За северным ветром. Часть I: Возлюбленный (гет)

Пока в Изумрудном дворце заканчивалась беседа между княгиней Мариной, её дядей и маршалом Старицким, молодой капитан-парламентёр вернулся на флагманский линейный корабль и сообщил адмиралу Кузьмину об отказе великой княгини сдать остров.

— Очень жаль, — нахмурив морщинистое лицо произнёс командующий флотом, стоя на носу корабля и разглядывая город через подзорную трубу.

— Адмирал, прикажите начать бомбардировку города и форта? — задал вопрос стоявший рядом адъютант.

— Да, — нехотя ответил Кузьмин и снова скривил недовольную мину.

— Чем вы так расстроены? — спросил молодой и горячий генерал Пересвет Филинович, который тоже находился рядом и следил за городом.

Ему, в отличие от престарелого адмирала, пережившего уже немало сражений, было всего сорок лет, он носил генеральские погоны и мечтал прославится в сражении. Казалось бы, что причиной стремительного взлёта карьеры Пересвета Филиновича являлся его полководческий талант, о чём он сам пытался всех убедить, но все во флоте и армии знали, что дорога к вершине была устлана деньгами его богатого отца.

— Там в городе наши сограждане, и они пострадают, когда мы начнём атаку, — произнёс адмирал с упрёком.

— Остроградом правят мятежники и те, кто их поддерживает, тоже становятся мятежниками, — отчеканил генерал Филинович, высоко вздёрнув нос и презрительно глядя на город. — Мы обязаны разбить их. Я сейчас же прикажу своим войскам высаживаться на мысе Каллиопа, там есть один участок, удобное, но узкое место. Если бы не форт, то я бы сейчас же отправил своих ребят прямо в город. Будь прокляты крутые вулканические берега этого острова.

— Вы очень рискуете, — адмирал отнёсся скептически к идее высадки, — ведь остроградцы лучше знают свой остров и, наверняка, догадаются о том, куда вы собирайтесь высадить войска… Я сам родился в этом городе.

— Пусть так, но сейчас у них недостаточно сил, чтобы отразить нашу атаку с суши. Только экспедиционный корпус и гарнизон форта. Их там всего двенадцать тысяч, а у меня сорок тысяч отменных бойцов.

— Маршал Старицкий даже с десятью тысячами остаётся маршалом Старицким. Этот человек в Лемурии с меньшими силами громил отборные части султанской гвардии.

— Тогда он был молод, а сейчас стар и немощен. Его время прошло. Я одержу верх над ним и развею миф о его непобедимости. Удачного боя вам, Станислав Варламович! Я отправляюсь на свои транспортные корабли. Встретимся в Изумрудном дворце.

— Идиот, — произнёс, оскалившись, адмирал, когда генерал Филинович сел в шлюпку и направился к транспортам. — И где таких находят для армии?

Выстроенные кильватерным строем, военные корабли лукоморского флота одновременно открыли огонь из бортовых орудий и по всей округе разнёсся гул оглушительного канонада. Шквал ядер и бомб, рассекая влажный утренний воздух, обрушились на город и укрепления, но почти сразу ответили пушки с форта Святого Алексея и его высокие красные стены покрылись облаками порохового дыма.

Затем с главной башни рявкнула царь-пушка, сверкнув синим волшебным пламенем и выплюнув из жерла гигантское каменное ядро, сверкающее от чар. Осветив утреннее небо, этот снаряд, словно падающий метеорит, ударился в середину палубы небольшого брига поддержки и разломил его напополам, словно бумажный кораблик. Быстрая гибель одного из своих ю и яростное сопротивление форта — всё это привело в уныние моряков, которые и так не понимали, зачем они атакуют собственный город.

Канонада продолжалось. Ядра летели туда и обратно, круша всё на своём пути. Тритонскую бухту заволокло непроглядным пороховым дымом, но пушки с обеих сторон продолжали палить вслепую. Огромный урон кораблям наносила царь-пушка, которая находилась вне досягаемости их орудий.

В полдень, израсходовав две трети боеприпасов, адмирал приказал прекратить огонь. Корабельные орудия замолчали и, словно в солидарность с ними, прекратился огонь с форта, который, несмотря на некоторые разрушения, продолжал стоять крепко, а его не менее стойкие защитники взяли передышку, но не отходили от орудий, готовые дальше оказывать сопротивление.

Когда дым над Тритонской бухтой рассеялся, адмирал Кузьмин с ужасом увидел результат своей бомбардировки: его родной город полыхал и над ним в небо вздымались клубы чёрного дыма, многие здания были разрушены. Горело здание адмиралтейства с высоким шпилем и знаменитые остроградские верфи, с которых было спущено на воду большинство атакующих город кораблей. Такая вот ирония судьбы.

Адмиралу чудилось, что даже на таком расстоянии от берега он слышит людской плачь. Сердце обливалось кровью при виде сотворённых бедствий.

Другие моряки, матросы и офицеры, тоже с горечью взирали на пылающий Остроград, их главный портовый город, в котором они проводили большую часть своего свободного времени.

Когда всё начиналось, они с трудом понимали, что всё это закончится разрушениями и жертвами среди неповинных мирных жителей.

Состояние самой флотилии тоже оставляло желать лучшего. Две трети кораблей были повреждены, некоторые очень серьёзно. Царь-пушка продырявила и вывела из боя несколько линейных кораблей, потопив ещё несколько небольших кораблей сопровождения.

— Твою ж мать! — воскликнул один из моряков на флагманском линейном корабле. — Что же мы натворили, братцы? Это ведь наш город, там наши люди, у кого-то семьи, жены и дети.

Адмирал Кузьмин слышал эти слова, и они камнем ложились на его душу. Он с грустью опустил голову и прошептал себе под нос.

— Представляю язвительные заголовки иностранных газет: «Лукоморский флот разбомбил собственный главный порт». Когда-нибудь меня за это осудят и расстреляют. Зря я принял эту должность… Ох, зря.

— Какие будут дальнейшие приказания, адмирал? — спросил адъютант.

— Всем кораблям отходить, — приказал Кузьмин, сделав глубокий вдох. — Сообщите генералу Филиновичу, что атака провалилась. Мы возвращаемся в Староград.

— Но, адмирал! Государь будет…

— Меня это не волнует. Наша флотилия сильно потрёпана в бою. Пусть решает уже следующий генерал-адмирал лукоморского флота, — с этими словами адмирал Кузьмин демонстративно сорвал с себя золотые адмиральские эполеты и снял с седой головы двууголку. — Я ухожу в отставку, если не попаду под трибунал.

Приказ быстро был передан по всем кораблям и встречен одобрительными возгласами моряков. Флотилия развернулась и пошла прочь, взяв курс на Староград.

Защитники города и форта встретили отход флотилии радостными возгласами.

Тем временем генерал Филинович, ещё не осведомлённый о решении адмирала прекратить атаку с моря, продолжал проводить высадку, остановив транспортные корабли в проливе между мысом Каллиоса и островом Ферапонтом.

Первой на мысе высадилась передовая бригада под командованием полковника Охлябина, молодого талантливого командира. Выстроив батальоны в три колонны, полковник повёл их в атаку. Было бы благоразумней отправить на разведку кавалерию вояков, но из-за слабой организованности высадки и образовавшейся на берегу суматохе, транспорты с лошадьми оказались последними в очереди.

Бригада Охлябина двумя колоннами углубилась в рощу хвойных деревьев, обильно растущих на мысе. Впереди каждого батальона, регулярно сменяя друг другу, шло по несколько боевых чародеев, которые защитной магией создавали барьер от неожиданных атак.

Один из таких офицеров-чародеев, ведущий за собой три батальона по правому флангу, заметил, что рельеф местности на мысе резко поменялся и почва под снежным покровом стала каменистой.

Внезапно чародей остановился, услышав впереди какой-то шорох, и махнул рукой своим, чтобы те остановились. Внимательно оглядев сосновые заросли и не обнаружив ничего подозрительно, он уже хотел было отдать приказ двигаться дальше, как неожиданно раздался треск ружейного выстрела и сверкающая синяя пуля, преодолев магическую защиту, поразила его прямо в шею. Чародей успел лишь вскрикнуть и упал замертво в снег. Его поразили из специального зачарованного ружья, способного пробивать магические барьеры. Таким оружием пользуются специально обученные лёгкие пехотинцы, прозванные «убийцами чародеев».

Застигнутый врасплох, батальон кинулся врассыпную, ища укрытия, но на них сразу посыпался град пуль. Другая колонна почти одновременно наткнулись на аналогичную засаду и была обстреляна.

Стрелявшие по ним стрелки находились на возвышенности, скрываясь за камнями в развалинах и среди хвойных деревьев, поэтому солдаты в батальонах даже не видели, кто ведёт по ним огонь, и не могли дать отпор.

Попав в огненный мешок, бригада понесла большие потери, и в конце концов полковник Охлябин, скинув шинель и мундир, порвал на себе белую рубашку и поднял её на штыке ружья над своей головой, давай сигнал, что готов сдаться.

— Не стреляйте, братья! — закричал он, размахивая своим самодельным белым флагом. — Мы все здесь лукоморцы и не хотим воевать против соотечественников.

Бригада Охлябина сложила оружие, тогда из-за укрытий показались стрелки маршала Старицкого. Они стали выходить к солдатам и офицерам бригады, которых обстреливали несколько минут назад, обниматься с ними и брататься, как старые друзья. Никто не желал воевать со своими.

Сам знаменитый полководец встретил полковника Охлябина со слезами на глазах и обнял давнего ученика, как родного сына.

Генерал Филинович в это время лично руководил высадкой войск на узком участке суши, подгоняя подчинённых криками и бранными словами. Он уже слышал отдалённый треск стрельбы и ожидал вестей от авангарда Охлябина, но так и не дождавшись их и сгорая от нетерпения, он отправил следом ещё одну бригаду из шести батальонов.

Почти аналогичная ситуация произошла и с этим подразделением, только на этот раз обошлось без стрельбы. Полковник Охлябин лично встретил вторую бригаду и сообщил её командиру о том, что маршал помилует их, если они сдадутся. Эта бригада тоже сложила оружие.

Маршал Старицкий обыгрывал своего оппонента не столько мастерством полководца, сколько собственным авторитетом в армии и нежеланием военных сражаться против своих соотечественников и лучшего полководца в государстве, поэтому они с радостью бросали оружие и сдавались в плен, а то и изъявляли желание встать под знамёна маршала.

Практически без боя армия Филиновича потеряла в полном составе две бригады, чья общая численность составляла около двенадцати тысяч человек, то есть Старицкий пленил столько же людей, сколько было в его собственном корпусе и городском гарнизоне.

Решив больше не ждать подхода новых сил противника, Старицкий приказал атаковать самим. Он разделил свои батальоны на три колонны и отправил их к месту высадки по разным направлениям, чтобы создать эффект численного превосходства. По его приказу вперёд ринулись в атаку эскадроны гусар, которые рассеяли в роще передовые части неприятеля и обратили их в бегство обратно на берег, где всё ещё продолжалась высадка.

Внезапная атака гусар и появление батальонов маршала сразу с нескольких направлений, внесли смятение в ряды частей Филиновича, столпившихся на узком участке суши и припёртых к морю. Здесь их численное преимущество уже не играло роли.

Началась долгая перестрелка, усеявшая берег телами убитых и раненых. Всё заволокло пороховым дымом, сквозь который тяжело было разглядеть, где свои, а где чужие.

Филинович осознавал, что оказался в трудном положении, поэтому решил исправлять ситуацию, поведя свои батальоны в штыковую атаку, но его войска уже были морально подавлены тем фактом, что их атакует непобедимый маршал Старицкий, которого любили и уважали во всей армии.

Батальоны пошли на сближение, но тут что-то громыхнуло и в воду за их спинами шлёпнулось ядро — защитники острова Буян поставили артиллерийскую батарею на холпе с левого фланга и открыли огонь.

Этот момент стал переломным для всего сражения. Павшие духом пехотинцы не желали быть пушечным мясом, поэтому в панике кинулись обратно к шлюпкам, не обращая внимания на отчаянные крики командиров, пытавшихся их остановить.

— Стойте, мерзавцы! — вопил один из офицеров, лупя прикладом ружья своих отступающих солдат.

— Да пошли вы к бесовской матери! — крикнул один из стрелков, оттолкнув офицера с дороги. — Сами подыхайте здесь! До чего мы дожили, братцы, что лукоморцы проливают кровь лукоморцев.

В ту же минуту Филиновичу, наконец, сообщили о том, что флотилия адмирала Кузьмина прекратила обстрел Острограда и отступила. Раздосадованный собственной неудачей и боясь, что теперь на сторону маршала может перейти вся его армия, генерал приказал всем грузиться обратно на транспорты.

Маршал Старицкий со своей стороны, видя, что противник теперь не имеет других целей, кроме бегства, приказал прекратить огонь и отойти батальонам назад, чтобы избежать лишних жертв.

Спустя два часа, когда вся армия Филиновича вернулась на транспорты, которые сразу пошли на соединение с флотилией, Александр Старицкий со свитой выехал верхом на опустевший берег, усеянный припорошенными снегом телами. У него щемило в сердце от этого ужасного зрелища павших лукоморских солдат. Аналогичное гнетущее чувство присутствовало у всех, кто участвовал в сражении.

— Да примет вас к себе Светомир! — прошептал маршал, с сожалением глядя на результаты собственной победы. — Из всех сражений, что прошли за мою жизнь — это самое кошмарное. Сегодня я победил и проиграл одновременно.

Тела павших солдат, с которых сняли именные жетоны, чтобы сообщить родным об их гибели, были собраны и похоронены в общей могиле в роще, а раненым оказали первую помощь и отправили в госпиталь.

Так окончилось не слишком яркое сражение на мысе Каллиопа, одно из тех, которые полководцы вносят в копилку своих побед, но стараются не вспоминать о них.

Вечером Старицкий вернулся в город практически без потерь, а даже с пополнением из пленных, которые пожелали встать под его знамёна. Полководца встречали ликующими возгласами, но он был так хмур и не весел, будто бы ему нанесли сокрушительное поражение.

Великая княгиня Марина встретила Старицкого не менее эмоционально, чем обычные жители:

— Александр Вячеславович, браво! Я в очередной раз убеждаюсь, что вы великий полководец, каких больше не будет на нашем веку.

— Ваше высочество, — ответил удручённо маршал, — сегодня я чувствую себя не как победитель, а как отец, который умерщвлял собственных сыновей. Эта братоубийственная война не должна продлится долго.

— Вы считаете, что мы зря не сдали город?

— Я такого не говорил, — пробурчал старый полководец, резко направившись к выходу. — Простите, но мне нужно заняться наведением порядка в городе. Полностью сгорел портовый район, а это четверть всех зданий. Много погибших и раненых среди мирного населения.

Выйдя в приёмную, Старицкий увидел там двоих ожидающих аудиенции: полноватого моряка в плаще, высокого седовласого старика в дорогом сюртуке и юношу семнадцати лет во фраке, которого он сразу узнал, но не подал виду.

Спустя пару минут в зал вошел камердинер великой княгини и доложил ей:

— Ваше высочество, вашей аудиенции просит Антон Сергеевич Хомутов. Он привёл с собой человека, который хочет встретиться с Мирославом Любомиром.

Услышав последнее имя, княгиня заметно взволновалась и проговорила:

— Пусть войдёт только этот человек. И позовите Мирона Олеговича.