Воронье царство (джен)

С гулким хрустом под тяжелыми копытами разлетелось в щепки древко копья. Тут же грузно брякнул о кованую пластину и отскочил в сторону стальной наконечник. Снова треск, и снова, и снова. Мерещилось, что это не дерево и металл, а сухие кости хрустят под копытами. Да только откуда им было взяться в долине за одну ночь? Неподалеку что-то отвратно чавкнуло на земле, отчего к горлу Ривана вмиг подкатил тошнотворный ком. Сколько бы ни старался жрец не смотреть вниз, но от звуков уберечь себя он никак не мог.

— Риван? — услышал он рядом твердый голос Арндис. — Риван, послушай меня. Ты не виноват в том, что здесь произошло.

Риван всей душой желал с ней согласиться, но не мог. Именно он принес смерть этим людям, кто бы ни вложил оружие в его руки. В его уста. Жрец отчаянно пытался думать о павших, как о врагах, но легче на сердце не становилось. У них же не было ни единого шанса на спасение. От тьмы «той стороны» не сбежать, не защититься, она глуха к мольбам, ей чужда пощада. Враг или нет, но каждый вправе решить для себя: сражаться до последнего вздоха или сложить оружие. Риван же лишил этих людей любого выбора.

Хруст, треск, скрежет. Причет и плач. Нет — вой. Надсадный, горловой. Так оплакивают тех, кто был дорог. И кого не вернуть.

Оставленная без внимания в стороне от колонны, над телом молодого солдата, в остекленевших глазах которого застыл навечно ужас, склонилась женщина. Мать иль вдова — под серым платом было не разобрать — прижимала к груди руку мертвеца, ни на миг не прекращая свою погребальную песнь, разрывающую душу Ривана в мелкие клочья.

«Откуда она здесь?..»

— Риван! — вновь окликнула его Арни и в этот раз жрец обернулся на ее голос. — Сколько можно повторять, что твоей вины здесь нет?

— Но…

«Но ты скажи ей об этом!» — хотел было упрекнуть ловчую Риван, но не смог найти взглядом скорбящую.

Пропала и она, и ряды реильской армии. Остался лишь дол, усеянный застывшими в страшных позах телами. И вой.

Арндис же словно и не заметила, как они остались на предгорье вдвоем, лишь хмурилась, глядя искоса на Ривана, покуда ее конь продолжал топтать останки, вздымая вверх черную пыль. С мерзким хрустом. С отвратным треском.

— Арни? — обеспокоенно позвал ее жрец.

— Ш-ш-ш, — стало ему ответом.

Риван с ужасом осознал, что это вовсе не пыль поднимается все выше и выше, опутывая ноги жеребцов, а остатки тьмы, что он принес в своей груди.

— Арни!

— Тихо, все хорошо.

«Нет же, не хорошо!»

Но сдавившая горло спазма не позволила издать ни звука. А чернота все прибывала и прибывала, заволакивая все вокруг, погружая во мрак и Арндис, и мертвецов, и всю треклятущую долину. Пока не остался один лишь вой.

— Тише, — услышал жрец вновь, и ласковая ладонь легла на лоб. — Это сон.

Не проронив ни слова, Риван резко повернулся набок, на ощупь в ночной мгле сгреб в охапку обладательницу родного голоса да жадно вдохнул запах ее волос.

— Прости.

— Ничего, — прошептала Арни, коснувшись губами его виска. — Все хорошо.

Но хорошо по-прежнему не было. Перед глазами мерещились лица, и те, что привиделись во сне, и те, кого Риван узрел в долине этим утром. Неотличимые друг от друга, но равно терзающие его совесть. И, боги, как перестать слышать в завывании ветра, свирепствующего в ущелье, безутешный скорбный плач?

— Мне нужно освежиться, — выдохнул Риван и вынырнул из объятий ловчей.

Стоило покинуть шатер, резкий, пусть и теплый не по-осеннему порыв тут же хлестнул жреца по щеке его же косой. Невольно фыркнув и заправив оную под ворот жилетки, Риван побрел к окраине лагеря, где по каменистому дну ущелья протекал неширокий ручей. А громкие хлопки крыльев над головой возвестили о том, что Као последовал за своим подопечным.

В пересохшем спросонья горле саднило, однако Раунхильд еще утром строго-настрого запретил касаться местной воды, опасаясь отравы. Но умыться Риван все же решился, позволив приятной прохладе прогнать остатки сна. Жаль, что нельзя с такой же легкостью взять да вымыть мучительные образы из головы и пудовую тяжесть с сердца.

Вздохнув, жрец поднял взгляд на крутые склоны, чьи края очерчивались тусклыми огнями постов сопровождения, готовых при первом же признаке опасности эти самые огни разжечь во сто крат сильнее. Да только света в ущелье хватало и сейчас. Посреди лагеря, над господскими шатрами колыхалось высокое пламя, отбрасывая на косогор длинные ломаные тени собравшихся вокруг костра. Никак Корвус вновь творил какое колдовство? И впрямь, силуэты на стенах ущелья стали принимать до одури знакомые звериные очертания. А стоило им начать расползаться по сторонам, Риван тут же отвел глаза. Жрец был сыт по горло ритуалами Корвуса. И, как вскоре выяснилось, не он один.

На обратной дороге Риван услышал разговор, слишком громкий и резкий для спящего лагеря, и уже ускорил шаг, чтобы поскорее пройти мимо, как вдруг различил среди голосов родной гвинландский говор. Не раздумывая, жрец повернул в сторону споривших, обнаружив их неподалеку от тлеющего сторожевого костра.

— Ну и чего ты петушишься? — скрестив руки на груди, Хальвард невозмутимой горой возвышался над коренастым солдатом, бока которого подпирала еще пара боевых товарищей. — Вот он я, перед тобой, ни за чьей спиной не прячусь.

Яростный скрежет зубов реильца вполне мог потягаться в шуме с неумолкающим воем. Солдату явно не терпелось ввязаться в драку, но, нервно сжимая рукоять своего меча, он отчего-то медлил.

— Ты, я погляжу, больно жаждешь меж ребер получить, — процедил он. — Мало тебе на дороге было...

— А чего бы не получить? — четыре пары глаз удивленно уставились на Ривана, показавшегося на границе света. — Всяко лучше, чем то, что Корвус уготовил. Не за красивые же очи, ей-богу, он взял гвинландца с собой. Только, мужики, учтите, кому-то из вас придется занять его место на костре.

Мужиков, старшему из которых Риван едва ли мог дать больше своих же тридцати зим, всех, как одного, скосила гневная гримаса. Переглянувшись между собой, солдаты выжидающе уставились на коренастого.

— И кто ж доложит, кого на костер справлять? — недобро сощурился тот.

— Да хоть бы и я, — спокойно отозвался Риван. — Как раз к царю направляюсь.

— А если не дойдешь?

— С чего вдруг? Чай, рядышком, — нарочито небрежно жрец махнул в сторону ритуального огня, все еще отплясывающего дикие танцы на ветру.

— Ты дурной, что ли? — захлопал глазами боец, тогда как один из товарищей требовательно задергал его за стеганый рукав.

— Да не дурнее того, кто угрожает гласу Бога-Ворона, — Риван сделался как можно серьезнее, стараясь не отвлекаться на ухмылку Халя и жалея, что рядом нет Као для вящей убедительности. Но ворон не спешил показываться, тем самым вселяя уверенность, что вояки не представляли серьезную опасность. По крайней мере, пока.

Реилец задумчиво заиграл желваками, нахмурился да рванул было в сторону Ривана, только его по-прежнему держали за поддоспешник.

— Да чего еще? — сердито гаркнул солдат, вырываясь.

Сослуживец, покосившись на жреца, быстро что-то пробормотал коренастому на ухо. Желваки вновь судорожно заходили по сердитому лицу последнего. Дослушав и выдернув наконец из рук товарища свой рукав, он поочередно наградил недругов испепеляющим взглядом.

— Да чтоб вы все подохли, — в сердцах плюнул реильский солдат под ноги, растолкал плечами своих же и быстрым шагом скрылся во мраке бивака.

— И тебе не хворать, — фыркнул вдогонку Риван.

— Смотрю, твой талант заговаривать зубы никуда не делся, — проговорил Хальвард, дождавшись, когда вся троица исчезнет из поля зрения. — Звучало убедительно. Особенно про костер.

— Фу, — поморщился жрец. — Сам сказал — самому противно стало.

— В любом случае, спасибо, — кивнул Халь и столь неловко опустил взгляд, что у Ривана невольно защемило на сердце.

— Да было бы за что, — отмахнулся он. — Может, мне показалось, но они и так, трое на одного, а нападать не очень-то спешили.

— В прошлый раз их было четверо и двоих я успел забрать.

— Это они тебя скрутили? — догадался Риван.

— Один из них, да. И вот надо было наткнуться.

— А ты побольше по ночам шляйся.

— Кто бы говорил, — коротко хохотнул Халь и оглянулся через плечо в сторону царского шатра. — Я тебя, наверное, и так задержал?

— Не, — мотнул головой жрец, — хвала богам, никто не звал.

— Раз так, может, не откажешься выпить? — неожиданно предложил солдат.

— Почему бы не выпить, коли есть что?

— А то я сюда на звезды пришел любоваться. Конечно, есть, — Хальвард открепил от ремня деревянную баклагу, протянул ее Ривану, а сам уселся на булыжник возле костра. — Вот насколько меня пугает Раунхильд, но пойло у него отменное.

Риван приземлился на связку поленьев по соседству и, откупорив крышку, сделал аккуратный глоток. Дыхание сперло от горечи и крепости, но приятное тепло в груди не заставило себя долго ждать.

— А чего тебе его бояться? — на выдохе спросил жрец.

— Он мне кажется тем человеком, который с единым равнодушием может и подлатать тебя, и глотку перерезать.

Риван хмыкнул, вспомнив с каким суровым укором Раунхильд встречал его в святилище, прежде чем отвести к Корвусу на короткий суд. Едва ли это походило на равнодушие. Но в чем-то Халь был прав.

— Ой, ладно, наговорю тебе сейчас, — Хальвард забрал баклагу. — Тебе-то чего не спится?

— Кошмары, — честно признался Риван.

Халь понимающе кивнул и молча вернул настойку.

— Мне никогда не приходилось... — продолжил жрец да тут же запнулся.

— Убивать?

Вместо ответа Риван хорошенько приложился к деревянному горлышку.

— Корвус использовал тебя, но это не делает из тебя убийцу.

— Тяжело в это поверить, когда их лица вот, перед глазами стоят, — нахмурился Риван. — Прости, солдату, небось, смешно о таком слышать.

— Брось, солдат не человек теперь, что ли. Расскажешь? Иль совсем невмоготу?

— Невмоготу, но расскажу, — вздохнул жрец, сделал еще один добрый глоток и передал баклагу.

Халь слушал, не перебивал, а Риван говорил и говорил, отвлекаясь лишь на то, чтобы смочить горло. Обо всем рассказал, и о тьме, рвущей душу, и о гаршах, что не оставили его после смерти. О Провидице и детях Сола. Да о том, что видел на «той стороне». Хмель повел жреца и дальше, на дорогу, где тени встали на его защиту, к похоронам Свирепого. А, поймав взгляд Хальварда на своей шее, Риван без лишних вопросов и об этом рассказал.

— Только я Арндис еще не говорил.

— О чем? — не уловил Хальвард.

— Об Ульвальде и сговоре богов.

— Сомневаешься в словах Корвуса?

— Нет, — скривившись, ответил Риван. — Но не знаю, как ей сказать. Выдержит ли ее вера такую правду?

— Она у тебя девка-то крепкая. И не глупая. Справится. Да и лучше она узнает от тебя, чем как-то иначе.

— Тоже верно, — согласился жрец.

— Даже не знаю, что и хлеще: разочароваться в своем боге или похоронить его.

Риван встрепенулся, точно его холодной водой окатило:

— Ифри... Боги, прости, я совсем забыл.

— Полно тебе. Не хватало еще, чтобы ты передо мной извинялся. После того, что я сделал — уж тем более.

— Я же сказал, что не сержусь, — насупился жрец.

— А ты вообще умеешь? — невесело усмехнулся Халь.

— Наверное, — Риван немного расстерялся. — На себя я частенько сержусь.

— Ну, это не то же самое, — хохотнул солдат, а затем, посмурнев, добавил: — А на него?

— Его я боюсь, — не нуждаясь в уточнении, ответил Риван, вглядываясь туда, где совсем недавно полыхало ритуальное пламя. — Боюсь его влияния на себя. Боюсь, что он меня изменит.

— Разумно. Себя-то он изменил до неузнаваемости.

— А каким он был раньше? — сам того не ожидая, поинтересовался Риван.

— Добрым. Ранимым. Беззлобным, — вдумчиво перечислил Хальвард и, почесав бритый затылок, пристально посмотрел на Ривана. — И не умел сердиться. В тебе больше от моего брата, чем в нем самом.

Риван снова хмыкнул и задумался, а был ли у Корвуса хоть малейший шанс остаться собой, если он всякий раз, прибегая к колдовству, отдавал сердце и душу на растерзание голодной тьме.

«И я. Каждый раз», — Риван поежился, вспомнив его слова.

— Похоже, этот истошный вой никогда здесь не умолкает, — вдруг сменил тему Хальвард и вопреки своим же словам запрокинул голову, вглядываясь в ночное небо.

— А ты бывал тут раньше?

— Да, переходил с полком несколько раз, погоняя гаршей.

— А до Акташа доходил? Знаешь, почему именно туда держим путь?

— Нет, дальше мы не совались. А о крепости я смог вспомнить, если ничего не попутал, только то, что именно там подписывались бумажки о последнем перемирии между югом и севером.

— Вот уж не думаю, что Корвус хочет заключить новый договор.

— Тогда уж разорвать старый. Мы ж все эти столетия формально так и не воюем. Набеги набегами, а выразить свое недовольство Империей наши не решаются. Кишка тонка, — последние слова Хальвард буквально выплюнул, на краткий миг потемнев лицом.

«Мы и друг с другом-то сладить не смогли, куда нам до Империи», — подумалось Ривану, но ворочать языком стало страсть как лениво.

И, видно, Хальварду тоже. Так и сидели, безмолвно вслушиваясь в тихий треск поленьев, едва различимый на фоне подвывания, да допивая поочередно настойку. Но молчание не было тягостным, отнюдь. Жрецу казалось, что на душе сделалось пусть немного, но легче, как-то по-особенному теплее. И хотелось верить, что виноват не только хмель. Вот в чем тот был и вправду виновен, так в том, что мысли окончательно слиплись и потянуло в сон.

— Надо бы на боковую, — с неохотой проговорил жрец.

— Да, надо бы, — Хальвард встал, чуть пошатываясь, и подал руку.

Риван, поднимаясь, вцепился в широкую ладонь и отчего-то не сразу осмелился разжать рукопожатие.

— Ты давай, поаккуратней тут по ночам шляйся.

— И ты береги себя. А если твоя зубоскальная решит дать по шее за перегар, вали все на меня.

— Договорились, — усмехнулся жрец и, отпустив руку друга, неуверенной походкой побрел в сторону своего шатра.

Арндис, конечно же, не спала. Но и ничего не высказала, лишь принюхалась, фыркнула да перевернулась на другой бок. Риван прижался к ловчей и вновь зарылся носом в ее волосы. Дрема накатила в тот же миг, ей больше не мешали ни вой, ни скорбь, а вместо преследующих жреца мертвецов, привиделась молодая женщина. Лица было не разобрать, но ее ясные глаза лучились невероятной добротой.

— Спи, — прошептала она столь мягко, что Риван незамедлительно послушался да отдался во власть крепкого сна без сновидений.