Записки Мышонка — принца и волшебника (джен)

Честное слово, когда я услышал всю историю, мне захотелось довершить дело, начатое профессорами Снейпом и Люпином: оторвать этому придурку по имени Гарри Поттер голову! Друзья были со мной солидарны. Настолько, что даже Рон с Гермионой забыли обо всех разногласиях.

Гарри думал и вынашивал план долго. Сначала он слегка порасспрашивал Люпина о волшебной карте, узнал, как она работает и можно ли ей доверять. А потом пробрался под мантией-невидимкой и выкрал её.

— Я бы вернул её в тот же день! — огрызнулся Гарри, когда мы дружно охнули. — Мне она не нужна! Я должен был проверить…

Проверял он следующее: искал точку с именем Питера Петтигрю. Что интересно — нашёл, кинулся в погоню и быстро понял, что тот пытается выбраться за территорию замка. В этот момент на карте он увидел потайной ход в Хогсмид, а пока соображал, как им воспользоваться, обнаружил точку с именем Сириус Блэк, которая пропала где-то в районе Хогсмида.

— Что бы он мне сделал под мантией? Он бы меня даже не увидел!

На карте были отмечены потайные ходы из замка. Воспользовавшись одним из них, Гарри кинулся за Блэком в погоню. Карта только частично показывала окрестности замка, но Блэк исчез в направлении Воющей хижины — одной из местных достопримечательностей. Пока Гарри соображал, как туда пробраться, на него наткнулись Грегори и Винсент. Ветер сдул с головы Гарри капюшон, парни перепугались до полусмерти и кинулись к декану. Гарри тоже бросился в замок, но там был пойман профессором Снейпом.

— Он велел карте открыть свои секреты, — с обречённым стоном проговорил Гарри, — и понеслось… «Мистер Лунатик приветствует профессора Снегга и нижайше просит не совать длинного носа не в свои дела. Мистер Бродяга расписывается в своем изумлении, что такой идиот стал профессором». И всё в таком духе от господ Лунатика, Бродяги, Сохатого и Хвоста — создателей карты. Снейп меня чуть не придушил, но потом вызвал Люпина. Тот забрал карту…

Гарри покраснел и добавил неожиданно тихо:

— Я думал, он будет в ярости, что я стащил карту. Кто же поверит, что я собирался её вернуть! Но…

После проникновения Блэка в башню Гриффиндора о прогулках к озеру пришлось забыть, поэтому мы сидели во внутреннем дворике и ловили редкие солнечные лучи. Гарри встал, прошёлся перед нами и закончил мысль:

— Он вообще об этом не сказал. Он был разочарован тем, что я рискнул жизнью…

— Уф, — выдохнул Блейз, тоже поднимаясь с парапета, — так мы вот тут тебя слушаем и с Люпином солидарны. Ну, нашёл бы ты Блэка. Дальше-то что? Идиота кусок!

— Это редкий случай, — протянул Рон, — но я с ним полностью согласен.

— Гарри, это было просто безрассудно! — добавила Гермиона. Я промолчал и получил от Гарри полный благодарности взгляд. Мне хотелось верить, что до друга дошло, что именно он натворил и чем оно могло закончиться. Едва мы более или менее перестали ругаться на Гарри, как пришла новость — дело Клювокрыла было проиграно.

Несмотря на все старания Хагрида, Комиссия по обезвреживанию опасных существ не стала его даже слушать. Показания Драко вообще проигнорировали, вердикт вынесли рекордно быстро. Хагрид расплакался прямо в суде. Драко был в бешенстве и одновременно напуган. Мы все понимали: конечно, можно подать апелляцию, но, кажется, Комиссия не намерена быть справедливой. И слово Люциуса Малфоя для судьи значило куда больше, чем буква закона.

— Отец сказал, что я необъективен, а по факту травма, нанесённая гиппогрифом, более чем на месяц выключила меня из учебного процесса. Плюс издержки на лечение. Он требовал удовлетворения — и получил его, — мрачно пояснил Драко. — Как будто моё слово вообще не имеет никакой ценности!

Драко не говорил, но я подозревал, что за те показания ему ещё и влетело.

— Может… — начал я, внутренне содрогаясь от ужаса, — мне стоит вмешаться?

— А ты можешь?

Я понятия не имел, но написал Паркеру. Ответ пришёл почти сразу. «Мы, возможно, рискнули бы отношениями с волшебным миром ради человеческой жизни, — написал вместо Паркера Дженкинс, — но не стоит привлекать Корону к мелким разборкам. Если пожелаете, потом мы от вашего имени подарим мистеру Хагриду другого гиппогрифа».

Это низкое по своей сути предложение я даже не стал озвучивать, только сообщил Драко, что ничем помочь не смогу. Драко несколько раз кивнул и ушёл в ванную комнату. Громко щёлкнул замок, и мы с ребятами сделали вид, что совершенно не слышим доносящихся из-за двери всхлипываний. Мало ли, какие странные звуки иногда издают привидения в трубах?

Наступили пасхальные каникулы, совершенно на каникулы не похожие. Нас завалили таким количеством домашних заданий, что свободного времени почти не оставалось. Но всё же мы продолжали возиться в библиотеке в поисках материалов для апелляции. Рон и Драко неизменно сталкивались в борьбе за один и тот же древний том, переругивались, сыпали оскорблениями — но никогда не переходили какой-то невидимой границы. И ни разу Рон не позволил сказать себе что-то вроде: «Это всё ты виноват!». Не иначе как в благодарность Драко избегал говорить хоть что-то о семье Уизли.

Гарри должен был ещё и изыскивать время на тренировки по квиддичу: на первый день после каникул назначили заключительный матч сезона. Слизерин и Гриффиндор соревновались за кубок школы, и пока разрыв составлял 190 очков в пользу Слизерина. Если Гриффиндор выиграет со счётом менее 200 очков, как объяснил Теодор, кубок всё равно достанется нам.

Атмосфера накалялась, то и дело вспыхивали какие-то мелкие стычки. Фред и Джордж заколдовали нашего Терренса, так что он покрылся щупальцами, а Маркус Флинт едва не столкнул с лестницы Анджелину Джонсон. Тот же Флинт попытался объяснить нам с ребятами, что «якшаться с гриффиндорами» — себе дороже.

— Уверен, что хочешь запугивать меня, Маркус? — ласково спросил Блейз. — Ты потом как обедать-то будешь за общим столом?

Маркус побледнел и отстал. Уж в чём, а в способностях Блейза Забини кого-нибудь отравить не сомневался никто в школе. Что забавно, потому что за три года не было ни одного прецедента: даже ту злосчастную сыворотку правды Драко подлил я.

Газета вышла с квиддичной темой, но оказалась прохладно-объективной: просто турнирная таблица и разбор приёмов разных игроков. Но, конечно, пыл болельщиков совершенно не остудила.

Наверное, это была самая грязная и жестокая игра, которую я наблюдал за время учёбы в Хогвартсе. Даже не вникая в правила квиддича, я понимал, что обе команды то и дело их нарушают. Когда один из наших загонщиков зарядил битой в лицо гриффиндорской охотнице, мы орали всем стадионом. И так же орали — когда Фред (или Джордж) Уизли сломал локоть нашему охотнику Джону Орчестру. Блейз демонстративно зевнул, завалился на меня боком и сообщил, что намерен поспать, пока эти придурки друг друга убивают. Я ткнул его в плечо, напомнив, что я не подушка.

— Правильно, слишком тощий для подушки, — согласился Блейз, — надо было Винса поближе сажать. Он мя-ягенький.

Винсент на «мягенького» обиделся, и потасовка началась уже на нашей трибуне. Я отодвинулся подальше, чтобы случайно не прилетело, и вдруг увидел его.

Огромный чёрный пёс сидел в тени гриффиндорской трибуны и, задрав голову, смотрел за игрой. Нет, это был не волкодав Хагрида: пёс, хотя мастью и породой напоминал его, был крупнее. И я готов был держать пари, что он не просто пялится в небо, а именно смотрит матч. Когда Гарри схватил снитч, я увидел это сначала по морде зверя. Пасть открылась, вывалился язык, пёс несколько раз нелепо подскочил, завилял хвостом — и потрусил прочь, то и дело оглядываясь.

А ведь Гарри тоже видел его! Он сам сказал. На матче с Хаффлпаффом и ещё раньше, летом. И, я был прав, это уж точно не Грим — обычная собака, хотя и очень разумная. Какая-то мысль мелькнула у меня в голове, но прежде, чем я поймал её за хвост, меня с головой накрыло разочарованием слизеринских болельщиков. Блейз принялся тормошить, ныть и требовать уже уйти отсюда, Драко забухтел на ухо, что уж он-то точно не упустил бы снитча. Мысль исчезла, и я совершенно забыл о собаке.

* * *

Наступило лето, а с ним пришла и сессия. Гермиона со странным торжеством сообщила, что не совсем идеально превратила чайник в черепаху. Впрочем, лучше неё справился только Драко. Блейз, как обычно, сдавал экзамены с ленцой, словно они не стоили его внимания, и умудрился на пятнадцать минут заболтать профессора МакГонагалл рассуждениями о душе и одушевлённости трансфигурируемых объектов. Я так и не смог избавиться от узоров на панцире своей черепахи, но гордился тем, что, во всяком случае, они не были голубыми, как у Рона. И черепаха не дышала паром, как у Гарри и Теодора.

Трансфигурация возглавляла мой личный рейтинг самых сложных предметов. Разделавшись с ней, я почувствовал облегчение — даже зельеварение не пугало. На экзамене Снейп вовсе не приблизился к котлу Блейза и позволил ему сдать образец, не отпустив ни одного комментария. Меня это так вдохновило, что я бодро сгустил морочащую закваску.

Историю магии и древние руны я бы сдавал раз в неделю, будь у меня такая возможность. И даже рунный став, который нужно было написать на практической части древних рун, мне вполне удался. Я аккуратно зарисовал цепочку углём на каменной пластинке, и профессор Бабблинг при мне проверила её действенность, накрошив на стол мела. Руны засветились, и крошки сдуло на пол.

— Очень неплохо, мистер Маунтбеттен-Виндзор, — улыбнулась мне она. Похвалы удостоился и мой ответ на маггловедении. Профессору Бербидж понравилось, что я смог процитировать основные положения Статута о секретности на староанглийском, и дополнительными вопросами она меня не мучила.

Зато моим личным кошмаром стал экзамен по защите от тёмных искусств. Профессор Люпин организовал нам цепочку препятствий на улице. Нужно было пройти вброд через грязную заросшую тиной заводь, пробраться через канавы, населённые злобными красными колпаками, не поддаться на уловки фонарников и не угодить в трясину и, наконец, сразиться с боггартом в дупле дерева. Я сделал шаг в воду и заорал, когда мне в ногу вцепились холодные скользкие твёрдые пальцы, но кое-как отделался от гриндилоу. Только для того, чтобы оказаться в канаве, окружённым отвратительными хищными карликами. На них-то я и сдался, с огромным удовольствием выбираясь из канавы и чувствуя, как колотится сердце.

Малодушно подумал, что, наверное, мне не очень понадобится защита от тёмных искусств. Всё равно рядом будут телохранители, вот они пусть и отбирают у колпаков дубинки!

Гарри, Драко и Блейз справились блестяще, остальные — весьма сносно. Отдышавшись, мы все вшестером отправились обратно в замок, но прямо в дверях столкнулись с человеком, о котором я знал, но которого до сих пор не встречал лично.

Министр магии Корнелиус Фадж был невысоким, плотно сбитым мужчиной слегка за пятьдесят, с пушистыми седыми волосами под изумрудно-зелёным котелком. Коричневая мантия обтягивала его фигуру как бочку, из-под рукавов выглядывали белые манжеты.

— О, Гарри! — воскликнул он, словно встретился с любимым племянником после долгой разлуки. — У нас не было возможность познакомиться, но…

— Я знаю вас, мистер Фадж, — вежливо ответил Гарри. Фадж, кажется, даже слегка смутился, пробормотал:

— Что ж, да, конечно… С экзаменов? Почти всё сдали?

— Да, сэр.

Фадж издал невнятный звук, окидывая взглядом нашу компанию, ненадолго задержался на Драко, а потом впился глазами в моё лицо. Мне показалось, что он не очень-то хочет меня узнавать, но, вероятно, я ошибся. Потому что, спустившись по ступенькам, министр слегка наклонил голову и произнёс:

— Ваше Высочество.

— Добрый день, министр, — ответил я вежливо. — Как поживаете?

— Ах, такая жалость… Отличный день, печальная миссия. Я здесь, знаете ли, с Комиссией по обезвреживанию опасных существ. Им требуется свидетель, чтобы привести приговор в исполнение, а я всё равно хотел заглянуть в Хогвартс, узнать насчёт Блэка. Вот меня и попросили принять участие.

— Приговор, сэр? — встрял Рон. — А как же апелляция? Она отклонена?!

— О, нет, юноша, что вы. Назначена на сегодня.

— Так, может, вам вовсе и не придется быть свидетелем! — с жаром воскликнул Рон. — Может, гиппогрифа не казнят!

— Действительно, сэр… — начал Драко и вдруг слегка попятился, потому что двери отворились шире, и на улицу вышли двое. Один — сухонький старичок, такой ветхий, что, казалось, мог бы упасть от дуновения ветра. Второй — здоровенный мужик с тонкими чёрными усами и неприятным хищным взглядом. За поясом у мужика был заткнут топор с короткой рукояткой и стальным обухом. Если старичок явно не желал здесь находиться, то здоровяк с топором выглядел очень довольным жизнью.

— Я надеюсь, — произнёс я негромко, не в силах отвести глаз от топора, — что суд будет справедливым.

— Конечно, — как-то суетливо согласился министр, — конечно.

— Они даже палача привели! — возмущался Рон, когда мы распрощались с Фаджем.

— Не просто палача, — дрожащим голосом возразил Драко, — это же Уолден МакНейр. Мама говорит, страшный человек, запретила отцу приглашать его домой…

Драко передёрнуло. В подавленном настроении мы поели, а потом разделились: нас с Гарри ждали прорицания, Гермиону и Драко — арифмантика. Рон и Блейз пожелали нам удачи и пообещали дождаться во дворе.

Профессор Трелони вызывала нас по одному. Лаванда и Парвати обе спустились вдохновлённые и окрылённые. Невилл, наоборот, выбрался из кабинета с белым лицом. Кто-то смеялся, кто-то был задумчив. Наконец, остались только мы с Гарри.

— Держись там, — хлопнул меня по плечу друг, и я поднялся в душный кабинет. На столе стоял единственный хрустальный шар.

— Ну, здравствуйте, мой дорогой. Вглядитесь в шар и скажите мне, что вам подсказывает судьба?

Я вдохнул полной грудью наполненный ароматами благовоний и трав воздух, опёрся ладонями о стол и заглянул в мутную туманную глубину кристалла. Туман клубился. Я уже знал, какую жизнь не смогу спасти, я понял это, когда увидел палача с топором. Почему я не смог ничего изменить? Дело в судьбе, о которой говорила профессор Трелони? Или в том, что Малфой-старший купил этот приговор, чтобы потешить своё эго? Несмотря на предсказание, я скорее верил во вторую версию. Что-то шевельнулось в глубине, мелькнул чёрный плащ, повеяло нездешним холодом.

— Дементоры, — сказал я, чувствуя, что глаза слезятся, но не в силах моргнуть, — полчища дементоров стекаются к озеру. Они хотят забрать душу.

— Хорошо… — негромко согласилась профессор Трелони, внезапно оказавшись рядом со мной, — смотрите дальше.

— Их слишком много. Они голодны, им нет дела до запретов, они должны забрать только одну душу, но вторая слишком привлекает. Луна высоко.

Я моргнул, и тени, которые виделись мне в кристалле, пропали. Я выдохнул через рот.

— Вы можете идти, мой мальчик, — сказала профессор Трелони очень грустным голосом, и я поспешил покинуть кабинет.

— Дождусь тебя, — произнёс я, обращаясь к Гарри, и сел на узкую лавку. В голове мутилось. Чью душу хотят забрать дементоры? Прямо сейчас они охотятся на Сириуса Блэка. Но Блэк предал родителей Гарри, убил множество невинных людей, он заслуживает смерти. Зачем его спасать? И кто тот второй на берегу озера? Почему никто не приходит к нему на помощь! Кто-то же должен прийти!

Потерев переносицу, я попытался выкинуть это видение из головы, но куда там! Оно стояло передо мной, такое ясное и яркое, и я понятия не имел, как на него повлиять. Я подумал, что…

…не хотел бы этого видеть.

Гарри слетел по лестнице, вцепился мне в локоть и потащил за собой. Глаза у него горели.

— Что такое?

— Сейчас… — он дёрнул меня в тайный проход, который начинался за фальшивой стеной, откашлялся и выпалил:

— Она сказала. что Тёмный лорд вернётся!

— Что?!

— Сначала она как всегда несла свой бред… — Гарри зажёл «Люмос», и в белом свете стало видно, как блестят у него глаза. — а потом у неё изменился голос. Стал такой, знаешь, механический, что ли, хриплый. Она сказала… сейчас, вспомню точно. «Тёмный Лорд одинок и брошен друзьями, покинут последователями. Его слуга провел в заточении двенадцать лет. Сегодня вечером, до наступления полуночи, слуга обретёт свободу, и Тёмный Лорд воспрянет вновь, еще более великим и ужасным, чем когда-либо раньше». Вроде того. Потом она не помнила, что именно сказала. Как думаешь?..

Мороз прошёл у меня по коже.

— Мы вряд ли можем на это повлиять, — ответил я после недолгих размышлений, — и потом, вдруг она… ошиблась?

— Да, — кивнул Гарри. — Да. Пошли вниз? Может, уже стало известно что-нибудь про апелляцию.