Смерть Альбéрта Рудольштадта. Одинокая светлая странница (гет)

Выйдя из спальни Альберта, Консуэло взяла одну из свеч, стоявших на небольших столиках у каждой комнаты на всём протяжении коридора. Идя по этому пустому пространству, она вновь была поражена мёртвым безмолвием — какой-то зловещей, навевавшей трепет на грани страха тишиной огромного пространства за́мка и его тёмных узких проходов — словно шла по нему впервые.

Наша героиня всегда опасалась ходить по этому поражающему своими размерами зданию во мраке но́чи и одиночестве — когда некому было сопроводить её.

Золотой свет свечей, игравший на чёрных волосах Консуэло, собранных в небрежную причёску, придавал её облику элегантности, и прекрасное сочетание этих волнистых изгибов с серым, закрытым платьем нашей героини, выглядящим темнее, чем оно было на самом деле, его тонкими красными нитями, составлявшими изящный узор и смуглой кожей Консуэло в этой полутьме стенами коридора рождало странное, обманчивое впечатление, что она — богатая молодая особа, живущая здесь по праву своего рождения.

Лестница, ведущая со второго этажа в гостиную, теперь казалась нашей героине намного больше, шире и круче, нежели это было днём или в тёмное время суток, но в окружении всегда большого количества людей. Из-за слабого света маленькой свечи́, озарявшего лишь ничтожное пространство под ногами Консуэло, спускаться по ней нашей героине пришлось так же медленно, как и тогда, когда она поняла, что пережила своего возлюбленного.

Миновав единственный пролёт, Консуэло прошла через ужé знакомый читателю большой зал гостиной и проследовала в комнату, куда были принесены все её вещи.

Раскрыв чемодан с бельём, наша героиня, взяв оттуда белую ночную сорочку из лёгкой, почти прозрачной ткани, доходящую едва ли не до пола, на тонких бретелях, с ровным воротником, скромно украшенным кружевами, и кое-что из дамских принадлежностей, направилась в ванную комнату.

И в связи с последним описанным действием авторы сего произведения позволят себе заметить одно обстоятельство. И заклинаем вас — пусть же его упоминание не покажется вам, дорогие наши юные читательницы, постыдным, неуважительным, недопустимым и не оскорбит вашего достоинства, к коему мы относимся с величайшим трепетом. И мы говорим так не только ввиду того, что это явление совершенно естественно и создано само́й природой. И, как творцы этих строк — скажем больше — именно благодаря данному обстоятельству происходит продолжение рода человеческого, и потому, вне всяческих сомнений, оно достойно почитания. Итак, мы полагаем, что каждая из вас уже́ догадывается, о чём слагатели сей прозы столь осторожно и деликатно стремятся донести до вас. Да, мы имеем в виду женские дни.

Сказанное нами мог доказывать и внешний вид Консуэло — вот ужé второй день подряд лицо её казалось бледнее, а черты — несколько более тонкими, узкими — нежели это было свойственно её облику в остальное время — и даже заострёнными, и эти обстоятельства в весьма и весьма ощутимой степени беспокоило профессора Порпору. Но одной только нашей героине была вéдома настоящая причина, в коей та справедливо не видела никакой опасности — ибо так было всегда. Консуэло знала эту свою особенность и потому нисколько не тревожилась, уверяя своего бывшего учителя в том, что с ней всё в полном порядке, а ему попросту кажется по причине волнения перед предстоящими гастролями своей подопечной. Да, наша героиня чувствовала некоторое снижение давления и едва заметную слабость, но это ничуть не влияло на её дар прекрасно петь и держаться на сцене, и даже напротив — там, где это было необходимо — голос Консуэло приобретал какие-то особенные звонкость, хрупкость и высоту на грани надлома — отчего делался ещё более неземным и прекрасным, напоминания ангельское пение, игру на струнах серебряной небесной арфы, висящей в воздухе меж белых облаков и света, источник которого нельзя было выяснить, а тело и все жесты приобретали какие-то особенные лёгкость, грацию и изящество. Последнее отличало её движения и в остальные периоды жизни нашей героини, но в эти несколько дней было особенно заметным, и тогда этим волшебством бывали восхищены все зрители, не понимая, какая же магия случилась с их и без того любимой, обожаемой примадонной.

Ощущение же чуть заметной слабости у Консуэло было вызываемо тем, что в подобные периоды она теряла до некоторой степени больше крови, нежели это считалось нормой, однако вновь поспешим успокоить юных читательниц — данное обстоятельство более никак не сказывалось на здоровье нашей героини.

Волосы же нашей героини в эти дни становились, словно по мановению волшебной палочки, гуще и пышнее, а глаза её блестели светом жизни, в них было больше влаги, нежели во всякое иное время — и всё это подлинно говорило о полноте жизни, что билась в её теле.

Но всё-таки впечатление от внешнего облика Консуэло, создаваемое на натуры, коим свойственно подмечать детали того или иного в совокупности, было странно двояким, и делало его таким от природы очень маленькая и неизменно стройная на грани худобы фигурка Консуэло.

И Порпора же, не отдавая себе отчёта в тонкости собственного восприятия в эти дни видел в своей бывшей ученице именно какую-то утомлённость, измученность и даже недомогание — как бы та ни старалась уверить его в обратном.

Сейчас же настала порá, когда авторы сего произведения попросят у наших читательниц дозволения обратиться к ним с таким вопросом. Замечали ли вы за собой внезапные, непонятные даже вам самим неоправданно сильные реакции на, казалось бы, самые незначительные известия — в виде нежданных слёз, или даже рыданий, а то и взрывов чересчур громкого смеха, или слишком резкие смены настроения в эти периоды — коим удивлялись ваши отцы или мужья, встревожившись о вашем физическом и душевном здоровье? Да, подобные проявления изматывают хрупкие девичьи души, но, благодарение Богу, свойственны не всем представительницам прекрасного пола, и, если вы не могли бы отнести себя к последним — создатели этих строк искренне порадуются за вас. Но всё же — просим вас, уважаемые юные дамы — обратить особенное внимание на содержание следующего абзаца.

Мы смеем предположить, что столь сильная, столь бурная — не ожидаемая, как мы помним, даже ею самой — реакция Консуэло на смерть Альберта Рудольштадта — была обусловлена, кроме беззаветнейшей любви, глубокой привязанности, безграничного доверия, чувства сострадания и ощущения родства душ, что нашли друг друга задолго до рождения обоих в земных телах и его непредставимо никем из живущих мучительным уходом — тем, что происходило в теле нашей героини, и в том числе и потому наша героиня испытывала головокружение, едва не потеряла сознание и её даже настигло некое подобие болезни после сильнейшего приступа рыданий. И мы спешим добавить, что сии замечания нисколько не умаляют и не унижают ни чувств Консуэло, ни ваших, наши дорогие юные читательницы.

Скажем также, что, разумеется, всё это — личное мнение авторов сих строк, и та фаза, в коей находился её организм в ту роковую пору, могла быть только совпадением, и то, что наша героиня едва сама не погибла, задыхаясь в долгих рыданиях и едва не надорвала голос в мольбах Господу не забирать любимого человека так скоро и в невыносимых страданиях — не дав насладиться счастьем — целиком и полностью проявление любви, истиннее коей не может быть на свете. Признаемся честно, что второе ближе и создателям сего произведения, и нам очень хотелось бы верить в последнее.

Однако, всё же — разве это важно — когда отношение нашей героини к молодому графу было неоспоримо и многократно доказано её мыслями, словами, взглядами жестами и поступками — даже после его смерти?..