Ложь за ложь (гет)

— Привет, — неуклюже машет ей Кот.

Оцепеневшая Маринетт стоит у входа в пекарню, так сильно вцепившись в ремешок сумки, словно пытается задушить его. Её сердце громко стучит.

— Привет, — пищит она в ответ.

— Прости. — Он потирает шею. — Я тороплю события?

— Н-нет, — машет руками она. — Конечно нет. Я просто не ожидала…

Она замолкает, не зная, как выразить словами свои спутанные мысли. Вчера вечером они признались, что нравятся друг другу. Вчера вечером они также договорились подождать, чтобы понять, чего хотят на самом деле. (Пускай он и не знает, что ему решать, в общем-то, нечего. В конце концов, она и есть Ледибаг. Но ей нужно определиться, сможет ли она отпустить Адриана).

Он снова потирает шею и перехватывает её взгляд, робко улыбаясь.

— Я, эм, подумал, что мог бы проводить тебя до школы.

Румянец заливает её щёки. Она кивает.

Они молча идут по улице. Он задевает её руку, но она не знает, случайность это или нет. Он хочет взять её за руку? Это намёк? Стоит ли ей просто-напросто переплести их пальцы?

Сердце ускоряет бег.

Уф, всё было гораздо проще, когда она притворялась. Чёрт, она даже поцеловала его без тени сомнения. Глупо волноваться насчёт того, брать его за руку или нет. Быть может, так происходит потому, что с этого момента все её поступки будут иметь куда большее значение. Возможно, он тоже не решается взять её за руку именно поэтому.

Если они возьмутся за руки, это будет не для публики. А потому что они сами этого захотели.

— Итак, — говорит он.

Она вопросительно на него смотрит.

— Ты что-то притихла.

— Могу то же самое сказать о тебе, — замечает она.

Он отводит взгляд, но это не скрывает заливший его лицо румянец.

— Я просто думал кое о чём.

— О чём же?

Его мизинец легко касается и застенчиво обвивается вокруг её. Неозвученный вопрос. Легко отстраниться, легко ответить отказом. Они встречаются взглядами. Её сердце пропускает удар, и она, вспыхнув, берёт его за руку, ощущая холодный металл кольца. Он легонько сжимает её ладонь. Она опускает голову, сжимая губы, чтобы сдержать улыбку.

О. Он и правда хотел взять её за руку.

Школьные ворота появляются на горизонте слишком скоро. Они останавливаются, но так и не отпускают друг друга. Вокруг них толпятся другие школьники.

— Что ж, — говорит он, — ты прибыла на место в целости и сохранности.

Раньше, произнося это, он бы подмигнул ей и манерно поклонился. Теперь же он смотрит на неё с ласковой улыбкой, а его голос преисполнен нежности. В низу живота у неё порхают бабочки. Щёки горят.

— Сомневаюсь, что это благодаря тебе, — заявляет она, желая быть дерзкой, вернуть подобие нормальности их отношениям, но выходит у неё несколько приглушённо. — Я живу всего на другом конце улицы.

— Верно.

Он подходит ближе. Её пульс подскакивает, сердце начинает колотиться.

— Должен признать, — шепчет он, проводя большим пальцем по тыльной стороне её ладони, — я был бы не против, если бы ты жила немного подальше.

— Н-ну, а мне нравится жить неподалёку.

— Потому что ты всегда просыпаешь?

Её челюсть отвисает.

— Грубиян. Я просыпаю не так уж часто.

Смеясь, он подносит их сплетённые руки к губам, мягко целуя её ладонь. Её бросает в жар от до боли нежного взгляда, которым он окидывает её в этот момент. Она сглатывает, почувствовав, что у неё спёрло дыхание.

— Я просто шучу, совушка.

— Совушка? — Она поджимает губы. — Только не говори, что это очередное прозвище.

— По-моему, тебе идёт.

Она выпячивает подбородок, пытаясь выказать раздражение. Однако сложно сохранять такое выражение, когда его улыбка способна растопить ледники, а глаза озорно блестят. (К слову об этом, и куда подевалась вся его прежняя застенчивая неловкость? Такие перемены плохо сказываются на её сердце).

Подавшись вперёд, он целует её в щёку.

— Мне пора идти, но я напишу тебе позже, ладно?

У неё краснеет не только лицо, но даже шея и самые кончики ушей. (Потому что она кожей ощущает его дыхание и он так невыносимо близко, а его низкий голос окутывает её, словно шёлк, вызывая дрожь).

— Л-ладно, — пищит она. — Здыло бы борово. То есть, было бы здорово.

Его глаза искрятся, будто бы ему одному известна некая шутка. Дотронувшись до её пылающей щеки, он поглаживает её большим пальцем, а затем отнимает руку. Она едва не тянется за ней следом, не желая разрывать контакт.

— Пока, Маринетт, — произносит он.

— По, эм, п-па…

Перестав пытаться произнести нечто членораздельное, она лишь машет ему вслед.

Возможно, взять его за руку было ошибкой. Она определённо чересчур его поощрила, раз ему удалось найти в себе смелость вновь включить своё обаяние на полную мощность.

* * *

— Что с тобой случилось, девчуля? — спрашивает Алья. — Ты вся красная.

Маринетт прикладывает ладони к пылающим щекам.

— Пронырливый кот — вот что.

— Чего?

Она открывает шкафчик, качая головой.

— Ничего.

Ей требуется постыдно долгое время, чтобы собрать всё необходимое для урока. Её мысли мечутся, как обалделые птицы, постоянно возвращаясь к Коту: как он держал её за руку, как поцеловал в щёку, даже как шутливо назвал совушкой. (Это было не мило! Совершенно точно не мило!) По правде говоря, Алье пришлось схватить её за плечи и силком затолкать в класс.

— Тебе и сесть тоже надо помочь? — дразнит она.

Покраснев, Маринетт плюхается на место.

— Прости. У меня сегодня голова всяким забита.

— Чем-то или кем-то?

Она заливается румянцем с новой силой.

— О-о, я угадала, — ухмыляется Алья.

Адриан заходит в класс вместе с Нино, тепло их приветствуя. Маринетт рада возможности отвлечься, пусть это и значит, что теперь ей придётся общаться с ещё одним парнем, который ей нравится. К счастью, она не заикается. К несчастью, его улыбка всё ещё застаёт её сердце врасплох.

Это полная неразбериха.

Она совершенно запуталась.

Вдобавок ко всему, на последнем уроке им с Адрианом дают общее задание. И ведь было время, когда Маринетт отдала бы всё на свете, чтобы оказаться с ним в паре. (Групповой проект, выдуманный, чтобы проникнуть в особняк Агрестов, не считается). Теперь же она лишь гадает, не издевается ли над ней мироздание. То, что она должна разобраться в своих чувствах, совсем не означает, что ей хочется оставаться с Адрианом наедине.

Это опасно. Её сердце может такого не вынести.

Адриан одаривает её своей солнечной улыбкой и спрашивает, не желает ли она начать сегодня, раз уж у него после школы как раз ничего не запланировано.

— З-звучит здорово, — отвечает она, рыдая внутри.

Ей точно не выжить.

* * *

Они идут к ней домой. Маринетт выкладывает на тарелку всякие вкусняшки и несёт их в комнату. Адриан сидит на тахте в расслабленной позе, которую она видела не раз. Проникающий через окно солнечный свет играет в золотистых волосах и подчёркивает зелень глаз. Его зубы обнажаются в улыбке.

Она едва не роняет тарелку.

— Что такое? — спрашивает он, наклоняя голову. — Что-то не так?

— Н-нет. Я просто… Просто ты напомнил мне кое-кого.

Он напрягается.

— Неужели?

— Забудь. — Она ставит тарелку на стол. — Угощайся.

Он расслабляет плечи, благодарит её с улыбкой — своей обычной, при которой не видно зубов — и берёт пирожное. Её сердце колотится в груди, пока она наблюдает, как он откусывает и жуёт. Не может этого быть. Это просто игра воображения. Это всё из-за того, что они оба зеленоглазые блондины. К тому же, она видела Кота и Адриана вместе. Они стояли друг рядом с другом, когда в телохранителя Адриана вселился акума.

Они никак не могут быть одним человеком.

Ей просто очень хочется принять желаемое за действительное.

— Очень вкусно, — говорит он.

Она выдавливает улыбку.

— Р-рада, что тебе нравится. Эм, давай начинать?

— Конечно.

Она садится за стол, пытаясь не обращать внимания на оглушающий грохот в груди. Он усаживается рядом. Да, всё это явно плохо сказывается на её сердце.

* * *

Адриан подсвечивает экран телефона.

— Уже довольно поздно.

— Тебе пора? — спрашивает она.

Он подпирает подбородок рукой, окидывая её тёплым взглядом из-под опущенных ресниц.

— Я бы предпочёл остаться с тобой.

Она вспыхивает.

— Н-неужели?

Его глаза становятся размером с блюдца, и он резко выпрямляется.

— Я, эм… В смысле, потому что у тебя такие славные родители, и ты сама славная, и эти пирожные очень славные, и, эм… — Он кусает губу, покрываясь розовыми пятнами. — Я повторяю «славный» слишком часто, правда же?

Она удивлённо смеётся. Не часто ей доводилось видеть его таким смущённым.

— Есть такое.

Он проводит по лицу рукой.

— Можешь сделать вид, что забыла всё, что я сказал?

— Хмм, даже не знаю. Нельзя забыть то, что услышал.

— Маринетт, — почти что скулит он, глядя на неё сквозь раздвинутые пальцы. — Я думал, мы друзья.

Она прислоняет костяшки к губам. Он выглядит настолько очаровательно, что вся её выдержка уходит на то, чтобы не взъерошить ему волосы, как она сделала бы, если бы на его месте был Кот.

— Что ж, возможно, я смогу оставить это между нами, — поддаётся она. — Ну, знаешь, раз уж я такая славная.

— Я забираю свои слова обратно, — дуется он. — Ты совсем не славная.

— Слишком поздно.

— Ничего не поздно. Ты не говорила, что нельзя передумать.

— Да потому что это само собой разумеется.

Улыбаясь, он снова подпирает подбородок и так нежно на неё смотрит, что её сил хватает лишь на то, чтобы моргнуть. Бабочки порхают у неё в животе.

Она откашливается, прочищая горло, и отводит взгляд.

— Э-эм, как бы то ни было, е-если тебе…

— Не надо, — шепчет он, накрывая её ладонь своей. Она вздрагивает от холодного прикосновения металла. — Не надо снова меня стесняться.

Её сердце пропускает удар.

— Ч-Что?

Теперь его черёд ошалело моргать. Он отпускает её руку.

— Ничего. Я, эм… Прости. Это было неуместно.

Она не шевелится, хоть её сердце и колотится как сумасшедшее.

Адриан вскакивает.

— Мне надо написать водителю. Чтобы он заехал за мной.

— Точно.

Он переключает внимание на телефон. Она встаёт, но едва успевает сделать шаг, как цепляется за что-то пальцем ноги. Комната кренится. Сердце уходит в пятки. Что-то падает на пол, но это не она. Её останавливает Адриан. Одной рукой он держит её за талию, другой — за плечо, не давая ей упасть.

Они встречаются взглядами.

— Едва обошлось, — говорит он.

Она заливается румянцем.

— Д-да уж.

— Всё нормально?

— С-со мной всё хорошо, но ты, кажется, уронил телефон.

— Знаю.

Он так и не отпускает её. Внезапно у неё во рту пересыхает, и она пытается сглотнуть. Нечто в его взгляде заставляет её пылать, словно в лихорадке. Она проводит языком по губам. Он внимательно следит за каждым её движением.

Ей становится нечем дышать.

— Маринетт, — выдыхает он.

— Д-да?

Его ладонь скользит вверх по её руке, останавливаясь на щеке. Её глаза округляются, а сердце стучит в два раза быстрее обычного. Затем он подаётся вперёд — медленно, не оставляя сомнений касательно своих намерений. Их дыхание смешивается. Она может остановить его, может отстраниться. Он держит её отнюдь не крепко, и в его глазах желание, но в то же время вопрос.

Она совершенно ничего не понимает, но, несмотря ни на что, её сердце поёт. Это то, чего она хочет. Чего она хотела всегда.

Закрыв глаза, она поднимается на мысочки.

Их губы сливаются в нежном, тягучем поцелуе. Ей кажется, будто она ступает по облакам. Она никогда не чувствовала такой лёгкости, словно её тело вздымается ввысь, выше и выше. Но его касания удерживают её на земле. Она ощущает тепло на талии, жар на лице и шее. (За исключением крошечной полоски металла, прикосновение которой ей до боли знакомо, хоть она и не может понять откуда и почему).

Он осмеливается поцеловать её снова, неуклюже прижимая свои губы к её губам, вызывая волну мурашек. Её сердце пропускает удар. Никакие любовные истории не приготовили её к этим ощущениям: к мелодичному грохоту в ушах, к нарастающему внутри жару и уж точно не к природному инстинкту, побуждающему её следовать за его губами, желая продолжать чувствовать это вызывающее дрожь касание. Продолжать чувствовать его.

Их губы находят друг друга в третий, четвёртый, пятый раз.

Её пальцы сминают его рубашку. Его рука обвивается вокруг её талии, прижимая её ближе.

Раздаётся вой сирены.

Они отпрыгивают друг от друга с горящими щеками и вытаращенными глазами, заслышав режущий ухо звук.

— Акума, — говорит он, слегка задыхаясь.

— П-похоже на то, — кивает она.

Он закусывает губу. (Чёрт побери, она только что целовала эти губы. По-настоящему, всамделишно целовала).

— Я-я, эм, прости, но мне пора, — говорит он. — За мной скоро заедут и, эм…

— Тебе не кажется, что будет безопаснее остаться здесь, пока акуму не устранят?

Она хочет заткнуть рот руками. Зачем она это сказала? Даже если она правда так считает, ей всё равно нужно будет уйти, чтобы сражаться как Ледибаг. Дура, дура, дура. Теперь придётся выдумывать какое-нибудь дурацкое оправдание или же запереться в туалете, а потом он подумает, что у неё несварение или…

— Вообще-то, — отвечает Адриан, потирая шею, — отец, эм, настаивает, чтобы я был дома во время нападения акум или хотя бы рядом с телохранителем, так что…

— О, разумеется. — Она кивает для пущего эффекта и улыбается чересчур лучезарно. — Это логично. Забудь, что я сказала. Тебе, наверное, надо поторопиться. Погоди, я подам тебе сумку.

Она протягивает ему сумку в неловкой тишине. Он смотрит на неё, наклонив голову, и в его глазах зажигается огонёк любопытства. (О нет, она что, слишком рада его уходу? Хотя, опять же, это он торопится убежать сразу после того, как они поцеловались, и гиперопекающий отец тут совершенно ни при чём. Может, это она должна на него странно смотреть).

— Спасибо, — говорит он.

Его рука задевает её руку, когда он забирает свою сумку. Добавочное прикосновение металла побуждает её опустить взгляд, и она недоумённо моргает, глядя на ободок серебра на его безымянном пальце. Это совершенно простое кольцо безо всякого орнамента. Стоит ей задуматься, как она вспоминает, что он никогда его не снимает. Она видела его без кольца всего раз: во время фотосессии. Тогда он был как на иголках, всё время потирал палец там, где обычно было кольцо, и…

— Что ж. — Он подбирает телефон с пола и засовывает его в карман. Он медлит, слегка розовея, а затем всё-таки подходит и целует её в щёку. — Я позвоню тебе, ладно? Обещаю.

Её сердце готово вырваться из груди, но при этом она ощущает странное дежавю. (Ей даже чудится приглушённый запах сыра с плесенью).

— Пока, Маринетт, — произносит он.

— П-пока.