Сказки Шута и Короля. Игра первая (Заколдованная Страна) (джен)

В ушах звенело. Голова раскалывалась. То, что на лицо что-то капает, Миша понял не сразу, а потом вздрогнул, хрипло кашлянул и, перекатившись на бок, зашёлся в уже более сильном приступе кашля. Говорить не получилось бы, если бы даже очень хотелось — саднило в горле. Кашляя и опираясь на локоть, Михаил кожей чувствовал чьё-то присутствие. Кто-то явно стоял за его спиной, и этот «кто-то» смотрел на него.

Бренькнули струны. Миша плюхнулся лбом в мокрую траву, тяжело и отчаянно втягивая воздух, что входил в лёгкие раскалённым железом.

«Взгляни, а небо, будто кровью исписа́ли.

Я так устал тебя спасать и вновь спасать.

Ты избегаешь смерти, мне сказали.

А как же быть, коль в смерти благодать?» — протянул тонкий голосок.

Миха медленно приподнялся, взглянул через плечо и удивлённо замер. Перед ним стоял Король, Шут, тот покойник, и все трое смотрели на него не мигая. Холодок прошёлся по спине. Миша присел. С неба мелко моросило, но гроза отошла. Только сейчас он сообразил, что уже утро. Сколько ж тогда ему пришлось пролежать в траве? Всю ночь, выходит.

— Чем… обя…зн? — едва выдавил парень и тут же поморщился от боли, зло сплюнул и упёрся монарху в глаза упрямым взглядом исподлобья.

— Обязан, Мишенька, обязан, — молвил Шут, держа в руках лютню.

— Что, дума-ешь, спасли… кхе-кхе… вот же… — парень снова сплюнул, говорить нормально всё ещё не выходило. — Спасли… так я теперь…

— Кто сказал, что тебя спасли? — хохотнул Шут, подпрыгнув в нетерпении, и Король впервые подал признаки жизни: вздохнул и встал в более расслабленную позу, откинув мантию и положив одну руку на широкий ремень, надетый поверх рейтуз. На ремне сверкали драгоценными камнями ножны, в которых покоился кинжал. — Говори, Миша, говори да не заговаривайся, — проблеял лилипут, и тут же умолк под пронзительным взглядом Короля.

— Ты воду не боломуть, упырь! — превозмогая дискомфорт, рявкнул Михаил и встал. — Если б не спасли, что я тут делал бы?

Король чуть склонил голову набок и проговорил:

— Как же так, Михаил? Умудрился умереть в стране мёртвых. Очень редкий случай для таких новичков, как ты.

— Как… чего? Чего лопочешь?

— Ты в Запределье, дурень, — постучал себе по лбу пальцем Шут. — То есть ни мертв, ни жив. Чистилище наше, так сказать.

— Кого? Чистилище? — взревел было Миха, но согнулся пополам и ещё раз прокашлялся. — Какое ещё… что вы несёте? — прошептал он, выпрямляясь и глядя на Короля с Шутом поочередно.

Монарх молча размышлял над реакцией парня, наблюдал за ним, и вот хоть бы капля страха проскочила в тёмно-карем взгляде — ни-ни, совсем не испугался. Зато был растерян, озирался по сторонам и ощупывал себя руками.

— Ну дык, вот же я из плоти, — принялся опровергать очевидное Михаил. — Потрогай сам! — кинулся он к Королю и ухватил того за руку, но монарх, сведя брови на переносице, вырвался и угрожающе шикнул на обалдевшего от такой реакции Мишу.

— Не сметь касаться королевского тела, — выдвинул тот правило.

Миха почесал затылок, сплюнул опять и попал аккурат на длинный подол мантии. Король дрогнул ноздрями, а тот, будто бы не заметив ничего необычного, отвернулся и самодовольно хмыкнул. После принялся расхаживать из стороны в сторону, почёсывая подбородок. Ходил, обогнув троицу, наблюдавшую за ним, да так ходил, чтобы непременно топтать мантию монарха. Тот игнорировал откровенное нахальство парня, ожидая от него вопросов, и те не заставили себя долго ждать.

— А смысл в чем? Как выбраться-то? Сколько мне тут торчать? Кто этот мертвяк? Чего таращится? Как я вообще сюда попал и…

— Ты знаешь, что вскоре тебя ждёт тьма? — ошарашил правитель.

Миха замер, обошёл Короля и уставился тому в глаза, сощурившись.

— Чего ты там ляпнул? — поинтересовался он.

— Ты слышал, — непроницаемо ответил Король и откинул назад в край затоптанную мантию. — Так уж сложилось, что следующий этап близок, а ты всё никак не возьмёшь в толк — лучше с нами союзничать. Однако ж, коль узнаю, что ты посмел за моей спиной помочь тому, кого ждёт испытание за свершённые деяния, пощады не будет.

— Кому помочь? — не понял Миша. — Кого ждёт испытание? Слушай, монаршая твоя… Ты мне тут голову не дури, ага? Я эту вашу ересь знаешь, где вертел? Вот именно, ты знаешь, так что, давай-ка, рассказывай, как мне выбраться, и проваливай — тряпьё своё постирай.

— Ну и характер, — хотел, видимо, возмутиться Шут, однако в его тоне проскользнуло восхищение.

Король заметил это, но смолчал, зато поведал следующее:

— Мертвец, что по левую руку от меня, никто иной как преступник, живший с три сотни лет назад. Он был еретиком, который отступил от законов Страны, за что был казнен через утопление. И как любой утопленник, этот тоже принялся таскать людей на дно, что от меня долго скрывалось. Посему мной был подписан указ: заковать его в цепи на последние сто лет, чтобы из-за него больше не пострадала ни единая душа. Эта ночь была заключительной — сотой. — Король одарил того тяжёлым взглядом, и несчастный потупился, а Миша изумлённо уставился на две толстые цепи, что тянулись от его рук, будто их надели вот прямо только что. — И как мы видим, с пагубной страстью он не справился. Надо же было в последнюю ночь вырваться и утащить человека.

Повисло молчание. Миха глядел на покойника, размышляя, а после прохрипел:

— За что он был казнен? Какие такие законы нарушил?

Монаршие глаза сверкнули недобрым огоньком. Миша впервые невольно отшатнулся от него. Каким-то странным казался правитель, словно чересчур мрачным, что ли.

— Он позволил себе творить вещи, которые я не допустил бы в своём государстве никогда. Будучи поначалу многообещающим учёным, чей интеллект был развит во много раз лучше, чем у других деятелей науки в этой Стране, он переступил черту дозволенного... — Король замолчал, выразительно взглянув на утопленника, но не договорил — за него продолжил Шут.

— Был ученым "на ура!"

Всем бы позавидовать.

Только вот он до утра

Трупы оживлял.

Будь то старцы, детвора -

Все одно. Невиданно!

Ковырял им до нутра,

После отпускал.

Развелось среди народа

Воскрешённых воющих.

Был убит талант,

И Король забыл.

Вдруг сдалась сама природа!

Бурей этой ноющей

Вырвался наш некромант

И тебя убил!

— Ну, собственно, не убил. Сами же сказали... — пробубнил Миха, сглотнув, потому что снова затошнило.

— Все одно, — отозвался Король, — он утащил тебя с собой. Значит, нарушил мой указ, — развел руками монарх, а Шут прибавил:

— В особенности тебя нельзя было. Ты во власти его величества, Мишенька. Только Король распоряжается твоей судьбой.

— Чего, блять? — вспыхнул парень, сжав кулаки. — Какого вы тут развели? — И уже монарху: — Я тебе кто, куколка, бля? Марионетка?

Паяц тихо хихикнул в кулак, скосив глаза на правителя, тот и бровью не повёл, когда заявил:

— Верно. Ты моя марионетка. Разве вам непривычно подобное? Вы там все живете, управляемые теми или иными силами. Отчего же сейчас удивляешься?

Миша покачал головой, будто у себя самого спрашивая:

— Да что тут за херня творится? — и добавил громче: — Ну если нельзя было утаскивать, то к чему твои испытания для меня? Ты ж сам меня изводил всё это время? Логика где?

— Изводил? Побойся Короля, — рассмеялся лилипут. — Его величество проверял, готовил, а коль не готовил бы, то на следующем этапе ты помер сразу же, как только переступил черту.

— Какой еще этап, мать вашу?

— После узнаешь. Не о том речь, — поднял руку монарх. — Поди в воду, Михаил, выбирайся из Чистилища, — проговорил, взмахнул мантией, отворачиваясь, и пошёл прочь.

Однако вдруг остановился, немного повернул голову и приказал: 

— Герман, верни его обратно. Не вернёшь, — пленник, закованный в цепи, которые оборванными лентами тянулись по земле, вздрогнул под взглядом Короля, — будешь гореть. Вечно будешь гореть, — и ушёл, исчезая в утренней дымке.

Паяц засеменил следом, но, видимо, и ему было что сказать. Он сбавил шаг, оглянулся, а после поспешил к Мише. Сощурил темные глазенки и шепнул:

— Этот утопленный-то, — мотнул головой в сторону молчаливого бедолаги, — в самом деле был хорошим ученым. Новатором. И ни с какими мертвяками он не забавлялся. Это по Стране пустили такие слухи нарочно. А казнили его за то, что научился давать людям второй шанс на жизнь, — и звякнув бубенцами, удалился.

Этот самый Герман виновато поглядел на Мишу, словно не понимал, что вины-то его и нет. Оклеветали несчастного «еретика». А тот всё ещё таращился туда, где исчезла дворцовая парочка. Негодуя, ненавидя монарха всей душой, Михаил всё стискивал и стискивал пальцы в кулаки. Ох и начистил бы он рожу этому недоделанному...

Стараясь разогнать тяжелые мысли, Миха повернулся к пленнику. На этот раз бедняга заволновался под пристальным взглядом парня, а тот принялся его изучать: длинные волосы прямыми прядями свисали аж до самого пояса, прикрывая половину лица, но глаза, как успел отметить Миша, не были белесыми, как это делается с покойниками. Тут они прям сверкали зеленцой — свежей такой, чистой.

— Закурить дай, — раздражённо выпалил Миха, даже не надеясь, что тот в самом деле даст, однако остолбенел, когда мертвяк протянул ему сухую сигаретку и даже чиркнул спичкой.

Хмыкнув, Миша с удовольствием затянулся и плюхнулся в траву у самой реки.

— Ну, и что теперь делать?

Звякнули цепи. Герман сел рядом, обдав того смрадом. Миха поморщился и уставился вдаль.

— Можешь кого-нибудь призвать? Ты ж некромант? — с лёгким намёком на иронию произнёс он.

Герман отрицательно помотал головой, и его глаза померкли, и Миша вдруг понял, что тот ещё ни разу не заговорил.

— Ты немой?

Герман напрягся, потупился и, открыв рот, показал то, чего видеть Миха точно не хотел. Но увидел — отсутствие языка. То есть его вообще не было. Не просто отрезанный кусок плоти — пустой рот, но зато с зубами, отдающими синевой, жуткими и острыми на вид.

— Охренеть-не встать, — качнул головой парень и снова затянулся. — Ну, давай будем выбираться. Вытащишь меня — спасу и тебя. Уж поверь, я-то способ отыщу.

Внезапно утопленник замахал руками, шевеля губами, и Михаилу удалось понять, что это он отказывается от его предложения.

— Почему? — удивился он. — Услуга за услу… А-а-а… Я понял. Ты испугался угрозы этого петуха коронованного? Да плюй на него. Ничего он мне не сделает. А тебе — подавно. Я ж успею спасти тебя. Уйдешь куда, заживешь спокойно.

Видимо, Миша чего-то не понимал, но утопленник стал куда более синим, чем был. Странно как-то.

В общем, не став обращать на это внимания, парень докурил, встал и сказал:

— Давай, ныряем.

Герман поднялся, обошёл его и первым погрузился в воду, пошарил там где-то и высунулся на поверхность, поманив Миху рукой, но при этом указал на цепи, что всё ещё тянулись по берегу. Мол, возьмись за них. Мише терять было нечего, пожал плечами, ухватился за концы цепей, обмотал вокруг запястий и едва успел инстинктивно задержать дыхание, как тут же лютая сила рванула его на самое дно, об которое он мощно ударился. От боли — казалось бы, откуда ещё и эта боль-то — воздух с пузырями вырвался из легких парня, и тот опять втянул в себя воды. Затрепыхался и ошалело сдал назад, попытался, по крайней мере, но, увы, сам же намотал стальные путы на руки, которые не позволяли ему отплыть.

Если до этого вода была мутной, будто в неё пролили молоко, то теперь яркий алый оттенок расползся по чистому дну, и две огненные руки обвили щиколотки Михи. Тот уже отключался от нехватки кислорода, но увидел вдруг прямо перед собой искаженное страхом лицо Германа. Глаза стали закрываться, и он отчетливо услышал прямо в своей голове рев: «Не умирай! Он сожжёт меня заживо!»

Ошеломленно распахнув глаза, Миша уставился на утопленника, и губы того произнесли беззвучное, но оно снова отдавалось в мыслях Михи эхом: «Вдохни сейчас же! Иначе умрёшь!»

Логики в таком заявлении было по нулям, но тот решил, была-не была, и, открыв рот, сделал вдох. К его изумлению, лёгкие наполнились вовсе не водой, а воздухом. Михаил нормально дышал и не мог поверить в происходящее, хотя удивляться было нечему. Тут всё наоборот. Ноги до сих пор обжигало, и это казалось само собой разумеющимся. Чертовски странные ощущения.

Но вот пещера, куда приволокли Мишу на цепях, внушала дикий ужас. В кромешной темноте его тащили неизвестно куда, и он мог лишь терпеливо ждать хотя бы лучика света.

Что-то громко лязгнуло, словно кто-то сдвинул тяжёлый засов, полыхнуло оранжевым светом, Миха прищурился, вдохнул и... вновь захлебнулся водой. Давясь и дергая за цепи, он повторно проходил через процесс утопления. От ужаса глаза полезли на лоб. Он извивался, подобно ужу на сковородке, а в последний момент, когда ощутил, что цепи сброшены, вдруг поймал за шиворот Германа, и оба неведомой, но очень горячей силой были выброшены на поверхность. Заорав в голос, но при этом не отпуская утопленника, парень больно шарахнулся об землю и откатился в сторону. За спиной трепыхался Герман. Трепыхался как-то странно. Миха вскочил на колени, отвел от лица мокрые волосы и замер.

«За-чем?» — прочёл он по губам утопленника беззвучные слова, и тот вдруг выгнулся, рот открылся, будто в немом крике, и под кожей полыхнуло красным.

Выглядел Герман сейчас так, как будто превратился в кусок раскаленного железа. Он не мог пошевелиться и не мигая смотрел на Мишу. Затем кто-то резко дернул его за цепи, и утопленник с громким всплеском исчез под водой.

— Куда?! — взревел было Миша, ощетинившись от боли в горле, протянул руку в сторону реки и застыл. Пришло осознание: спасая Германа, он его погубил. — Ну сукин сын... Ублюдок в мантии...

Здесь была ночь, в отличие от того места, откуда вернулся Миха, и теперь, когда всё вдруг прекратилось, он сидел в абсолютной тишине. Злость пожирала изнутри. Хотел ведь как лучше, а вышло, как вышло. Но кипел Миша недолго — после пережитого накатило опустошение. Противное чувство иглой укололо в сердце.

Его взгляд метнулся к мигающим вдали огонькам города. Качнув головой, расстроенный, уставший парень поднялся. Он принял одно важное решение, и направился именно туда — в город. Пока шел, усердно размышлял над всем тем, что с ним произошло. За Германа было обидно. Как бы там ни было, если судить со слов Шута, этот учёный не заслужил такой участи, но Миша уже ничего не мог с этим поделать. Отчего-то знал наверняка, что нырни он в реку снова, уже никого не нашел бы.

Но тут его охватило другое осознание, заставившее встать на месте: сейчас придется ведь попрощаться с Акулиной. Да вот как-то не ожидал, что это больно резанет по сердцу. Однако Миша чувствовал, сам понять не мог почему, а все равно чувствовал приближение чего-то важного. Чего-то такого, что напугает его совсем не так, как было до этого. Даже тот могильный ужас, что ему устроил продавец кошмаров начинал меркнуть на фоне престранного, мерзкого, склизского предчувствия. Вот поэтому, подкравшись в ночной тишине к избе, Миша припал к небольшому окошку, чтобы в последний раз взглянуть на Акульку. И вот поэтому он твердо решил: "Уйду. Не нужно ей со мной. Да и мне с ней нельзя. Что если сгублю девицу? К тому же правды обо мне она так и не узнала. Вряд ли простит за обман. Да, надо бы подальше от нее".

Акулина спала за столом. Видно, просыпалась, ждала Мишу, но опять уснула. Он вздохнул, потер грудную клетку, на миг прижался лбом к прохладному стеклу, а после оглянулся по сторонам. Признаться, уходить не хотелось. Было тяжко на душе. Миха ещё раз посмотрел на девушку и решил, что вещички-то свои забрать не выйдет, только если разбудить Акулину, а он собирался скрыться по-тихому. Надо бы, конечно, быть храбрее — войти, объясниться, сказать правду и попрощаться, а не мог и всё тут. Не любил он этого. Пусть даже и тянулся к Акулинке так сильно…

Отмаявшись под окном чуть ли не с полчаса, Миха потоптал траву у крылечка, посидел немного на ступеньках, закурил снова и внезапно даже для самого себя пробормотал под нос:

— «Взгляни, а небо, будто кровью исписа́ли.

Я так устал тебя спасать и вновь спасать.

Ты избегаешь смерти, мне сказали.

А как же быть, коль в смерти благодать?». Что это за хрень такая? — задумчиво шепнул Михаил, почему-то холодея от смысла, что содержался в этих строках.

Да еще и Шут спел так, будто панихиду отслужил.

— Тьфу ты! — сплюнул Миха и ещё раз глубоко затянулся, прикрыл глаза и прислушался.

Что-то звякнуло. Ещё даже не открыв глаз, Миша пробормотал:

— Неужто пожаловал? А «папуля-то» не отругает? — уколол он и взглянул в сторону невысокого кустарника, из-за которого выглядывала парочка позвякивающих бубенцов да половина колпака.

За ним высунулось лицо с двумя сверкнувшими во мраке глазенками, и Михаил передёрнул плечами. Не нравилась ему эта ночь. Всякое бывало тут, со многим он столкнулся, а эта ночь не нравилась больше других. Что ж поделаешь?

Оглянувшись на дверь избы, Миха тихо свистнул, а после сказал:

— Эй, давай услуга за услугу, только по-честному: ты мои вещи приволочёшь, а я тебе тоже помогу, чем смогу. — Шут всё ещё подозрительно отмалчивался. — Ну, и нахрена тогда припёрся, если молчать собрался? Лопух.

Миха отвернулся, докурил и, затушив «бычок», предусмотрительно спрятал поглубже в земле, чтоб утром никто не догадался о его возвращении к этому месту.

— Тогда проваливай, — начиная злиться, шикнул Миха на Шута, и тот, наконец, медленно вышел из укрытия. Приложил палец к губам, складывая их трубочкой, и парень насупился, тихо-тихо шепнув: — Что, боишься кинуться в пляс, балбес? Знаю, это ты можешь. — Паяц открыл рот, чтобы возразить, но Миха прервал его, предупредив: — Вот только запой, прибью.

Шут выглядел озадаченным, но не успел Михаил сообразить, что к чему, как тот исчез. Вот просто взял и испарился. Парень ошарашенно огляделся по сторонам, снова прислушался, но кроме абсолютной тишины, за исключением стрёкота саранчи да шороха травы, ни звука не уловил. Смачно сплюнув и решив, что его жестоко надули, Миха поплёлся в сторону леса, ибо сейчас входить в избу, собирать вещи, пытаясь не разбудить Лину, было как-то глупо. К тому же не умел Миша тихо. Непременно перевернул бы вверх дном всю хату.

Подумав, что вполне может вернуться на следующую ночь, он устало добрёл до кромки леса, когда внезапно раздался грохот, за ним — тихий «звяк», и к его ногам пал Шут. А под этим болваном в колпаке были все пожитки Михи. Завидев такое дело, Михаил перво-наперво подхватил лилипута подмышки, и тот забарахтался в воздухе, проорав на всю округу: «Не сметь меня поднимать!», а уж потом парень, не слишком любезно шмякнув Шута в траву, схватил свою гитару.

— Вот за это благодарствую! — воскликнул Миха радостно, опомнился и оглянулся на паяца. — Ты там живой? Не сильно я тебя приложил?

— Бывало и похуже, — потирая пятую точку, поднялся Шут, с достоинством отряхнул дорогое шмотьё и воззрился на Мишу. — Я по делу, собственно, а ты опять меня втянул в свои игры.

— Ну, это ты своему «господину» скажи, а я не играю. У меня всё по-честному: нравится человек, значит, нравится. Нет — в морду получи. Разговор с такими короткий. Ну, с теми, кто много тявкает и в мантии ходит. Смекаешь? А если не хочешь и ты получить, то не вякай тут.

Шут прочистил горло, чопорно вскинув голову, будто пуританин, которого попробовали соблазнить, а он взял и не соблазнился. Паяц нахохлился и молвил, довольно громко, так что Миха подпрыгнул, вылупившись на него:

— Волен ты не выбирать,

Но коль дали мне приказ,

Должен ты сейчас молчать,

Безмятежно и хоть раз.

Повелитель переда́л:

«Уведи ж его скорей,

Дабы Миша всё же знал —

Вход, где выход. Нет дверей».

— О-ху-еть, — произнес Миха, всё ещё таращась на Шута. — Вы там, когда травкой-то пыхтите, поменьше как-нибудь, да? А то ж я задолбался решать ваши ребусы. «Вход, где выход». Надо ж придумать, блять. Ну оно и понятно: выход, вход — всё одно. Рифмоплёт херов. Иди уже, передай батьке, что я выслушал и порадовался. Досвиданьице.

Михаил прихватил свои вещички, распределил их поудобнее, и, посмеиваясь, отправился в сторону холма. Но остолбенел, как только услышал:

— Плату надо бы забрать.

Не крути, Мишута, здесь.

Коль удумал отдавать,

Сбрось, давай, пустую спесь.

Миша развернулся и грубо рыкнул:

— Ну! Чего ещё?

— А того, чего я хочу!

— Ишь наглая собака. Говори уже. Поспать надо.

— Выпиши-ка мне поклон,

Я прощу тебе должок.

А откажешь, значит, вон…

— …глянь, на полке пирожок. Пиздуй отсюда, хитрожопый. Поклон захотел. Гляньте на него, — фыркнул в край измученный Миха, — а пендаля под зад не хошь?

Паяц насупился, обидевшись, и скрестил ручонки на груди.

— Значит, не дойти тебе до цели никогда.

— Нет у меня цели, оболтус, — как-то грустно вздохнул Миша, оглянулся на город и снова побрёл дальше, а потом плюнул на всё, подумав, что Шут ему немало помог сегодня, развернулся и, выписал шутливый поклон, приговаривая: — Ваш-величство, получите, распишитесь. — Выпрямился, рассмеявшись удивлённому выражению лица Шута, и добавил: — Бывай. А придурку тому передай, я не сдамся.

— Он знает, — довольно кивнул паяц, провожая парня взглядом, а сам подумал, что настоящую плату с него за услугу так и не взял.

Однако Шут в одном был точно уверен, и сомнений это не вызывало: времени оставалось мало, а значит, Король будет действовать грязно, еще более грязно — Миша пойдет туда, куда должен. Уж монарх ныне дорогу к за́мку проложит ему собственными руками. Мише больше некуда будет свернуть.