Я не Поттер! Часть 2 | Магия освобождает (джен)

На летних каникулах дед устраивал Гленну допросы почти весь июнь, обычно вызывая его в свой кабинет сразу после завтрака. Комната была мрачной, без единого окна, а стены украшали головы животных, среди которых встречались даже единороги. Каждая такая беседа напоминала допрос в пыточной — хотя в их доме имелось и настоящее помещение для пыток, расположенное в подвале. Однако и кабинет, и подвал внушали парню одинаковое отвращение.

Первый допрос начался с грубого, безапелляционного приказа:

— Как она тебе? Выкладывай! — старик развалился в кресле у камина, лениво поглаживая рукоять своей трости, выструганной из старой коряги. — Только факты, без этих твоих пацанских догадок.

Не дождавшись приглашения сесть, Гленн остался стоять.

— Хитрая, — произнёс он холодно. — Дружит только со своими, остальных избегает. После того как её чуть не взорвали, вообще не имеет дел с посторонними.

Деду явно не понравился такой ответ. Его тон сразу стал угрожающим:

— То есть, — проговорил он с нажимом, — ты хочешь сказать, что твоя миссия провалилась?

Парень сглотнул, чувствуя, как неприятный холод пробежал по спине.

— Мы общаемся, — попытался он объяснить, хотя звучало это неубедительно. — Но она… не хочет дружить.

— Дружить?! — вскипел дед, словно чайник. — Да ни одна девчонка на свете не хочет с тобой… дружить! — последнее слово он буквально выплюнул. — Они хотят совсем другого. Что, неужели так сложно?!

Гленну стало дурно — дед явно наслаждался, давя на его слабости, но, заметив выражение лица внука, слегка умерил пыл.

— Ты всё понял не так, — произнёс Баллард почти успокаивающе. — Мы не о мерзости говорим. Нам просто нужно, чтобы она доверяла тебе, вот и всё.

— Она скорее доверится дракону, чем чужому человеку… — пробормотал Гленн, опустив взгляд. — Она и собственному деду лишний раз руки не подаст, а он в последнее время пытался наладить контакт.

Баллард раздражённо потер подбородок.

— Осторожная, значит? Её в гости не зазовёшь?

— Разве что под угрозой смерти, — пробормотал Гленн себе под нос, но дед услышал.

Он пытался целый год добиться её расположения, но безуспешно. Мериде не были нужны ни его комплименты, ни помощь, ни поддержка. Сестра ему широко улыбалась, и иногда казалось, что ещё немного — и она начнёт здороваться первой, но этого не случилось. Как-то он даже увидел, как она бодро прошла мимо него в тупик, словно там не кирпичная стена, а бесконечный простор.

Стараясь быть привлекательным и заметным, он разбил половину девичьих сердец факультета. А перед Рождеством получил столько признаний в любви и приглашений в гости, что соседи по спальне издевались над ним не меньше недели, отправляя открытки с пошлыми рисунками собственного изготовления.

Однако эти вопросы были только началом. На последующих допросах Баллард проявил больше терпения и начал выспрашивать детали: с кем она дружит, кто её защищает, что любит и чего боится.

— Её главные защитники — Серафим Долохов и Фред Уизли, — рассказывал Гленн. — А Лестрейндж больше наблюдает. Но он… изменился. К концу года они стали слушаться его беспрекословно. Думаю, это потому, что он… защищает всех. Я не могу подойти ни к Мериде, ни к другим, чтобы он этого не заметил.

Дед вдруг рассмеялся, хлопая себя по колену.

— О да-а-а… Гарольд всех защищает! Двоих уже защитил… в могилу.

— Кого? — насторожился Гленн.

— Были два брата. Один двух девчонок с лестницы столкнул, а второй пыли в котёл подкинул. Потом с каникул они уже не вернулись. Помнишь?

С рождественских каникул не вернулось два третьекурсника Когтеврана — сыновья знакомой им семьи, пострадавшей от рук Яксли, отправивших всех её мужчин в Азкабан на пожизненный срок. А от рук погибшего министра — и так пострадали почти все. Про мальчишек с придыханием говорили, что смельчаки сбежали в теплые страны, устав от учебы, и об их гибели речи не шло.

Видимо, защита Лестрейнджа работает проще, чем он думал — если враг поднимает руку, он тут же теряет голову.

— Это… ты организовал? — голос Гленна прозвучал сдавленно.

— Почему сразу я? — хитро усмехнулся Баллард, потирая подбородок. — Но проверить его личность надо было, да? Мне же не запрещено советовать друзьям… правда?

— И как? — Гленн вскинул бровь, скрестив руки на груди. — Проверил? А друзья где теперь?

Дед заёрзал в кресле и отвёл глаза.

— Лучше не зли его, Гленн, — пробормотал Баллард уже без прежней бравады. — Это тебе мой совет. От мальчишек… — он тихо выдохнул, — косточек не осталось. Какой-то огонь… превратил их в труху. А друзей… — он замялся, будто слова застряли в горле, — ищут.

Что-то бурное и чёрное всколыхнулось в сознании Гленна, будто тень давно подавляемой ненависти выплеснулась на поверхность.

— Он защищал свою дочь, — прошептал он сквозь зубы с такой яростью, что на миг показалось, будто голос принадлежит не ему.

Баллард зарычал и рывком поднялся с кресла. Его шаги глухо отдавались эхом от стен кабинета, пока он обходил массивный стол, приближаясь вплотную.

— А кто это у нас вдруг осмелел? — прошипел он, подаваясь вперёд так близко, что Гленн ощутил его горячее дыхание.

Высокий и крепкий, Гленн вдруг осознал, что внутри него нарастает нечто новое — сила, превосходящая дедову. Впервые в жизни он не сделал привычного шага назад. Их взгляды встретились, словно два скрещённых клинка, и время на мгновение застыло. Они разошлись молча, но напряжение, словно невидимая пыль, ещё долго витало в воздухе.

Этот разговор оставил в душе Гленна глубокий след, но не злость, а нечто новое — зависть.

Он почувствовал её, когда увидел, как Гарри Лестрейндж спокойно подхватил Честера под локоть, когда тот поскользнулся на сыром и скользком полу гостиной. Мальчишка удержался на ногах и привычно кивнул в знак благодарности. Пустяковый жест, но именно он стал для Гленна отправной точкой наблюдений за Лестрейнджем и его необычной «семьёй».

Гарри не спускал с них глаз, контролируя всех. Он помогал с учёбой, отвечал на сотни раздражающих вопросов вроде «А почему магический огонь не потушить водой?», а следил за каждым шагом дочери, просчитывая её действия с такой точностью, будто читал мысли.

При этом дети Гарри не боялись, как Балларда, и буквально заглядывали в рот, стараясь не пропустить ни единого слова. А после взрыва котла — словно воодушевились и стали слушаться даже безмолвных приказов Лестрейнджа, будто их объединяла великая тайна. Он растил не просто маленькую армию, а сплочённую маленькую армию — верных друзей.

Впрочем, самое странное начиналось лишь ночью. Выслеживая, Гленн однажды заметил, как тёмные фигуры в капюшонах осторожно крались по лестнице к нижним этажам, а их внизу было немало. Он не знал зачем, но был уверен, что не покер их тайная страсть. Те, кто не был слизеринцем, встречались у портрета с кем-то из своих, а угрюмый декан, стоявший в тени, наблюдал, но не вмешивался, словно боялся поспорить с судьбой.

Гленн с ужасом начинал понимать, что оказался не на той стороне. Он начал бояться Гарри сильнее, чем до знакомства, но ещё сильнее его восхищала решимость и железная воля покойного министра. Узнав, что именно он убил тех двоих несчастных, ставших жертвами уговоров взрослых, парень ощутил странное, почти болезненное чувство — душа убийцы его матери внезапно показалась ему притягательной. Будь у его деда такая же воля, Роза, возможно, жила бы счастливо до сих пор.

Парень хорошо знал, что родился в результате одобренного насилия — торговый партнёр Балларда воспользовался его матерью, а дед получил за это выгоду и какие-то артефакты. Мать же получила бастарда и клеймо падшей дочери, ведь «партнёр» жениться не захотел. По этой причине её и отправили к Сопротивлению, решив, что хуже не будет. За неё заступился только её неродной младший брат — Броуди. За подобную смелость его так избили, запретив использовать магию для лечения и отобрав палочку, что он полгода не вставал с кровати. А после уже либо не мог ничего сделать, либо просто не захотел.

Всё чаще Гленн задавался вопросом — хватит ли ему одному сил убить всех, чтобы даже дух рода выветрился из этих мерзких, пропитанных кровью стен замка?

* * *

К концу первого курса Северус Снейп не давал прохода ни ему, ни внучке, которая убегала от деда со всех ног, словно от чумы. Оборотень был бы рад и сам сбегать из директорского кабинета, но такой возможности у него больше не было. Маг взял за привычку вызывать его к себе даже без повода — просто посидеть и поговорить. Причина была слишком очевидна, и скрывать её он не пытался. До Северуса с опозданием дошло, что милорд неравнодушен всего к двум людям на планете, и вторая — дочь первого.

Не склонный наделять зло какими-то невероятными духовными качествами, Ремус считал, что виной всему крестраж. Гарри носил его в себе долгие годы, и вполне мог передать остатки силы дочери. К тому же они были слишком близки во время второго становления Лорда, и все говорили об их общении в каком-то зеркале. Потому он не исключал и сочетания реальной крепкой дружбы с силой магии. Но как бы там ни было, покушение на Мериду явно не пришлось по душе Темному Лорду.

— Я должен знать, чем она дышит, чем живёт, — сказал ему как-то Северус, сверля оборотня взглядом из кресла напротив. — Кто её враги?

Люпин сидел, словно на гвоздях, и был занят только борьбой с воспоминаниями. Он вертел головой — и призраки прошлого оживали. Вот здесь стояли Джеймс и Сириус, когда их отчитывал Дамблдор за ночные проделки, а вот здесь он сам, озвучивая алиби для друзей. Он даже вспомнил, как Петтигрю подсыпал Сопливиусу прыщавое зелье, а он взял вину на себя. Лили тогда сильно злилась и защищала Северуса, доказывая вину Петтигрю, сидя в этом самом кресле. Она даже по столу кулаком в запале ударила — и именно на ту Лили так походила Мерида.

Какого чёрта она вообще вышла за Джеймса? Хоть кто-нибудь когда-нибудь объяснит ему это?!

Все думали, что Снейп не сделал первого шага, но Ремус знал, что это не так. Просто Лили пошла за толпой, за популярными и успешными, а не за мрачным и колючим мальчишкой, тяготеющим к тёмным искусствам. Нужно было быть идиотом, чтобы не догадываться об их задушенных на корню чувствах — у них даже ребёнок родился. Разумеется, то ещё чудище, но тем не менее. Возможно, если бы она выбрала другого, её дитя не выползло бы из глубин ада.

Вспоминать это наглое дитя, обвиняющее преподавателя в жутчайшей несправедливости, не хотелось. Однако воспоминания о высоком загадочном мальчишке с насмешливым взглядом накатывали волнами и не подчинялись желаниям. Тогда он стоял перед столом и изо всех сил морщил лоб, пытаясь напустить на себя раскаяние но, в конце концов, всё же признался, что был в Малфой-мэноре, где всё пропахло Сивым.

Сыграть сожаление — в то раз у него просто не вышло. Ремус уже тогда знал, насколько глубока его бездна.

Не очень добрый, мстительный, показывающий язык своему учителю, двенадцатилетний мальчик пугал даже через многие годы.

Щелчки пальцев перед носом вывели его из оцепенения и развеяли туман прошлого.

— Ты здесь? — недовольно спросил директор, даже оставив официальное обращение.

— Да ты её враг, Северус! — выкрикнул Ремус. — Она тебя десятой дорогой обходит, не заметил? Ты для неё чужой человек. Ещё раз подкараулишь её перед спальнями — она Стражам на домогательства пожалуется, и я не шучу.

Директор отвернулся и фыркнул.

— Ладно… Гарри — хорошо, — кивнул он. — Но ей-то я что сделал? Я же о ней даже не знал!

Люпин вздохнул и решил, что не станет объяснять ничего о маглах, которых недооценивают. Кузены явно были близки, но если директор до сих пор этого не понял, то и не надо. К тому же, прояви он хоть раз интерес к здоровью единственного родственника покойного сына — ради приличия, — внучка перестала бы быть тайной. Отец действительно знал, где спрятать от него дочь.

Поэтому Ремус просто развёл руками, демонстрируя полное непонимание в этом вопросе.

Та, о ком они говорили или пытались говорить, с успехом окончила второй курс. Умная и старательная, девчонка легко освоила всю программу. Каких-то особенных талантов в ней не открылось, но сила её магии была потрясающей. Когда она читала заклинание, воздух вокруг начинал пахнуть грозой — признак чистой сильной крови, о котором в мире Дамблдора нельзя было говорить. Но времена изменились, и теперь дети открыто вдыхали этот аромат, понимая — перед ними обладатель сильной магии предков.

После покушения она начала сторониться всех, кроме детей из летней школы, его и декана. На этом круг её общения заканчивался. Люпин своими глазами видел, как к ней подошел староста Когтеврана и задал какой-то вопрос, вручив яркое приглашение, но вот отвечать и улыбаться вместо ученицы пришлось Малфою. После декан похлопал девчонку по спине утешающим жестом, словно понимал её боль.

Спустя время она отойдет от пережитого, и начнет общаться охотнее, но неизменным останется одно — если перед ней оказывался незнакомец, она считала его врагом. И тому еще надо было доказать обратное, чтобы она соизволила поздороваться.

Один из лучших его учеников — пятикурсник Гленн МакДугал — явно попал в список недругов. По большому счету Ремусу самому не нравилось внимание взрослого парня к второкурснице, и он было хотел принять меры, раз Драко проблемы не замечал, но в какой-то момент всё прекратилось. По крайней мере вне границ Слизерина. Гленн перестал караулить её в коридорах, устраивая случайные столкновения, и даже прекратил прожигать взглядом.

К тому моменту Люпин уже не думал ни о чем, кроме внука. Малыш родился в теплом цветущем апреле и жизнь оборотня расцвела вместе с ним. Родители дали сыну строгое имя — Гровер. Впрочем, никто из родни не испытывал к ребенку ничего, кроме нежности. Молодые перекупили дом у Джиневры — их никакие воспоминания не беспокоили — и поселились в Долине Пожирателей. Теперь эту местность называли в стране именно так.

Люпина часто приглашали в гости, и он не отказывался. Сидя в кресле-качалке на первом этаже, у открытых ставней, и баюкая младенца, он чувствовал себя счастливым. И сам был не прочь заснуть, убаюканный сладкими ароматами цветущей вишни в саду, но крепко держал тёплое тельце, не сводя с него взгляда.

Обеспокоенная мать Шарлотты поначалу кружила вокруг, раздавая ценные указания: как правильно держать головку, поднимать и поворачивать дитя. Не будучи в восторге от такого родства, чопорная дама вскидывала острый нос и проходила мимо, шурша старомодным парчовым платьем, не реже раза в пять минут. Однако вскоре успокоилась и стала приветливее.

Хозяином в доме был Тодеус, человек с нелёгким характером, и его отцу, пусть даже такому, она так и не посмела хоть что-то сказать.

Шарлотта же сама была еще ребенком, только окончившим школу, и доброй душой. Она тоже толком не знала, как держать Гровера и что ей с ним делать. Часто они с Ремусом переглядывались, сдерживая смех, когда её мать отчитывала их обоих, грозя им пальцем по очереди. Он чувствовал её хорошее к себе отношение и обожал, когда невестка садилась поближе, чтобы дать малышу бутылочку, пока он угукал у него на руках.

Часто в соседнее кресло, с чем-то горячительным в руках и тяжёлым вздохом, присаживался второй дед.

Верный слуга и важный чиновник, Мальсибер тоже таял, глядя на внука. Его холодные, равнодушные глаза становились теплее, а узкие губы растягивала улыбка. Постаревший и поседевший, но всё ещё сильный, он оставался тем самым Пожирателем. Одним из тех, кого Люпин полжизни пытался убить.

Впрочем, осознать, что внук у них один на двоих оказалось гораздо легче, чем Ремус думал.

— Белла ведь предупреждала, — протянул как-то мужчина, усевшись на диван и указав стаканом на младенца. — Мудрая женщина, мудрая…

После его слов они оба усмехнулись, признавая жизненную мудрость Беллатрикс. Намного сложнее было принять, что его внук в будущем станет мишенью для старых друзей, их детей и всех, кто каким-либо чудом остался верен другой стороне и не потерялся во времени.

Мир Волдеморта дал ему столько счастья и смысла, что иногда Ремусу становилось стыдно за свою хорошую жизнь. Стыдно перед теми, кто ушёл в иной мир, не успев познать ни радости жизни, ни отцовства, ни материнства. Глядя на Гровера, он порой слышал в голове хруст отделяемой от туловища головы Падмы — выгравированный в памяти навсегда — и пытался переключить внимание на что-то другое. Ведь её родители тоже держали своё дитя на руках, радовались, вкладывая себя в любимую кроху… И чем всё закончилось?

Ремус успокаивал себя тем, что миры Волдеморта и Волдеморта и Гарри — это абсолютно разные миры. Темный Лорд мог силой магии уничтожать города и управлять стихиями, но играл в политика. Его друг же был скорее неуправляемым смертельным орудием. Впрочем, и это самое страшное — ничего из этого больше не имело значения. Теперь Люпину было одинаково невыгодно поражение любого из них. Интуиция подсказывала ему, что реальная смерть друга и старого носителя крестража не сделает Волдеморта спокойнее, а всколыхнет в нем такую бурю, что она сметет в пропасть всех.

* * *

Начало года оказалось насыщенным рабочими моментами — оборотень с августа утверждал новую программу по Боевой магии и Северус ему её возвращал раз пять, со своими ценными замечаниями на полях. То чиновников Отдела образования не устраивала интенсивность изучения активных позиций, то было слишком много защитных. В конце концов Ремус разнервничался и сам отправился в Министерство.

Единственным, к кому не было ни очереди, ни записи, ни даже приёма, оказался министр.

Люпин потряс перед ним стопкой бумаг, требуя объяснений. Он был преподавателем Хогвартса и имел полное право!

Крауч не сразу поймал хаотично движущиеся бумаги, но, когда поймал и выхватил, чуть не опрокинулся в кресле от смеха. А затем молча метнул заклятие в стену — и по той затарабанил чей-то кулак.

— Джиневра-а-а! — заорал министр во всю глотку.

Распахнув двери, в проёме показалась чиновница в строгом узком платье до пола — точно такая же, как и до страшной истории с мужем. С непроницаемым, но деловым выражением лица она выглядела едва ли не привлекательнее и моложе, чем прежде.

— Барти — с моей стороны уже стена треснула! Зови меня по-другому. Ты же знаешь как, да?

— Ой, починим, — тот только отмахнулся. — Ты посмотри, что нам профессор принес!

Вскоре они уже хохотали вдвоем. Как оказалось, весь отдел образования дождаться не мог этого его учебного плана. Согласны были даже на плохонький. Чиновники дрожали за свои рабочие места и уже осмелились обратиться к Джиневре, чтобы та поспособствовала. Разумеется, от директора они ничего не получали, чем и были крайне обеспокоены.

Вернувшись с подписанным планом, Ремус сразу поднялся в кабинет директора, прошел к столу и кинул стопку на стол.

— Северус — мне известно, что у тебя было плохое детство. Но тебе пора через себя переступить и начать вести себя, как взрослый! — произнес он строго.

Отложив перо и откинувшись на спинку кресла, директор поднял на него взгляд.

— Может, это плохой курс, не допускал такой мысли?

— Нет — это хороший курс, и ты это знаешь!

— Ладно, — покорно кивнул директор, сложив руки перед собой. — Пусть будет такой…

Ремус задержался на мгновение, едва заметно нахмурившись. Мысль о том, включил ли он аспекты боя в темноте для третьекурсников, не давала покоя. А достаточно ли полно он изложил материал? Может, в Министерстве что-то пропустили? Он взял со стола стопку бумаг, задумчиво пролистал, пробормотал себе под нос что-то о необходимости доработать пару разделов и вышел из кабинета.

Спустя минуту летевший на всех парусах Люпин взбежал по ступенькам вновь, а выглядел так, словно его сейчас разорвет на мелкие части. Он размахивал руками и возмущенно кричал:

— Да чтоб тебя драконы сожрали, Северус! «Пусть будет»?! «Ладно»?! За кого ты меня принимаешь?!

Стопка бумаг с грохотом упала на стол, едва не сбив чернильницу. Ремус кипел от того, что поддался такой очевидной манипуляции. Директор, наоборот, выглядел предельно довольным. С его лица не сходила хитрая улыбка, а через секунду он расхохотался так громко и заразительно, что в кабинете задребезжали стеклянные витрины.

— Ты совсем свихнулся? — прошипел Ремус, глядя на него с таким выражением, будто готов был схватить за ворот и тряхнуть.

— Ох, Люпин, — выдохнул Северус, утирая слезу смеха. — Ты слишком серьезно относишься к своей работе. Это восхищает, но, право, иногда забавляет до невозможности.

— Забавляет, да? А если я вот так же «позабавлюсь», исключив из курса пару важных разделов? Что скажешь тогда?

Северус лениво откинулся в кресле и с усмешкой развел руками.

— Скажу, что твои нервы дороже пары разделов.

Ремус обреченно вздохнул и развернулся к выходу, но вдруг замер, обернулся и взглянул на директора с подозрением.

— Ты же специально это делаешь, правда? Чтобы проверить, сколько я выдержу?

— На самом деле — нет, — ответил он. — Просто давно не смеялся.

— Давно? — удивился Ремус. — Мне кажется никогда.

— Когда детство Гарри только начиналось — мы с ним много смеялись… — пробормотал он.

От этого горького признания у оборотня мурашки по спине побежали, но отвечать он не стал. Они оба были заложниками своего выбора, и сочувствия Ремус ни к кому из них не испытывал — не мог, даже в самом страшном из снов.

— Кстати, про хрупкое детство… — директор открыл ящик и почти нырнул туда с головой, как любил когда-то делать и его предшественник на должности. — Сопроводи Фрейю Долгопупс на перрон. Отправлять Стражей как-то… жестоко.

Протянув ему бумажку с печатью, директор захлопнул ящик. Весь его вид ясно давал понять, что на этот раз визит точно окончен.

— Издеваешься? — оборотень уже почти рычал.

Северус снова усмехнулся.

— Всё сам поймёшь, когда заберёшь её из дома.

— Родители…

— Живы! — резко ответил Северус. — А теперь всё, можешь быть свободен. Благодарю за отличный курс по Боевой магии.

На этот раз не было нужды спрашивать, издевается бывший однокурсник над ним или нет — издевался.

На следующее утро он уже стучался в дом Долгопупсов, пытаясь унять сердцебиение. Северус всегда был отъявленным негодяем, но обманывать в вопросе жизни и смерти, сидя в кресле директора, не должен был.

Дверь открыл хмурый Невилл с недельной щетиной на сером лице. Он неприязненно оглядел визитера, одетого с иголочки в честь первого учебного дня, и, не говоря ни слова, шагнул назад, жестом приглашая войти.

Ремус тоже предпочёл промолчать. Долгопупс выглядел максимально враждебным и становился ещё мрачнее, то и дело задерживая взгляд на его чёрном сюртуке. Говорить было не о чем.

— Профессор Люпин! — раздался радостный крик.

Ребенок словно истосковался по кому-то знакомому. Она так резко к нему подбежала, что он не удержался и подхватил её, легко подкинув в воздухе. Фрейя засмеялась, довольная, и он даже не сразу поставил её на место. Всё такая же милая и большеглазая, она словно светилась изнутри тёплым огнём — на неё хотелось смотреть без устали.

Однако в её внешности произошли изменения.

— Фрейя, а где твои волосы?

Девочка оглянулась на отца и смутилась.

— Мама обрезала…

В этот момент в комнату вошла Ханна — как раз оттуда, откуда когда-то выбежала Фрейя, встречая его, Гарри и Гиббона.

— Красивая причёска, как у взрослой дамы! — сказал он, покривив душой.

Волосы обкорнали по самый затылок, и теперь её густая грива превратилась в торчащий дыбом стог сена.

— Вы меня проводите? — с надеждой спросила она. — В школу?

— Разумеется! Беги за вещами, у нас ещё есть пара минут.

Когда она убежала, Ремус резко перестал улыбаться и потребовал:

— Объясните. Мне нужно знать.

— Обойдёшься! — рявкнул Невилл и вышел из комнаты, явно понимая, что жена всё расскажет и без него.

— Мы сбежали, — холодно произнесла Ханна, нервно теребя фартук. — Она весь год говорила только о друзьях, учителях и… тёмной магии. Это ведь была не просто летняя школа, так?

— Просто школа, Ханна, — неуверенно возразил Ремус. — А тёмная магия… она же везде.

— Грязнокровки — тоже везде?! — возмутилась женщина.

— Они напали тогда, ты же знаешь. Было бы странно, если бы Фрейя обращалась к ним с уважением.

Ханна усмехнулась так, словно отрицала каждое его слово.

— Наша дочь стала не похожа на себя, Ремус. Её разговоры о Пожирателях изменились… Теперь она говорит о них как о работе. Понимаешь?

Ремус не выдержал и ответил эмоциональнее, чем хотел.

— Конечно, Ханна! — воскликнул он, пытаясь ободряюще улыбнуться. — Ваша дочь подружилась с Дайанной, внучкой Корбана Яксли, ходила к ним в гости. Наверное, что-то почерпнула из разговоров. Но это никак не делает Фрейю… другой.

Женщина кивнула, но неодобрительно хмыкнула.

— Дайанна… Теперь понятно, — пробормотала она. — Яблоко от яблони…

— Давай без нападок на детей, — нахмурился Люпин. — Подруга Фрейи — честный и хороший ребёнок. Никого на моей памяти не обидела.

— Мы сняли дом в Финляндии, подготовили документы в Дурмстранг, — продолжила Ханна. — Всё было хорошо, поначалу. Мы же имеем право распоряжаться собственной дочерью, в конце концов. Тогда это ещё даже не считалось побегом. Мы переехали!

— А потом? — осторожно спросил Ремус, уловив в её голосе слишком острую боль.

— А потом… Фрейя сказала, что хочет учиться в Хогвартсе с друзьями из летней школы, — ответила женщина и глубоко вдохнула, словно перед прыжком. — И написала Дайанне, попросила помочь. Чтобы нас быстрее нашли.

— Письмо?

— Нет, Ремус — она написала в тетрадь, которые им раздал Гарри. И он ей — ответил, как и Дайанна! Через два часа нас уже волокли по дорожке обратно в этот дом. И знаешь что? Наша дочь была счастлива! Она даже не думала, какую опасность навлекла на всех нас. Теперь мы не имеем права выходить за ограждение! Это похоже на нашу Фрейю, по-твоему?!

— Это похоже на всех расстроенных детей, Ханна, — тихо ответил Ремус. — Она хотела быть с теми, кого успела узнать…

После непродолжительного молчания в комнату вернулась Фрейя с чемоданом, и Ремус кинулся ей помогать. Он не стал спрашивать, куда делись волосы девочки, поскольку прожил достаточно лет. Мать в порыве злости наказала дочь и, судя по её взглядам на макушку ребенка, уже успела о таком пожалеть. А вот почему маги не вернули её шикарную шевелюру обратно — уже явно вопрос к Невиллу, обидевшемуся на несмышленую дочь сильнее, чем позволяли границы разумного.

Когда они вышли во двор, Ремус начал прикидывать, кого бы попросить исправить эту «причёску». Сам он не был силён в таких деликатных чарах. С ужасом осознав, что легче всего обратиться к Малфою или Элис, он вздрогнул от оглушительного грохота — за ними с силой захлопнулась дверь.

Спустя пару секунд к дочери всё же выбежала зарёванная Ханна и, чуть не задушив её в объятиях, расцеловала. Но Невилл так и не пожелал Фрейе счастливого пути. Всю короткую дорогу до перрона — они аппарировали к северной стороне вокзала — Ремус думал: это Невилл рехнулся или он, раз не понимает его?!

— Прямо в разделительный барьер? — спросила Фрейя дрожащим голосом. — А я в кассу не врежусь?

Ответить он ей не успел — к девчонке с приветственными воплями подбежали Гилберт и Вилфред, а за ними, чинно беседуя о чём-то своём, медленно шагали Иоланда и Беллатрикс. Рядом с последней ковылял Кайл, и Люпин понял, где тот провёл лето. То, как маленький ребёнок смог сам себя отрезать от семьи, не укладывалось в голове.

— Не врежешься, Фрейя! — весело закричал Вилфред.

Гилберт слегка неуклюже обнял её, как старую подругу, и потянул за собой. Фрейя обрадовалась и резко рванула вперёд, за секунду скрывшись из виду. Столько чистой детской радости в одном месте ещё поискать, и Ремус в который раз мысленно осудил Невилла.

Мимо уже с возмущённым воплем пронеслась Дайанна, заметившая Фрейю слишком поздно. За ней волочили чемодан и тележку взмокшие от усилий родители. Не желая им мешать, Люпин поспешил пройти барьер и очутился в мире, где рождаются надежды на прекрасное будущее.

У платформы 9 ¾ уже стоял красный Хогвартс-экспресс, и те, кто видел его впервые, часто просто замирали, с немым восторгом рассматривая его. Остальные спешили занять места в вагонах.

Ремус догнал Фрейю, возле которой уже собрались не только мальчишки, но и ахали в ужасе Зарина и Дайанна, не оценившие изменений во внешности. Гарри осуждающе качал головой.

Перекрикивая шум, Ремус сказал детям:

— Попросите декана, уверен — он всё исправит.

— Я сам… всё исправлю, — вздохнул Гарри, всё ещё разглядывая девочку. — Ну что, по местам? М-а-а-м?

К ним подошла Белла и кивнула Люпину, после чего начала с сыном прощаться, уговаривая его почаще надевать свитер и не умываться холодной водой.

Ремус с трудом удержался, чтобы не споткнуться, услышав подобное из уст Пожирательницы в адрес ранее умершего Гарольда Снейпа. Впрочем, он — её родной сын, и пусть сопли его никогда не убьют, да и «Авада» может не справиться… Всем родителям не чужды некоторые… заблуждения.

В целом мёртвая душа чувствовала себя в теле Лестрейнджа неплохо. Гарри вытянулся, хотя и в прошлом году был не низок, и теперь выглядел более крепким физически — в отличие от своего прошлого тела в этом же возрасте.

— А где Мерида? — спросил Вилфред.

— Она август у родственников провела, — пояснила Зарина. — Они её сейчас привезут. Всем сказали, что мы во втором вагоне?

— Всем, абсолютно всем… — раздражённо пробормотал Каллум, толкая тяжёлую тележку со сломанным колесом. — Я тетрадь подушкой накрывал, чтоб детей не будила. Идёте уже? Чего застряли? Фрейя, привет!

Они похватали свои вещи и направились к нужному вагону, а чемодан Фрейи схватил Гилберт.

Люпин за ними не спешил, ещё не решив, стоит ли ему ехать в поезде или лучше вернуться и переместиться, чтобы не терять время. Пока он стоял и размышлял, с ним поздоровались почти все, кто приходил на платформу.

— Здравствуй, Люпин, — Чарльз Уизли протянул ему руку. — Хорошо выглядишь.

Честер улыбнулся ему и поспешил ко второму вагону, махнув рукой отцу, чтобы тот следовал за ним.

Ко входу в тот же момент подошли Краучи: старший обнимал сына на камеру, пока их фотографировали журналисты. Приближение второго сына — Уизли — непутёвый отец пропустил. Все четверо столкнулись лицом к лицу, и если мальчишки тут же бросились обниматься, то мужчины резко развернулись в противоположные стороны. Министр чуть лбом о вагон не стукнулся, а Чарльз едва не сбил с ног Малфоя с супругой, провожавших Скорпиуса.

Пока двое церемонно расшаркивались, а старший Крауч просто улепётывал — по всей видимости, его храбрость на такие щекотливые ситуации не распространялась, — Люпин понял, что хочет поехать в экспрессе. По крайней мере, скучно не будет.

— Профессор? — на него смотрела Алиссия Спиннет. — Вы Джейкоба не видели? Я на секундочку отвернулась…

Он указал ей на второй вагон.

— У входа вас ждёт, — подсказал он, получив благодарный кивок.

— Ну что, в этом году по какому плану обучать будете? — важно спросил ещё более располневший Захария Смит.

— Уже есть собственный, никакого Дурмстранга, — ответил Люпин.

— Отлично, просто отлично… — довольно протянул Захария. — Успешного учебного года!

Они пожали руки, и оборотень поблагодарил за пожелание.

Следующую минуту Люпин несолидно старался не потерять от удивления челюсть. Он и впрямь приоткрыл рот, увидев, кого ведёт за руку Гестия. Это была точная, безупречная копия убитого Гарри — младший брат Кайла. Сходство оказалось настолько поразительным, что оборотень чертыхнулся и захотел немедленно спрятаться от чужих глаз. Что там Северус говорил про нервы, которые намного важнее?

— Алиса! — кто-то закричал из окна, и он узнал голос Фрейи. — Роззи? Вы куда?

Он обернулся в ту сторону, куда она кричала, и сразу всё понял.

Молли Уизли тянула внучек в противоположную от второго вагона сторону. Рядом стояли пунцовые от смущения Флер и Билл, явно стыдясь поведения женщины и беспокойно поглядывая по сторонам. Кряхтение пытавшихся вырваться из её рук детей приковывало внимание и не выглядело безобидно.

Наконец Флер, заметив приближающуюся к ним Гестию в роли обеспокоенного преподавателя, расцепила пальцы свекрови, и перепуганные девочки бросились ко второму вагону, толкая тележки перед собой. Билл тут же поспешил за ними, надеясь хотя бы попрощаться с племянницами, а Флер с двумя малышами в коляске осталась на месте.

Люпин подумал, что первый день испорчен не только у Фрейи — им всем будет, о чём говорить.

Когда он уже отворачивался, то заметил, как к Уизли подошла молодая блондинка в коротком платье и синей болоньевой курточке. Флер, увидев её, вздрогнула, положила руки на щеки и удивлённо покачала головой, а затем вдруг обняла.

Объятий вокруг было так много, что Ремус не заинтересовался и запрыгнул в третий вагон. Ехать в одном с Гарри он категорически не хотел. Достаточно и того, что в школе у них общая крыша над головой и общее небо в стране.

В поисках свободного купе он заметил, как к вагону шли Мерида и Кэс, весело переговариваясь. А чуть дальше — Гиббона и Джиневру в тонком, летящем платье, отчего та стала похожа на совсем ещё девочку с их общей колдографии.

Они привели дочь вместе и даже несмело держались за руки, привлекая к себе внимание половины перрона — включая всех Уизли, попавших в поле зрения оборотня. Осознав, что сам сейчас не лучше толпы зевак, Ремус поспешно отлип от окна.

Однако он успел подумать о Монти, которого рядом с матерью не было.

Для всех его отец погиб в результате нападения грабителей, но так ли это было для самого Монти или Сабрины, он за год так и не узнал. Скорее всего, им оставили в памяти лишь часть правды — ведь она известна слишком многим и обязательно всплывёт во всех её кровавых подробностях.

Впрочем, зная резкий характер Джиневры, она могла от сына ничего и не скрыть. Люпин только надеялся, что она так не поступила — дети могут быть очень мстительны, и Волдеморт тому яркий пример.

Предпоследнее купе радовало пустотой, и он присел со вздохом облегчения.

Проснувшись ещё до рассвета, оборотень измотал себя мыслями о будущем и сейчас просто жаждал тишины. А ещё — спокойно подумать о покупке собственного дома. Оплата труда преподавателя позволяла, а жалование за позапрошлое лето и вовсе поражало воображение.

Его никто не гнал из замка, и он даже свыкся с его силой и темнотой. А обедал уже не в своей комнате, а со всеми на кухне. Тем не менее, глядя на семью сына ему захотелось перевернуть страницу своих скитаний по болотам и подвалам, которым уже больше двадцати лет. Дом, куда он сможет приводить внука и приглашать его родителей на чай, был ему просто необходим.

В другом доме, больше года назад, Гарри просто сломал его представление о себе, пытаясь убедить, что тот ни в чём не виноват. Тогда оборотень ещё не поверил. Но спустя время понял: Гарри было легко его утешать, потому что он говорил правду.

Гарольд Снейп слишком хорошо знал, что творил, и как сильно потрепал «светлой» стороне жизнь. Мог ли Ремус повлиять на министра, чтобы избежать хотя бы чьих-то смертей?

Нет!

— Думаете о важном? Не помешаю?

Вопрос задала та самая блондинка, что подошла к Флер на перроне. Она выглядела так, словно невзначай сошла с акварельной открытки: легкое ситцевое платье в мелкий цветок мягко струилось по фигуре, полусапожки на тонком каблуке добавляли ей хрупкости, а синяя непрактичная ветровка, небрежно накинутая на плечи, подчеркивала лёгкость образа и выдавала в ней иностранку.

Светлые волосы цвета топленого молока спускались крупными небрежными локонами почти до пояса, и от этого казалось, будто ветер только что пробежал по ним, добавив лёгкого беспорядка. Огромные синие глаза сияли живым светом, а аккуратная линия губ с еле заметным изгибом придавала лицу лукавого очарования. Тонкая шея, прямые плечи и удивительная стройность, граничащая с хрупкостью, делали её похожей на фарфоровую статуэтку, которую так и хочется подержать на ладони, но боишься сломать.

— С вами моим мыслям будет не так одиноко, — ляпнул Ремус невпопад, почему-то пытаясь произвести на неё впечатление. — Проходите.

Он тут же разозлился на себя за глупые слова и даже на блондинку — за то, что заставила его вести себя так нелепо. Но женщина уже села напротив, поставила рядом лёгкий саквояж и закинула ногу на ногу, успев при этом очаровательно улыбнуться раза четыре, не меньше. Люпин не прекратил пялиться на неё, но уже стряхнул наваждение первого впечатления и мучительно пытался вспомнить, где мог видеть её раньше.

Решив, что сегодня мыслям в голове и без того слишком тесно, он поступил проще — протянул ей руку, чтобы представиться.

— Профессор Люпин. Приятно познакомиться.

Она на мгновение замерла, а затем медленно пожала его руку.

— Ой, вы знаете, а мы уже знакомы...

Словно гора свалилась с плеч — оборотень остался доволен собой и своей памятью.

— Вы меня знаете как Габриэль Делакур, — сказала она. — Помните свадьбу Билла и Флер?

Люпин помнил смутно, поэтому промычал что-то общепринятое, приветствуя гостью в стране.

— А вы профессор... в Хогвартсе? — с интересом спросила женщина, разворачивая конфету. — Никогда бы не подумала. Хотите?

Она протянула ему угощение.

Отказавшись от сладости, Ремус приготовился говорить официально. Пожиратели понимали его историю, но как объяснить её совсем посторонним — он ещё не придумал.

— Преподаю Боевую магию, не смог отказаться от хорошего предложения — всегда любил возиться с детьми.

— Точно, нигде столько не платят, как в Хогвартсе, — усмехнулась Габриэль с пониманием. — Но я о другом — вы же солдат другой стороны? Разве нет?

С шумом выдохнув, оборотень почувствовал раздражение. Уже даже компания Гарри не казалась такой уж ужасной. Тот, по крайней мере, никогда не задавал идиотских вопросов.

— Да, я сменил сторону. В жизни всё меняется, и выбор — не исключение, — процедил он сквозь зубы. — А вы в школу едете… для чего? Побороться?

Она явно смутилась и даже слегка покраснела.

— Простите, не хотела вас задеть, — тихо сказала она, нагнулась и дотронулась до его руки. — Сторону выбрать легко, а вот поменять её — это уже смелость.

На минуту оба замолчали, наблюдая за мелькавшими за окном пейзажами. Но вскоре Габриэль спохватилась, будто вспомнила что-то важное.

— Мы будем часто видеться в Хогвартсе — я тоже профессор, — она игриво улыбнулась. — Могу доказать, если не верите: учебники моего авторства есть во всех библиотеках.

— Я вам верю... — неохотно пробормотал Ремус. — Преподавали где? В Шармбатоне?

Она согласно кивнула.

— Мне сказали, что профессор Гестия Снейп не справляется, — пояснила она. — В школе, поговаривают, острая нехватка преподавательского состава.

В школе была не просто нехватка этого самого состава, а почти кадровая катастрофа. Министерство, явно с подачи правителя, панически боялось принимать на должности магов со стороны или хотя бы не проверенных временем. Там до сих пор учили детей дряхлые старики вроде Слизрнота, а также те, кто не противился новой власти с первого дня. За ушедшим на пенсию почти слепым Флитвиком, которому, как говорили, в последние дни Элис уже дорогу к кабинетам огнём указывала, до сих пор лили слёзы.

Приди сейчас тогдашний Волдеморт и попроси себе должность — ему бы дали две, плюс факультатив и внеклассные чтения. А еще слезно попросили бы не рассказывать на каждом углу, что он собирается уничтожить мир. В данный момент и с таким штатным расписанием, где Руны преподавала уже мадам Трюк — это было абсолютно неважно.

— Тоже будете Чарам обучать? — поинтересовался Люпин.

— Как второй преподаватель — Чары, как основной — Руны, — ответила она. — Министерские ищут ещё одного преподавателя по Тёмным искусствам. Но, насколько я слышала, пока не нашли.

— Декан Малфой тоже не справляется, — осторожно заметил Ремус. — Ему приходится всех... подменять. Преподаватели у нас чаще в возрасте. Много болеют.

— Как хорошо, что у меня нет этого недостатка, — она вежливо улыбнулась и снова посмотрела в окно.

Сидеть и молчать было неловко, и Ремус сделал вид, что занят происходящим за дверьми купе. А там действительно творилось что-то странное — в соседнее купе без устали ломилась детвора. Кто-то таскал сов, кто-то — жмени конфет, а кто-то бежал с рассерженным выражением лица, явно собираясь пожаловаться.

В какой-то момент он узнал знакомую рыжую голову, а та заметила его.

Мерида, уже в форме факультета, распахнула дверь, улыбаясь самой широкой улыбкой, на какую была способна, и активно замахала рукой.

— Привет, красавица! — оборотень сам обрадовался так, словно дочь встретил, и указал на место рядом с собой.

Усевшись, она дежурно улыбнулась Габриэль, но уже без радости — к незнакомцам Мерида симпатии не испытывала в принципе. Та снисходительно улыбнулась в ответ, быстро и оценивающе оглядев её с ног до головы.

— Профессор Габриэль Делакур, — представил её Ремус. — У вас теперь начнутся полноценные Руны. Здорово ведь?

— Профессор Дюрфор, — спокойно, но твёрдо поправила его Габриэль. — Делакур — это моя девичья фамилия.

Мерида едва заметно дёрнула плечом, словно её кто-то ужалил. То ли перспектива изучения Рун её не обрадовала — что неудивительно, ведь даже мадам Трюк их не жаловала, — то ли новая преподавательница вызвала у неё недоверие. Девочка потухла, как свеча на ветру, но затем подобралась и метнула в Габриэль настороженный взгляд.

Не сказав больше ни слова, она вскочила и направилась к выходу. Ремус не успел спросить ни про лето, ни про детей — и остался сидеть, озадаченный. Он лишь мельком увидел, как она махнула ему рукой, а затем исчезла в коридоре. Причём ушла не в соседнее купе, куда вроде бы собиралась, а в свой вагон.

«Ну вот и поговорили» — мысленно вздохнул оборотень, окинув взглядом опустевшее сиденье.

Не выдержав любопытства, он всё же решил проверить, не творится ли в купе какое-то безобразие. Сделав пару шагов и встав у стекла, Ремус мгновенно понял, в чём дело. Развернуться, лишь мелькнув в проёме, было бы слишком неловко, поэтому он всё-таки открыл дверь.

— Добрый день, Малфой, — поздоровался он мягко, но с ноткой иронии. — А я думаю, чего это они бегают... Может, шалость какая?

Драко оторвался от газеты, лениво подняв взгляд.

— Нет, Люпин, всё в порядке, не беспокойся, — ответил он невозмутимо, словно был не в купе поезда, а у себя в гостиной. — Зайдёшь?

Ремус качнул головой и кивнул в сторону.

— Я там не один. А ты почему… поездом?

Драко лишь пожал плечами с тем же спокойствием, каким обладали люди, знающие свою судьбу наперёд.

— А куда мне спешить?

Слова его прозвучали почти философски. И правда, куда? Его жизнь была разложена по полочкам с пеленок: расписана, просчитана, упакована и запечатана, как старый свиток, которому суждено открываться ровно в назначенный день. В этом процессе он успел растерять и детскую спесь, и фирменную малфоевскую желчь — отточенные орудия наследника благородного рода. В итоге Малфой остался просто человеком с усталым взглядом и больше никуда не спешил. Разве что на занятия, но их сегодня не будет.

Закрыв дверь, Ремус сделал шаг назад, но спиной натолкнулся на Мериду, которую уже догонял Гарри. Если первая взглядом ясных зеленых глаз — вызывала только улыбку, то чернота глаз второго — сердечный приступ. У него опять забилось сердце, словно они встретились впервые, хотя это была даже не первая встреча за день. Оборотень себя успокаивал тем, что знающие историю и просто правду маги всегда реагировали на него именно так, в любом теле, но большого успокоения эти мысли не приносили.

— Спокойно, Ремус… — мальчишка ухмыльнулся взрослой, холодной ухмылкой, от которой мороз пробежал по спине. — Дыши.

Они разминулись, и дети скрылись в купе Малфоя, а Гарри даже опустил шторку. Это означало одно — жди беды. Гарри не общался с деканом, тот даже на уроках старался его не спрашивать. Возможно, где-то за кулисами — вдали от посторонних глаз — они и вели разговоры о прошлом, а Люпин в этом сомневался.

Но вот так открыто зайти побеседовать? Кого-то убили?

Вернулся в купе он расстроенным и уже сам уставился в окно, давая понять, что не настроен беседовать.

Впрочем, профессору Дюрфор было всё равно.

— Кто там? — она большим пальцем указала себе за спину.

— Декан Малфой, — буркнул Ремус.

— Пожиратель Смерти? Это он вас расстроил?

Ремус почувствовал, что сейчас взорвется. Он даже не смог вспомнить, чтобы взрослый Малфой в школе кого-то обидел или расстроил. Это был уже какой-то тихий и… надломленный человек. Едва ли не самый нормальный во всей школе. Пусть и пытался держать маску мрачной строгости, присущей его факультету. Но судя по сладостям на столе в купе ученики его строгости не боялись — и даже подкармливали, чтоб не проголодался в пути. С чего ей, незнакомке, делать подобные выводы?!

— Пожиратели — тоже люди, — сказал он сердито. — Надо их сначала узнать, а потом делать выводы. Малфой меня — не расстраивал.

— Спасибо за совет, но лучше я воздержусь, — усмехнулась она. — А вы действительно сменили сторону. Лет пять назад Флер писала мне о вашей храбрости, а теперь…

— С тех пор много воды утекло, — сухо заметил оборотень, внезапно ощутив желание доехать до школы в купе с кем угодно — хоть с дементором, но только не с ней. — Об этом она вам не писала?

— С тех пор мы мало общались, — уклончиво ответила женщина. — Поссорились. Между сёстрами такое бывает.

— Но вы же… встретились на платформе?

— Захотела поздороваться с ней и племянниками, иначе бы переместилась сразу, — Габриэль пожала плечами.

Люпин уловил в этом намёк на возможность скорого спасения и почувствовал проблеск надежды.

— Фред во втором вагоне, с друзьями. Он же убежал до того, как вы подошли?

Она посмотрела ему прямо в глаза, холодно и внимательно.

— Хотите от меня избавиться? Как это мило. Вы же взрослый мужчина, профессор! — в её голосе зазвенело возмущение. — Фреда я уже не узнаю, слишком долго не виделись. Лучше поздороваюсь в школе.

Люпин вздохнул, признавая своё поражение, и подумал, что иногда легче справиться с монстрами в тёмных лесах, чем с одной решительной ведьмой.