайтесь,— Снейп кивнул на ближайший к своему столу стул. Он сам не знал, что побудило его, изменив своим принципам, назвать ее по имени. Вероятно, после погружения в себя, в холод и мрак тех далеких воспоминаний, ему просто хотелось согреться? Конечно, он помнит, что нельзя этого делать, и не станет больше идти на поводу у собственных прихотей впредь. Просто сейчас очень холодно, вот и все.

Девочка покорно села, куда велено.

— Вам придется немного подождать,— сказал профессор и положил на стол два очень важных для присутствующих здесь людей предмета.

Пэнси с неподдельным интересом наблюдала за совершаемыми им манипуляциями и взмахами волшебной палочкой. Но когда он острием ножа проткнул себе палец и взглядом предложил ей сделать то же самое, в ее глазах явно промелькнул испуг. Поколебавшись несколько секунд, девочка все же решилась. Но вместо того, чтобы взять протянутый нож, она просто подала Северусу свою руку.

— Можно вы сами, пожалуйста...

Снейп быстро справился с собственным замешательством и резким, точно рассчитанным движением проткнул ее палец острым концом лезвия. Соединив поврежденные пальцы и добившись смешения крови, он оставил капельку крови со своего пальца на кулоне в форме сердца и молча протянул Пэнси золотой фиал. Сердце ухнуло в живот и забыло стучать, а дыхание перехватило. Он не понимал, почему так боится ее реакции, но чувствовал, что если она сейчас засомневается и бросит всю затею, то фиал разобьется снова. А Пэнси только послушно молча взяла протянутый предмет, и слегка погладив пальцами, коснулась красной ранкой пыльного небьющегося стекла.

Ритуал был окончен.

Какая-то легкая, запредельная эйфория заполнила, казалось, все пространство заставленной колбами и котлами лаборатории. Профессор Снейп облегченно выдохнул.

— Обеззаразьте рану и залечите ее,— сказал он все еще внимательно разглядывающей фиал девушке.

— Да, сэр,— встрепенулась она, и метнулась к знакомому шкафу с настойками, замерла на полпути, но промолчала и продолжила путь.

Странно... Обычно в этой лаборатории девочка всегда ощущала себя в своей стихии и постоянно, насколько он помнил, сыпала вопросами. Однако в последнее время она часто молчала. Слишком часто молчала.

— Мисс Паркинсон, вы хотели что-то спросить?— уточнил он, чтобы проверить собственные догадки.

— Да, сэр,— неуверенно ответила она.

— Так почему же промолчали?

— Так безопаснее,— очень тихо ответила девочка.

Северуса словно гиппогриф сшиб, воздуха не хватило. Твари. Все. Кэрроу, Волдеморт, Дамблдор... Все! Ярость снова затрещала в воздухе, но пугать девочку еще больше он себе позволить не мог и усилием воли загнал гнев за прочные окклюментные щиты.

— Понятно,— спокойно ответил он. — Но смею вас уверить, мисс Паркинсон, что здесь вам ничто не угрожает, и вы можете как и прежде засыпать меня своими вопросами.

Девочка слабо улыбнулась, и сердце Северуса, выполнив особо сложное сальто, встало на место, с удовольствием подставляясь под едва ощутимые теплые лучики.

— Мне показалось, или это было нечто, похожее на Протеевы чары?— заинтересованно спросила она.

— Совершенно верно,— довольно кивнул Северус.— Основа ритуала— Протеевы чары. Однако я несколько усовершенствовал их. С помощью кулона и фиала мы будем иметь возможность незаметно связаться друг с другом на расстоянии. Когда вы почувствуете вызов Лорда, вы сожмете в руке флакончик с зельем настолько сильно, насколько сильна будет боль. Если я буду знать, когда именно он на вас воздействует, и с какой интенсивностью, я смогу его обмануть. Именно так действуют Протеевы чары. Но после обмена кровью мы также сможем чувствовать эмоциональное состояние и примерное местонахождение друг друга, что в свете последних событий и ваших проблем с магией явно не будет лишним. Хотя я очень надеюсь, что вы проявите заинтересованность в вашем обучении окклюменции и сможете контролировать свои эмоции, и, соответственно, магию, несколько лучше, чем никак.

Пэнси вспыхнула и сердито сверкнула на него глазами, но от возражений воздержалась. Северус весело усмехнулся и иронично приподнял левую бровь. Ох, какой взгляд! Он уже просто физически ощущал себя кучкой пепла... А воздух вокруг уже накаляется. Опасно. Но несмотря на это, Северус только слегка склонил голову набок, всего лишь с интересом наблюдая. Пэнси опомнилась и виновато опустила глаза в пол.

— Великолепно, мисс Паркинсон,— похвалил ее профессор.— С первым заданием по контролю эмоций вы справились. Продолжим занятие?

Muse/Follow me