Смерть Альбéрта Рудольштадта. Одинокая светлая странница (гет)

Слу́ги положили тело графа сверху на заправленную постель.

Когда Консуэло закрыла за собой дверь спальни возлюбленного — она подошла к комоду, взяла приготовленную для своего избранника посмертную одежду, и, сделав несколько шагов обратно к прислуге, застывшей в ожидании возле тела умершего графа Рудольштадта, молча передала одному из них спальный костюм.

Слуга, приняв у нашей героини одежду, положил её сбоку, возле ног Альберта. Затем он поднял рубашку, взял тёмные атласные штаны, и, держа их в одной руке, согнул в колене правую ногу покойного. Второй работник сделал то же самое с левой ногой умершего. После этого первый прислужник передал другую часть штанов своему помощнику и оба они, одновременно приподняв ноги усопшего, надели на них нижнюю часть костюма.

Консуэло наблюдала эту сцену с бо́льшим спокойствием, нежели ту, где с земного облика её возлюбленного снимали одежду, в коей этого прекрасного человека настигла смерть.

Когда слу́ги надевали штаны на пояс младшего Рудольштадта — то тело его дважды — как и тогда — наклонилось таким образом, что казалось, словно молодой граф обнимает вначале первого, а потом и второго работника — как бы, невзирая на свою отчуждённость при жизни — выражая своё доброе отношение, желая всего самого хорошего и прощаясь. Но и теперь оба прислужника едва сдержали себя, чтобы не отшатнуться, ощутив руку Альберта на своём плече и касание его волос и холодной щеки на лице.

Затем слу́ги, придав телу гра́фа всё то же сидячее положение, облачили его в такую же тёмную рубашку из атла́са.

— Нет, нет, не застёгивайте пуговицы — я сделаю это сама.

Когда всё, кроме того, о чём сказала наша героиня, было закончено — осталось лишь отогнуть одеяло, чтобы накрыть им тело покойного гра́фа, и третьему работнику пришлось прийти на помощь, чтобы вместе с другим слугой в течение нескольких мгновений держать на руках тело Альберта Рудольштадта.

Консуэло, неотрывно смотревшая на происходящее, сама приподняла одеяло, и, когда работники вновь уложили умершего на постель — произнесла:

— Вы сделали всё, что было нужно. Я сердечно благодарна вам. Только напоследок у меня будет ещё одно небольшое поручение — зажгите три свечи у изголовья Альберта. Их должно хватить.

— Хватить… для чего? — настороженно, с опаской переспросил слугá.

— Для того, чтобы я могла видеть его лицо, — просто ответила она. — Не думаете же вы, что я собираюсь совершать какой-то тёмный обряд, что противен Богу? — с состраданием и усталостью проговорила она в ответ.

— Хорошо, пани Консуэло. Простите нас великодушно, — ответил работник зáмка.

— Я понимаю вас и потому прощаю. Но мне жаль вас оттого, что вы изводите себя ненужными страхами, не имеющими причины.

Наша героиня взяла слугу за руку.

— Не бойтесь. Просто я очень люблю этого человека. Мной движут лишь любовь и святой долг, в этом нет ничего сверхъестественного.

Остальные прислужники собрались удалиться.

— Я желаю вам доброй ночи. И повторю ещё раз — вам нечего бояться. Спите эту ночь спокойно, не волнуйтесь ни о чём. Я верю в то, что в глубине своей души́ вы также любите его и по-доброму относитесь к грáфу. Потому что такого человека невозможно не любить.

И на этих словах понимая, что начала говорить о чём-то сокровенном, она остановилась.

— Спокойной ночи. Не переживайте, не тревожьтесь ни о чём. А с вами мы ещё увидимся, — последнюю фразу наша героиня проговорила, обращаясь к тому, кто отправился за свечами.

Когда все работники ушли, Консуэло села на кровать с той стороны, где лежал её возлюбленный и, вновь прикасаясь к его лбу, произнесла:

— Уже очень скоро, мой любимый, очень скоро мы останемся вдвоём. Только вдвоём.

Несколько минут, пока слугá ходил за свечами, наша героиня провела в безмолвном трансе, глядя на застывшие черты своего избранника.

Вернувшись к спальне графа Рудольштадта, держа в руках канделябр, прислужник секунду помедлил, отчего-то не решаясь дать знать о том, что он вновь здесь — не зная, какую картину он увидит за дверью.

«Быть может, эта странная девушка вновь целует мёртвое тело…».

Но, набравшись наконец мужества, постучав в дверь, не услышав ответа и оттого взволновавшись ещё сильнее, но понимая, что другого выбора у него нет — и, войдя в комнату покойного, работник не узрел ничего пугающего. Наша героиня по-прежнему сидела на постели Альберта и держала руку частью на лбу своего избранника, и частью — на виске, застыв, словно статуя, подобно умершему грáфу.

— Пани Консуэло…

Когда он обратился к ней — наша героиня невольно вздрогнула и несколько резко обернулась к нему.

— Я принёс свечи.

— Ах, да… спасибо. Поставьте их на прикроватную тумбочку. Я благодарю вас.

— Вам больше ничего не нужно?

— Нет, вы можете идти. Доброй вам ночи. Пусть она будет спокойной для вас. Я надеюсь, что когда-нибудь вы также сможете смириться с потерей этого чудесного человека. Я знаю, что вы тоже лю́бите его.

И Консуэло напоследок улыбнулась слуге́ — печально и утомлённо и одновременно так обезоруживающе светло и свято, что тот, не зная, что сказать ей в ответ — молча удалился, неслышно затворив за собой дверь.