Упала, очнулась - султанша! (джен)

Бывают такие моменты, когда время тянется бесконечно медленно, словно мёд, капающий с ложки. Со скоростью рожающей черепахи моя рука, держащая початую бутылку вина, двинулась в сторону пышной юбки, чтобы парень не заметил... Слишком поздно. Он уже всё понял. Не знаю, сколько мы пялились друг на друга, но в какой-то момент словно щёлкнуло и время потекло с обычной скоростью.

Ибрагим сглотнул.

Сулейман заржал.

Я покраснела.

Симпатичный. Особенно без бороды. Глаза карие, вид охреневший. Вообще, в сериале мне казалось, что на Хатидже он внимание обратил после слов Мустафы о рабстве. Изначально его мотивацией было повышение через брак с династией, но потом чувства определённо развились. Уплывая в Паргу, он сильно рисковал. Да, Сулейман считал его другом, даже братом, о чём открыто говорил, но семья — превыше всего. За одно то, что Ибрагим осмелился бросить взгляд мужчины на сестру падишаха, он мог отправиться на плаху. Чем руководствовался Сулик, допуская кореша на праздники в свой гарем, я ответить затрудняюсь. Возможно, хотел иметь как можно больше рычагов давления?

Так или иначе, ради брака этот товарищ пошёл на большой риск. Может быть, от любви, однако тут ещё могла присутвовать натура игрока. Либо всё — либо ничего. Вероятно, всё в совокупности. Второй и третий варианты мне не нравятся, так как легко "заиграться", что, собственно, и произошло в истории. А вот первый... Если его чувства были сильными и искренними, почему бы ими не воспользоваться? Поддержка трёх самых сильных людей в государстве — Валиде, Султана и Великого Визиря мне определённо не повредит.

Возможно, его измену с Нигяр можно в какой-то степени понять. Если бы мой любимый муж назвал меня рабыней, я бы почувствовала, словно в сердце вонзили острый кинжал. Нельзя обращаться к супруге по имени. В первую брачную ночь нужно стоять на коленях и целовать подол. Так она ещё и второго, выстраданного, ребёнка сама же убила. Я видела, как поменялось лицо Ибрагима после того, как он услышал это от жены. В тот момент, наверное, от его романтических чувств не осталось ничего. А первого даже родить не смогла. Да, не была в этом виновата, но тем не менее, это огромная ноша и большое испытание для отношений. С другой стороны, Хатидже — султанша крови, член правящей династии, видели глазки, что ручки брали. Странно жениться на принцессе и ожидать от неё поведения крестьянки. Да, информация была подана в крайне неприглядном виде, но соль в том, что это правда. Он — раб, она — госпожа.

Посмотрим — если будет любовь, перспективного чувачка стоит брать в оборот. Заодно на скрипочке попиликает, уж больно красивые мелодии в сериале были. Самой же не влюбляться — это очень больно.

Ладно, пока у нас тут проблема посерьёзнее — несостоявшийся жених уже оклемался, но вполне может начать испытывать отвращение к такой беспардонной девице.

— Прошу прощения, брат, — произнесла я. — Мне не было известно, что ты не один.

— Ничего страшного, — кивнул он. — Знакомься, это Ибрагим, мой новый сокольничий.

— Добрый день, — чопорно кивнула я.

— Ибрагим, это моя сестра Хатидже.

— Здравствуйте, — осторожно произнёс он, опустив глаза в пол.

Это правильно. Сулейману нужен друг, но именно парень. Со мной по половому признаку уже многое не обсудишь — наложниц нельзя, боевые действия, походы, в которые его вот-вот возьмут — нельзя. Ну, точнее можно, но я не пойму тонкостей, всех подробностей просто потому, что там не была.

Так, пора закругляться. Для династии Ибрагим пока что пустое место, общих тем для разговоров у сестры шехзаде и его слуги быть не может.

— Зайду позже? — спросила я, пятясь.

— Не стоит, мы уже закончили. Можешь идти, Ибрагим.

— Шехзаде. Госпожа. — поклонился он, постучал в двери и вышел.

— Из какой дыры ты его откопал?

— Подарила богатая купчиха, — закатил глаза брат. — Он красиво играл на скрипке, я проходил мимо и услышал.

Я поиграла бровями. Сулейман закашлялся, покраснел и одарил меня сердитым взглядом. Страшно, очень страшно, если бы мы знали, что это такое, но мы не знаем, что это такое...

— Зачем пришла-то?

— Братишка, я тебе покушать принесла!

Он скептически приподнял бровь.

— Это вино.

— Вечно ты придираешься. Душнила. Один глоточек сделай хотя бы, мне не понравилось, интересно твоё мнение узнать. Правда, честно-честно, всего лишь глоток. Я же понимаю, ты наследник, тебе нельзя.

Вздохнув, он принял бутылку и выпил. Зажмурился, потряс головой, протянул её назад и вынес вердикт:

— Приемлемо.

Я обернулась и пригласила Лале с Мёге, ожидающих за дверьми, тоже попробовать. Они лишь слегка удивились, потому что уже привыкли к тому, что у меня башка набекрень, и Мёге отказалась. А вот Лале, дождавшись позволения шехзаде, тоже глотнула. Судя по улыбке, ей понравилось. Ну, не будем спаивать народ.

— Мёге, протри, пожалуйста, горлышко и пойдём вернём её в кладовую.

* * *

Два месяца спустя.

— Я тебя люблю!

— Я тоже вас очень уважаю и почитаю, госпожа, — склонил голову Ибрагим. Шах недовольно взглянула на него снизу вверх, очевидно, ожидая более бурной реакции, и продолжила:

— Когда я вырасту, мы поженимся!

— На всё воля Всевышнего.

Я давилась смехом, наблюдая за этим цирком на выезде. Один в один Михримах с Бали-беем. Сулейман придушенно ржал где-то за кустами, потому что выбрался с другом на редкую прогулку по саду и наткнулся на меня с сестрой. Ибрагим стойко выносил домогательства малявки, бросая нам затравленные взгляды с немой просьбой о помощи.

Я мило улыбнулась, от чего он слегка воспрянул духом, но тут же отвернулась и удалилась в густую растительность к брату, оставив несчастного парня Шах на растерзание.

— Ты чего не спасаешь беднягу?

— А ты?

— Хочу посмотреть, чем это закончится.

Бейхан слегка приболела — ничего серьёзного, обычная простуда, тем более, сейчас уже осень, но, чтобы не распространять болезнь, сестру посадили на карантин. Поэтому с Шах сегодня гуляла я. Не сказать, что это занятие приносило мне удовольствие, но и особенного отвращения я не испытывала. Ребёнок как ребёнок, шебутной, в меру активный. Единственно что недолюбленный. Валиде очень прохладно относилась к младшей, и она была почти полностью оставлена на служанок.

Может быть, именно отсюда растут ноги зависти Хубан к сериальной Хатидже, а влюблённость в Ибрагима — попытка найти хоть кого-то близкого кроме нянечек. Наверняка они как Зейнеп с Азрой, физически присмотрят, а развивать, говорить, на вопросы отвечать явно не по их части, для этого мать нужна. Которая явно больше занята единственным шехзаде, а не очередной девчонкой.

Бедное дитя.

— Как обстоят дела с управлением? Что говорит лала?

— Разве подобает приличной девушке интересоваться такими вопросами?

Я пихнула его локтём. В последнее время нам не так часто удавалось поговорить по душам, большую часть дня он был занят, а вечером семейный ужин, на котором щекотливые темы не поднимешь.

— Ремесленники недовольны, просят понизить налог с продажи. Была пара разбойничих нападений, но в целом всё стабильно. Лала меня очень хвалит, — гордо улыбнулся брат.

— Молодец, — похвалила я, — но не забывай, что нужно постоянно соблюдать осторожность. Вдруг этот чиновник хочет потом тебя очернить?

— Я единственный наследник, в чём смысл?

— Мурад, — сжав кулаки, прошипела я. Брат понял и сразу помрачнел. Их осталось двое, и оба являлись внуками султана Баязида по прямой мужской линии. Если с Сулейманом что-то случится, следующим, кто после Селима взойдёт на престол, станет наш дражайший кузен.

— Тебе нужен сын, и как можно быстрее.

— Фюлане, моя фаворитка, беременна, — наклонившись к моему уху, прошептал он.

— Что?! — тихо охренела я. — Какой срок?

— Три месяца, скоро станет видно живот. Чем дольше никто не знает, тем лучше.

— Валиде в курсе?

— Да. Именно она посоветовала молчать.

Внутри поднималась горькая обида. Такое важное событие, я стану тётей, мой брат отцом, а он просто взял и не сказал мне. Не доверяет? Спустя столько лет? На глаза навернулись слёзы, к горлу подкатил комок. Я ведь бы не выдала, ни за что на свете, но он этого опасался...

— Поздравляю, — ответила я сорвавшимся голосом. Брат озадаченно поднял брови. С другой стороны, он же всё-таки сказал, пусть и не сразу, но простить будет сложно. Очень сложно.

Я молча встала, кивнула Сулейману, стараясь не разрыдаться прямо здесь, и быстрым шагом направилась в лабиринт садовых дорожек, прочь от всяких там разных. Невольно прикрыла некрасиво скривившийся рот рукой и почувствовала, как горячая капля ползёт по щеке. Вроде радоваться надо, да и в итоге же я раньше других узнала, но такое ощущение, словно в душу насрали. Я-то ему доверяла всё (в этой жизни), а он, выходит, нет. И что вот такого, чтобы не сказать мне сразу? Что стряслось бы?

Мудила.

В момент, когда евнухи оповестили гарем о моём приходе, отрицание сменилось гневом. Как они посмели? Ладно наложница, она против шехзаде и слова сказать не смеет, ладно Валиде с её маниакальной жаждой всё контролировать, но брат... Это было неожиданным. Внезапно я остановилась, осознав причину своей злости.

Я считала, что важнее для Сулеймана, чем любой другой человек на этой земле.

Даже Валиде.

Много раз я говорила, что люблю его больше всех на свете, но ответил ли он хоть однажды "я тебя тоже"?

В двадцать первом веке я отчаянно верила в то, что могу быть номером один в чьём-то списке приоритетов. Не просто важной, а лучшей. Получалось не особо, но это дело десятое.

Я эгоистична? Определённо. В идеале хотелось бы, чтобы человек без меня жить не мог, а я без него могла. И почему в таком случае другие не должны думать так же?

Для нормального мужчины в моей системе отсчёта важнее всего в мире его жена и дети. Потом родители, более дальние родственники, друзья, знакомые и так далее. Но на первом месте — жена. Дети чуть-чуть, самую малость, но меньше, потому что рано или поздно вырастут, начнут свою жизнь, а с их матерью ему всю жизнь рядом быть.

Рано или поздно первое место в сердце Сулеймана займёт другая женщина, и будет это явно не я или Валиде. Неважно, Хюррем, Махидевран, Гюльфем или хоть Гюльшах, но появится другая, и это придётся принять.

Это больно.

Зайдя, наконец, в свои покои и плюхнувшись на диванчик, я дала волю слезам. Не знаю, сколько прошло времени, но чьи-то тёплые руки обняли меня сбоку. Оторвавшись от заплаканной юбки, я обнаружила, что Лале сидит рядом и грустно смотрит, ни о чём, впрочем, не спрашивая. Мёге, кажется, вышла в город сегодня, захотела купить какие-то ткани. Свободным девушкам такое позволялось. Были мысли, что её могут завербовать, но думать их сейчас просто не было ни сил, ни желания.

— Спасибо, — гундося, пробормотала я.

Она обняла меня крепче.

— Я всё для тебя сделаю, Хатидже.

Наедине мы договорились избегать формальностей, иначе же просто свихнуться можно. И ведь она права, многие меня любят, матушка тоже, несмотря на наши большие разногласия. И чего только не хватает...

Может, безумие было свойством тела султанши, а не души?

* * *

Стамбул. Топкапы.

Селим, восседая на помпезной кровати, стоящей в покоях совета Дивана, выслушивал донесения пашей и всё больше хмурился. Обстановка на границах накалялась, персы наверняка попытаются совершить государственный переворот ради передачи власти его племяннику. Этого ни в коем случае нельзя допустить, иначе начнётся смута.

Пора было отправляться в новый поход.