Багровый барсук (джен)

— Спиг мертв.

Чуть больше десятка крыс, горностаев, ласок и хорьков стояли перед Махусом на лужайке аббатства, неподалеку от того места, где был ранен Сайрус. Пока Махус был в лазарете, тело Спига лисы быстро вынесли за стену и похоронили в лесу за лугом, как подобает воину.

Все солдаты, кроме одного, стояли в строю, держа взгляд прямо перед собой. Волкорама держали отдельно от остальных в буквальном смысле слова: его удерживали двое мечников, крепко сцепивших крысиные когти за его спиной.

Махус расхаживал взад-вперед перед шеренгой. Его ледяной взгляд переходил с одного испуганного лица на другое.

— Спиг мертв, и вот меч, убивший его, — Махус протянул старый тупой клинок. — Итак, кому он принадлежит?

Крыс Горсул попытался заговорить, но из его горла вырвался лишь нечленораздельный хрип.

Махус вскинул голову и четырьмя быстрыми шагами приблизился к дрожащему крысу. Он остановился, держа голову на расстоянии всего одной лапы от лица Горсула.

— Что это было, Горсул? Ты что-то сказал?

— Я… — Голос Горсула был сухим, как наждачная бумага. — Он мой, сэр. Но я никого не убивал!

— Нет, не думаю, что это так. Но ты знаешь правила лорда Уртблада, и наказание для любого солдата, который по неосторожности позволит отобрать у него оружие и использовать его во зло.

Смертельно побледнев, Горсул сглотнул комок в горле.

— К счастью для тебя, лорда Уртблада не было здесь, чтобы видеть твое безответственное поведение. А я должен перейти к чему-то похуже.

У Горсула хватило ума не возражать, что он лежал в полудреме, когда Волкорам украл его меч. Он не хотел навлекать на себя еще больший гнев меченосца.

Махус отошел на два шага, чтобы встать перед Смоллертом.

— Ты ведь убил Спига, не так ли?

Отсутствующее ухо придавало голове Смоллерта слегка нелепый вид.

— Да, сэр, — прохрипел он.

— Что заставило тебя убить одного из своих товарищей? — Махус поднес лезвие меча к лицу ласки.

— Я… это был несчастный случай.

— Несчастный случай! — рявкнул Махус. — Это не так уж плохо… по крайней мере, это не было хладнокровным убийством. С любым зверем может произойти несчастный случай. Это вполне объяснимо. Пойду спрошу у Спига, простит ли он тебя… нет, подожди, я не могу. Он мертв.

— Не говорите такого, сэр! — взмолился Смоллерт. — Мне и так мышонка жалко… Просто убейте меня, и покончим!

— Мышонка? Я не упоминал никакого мышонка. Я говорил о Спиге, который теперь мертв, благодаря тебе и никому другому. Прежде чем ты получишь свое наказание, я хочу убедиться, что ты понимаешь, что именно ты натворил.

— Простите за Спига, сэр, знаю, что его убить — это верная погибель. Но тот мышонок… эх, что ему понадобилось там, на дороге у нас встать? Да я бы с радостью свою жизнь отдал, два раза даже, если б только это как-то могло исправить то, что я натворил!

— К сожалению, твоя казнь, не исправит ущерба, — Махус отступил от Смоллерта, обращаясь ко всем хищникам. — Те добрые звери пригласили нас в свое чудесное аббатство, дали нам еду и чистые постели, не говоря уже об их гостеприимстве… и чем же мы отплатили им? Мы деремся между собой, как дикари, убиваем одного из своих у них на глазах, а потом чуть не лишаем жизни одного из их малышей! — Он посмотрел на Смоллерта. — Да, почти. Он еще жив, пока что. Выживет ли он, неизвестно. Если повезет, то да. Но даже если это будет так, что мы можем сделать, чтобы стереть память об этом кровавом дне из сердец этого прекрасного места и добрых зверей, что живут здесь?

Волкорам чувствовал, что Махус себя «накручивает», и крыс нервно заерзал в лапах своих стражников, понимая, что именно он станет конечной целью лисьего капитана.

Махус подошел к нему.

— И какую же роль ты сыграл в этом, Волкорам? Напомни мне.

— Я просто защищался, сэр! — воскликнул крыс. — Смоллерт поклялся прикончить меня прямо на глазах у всех! Спросите Горсула! Посмотрите на спину моей рубашки, она изрезана там, где он бил меня мечом!

— Ты имеешь в виду этот меч? — Махус поднес клинок к лицу Волкорама. — Но это оружие Горсула. Как, скажи на милость, оно оказалось в когтях Смоллерта?

Волкорам не был уверен, что Махус видел хотя бы часть боя.

— Этот мерзкий ласка просто выхватил у Горсула меч и начал махать им, убил беднягу Спига, погнался за мной…

— А ухо себе он тоже сам отрезал?

Волкорам, уличив себя в откровенной лжи, не нашел, что ответить.

— А что насчет глубокой раны на его лапе? По-моему, похоже на след от укуса, который, если я не ошибаюсь, очень похож на твою собственную челюсть. Ты знаешь правила, запрещающие кусаться, Волкорам. Или Смоллерт сам себя укусил? До или после того, как он отрезал себе ухо?

— Но… но он пытался меня убить! Он бил бы меня о землю, пока бы не вырубил насовсем. Говорю вам, этому клятому ласке не место в войске, если он так избивает своего товарища по оружию!

— Я велел ему сделать это, — холодно сказал Махус, — в наказание за твое вчерашнее поведение. Ты бы поступил лучше, если бы позволил вырубить себя.

Страх на лице Волкорама начал сменяться возмущением.

— Значит, это ты виноват в том, что Спиг мертв, а мыша порезали, — прошипел он.

На мгновение лицо Махуса выразило крайнюю степень ярости. Но не успел он опустить меч и вогнать его острие в незащищенную лапу Волкорама, как его черты вновь стали спокойной маской профессионального офицера.

Волкорам застонал от боли. Махус со всей силы ударил его по лицу, чтобы заставить замолчать.

— Может, попробуем еще раз? Ты укусил Смоллерта, в нарушение наших правил боя. Ты взял меч Горсула и использовал его для нанесения увечий своему товарищу — еще два нарушения. И еще вопрос о мышонке Что ты можешь сказать по этому поводу?

— Теперь я никогда больше не смогу ходить, как следует!

— Сейчас это должно волновать тебя меньше всего!

— Это Смоллерт порезал мышонка! Нельзя сваливать это на меня!

— Почему? Очень даже можно. Смоллерт целился в тебя. Как бы непростительно ни было его поведение, твое было гораздо хуже. Тот мышонок не имел никакого отношения ко всему этому. И он никогда бы не пострадал, если бы ты не схватил его. И не смей отрицать, что так оно и было — я был всего в нескольких шагах от тебя!

— Я… я не знал, что делаю! Я не хотел причинить ему вреда — я боялся за свою жизнь! Я запаниковал!

— Ты не знал, что делаешь? Тогда ты слишком опасен, чтобы быть частью этого войска. По крайней мере, у Смоллерта, в отличие от тебя, хватило порядочности взять на себя ответственность за свою роль во всем этом.

Волкорам стиснул зубы, борясь с болью, яростью и страхом.

— Ты убьешь меня?

— А как вы думаете? — Махус отступил назад, чтобы обратиться ко всем. — Волкорам тут говорит, что это я виноват в произошедшем. Возможно, он прав. В отличие от него, я возьму на себя ответственность, и, как ваш командир, приму меры, чтобы подобное не повторилось. С этого момента всем крысам, ласкам, горностаям и хорькам запрещено посещать это аббатство. Вы все будете спать и есть за стенами, и вы все равно будете стоять на страже. Любой, кто возражает, может обратиться к Волкораму, потому что он будет с вами. Андрус, Белвин, уберите эти жалкие подобия солдат с моих глаз, пока я не передумал и не пустил их на ковры!

— Э-э, даже Волкорама, сэр? — спросил лис Андрус.

— Да, но не Смоллерта — этот ласка останется здесь. Все остальные — за ворота, живо!

Пока Смоллерт стоял, потупив голову от стыда и уверенности, что его выбрали для казни, остальные прошли через южные ворота, которые были заперты за ними, как только все оказались снаружи. Волкорам получил отсрочку… на время.

* * *

Толар, старший лис бригады, подошел к Махусу.

— Вы уверены в этом, сэр? Я был уверен, что вы назначите Волкораму самое строгое наказание из возможных.

— Если ты не заметил, — ответил Махус, понизив голос, — за нами сейчас наблюдают жители Рэдволла, со стены и из окон. Они уже достаточно насмотрелись на кровопролитие; я не собираюсь проливать еще больше. Не здесь и не сейчас. Но я хочу, чтобы эта ночь стала для Волкорама последней.

— Вы хотите, чтобы это было моим делом? — спросил Толар.

Махус кивнул.

— Сегодня вечером, в первый час после полуночи, когда большинство рэдволльцев будет спать. Сослуживцы Волкорама вполне могут успеть прикончить его до этого, но если нет…

— Я понимаю, сэр. Вы не боитесь, что он попытается сбежать?

— Не на той лапе. Кроме того, он знает, что лорд Уртблад делает с дезертирами. Его жизнь ничего не будет стоить, даже если ему удастся сбежать. Возможно, он сочтет, что на сегодня я с ним покончил. На это я и рассчитываю.

Толар наклонил голову в сторону Смоллерта.

— А что насчет него?

— Я сейчас же займусь этим, — Махус подошел к дрожащему ласке, зловеще положив лапу на рукоять меча. — Смоллерт, пошел со мной.

Опустив голову, Смоллерт послушно и без вопросов последовал за Махусом.

* * *

Ханчетт услышал голоса за дверью своей камеры.

В этом не было ничего необычного. Днем и ночью его охраняли как и рэдволльцы, так и землеройки Уртблада. Ему часто приносили еду; очевидно, аббатство старалось оказать ему посильное гостеприимство, несмотря на то что его держали здесь против его воли. Тогда всегда раздавались характерные звуки разговоров, шагов, шарканья лап и прочего. Ханчетт был опытным патрульным и умел подмечать самые незначительные детали.

Но в этот раз что-то было по-другому. Звуки движения, голоса…

Саламандастронский заяц остановил упражнения на растяжку, которыми он занимался делал во время плена, чтобы поддерживать себя в тонусе. Звери за дверью погрузились в нетипичную тишину, и послышался новый голос, отдающий распоряжения. Когда дверной замок щелкнул, Ханчетт поднялся и встал посреди камеры лицом к двери.

Она открылась шире, чем обычно, и на пороге появились двое — ласка и лис, в котором Ханчетт узнал капитана лисьей бригады. Их прикрывал полукруг землероек с мечами наготове.

— Это для тебя, — сказал лис Ханчетту, заталкивая другого зверя в клетку. — Этот ласка нанес украденным мечом страшную рану мышонку из аббатства. Он лежит сейчас в лазарете между жизнью и смертью.

Ханчетт вопросительно посмотрел на вошедших:

— Во, это печально, но предсказуемо. Нельзя, чтобы такие типы смешивались с приличными зверями — глупо даже пытаться, по-моему. Но какое это имеет отношение ко мне? Я тут заключенный!

— Самое непосредственное. Как бы в подобном случае поступили в Саламандастроне?

— Мы бы прикончили его прежде, чем он успел натворить бед, как мы поступаем со всеми хищниками… и лисами, в том числе!

— Я так и думал, — Лис подтолкнул ласку дальше. — Поздоровайся со своим новым соседом. Его зовут Смоллерт. Не забывай о том ужасном поступке, который он совершил. Он будет делить комнату с тобой до тех пор, пока ты не решишь оставить его в живых. Если ты решишь покончить с его жизнью, я тебя ни в чем винить не буду. Этот зверь больше не представляет для меня никакой ценности. Делай с ним, что хочешь.

— Во, ты хочешь, чтобы я убил его за тебя?

Капитан лис отступил от дверного проема:

— Кстати, он также убил одного из моих крыс.

И тут дверь снова захлопнулась. Засов с шумом задвинулся на место.

Ханчетт моргнул от вновь нахлынувшей темноты. Готовность к бою не покидала его мускулов; если бы ласка попытался что-то сделать, Ханчетт хотел быть в состоянии свалить его на пол.

Но Смоллерт просто стоял, испуганно глядя на зайца.

— Эй, ты действительно сделал то, о чем говорил тот пушехвост?

— Да, — потупил глаза Смоллерт.

— Ого. Тогда я действительно должен свернуть тебе шею, во? Что бы ты сделал, если бы я попытался?

— Можешь, если хочешь. Я не буду защищаться.

Ханчетт не ожидал такого ответа. Неужели этот хищник пытался таким образом застать его врасплох?

— Эй, а неплохой у тебя пояс, парень. Извини, если не могу поверить тебе на слово, но это моя тренировка, понимаешь… — с этими словами Ханчетт высоко подпрыгнул с пола, нанеся сильный удар двумя ногами по голове своего нового компаньона. Смоллерт врезался в каменную стену и сполз на пол, лишившись чувств.

Заяц поспешно нагнулся, расстегнул ремень Смоллерта, сдернул его с талии ласки и крепко связал его лапы за спиной.

— Ты, наверное, заслуживаешь смерти, но я — не хладнокровный убийца, и ей-ей, я не работаю лисьим палачом! Ну и наглость у него, ожидать, что я сделаю его грязную работу! К тому же, если ты действительно убил крыса, ты не так уж и плох.

* * *

В тот день в Рэдволле царила тишина. Даже колокола Матиас и Мафусаил хранили молчание, отдавая долг своему юному звонарю, лежавшему в лазарете. Маура провела это время с детьми аббатства, которые были необычайно сдержанны. Даже самый юный из них чувствовал, что случилось нечто ужасное, и знал, что не стоит ерзать и суетиться. Маура утешала их своей несокрушимой силой, но не меньше они утешали и саму барсучиху, помогая не думать о Сайрусе.

В других частях аббатства повседневные дела были забыты и оставлены без внимания. Внизу, на кухне, монах Хью поставил печи остывать, поскольку в такое время никто не мог думать о еде. Казалось, все аббатство затаило дыхание в страхе и надежде, ожидая, что же произойдет.

Если бы в лазарете было достаточно места, чтобы все обитатели аббатства столпились у кровати Сайруса, они бы непременно так и сделали. Но и без того у постели молодого мышонка дежурило немало зверей.

Сирил, конечно же, был рядом, сосредоточенно следя за каждым неглубоким вздохом брата. Их лучший друг-крот Биллус сидел у правой лапы Сирила и часто вытирал дрожащим когтем непролитые слезы из его крошечных глаз. Ни один из юных обитателей аббатства никогда не видел ни одного существа, раненого столь ужасным образом. Сирил, несмотря на свое желание стать воином, не отстранился, когда Биллус утешительно обхватил его за плечи, и Сирил ответил на объятия крота своими собственными.

Сестра Аврелия и настоятельница Ванесса нависли над Сайрусом, не в силах сделать ничего, кроме как следить за его состоянием. Но они знали, что Сайрус на самом деле был пациентом Махуса. Если бы не целительские знания мечника, мышонок не прожил бы и этого времени.

Другие предводители аббатства в течение дня то появлялись, то исчезали. Кротоначальнику знал, как близок Биллус к Сайрусу, и провел некоторое время с ним и Сирилом. Монтибэнк, проследив, как Махус изгоняет хищников из аббатства, вернулся, чтобы выразить свою поддержку и наилучшие пожелания. Старый Арлин оставался, сколько мог, но было видно, что случившееся сильно потрясло его, и вскоре он вернулся в свой домик, чтобы немного вздремнуть. Ничего подобного не случалось за долгие годы его пребывания на посту аббата.

Махус вернулся ближе к вечеру, чтобы проверить, как обстоят дела. Лис, казалось, был воодушевлен тем, что Сайрус еще жив, но после поспешного осмотра сказал:

— Пока рано говорить, — повернувшись к Сирилу, Махус спросил: — Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, наверное. Сестра Аврелия с аббатисой заставили меня поесть и попить еще, как вы и хотели.

— Хороший парень, — Махус погладил Сирила по голове. — Я видел раненых на поле боя, проливших меньше крови, чем ты сегодня отдал за своего брата. Чтобы проявить храбрость, не обязательно размахивать мечом. Если Сайрус выздоровеет, это будет в равной степени и твоя заслуга.

Сирилу удалось наполовину улыбнуться.

— Спасибо, сэр.

* * *

Брат Хью выставил в Большом зале сыр и остатки хлеба, но большинство жителей Рэдволла почти ничего не ели, слишком расстроенные событиями дня.

Патруль Мохового Цветка во главе с Алексом и леди Миной вернулся около ужина. Когда две белки узнали о случившемся, они сразу же отправились в лазарет, чтобы вместе с остальными посидеть возле Сайруса. Мина и Махус обменялись мрачным, знающим взглядом: оба северянина понимали, что нужно сделать с виновными в случившемся.

Когда наступил вечер и тени в лазарете стали становиться все глубже, сестра Аврелия встала, чтобы зажечь несколько ламп. Настроение в палате и так было мрачным, а от надвигающейся темноты было лучше всего отгородиться, чтобы сохранить бодрость духа каждого зверя.

Глаза Сирила редко отрывались от Сайруса. Мелькнувшее движение заставило его резко подняться.

— Сестра Аврелия, аббатиса! Я видел, как дрогнули его веки!

Махус наклонился вперед.

— Ты уверен? Он не должен прийти в себя в ближайшее время, даже если все прошло успешно.

Сестра Аврелия бросилась к нему с двумя зажженными лампадами.

— К нему вернулся цвет лица! — воскликнула Аврелия.

— Да, это так, — отозвался Махус, ощупывая лоб бессознательного мышонка. — И его сердце бьется сильнее, чем раньше. Это лучше, чем я мог надеяться.

— Он выживет? — спросила Ванесса.

— Он еще не полностью избавился от опасности, но да, я думаю, его шансы теперь очень высоки.

Сирил протянул руку, чтобы еще раз взять брата за лапу. Возможно, ему показалось, но он мог поклясться, что почувствовал, как Сайрус слегка сжал лапу в ответ. Слезы облегчения наконец вырвались из его влажных глаз и побежали по щекам.

Джефф обратил внимание на это зрелище, вспомнив, как однажды на вершине стены один молодой послушник сделал ему замечание.

— Я думал, настоящие воины никогда не плачут, Сирил, — укорил он его с мягкой улыбкой.

— Значит, я не воин, Джефф, сэр, — всхлипнул Сирил. — Но это неважно. С Сайрусом все будет в порядке, и это главное.

Хотя его глаза оставались закрытыми, Сайрус еще раз сжал лапу Сирила. По крайней мере, Сирил был уверен в этом.