Практическая география (джен)

Ни госпитальная палатка, ни КПП в качестве пункта назначения по понятным причинам не годились. Рон выбрал кухню и, наверно, не промахнулся — с чего бы? Но узнать не узнал: смесь песка и дыма при первом же вздохе забила горло, так что даже выругаться не получалось. Первое, что пришло в голову сквозь непрерывный кашель и дикое желание разодрать глаза ко всем дракклам, — заклинание головного пузыря. Как оно будет действовать в воздухе, Рон не представлял, но ведь не тряпкой же обматываться! «Не поможет», — думал он почти в панике, ежесекундно сплевывая и стараясь не моргать.

— Caput Bullae!

Еще раз сплюнул, отдышался, потратил аж два Accio, убирая песок из глаз. Ну и куда теперь, Рональд Уизли? Под ногой что-то хрустнуло — оказалось, останки стула. «Не везет у нас стульям», — подумал он, прислушиваясь. Вроде бы что-то было слышно, хотя голосов не узнать. Так или иначе, идти надо было не к ним, а от них. Но прежде…

Он взмахнул палочкой, разрывая защиту:

— Finite Incantatem! — и едва не упал — так шарахнуло отдачей. Интересно, он не всю снес ненароком? Убедился, что не всю, еще раз порадовался, что не сам ее ставил когда-то, развернулся и двинул вперед.

Мир терялся уже на расстоянии протянутой руки. Считать было бесполезно — прежние ориентиры исчезли, и кто же знал, что на тридцать втором шаге его ждет упавшая поперек дороги пальма? Рон осторожно перелез через лохматый колючий ствол, подумал, не рискнуть ли снова с Homenun Revellio, и решил не рисковать. На семьдесят пятом под ноги подвернулась обвалившаяся палатка, на поверку пустая. На сто пятнадцатом он нашел тело.

Не то чтобы в самом деле нашел — наткнулся на очередную хрень, до того твердую, что даже палец зашиб. Наклонился посмотреть, что с ней можно сделать: отодвинуть, перелезть, обогнуть — и остолбенел:

— Мсье Фарах?

Фарах предсказуемо не ответил. Крови на нем Рон не заметил, но то, что он видел, слишком походило на труп. Кто же его? Потянулся, чтобы перевернуть, и едва не вскрикнул: теплый! Руки, как всегда, оказались умнее головы: он выкрикнул очередное Finite раньше, чем понял, где ошибся. Тело обмякло. Аврор, драный Мерлин! Не узнать обычный Petrificus! На мгновение он даже позволил себе поверить, что это Кейт вернулась и приложила гада по заслугам. Но тянуть время и дальше было глупо. Фарах так и валялся в отключке, непонятно как дыша в этом кошмаре, — может, привык к пыльным бурям? Пришлось опять махать палочкой, ставить купол, убирать из-под него, а заодно из Фарахова рта и носа всю гадость, что висела в воздухе, а там уже снять осточертевший головной пузырь и после недолгих раздумий выговорить:

— Enervate!

Фарах дернулся, распахнул налитые кровью глаза и уставился на Рона.

— Ты!

— Мсье Фарах, что случилось? Кто вас… — он вовремя спохватился и вместо «заклял» договорил правильное «ударил».

— Не знаю… Почему… ты здесь? — прохрипел Фарах.

— А где я должен быть? — быстро спросил Рон.

Допрашивать он не любил и не умел: на занятиях предпочитал позицию с другой стороны стола, а после Академии не понадобилось ни разу. И если мог на что-то сейчас рассчитывать, то лишь на последствия проклятия, которые скоро должны были пройти. Чем еще Бернар — больше, вроде, некому — его шарахнул, интересно? Явно не одним только Petrificus? Может, неправильный Confundus?

Фарах молча пялился на него. «Вот же сволочь, даже чары его не берут», — мельком подумал Рон и решил не сдаваться — уставился в ответ. Тот сколько-то вытерпел, но все-таки сдался: отвел глаза и вдруг снова захрипел, глядя куда-то вверх. Рон тоже посмотрел: на невидимом для маггла куполе, заслоняя и без того скудный свет, оседала вполне заметная песчаная пыль.

— Где? Что это?..

— После вас, месье Фарах, — сквозь зубы выговорил Рон. — Где я должен быть?

Фарах молчал.

— Память отшибло?

Рон начал злиться. Надо было давить, пока Фарах не оклемался окончательно.

— Ты, — выговорил наконец Фарах. — Ты… не ходил? Остался?

Рон удовлетворенно кивнул: сознался, мерзавец!

— Ну, допустим. И что?

Фарах дернулся, вцепился Рону в рукав и кое-как вскинул себя вверх.

И, пока Рон изумленно моргал, дотянулся второй рукой и вдруг как-то собрался, становясь почти прежним:

— Мсье Уизли… Я должен идти… Мой долг… Если вы поможете мне встать…

«Да что с ним?» — поразился Рон.

— Встать? — переспросил он вслух.

— Встать и пойти, — Фарах выдохнул, как будто попытался рассмеяться, но воздуха не хватало. — Ах, мсье Уизли, мне жаль, но в моих словах нет того смысла…

— Вы не сможете встать, — сказал Рон, все крепче сжимая палочку. — Тем более пойти. Но если вам действительно нужно, объясните мне, что делать, и я…

— Нет! — выдохнул Фарах. Он все тянулся вверх, перехватывая рукав роновой рубашки, — больше всего хотелось стряхнуть липкие от пота пальцы, но Рон терпел. — Только я! Только Пунт!

— Пунт?!

Он все-таки сорвался. В глазах потемнело, пальцы привычно задвигались, меняя захват, острое ребро на чужой рукояти впилось в ладонь… Он охнул — и опомнился. Палочка все еще упиралась Фараху в кадык, но отпустило, слава Мерлину. Еще немного, и было бы Crucio, и ведь не пожалел бы…

— Ты, значит, и Пунт?! Одно и то же?! И давно?!

— Всегда, — сказал Фарах, глядя на него мутными пьяными глазами. — Всегда Пунт, никакого Мудуга, здесь только мы, всегда. Они должны увидеть. Мы докажем, что Пунт…

— Куда вы хотели пойти? — спросил Рон.

— Заложники, — выговорил Фарах. — Мы освободим заложников, и все поймут, что Мудуг не может, а мы можем… Оазис Бур-Гелуай наш…

— Стоп.

Рон отвернулся, трансфигурировал пальмовый лист в стакан, пробормотал: «Aguamenti!»

— Пейте!

— Вода, — нес свое Фарах, — вода благословенна, беркад, колодец — дар Аллаха…

— Тогда какого драккла вы его взорвали?!

Фарах поперхнулся, оттолкнул стакан.

— Мы — что?!

— Взрыв, — повторил Рон. — Это, над вами, купол от пыли, я вообще не понимаю, как вы не задохнулись…

— Взорвали колодец?

— Вот именно. Скажете, не вы?

— Ты… ты врешь! Никто из нас…

— Тогда, может, это ваш склад рванул? В пещере?

Фарах снова посмотрел вверх, потом на него, втянул воздух — и вдруг выпустил рукав и сел сам.

— Мсье Фарах? Что с вами?

— Мы мертвы, мсье Уизли, — сказал он ясно и твердо. — Если кто-то взорвал пещеру, мы мертвы, и Бур-Гелуай мертв, и сотворивший такое навеки проклят.

Рон заморгал. Что еще за новости?

— В смысле — мертвы?

— Склад, мсье Уизли. Помните, вы сказали, что видели там склад — не наш, а другой? Директор Бернар не заметил ваших слов, он не знал, но я знаю. Любой в Сомали знает, что такое буквы «ph» на ржавом баллоне. Это старая война, мсье Уизли! Это смерть! Если яд попал в воздух, тот, кто вдохнул его, — мертв!

«Чушь какая-то», — подумал Рон.

— А вы там, по соседству, типа устроили свой арсенал?

— Мы ушли оттуда, когда узнали, месье Уизли. Поверьте, этим не шутят. Мы ушли, и я надеялся вынести оттуда смерть, обезвредить… Моя вина…

— Я правильно понял — вы утверждаете, что взорвать пещеру мог только директор Бернар?

— Мои люди подали знак, что заложники захвачены, месье Уизли — видите, я говорю все как есть, сейчас не до дипломатии, — мы с директором Бернаром собирались пойти и освободить их…

— С Берна-а-аром?! — выдохнул Рон. — А ему какого драного Мерлина нужно?

— Он объяснил, что это будет полезно для его репутации, особенно сейчас, перед возвращением. Мы достигли соглашения, и он… — Фарах вдруг закашлялся, прикрываясь, в ужасе уставился на мокрую ладонь, забормотал: — Ля иляха иль Алла.

Рон осторожно постучал его по плечу:

— Месье Фарах?

— Приношу свои извинения, — Фарах потер лицо, словно возвращая на него обычное выражение спокойного превосходства. — Нас ждет плохая смерть, месье Уизли, — я могу только молиться, чтобы встретить ее достойно… Так вот, я сказал Бернару, что надо спешить, — и больше я ничего не помню.

— Значит, один раз вдохнешь — и все? — спросил Рон. Мало ли что там у магглов — в магическую медицину он верил крепко и сдаваться не собирался. — И вылечиться невозможно?

— Не в Галкайо, месье Уизли. Мы слишком бедны. И не в Могадишу. А как давно был взрыв?

— Н-не знаю, — протянул Рон. — Вряд ли больше часа прошло.

— Этот яд тяжелее воздуха, он невидим, но льется, как вода. До пустыни он не дойдет, но здесь, в чаше оазиса, мы уже дышим им.

— Вообще-то нет, — сказал Рон. — По крайней мере под куполом — точно нет!

И охнул. Здесь нет, но если Фарах не врет, в опасности абсолютно все: те, кто в палатке — меньше, хотя Мерлин знает, подействует ли против маггловского яда защита, даже усиленная. А вот пациенты… хватит, решил он, Фарах никуда не денется, а этих надо выводить.

— Значит, вы тут, месье Фарах, пока отдохните, а я сгоняю…

— Нет! Я не пущу вас…

Рон усмехнулся:

— Пустите-пустите. Ну, считайте, что разговор я вам должен…

«Щит и пузырь», — подумал он. И два щита потом, когда он всех отыщет — это же уму непостижимо! И еще Бернар.

— Somnius! Приятных снов, месье Фарах!

* * *

Пузырь почти не мешал. Рон умудрился как-то залечить ссадины на ногах и на боку — на прочие даже не замахивался — и чувствовал себя почти прилично. По крайней мере, попадись ему сейчас директор, скрутил бы в два приема. Наверно.

Изгородь встретила его по-дружески: вцепилась в рукав, которому и без того досталось. Рон в очередной раз призвал Мерлиново благословение на голову тех продавцов в Женеве, у которых купил штаны и ботинки, — и Гейба заодно.

Через тридцать семь шагов вдоль изгороди он услышал детский плач.

Еще через пятнадцать — обнаружил искомое.

Никто из них не говорил по-английски, но его узнали, благо что пузырь магглы все равно не видеть не могли, и столпились вокруг, дергая и теребя за что попало и лопоча непонятное.

Было их всего восемь; по списку, насколько он помнил, числилось больше, но остальные, похоже, сбежали. И повар в том числе.

Рон вздохнул. Убрал пузырь. Выстроил их, как мог. Вздохнул еще раз — и, отвернувшись, поднял палочку, воздвигая второй купол и вычищая из-под него все, кроме воздуха.

Через двадцать шагов он уже не сомневался, что тащит на себе небо, как тот великан из сказки. По нормативам аврору полагалось удерживать не меньше трех полноразмерных щитов за раз — здоровому и отдохнувшему аврору с собственной палочкой в руках. Да еще Бернар — он все время помнил про Бернара, который мог выскочить в любой момент, а отвечать ему будет нечем: либо щиты, либо поединок. Рон даже не осмеливался лишний раз крутить головой, только пер вперед, пока ноги держали.

Движение сзади он пропустил. Кто-то вскрикнул, Рон обернулся — и опоздал бы, будь то нападение. Но человек врезался в купол, упал, да так и остался на месте, не поднимая головы с короткими, неровно обрезанными волосами.

Драный Мерлин, этого-то откуда принесло?

Рон, пыхтя и надсаживаясь, повел палочкой. Щит сдвинулся, Геди ввалился внутрь. Пациенты попятились, залопотали возмущенно. Рон вспомнил про семь положенных для йибир шагов и скривился — перебьются.

— Тихо! — прикрикнул он на всякий случай. — А ты чего приперся?

Геди полез под рубаху и осторожно вытянул из-за пояса бывшую палочку Петтигрю.

Рон заморгал, соображая, и вдруг понял: добрались! И живы, и рассказали кому-то — Софи, не иначе, — что с ними случилось, а Геди, придурок этот, услышал, понял и сорвался. К нему. И как только нашел?

— Нормально, — сказал он. — Пришел так пришел, а сейчас дуй обратно и скажи им… Дракклово семя, знать бы еще, скажешь ты или нет… но уж записку-то…

Он оглянулся, прикидывая, из чего бы сотворить бумагу и перо, но Геди не дал — потянулся, будто хотел схватить за руку, но в последний момент не решился и опять рухнул на колени, пряча лицо.

— Чего еще?!

Геди помотал головой.

— Не хочешь обратно?

Геди быстро оглянулся и опустил голову еще ниже.

— Видел там кого-то? Боишься? Так… — Рон пожевал губами. — Ладно, идешь пока с нами. Этих пристрою, поговорим, — и усмехнулся собственным словам. Поговорит он, как же. — От меня не отставать, смотреть по сторонам, что-то заметишь — подашь сигнал… да хоть в спину мне ткни. Без команды никуда не соваться, понял? Ты мне живым нужен! Сделаешь все, как я сказал, — считай, Долг вернешь.

Он хотел было спросить, помнит ли Геди чары, которые они учили — не боевые, так хоть защитные, — и опять скорчил рожу: какая разница, без голоса-то. Все равно придется его отправить назад, предупредить. У Гейба наверняка есть запасная палочка, так бы он единственную и отдал, а значит, можно изолировать палатку... прикажу, и пойдет, с Долгом не шутят…

— Яд, — сказал он вслух, отфыркиваясь не хуже Хогвартс-экспресса. В горле першило — наверно, от пыли. Геди не мог ответить, зато мог понять, и от этого становилось легче. — Бернар взорвал пещеру, а там лежали какие-то штуки, и яд из них попал в воздух, понимаешь? Фарах сказал, что от этого яда начинается кашель, а потом, через несколько часов, человек задыхается. Но на жаре вроде недолго действует. Запомнил?

Геди шел след в след, как было велено, — Рон слышал его дыхание, торопливое, сбивчивое. Вот же зараза, еще и за этого думать! Но прикрытая спина перевешивала… многое она перевешивала, если не все.

Стоило, конечно, выяснить, кого он там видел по дороге, но оборачиваться было себе дороже. Да и кого Геди мог испугаться? Бернара, братца-оборотня? Хрен бы от них живым ушел; почудилось что-то, вот и трясется.

Приметная пальма, под которой он оставил Фараха, должна была вот-вот показаться. Рон даже шагу прибавил — еще немного, и можно будет…

* * *

С подачей сигнала Геди состорожничал. Рон отмахнулся, как от мухи, потом сообразил и, уже не экономя, закрутил головой:

— Что?

Но уже и сам понял, что: слева, из оседающего уже облака пыли, выступил человек. Остановился, вглядываясь:

— Уизли? — и вытянул шею, будто ему что-то мешало. Как в первый раз, когда Рон его увидел, — в Женеве, давным-давно… то есть месяц назад.

Директор Бернар, собственной гребаной персоной.

Выглядел он даже хуже самого Рона: ни дать ни взять пропойца, которого выкинули из кабака после драки; и никакой палочки, по крайней мере на виду.

— Уизли, — повторил он хрипло, закашлялся и сплюнул. — Доложите обстановку.

Рон подавился воздухом. Секунду он тупо таращился на Бернара, потом опомнился: действительно, а с чего он взял, что тот сразу на него кинется? Он же думает…. Да хрен знает, что он думает!

— Вывожу больных из зоны взрыва, — отрапортовал Рон вслух.

— Что знаете об остальных?

— Ничего, — Рон пожал плечами как мог растерянно. — Ушли на вызов, потом выстрелы эти… Ну, я закрыл палатку и за ними — а тут взрыв.

— Купол зачем?

— Так пыльно же! — для верности Рон тряхнул головой, и быстро, пока Бернар не заговорил снова, спросил: — А что это было-то?

Включить идиота оказалось легко, даже слишком.

— Теракт, Уизли! Двойной — захват заложников и взрыв в пещере! Соображаешь?

— Заложников? Их взяли в заложники? — пробормотал Рон как можно жалобнее. — И взрыв? Но кто?.. Я никого не видел…

— Я видел, — отрезал Бернар. — Фарах! Я следил за ним, пытался остановить…

— И где он? — Рон изобразил ужас. — Там?!

Ага, конечно. Фарах, в чистых сухих брюках и рубашке… И почему он молчит про яд? Не знает или говорить не хочет?

Бернар опять закашлялся.

— Потерял из виду. Меня… кажется, контузило, потом надышался пыли… Не важно, — он сгорбился, застыл на несколько секунд. — И куда ты их ведешь? Дорогу забыл?

Рон неопределенно мотнул головой:

— Там еще раненые, надо забрать.

— Тяжелые?

— Нет вроде, средние.

— Значит, полчаса подождут. Снимай щит, оставляй всех здесь. Пойдешь со мной.

— Зачем? — неподдельно удивился Рон. — В смысле — я вам зачем? И почему вы не аппарируете?

— Ты, идиот! Я не… — Бернар схватился за грудь, хрипло и часто дыша.

Конечно, не умеет, догадался Рон. Откуда ему?

— Но… но, получается, целителей, врачей то есть, в лагере нет? Вам же к ним надо?

— Уизли, быстро! Куда мне надо — мое дело! — Бернар, припадая на левую ногу, шагнул ближе — лицо у него было совсем серое, на лбу блестел пот. — Ты что, не слышишь? Летят!

Он ткнул рукой куда-то вверх. Спятил, решил Рон. Самое время.

— Геди, — прошептал он. — Я сейчас махну — сразу падай. Этих тоже клади. И чтоб тихо!

Он хотел взять вторую палочку — и не стал: бесполезно. Крыса, она крыса и есть… Коротко, резко повел наискось, сверху вниз. Щит расселся, опал, как проколотое колесо. «Хреново, — подумал Рон, делая шаг вперед. — Что ж так хреново-то?» И выкрикнул:

— Petrificus Totalus!

И сразу понял — зря, надо было другое, короче. Бернар успел отшатнуться, и пока Рон снова поднимал палочку, сделавшуюся неимоверно тяжелой, сунул руку в карман.

— Seco!

«Он же не умеет, — ахнул Рон. — Он же не может, он должен был травануться там…»

Больше думать было некогда. Поединок получался как в учебке: им специально показывали такие, замедленные, чтобы можно было разобрать подробности. Только заклятья были настоящие.

— Кнат-я-в-кар-ты-про-са-жу-кнат-про-пью-с-друзь-ями, — бормотал Рон, пытаясь уйти, закрыться, тряся чужой палочкой, которая хорошо если два раза из трех слушалась нормально, да еще эта тяжесть…

— Кнат-я-шлю-хам-от-не-су-за-ло-жу-кос-тюм-чик!

Бернар бил короткими; Рон только успевал — или не успевал — ставить щиты. Опять досталось правой ноге, другое заклятье чиркнуло по руке выше локтя. Сам он удачно врезал только раз — обычным Stupefy, ничего сложнее не рискнул, а Бернар, хромая, кашляя, задыхаясь, теснил и теснил его и вот-вот должен был достать. Рон отпрянул, неловко оступился на песчаном склоне — а, драный Мерлин! — попытался удержаться на ногах сам и удержать палочку, но все-таки выронил — даже эту…

— Mutum!

Рот с размаху будто залепило чем-то вязким, склеило зубы. Рон в панике втянул носом воздух, свободной рукой попытался содрать…

— Ну? Жить надоело, Уизли? Не хочешь по-хорошему? — проскрипел Бернар.

Он подошел почти вплотную, опять сплюнул и наступил Рону на руку.

— Ну и что нам с тобой сделать? Добить или память стереть? Что, не нравится? А представь…

«Время тянет, — тоскливо подумал Рон. — Чего тянет-то? Надо было учиться беспалочковой, эх». И понял: Бернар попросту отдыхал. Сейчас отдышится — и привет. На Avada его не хватит, а на что другое — вполне. Он прикрыл глаза, собирая остатки сил, потверже уперся носком…

— …Какие будут заголовки в газетах! Я-то прочитаю, а ты… Взрыв в госпитале «Врачей без границ», есть жертвы, несколько человек пропали без вести, в том числе директор Бернар. Какая утрата, Уизли, да? И никаких процессов! Никаких обвинений! Никакого позора! Героями будем… Хочешь?

И вскинул палочку.

Сзади раздался треск, кто-то завизжал — Бернар непроизвольно вздрогнул, Рон затрепыхался, стараясь высвободить руку, и вдруг услышал:

— Pro-te-go!

Бернара отбросило. Рон пополз на животе, дотянулся...

"Accio палочка Бернара!"

Не вслух, про себя, почти не надеясь — но оно подействовало. Бернар нелепо взмахнул руками, хватая выскользнувшую палочку, и не успел.

Рон увидел, как он снова лезет в карман, успел ужаснуться — неужели вторая?

Бернар вытянул руку, что-то хлопнуло, просвистело мимо, так, что зазвенело в ушах.

Драный Мерлин, чем это он?

Рон не успел ни додумать, ни шевельнуться даже — что-то навалилось на него, прижало к земле, вышибая дух. Тотчас же хлопнуло снова; тот, кто лежал на нем, содрогнулся и обмяк.

Там, над ним, наверху, что-то творилось; Рон попытался сбросить тяжесть, хоть голову повернуть, но способен был только слушать: голосили женщины, кто-то надсадно кашлял, кто-то скулил по-собачьи. Потом снова громыхнуло — еще и еще. И вдруг завопил Бернар, так безнадежно отчаянно, что волосы вставали дыбом. Крик сменился странным бульканьем, словно его сунули в лужу лицом, и в ответ совсем близко, почти над головой, пронзительным хохотом зашлась гиена.

Нос забило песком и пылью, палочка упиралась в ребро, и, неудержимо чихая, скользя отчего-то мокрыми пальцами по рукояти, он взмолился сам не зная кому — пожалуйста! Ну пожалуйста, я не могу так, это же стреляли, я знаю, стреляли, и Геди — он снова меня прикрыл, я не могу больше, пожалуйста — и, на последнем издыхании, — Finite Incantatem!

Заклятье слетело — резко и внезапно, будто по зубам съездили. Оказалось, во рту тоже сплошной песок, но это было не важно, главное — что он смог набрать воздуху, с третьей попытки перевернуться, подняться на четвереньки и наконец-то сесть.

Геди — конечно, Геди — еще раньше сполз с него и лежал на боку, подтянув к животу колени. Изо рта стекала в песок красная струйка, но глаза были открыты, и он смотрел в упор, не отрываясь и не моргая.

— Тихо, тихо, — забормотал Рон, не зная, можно ли его трогать, — не шевелись, сейчас мы тебя…

— Руку… дай! — прошептал Геди, нашаривая и сжимая роновы пальцы, и вдруг странно дернул лицом, будто собирался плакать. — Я говорю… Долг…

Ногти впились в ладонь. Геди выгнулся, запрокидывая голову, захрипел. Рон обхватил его, приподнял, тряс, бормотал какую-то чушь. Геди все глядел на него, а потом закрыл глаза — и стал вдруг очень тяжелым. Таким тяжелым, что Рон не удержал, уронил на землю, уткнулся, как будто можно было не отпускать, упросить остаться…

«Я не буду вслед тебе умолять и плакать, обними — и я уйду, заложу костюмчик…»

Сам не зная как, он все еще удерживал щит. Эти, внутри, сидели теперь так тихо, что он не выдержал и взглянул — живы ли. Они были живы, хотя не могли уже ни стоять, ни даже выпрямиться; у самой кромки купола одноглазый старик медленно и мерно, как заведенный, черпал горстью песок — должно быть, пытался прокопать ход наружу.

«Чтоб их всех», — подумал Рон, расцепил наконец руки и встал.

В глазах двоилось; он несколько раз моргнул, прежде чем понял: тогда, под заклятьем, ему не почудилось, гиена действительно была, стояла и скалилась совсем близко, в десяти шагах. И четко, как бывает в кошмарном сне, он разглядел, что у нее не хватает лапы — вместо левой задней торчит огрызок и с него свисают серые ошметки.

Он сглотнул, закашлялся, размазывая по лицу слезы и пот.

Бернар лежал неподвижно, лицом вниз; темная лужа под ним расползалась, впитывалась в песок. Гиена коротко рыкнула — и вдруг странно пригнула голову, просунула между передних лап, под брюхо, — да так и застыла, слабо подвизгивая. Рон до того изумился, что даже отвлекся на секунду и едва не вскрикнул, когда передние лапы твари вдруг подкосились, морда проехалась по песку, жалобное тявканье сменилось воем. Тварь скрутило, швырнуло на бок, в лужу крови, — что-то отлетело прямо Рону под ноги.

Раздвоенная палочка! Он неизвестно зачем сгреб ее и сунул в карман — чтобы заняться делом, чтобы не видеть, как трясутся задние лапы твари — целая и обрубок, и передние скребут песок. Вой сменился хлюпаньем, тварь лязгала зубами, потом замерла, из пасти потекло что-то темное. Смотреть стало нестерпимо, Рон отвернулся к Геди, но эти, за щитом завопили, все громче и громче, и он поднял голову. Тварь медленно ползла, волоча заднюю половину и судорожно разевая пасть, так что хлопья пены падали на песок, — ползла к нему, к ним.

«Проститься, — понял Рон с убийственной ясностью, — проститься хочет», — и, тоже как во сне, протянул руку и коснулся свалявшейся шерсти над глазами.

Внутри у оборотня что-то захрустело — будто сломалось. Больше Рон не выдержал — обхватил голову руками, зажмурился и ждал, когда все кончится, а потом, так и оставаясь снаружи, махнул палочкой, поднимая купол, и заорал:

— Ходу! — и они побежали, вернее, заковыляли, куда он показал.

Он и сам не поверил, когда два щита наконец соприкоснулись; отменил двойное заклятье, снова согнал их в кучу, восстановил обычную защиту и рухнул, хватаясь левой рукой за правую. Пациенты, драккл их дери, косились на неподвижного Фараха, старались усесться подальше. «Боятся, — подумал Рон. — Нашли чего».

Кто-то, кажется, блевал, кто-то снова кашлял. Пищал младенец.

Это было хорошо, правильно: думать про Фараха, или этих уродов, которых он все-таки дотащил сюда, или рубашку, прилипшую к разодранной спине и мешавшую лечь.

Только не про Бернара. Только не про оборотня — как он кусал свой хвост, и выл, и ссался, и пускал бурую пену из пасти. Только не про…

Геди.

Заговорил, а потом умер. Умер, не послушался, не смог выжить, как Рон с него требовал. Проклятье… Он застонал сквозь зубы. Ничего уже не исправить, ничего. Выхода нет.

Даже если прямо сейчас сказать Finite, чтобы хватило сил аппарировать до палатки, — погибнут вот эти. Отравятся, задохнутся. Он посмотрел: одноглазый старик, тяжело дыша, утирал лицо рукавом; девчонка, на вид не старше Дилан, совала ребенку грудь, но тот не брал, только хныкал жалобно; еще две женщины — мать и дочь, а может, сестры, хрен разберешь, — сидели, обнявшись и что-то бормотали: молились, наверно.

Вот эти. Которым не объяснишь. Ну и Фарах в отключке.

Сколько еще он продержит над ними купол? Полчаса, час? Конечно, можно было все-таки забрать у Геди палочку — с нею могло что-нибудь получиться. Рон представил, как разгибает еще теплые пальцы, смотрит в лицо, и его затошнило. Во рту стало мерзко — будто гнилое яблоко надкусил. «Не можешь колдовать — думай как маггл», — велел он себе. Если не аппарировать, а бежать, может и выгореть — хотя бы туда, там наверняка найдется зелье.… Но заклятья ему на бегу не удержать — спадет, к гадалке не ходи, и времени останется еще меньше. Или совсем не останется. Рискнуть? Хоть на полпути-то его хватит?

«Дракклов слабак, — подумал он. — Надо было лучше тренироваться». Ноги тряслись, как ватные, спину разламывало.

— Здесь сидите, — сказал он громко и четко. — Я скоро приду. Ясно?

Не поняли, конечно. Плевать.

Он еще раз кивнул, решил, что обойдется без головного пузыря, чтобы не тратить силы, толкнул в карман бесполезную палочку. Та отчего-то не лезла, Рон надавил сильнее, укололся, взглянул и скривился: ну идиот! Сам же засунул другую, раздвоенную, а теперь еще удивляется!

И сел где стоял. Вот оно! Выход! Облегчения хватило секунд на десять — до того, как он понял, что отдавать ему нечего. Не ботинки же менять на спасение! А кроме них… Он с отвращением подергал рваный рукав, покосился на Фараха: у того на пальце красовался солидный перстень. Да уж, Рональд Уизли, самое то — толкнуть ворованное!

Мерлин, о чем он думает! Рон в отчаянии ухватился за волосы, дернул — хоть руку себе отгрызай, как оборотень лапу, честное слово! Стоп… Зачем руку, если можно… Если можно целиком? Себя целиком? Его вдруг пробрало холодом. А хватит? Не такое уж он и сокровище, верно? Только себе и нужен… а кому еще? Маме? Ей… если честно, ей после Фреда и Битвы все равно… Он знал, что врет, что ищет оправданий — но за или против?

Руки тряслись, голова гудела — казалось, что гул идет откуда-то снаружи, из-за дымного облака, окутавшего оазис.

Дети? У них есть Джордж, он не бросит. Геди? Геди да, Геди у него был, недолго, но был. А сейчас мертв. Закрыл глаза и умер. Больше нет.

Рон встал.

— Сейчас, — сказал он. — Сейчас все будет.

Одноглазый старик уставился на него, что-то проговорил. Рон похлопал его по плечу и вышел.

Он понимал, что сейчас надо подумать о чем-нибудь важном — или о ком-нибудь, если не о родителях или Гермионе, то о Гарри точно; но и о нем вспоминалась какая-то фигня: вот если не сам себя приделаешь, а кто-то другой, тот же Волдеморт со смертельным заклятьем, — наверняка легче? Или нет? Он вдруг заспешил: пристроил палочку Гейба в стороне, воткнув рядом для верности разлапистый пальмовый лист, выбрал зачем-то ровное место, где еще оставалась трава, и лег, зажав в левой руке оставшуюся, здешнюю, раздвоенную.

«Положи это на землю. Палочку на ладонь. Подумай, чего хочешь, и скажи «id iyo idba».

Так он и сделал.

* * *

Он думал, будет как раньше, жарко или холодно, но ничего не происходило, и его даже пот прошиб от страха: неужели не вышло?! Голова внезапно сделалась тяжелой, пошла кругом, во рту стало сухо и горько, а когда попробовал сглотнуть — рвануло болью так, будто колючку из изгороди заглотил. Он подавился, закашлялся, хотел вздохнуть — и понял, что не может. Он еще помнил, для чего старается, и повторял, что надо терпеть, но терпеть не получалось: безмозглое тело хотело жить, хватало ртом бесполезный воздух, билось и корчилось, взрывая каблуками песок, пальцы царапали ворот рубашки, рвали шею, напрасно стараясь добраться, впустить хотя бы глоток, глаза закатывались, в ушах нарастал рокочущий гул, и тонкий голос внутри истошно вопил: нет, нет, нет! — пока тьма не пришла и не забрала его целиком.

* * *

— …Эй!

Рон раскрыл глаза и тут же снова зажмурился. Он сидел… Мерлин милостивый, он и вправду сидел, бездумно водя ладонью по теплому гладкому дереву, и готов был поклясться чем угодно: стоит только взглянуть, и прямо перед ним окажется огород, залитый косым послеполуденным солнцем, за спиной — приоткрытая задняя дверь, а на том же крыльце, двумя ступеньками выше…

Он не выдержал и обернулся.

— Ну, Ронни, ты отмочил, — сказал Фред.

И заинтересованно склонил голову набок — словно только что скормил младшему брату очередной экспериментальный батончик и теперь ждал, что получится. Веснушки у него были почти незаметны под загаром, как всегда в августе — близнецы вообще загорали на зависть ровно, никаких тебе красных пятен и облезлых носов.

«Хорошо», — подумал Рон. Хорошо, что они догадались вылезти посидеть здесь. А остальные, наверно, разошлись по комнатам… «Какие еще остальные, — спохватился он. — Я же…» Сказать «умер» он не сумел, даже про себя, и только виновато пожал плечами в ответ на вопросительный фредов взгляд:

— Да вот…

И не выдержал, спросил:

— Но у меня ведь получилось? Да?

— Смотря что, — ухмыльнулся Фред. — Если попасть сюда — еще как!

— А там? Что там?

— Мне-то откуда знать? — ответил Фред. — Ты же здесь.

— А, — сказал Рон, разом сникнув. — Ну да.

И снова закрыл глаза. Должно было получиться, раз он здесь. Не могло не получиться. Может, можно как-то узнать? Вот Фред же мог?

— И что теперь? — осторожно спросил он.

Фред поерзал, устраиваясь удобнее.

— Я лично посижу немного и назад. А ты — понятия не имею. Ты ж теперь, как бы сказать, по другому ведомству.

— По какому еще?.. — растерялся Рон.

Фред помолчал, потом снова ухмыльнулся:

— Джорджу обязательно расскажи. Классный прикол, ему понравится!

— Джорджу?..

— Обязательно! — повторил Фред, — Обещаешь?

Рон привычно кивнул: спорить с близнецами всегда выходило себе дороже.

Теперь казалось, что он сидит не на соседней ступеньке, а где-то далеко, и с каждым мгновением становится все дальше.

Откуда-то подуло холодом, солнечный свет стал меркнуть, голова опять закружилась, и Рон ухватился за ступеньку, которая исчезала, таяла под его пальцами, и начал заваливаться куда-то, отчаянно колотя руками. В ушах опять загудело, все громче и громче.

Потом тряхнуло, раз и другой, и то, что было под ним сейчас, затряслось, задребезжало мелко. Он вдруг вспомнил, что надо дышать, судорожно втянул воздух — в груди сипело и булькало — и застонал бы, если б мог: показалось! Не было ничего, он просто очнулся там, в Галкайо, почему-то до сих пор живой, и сейчас снова начнет помирать, задыхаясь, и все зря, все было зря. Рон в панике дернул горлом, захрипел, забился в кашле — изо рта брызнула склизкая горечь, он понял, что сейчас блеванет и тогда уж точно задохнется, и в отчаянии замычал что-то…

* * *

— Рон? Скорее!

Кто-то подхватил его голову и держал, пока он заходился и захлебывался, потом осторожно уложил, отер лицо и прижал что-то холодное к носу и рту.

— Дыши, ну дыши, пожалуйста!

Рон кое-как разлепил заплывшие веки. Не было ни Норы — само собой, — ни испоганенного, отравленного оазиса: над ним качался и дрожал круг зеленоватого искусственного света, на расстоянии вытянутой руки виднелась кривая стенка, обитая чем-то мягким, а рядом, склонившись над ним, стояла на коленях…

— Кейт! — просипел он, попытался содрать с лица непонятную штуку и тоже не смог, только опять закашлялся. — Как?

— Все хорошо, — сказала она, — надо дышать в маску, и все будет хорошо, скоро прилетим… Ты же потерпишь? Еще немного? Здесь нельзя колдовать, в самолете… зелье можно, но, боюсь, ты его не удержишь. Вот и оставляй вас одних…

— Где?.. — выдохнул он, чувствуя себя прохудившимся колесом от отцовского фордика — воздух проходил в легкие будто через тонкую трубочку и со свистом вырывался обратно.

— Все хорошо, — повторила Кейт. — Все здесь.

— Дети… где?..

— Спят, — она кивнула куда-то назад, — они в порядке, только устали и напуганы… Мы всех забрали, не думай, отравление фосгеном у них не лечат, даже в столице, и нам разрешили. Месье Фарах очень помог, я и не ожидала, — так за тебя беспокоился! И почти не пострадал, раздражение носоглотки и легкая контузия, даже удивительно… Это тебе больше всех досталось, ты же один был снаружи, за помощью шел, верно? Мать Дахут, если бы ты их не укрыл… и если бы не этот ураган — откуда он только взялся, все говорят, в это время дождей не бывает, просто чудо! — вообще неизвестно, что было бы… А Бернар так и пропал, представляешь? Ищут, но мы ждать не могли, да и надежды почти нет…

Спохватилась, оборвала себя на полуслове:

— Не слушай, не слушай, еще успеешь!

Он и не слушал, было кое-что поважнее:

— Гейб?..

Кейт, должно быть, пришла в себя, и теперь говорила с ним, как врач с больным — с тяжелым больным, которого рекомендуется щадить.

— Тоже спит, вон там.

— Что?..

— Честное слово, просто магическое истощение на фоне переломов, могло быть и хуже — он ведь рвался помогать, хорошо, что Джордж удержал, сам перетаскал почти всех, откуда только силы взялись, — и в вертолет, и сюда тоже, и так и не ложится… Ну хочешь, поклянусь?

Она даже попробовала улыбнуться, и Рон тут же вспомнил, о чем обязательно должен сказать ей, и потянулся вверх:

— Сесть!

Кейт посмотрела с сомнением, но все-таки помогла.

Он все-таки стянул мерзкую штуку с лица, откашлялся, отплевался и выговорил:

— Проклятье. Я получил, похоже.… Наше проклятье, ну? Сказал Геди выжить, а он… они… где?

Кейт вздохнула, водворяя маску на место:

— За ним пришли, забрали. Мы отдали, конечно… — она наклонилась и пощупала ему лоб. — Нет никакого проклятья, я уверена. Давай-ка лучше укольчик…

Рон хотел было поспорить, но сил не оставалось — все уходили на дыхание, так что он просто опустил голову на подушку, перевернулся на бок, и слушал, как в груди хлюпает и клокочет, пока не заснул.