Парадокс выбора (джен)

Уильям устроился на широком диване, закинув ногу на ногу и облокотившись спиной о подушку, а мать — рядом, под боком, с приоткрытым томом на коленях. Тихо потрескивал зачарованный камин, в комнате витал мягкий аромат корицы — остался с чая.

Эвелин, листая страницы массивной энциклопедии, водила пальцем по иллюстрациям, разглядывая схематичные силуэты.

— Вот этот, видишь, — мягко заговорила она, указывая на длинное, гибкое тело с крыльями, — Цинталь. Лесной дух, почти никогда не показывается людям, живёт в сакральных дубравах под Гарцем. Говорят, если увидишь — к удаче, если услышишь — к переменам. А вот… — она перевернула страницу, — смотри.

На жёлтом фоне был изображён змей с пышным оперением — причудливо изогнутый, с когтистыми лапами, клювом и янтарными глазами.

— Коатль. Не представляешь, сколько шума он наделал сто пятьдесят лет назад. Прилетел непонятно зачем — его родные земли совсем не здесь. Но устроил тут такую панику… Люди прятались неделями. Города на западе на время опустели — всё из-за одного существа.

Уильям повернул голову, прислушиваясь.

— О нём до сих пор легенды ходят. Хотя по сути никто так и не понял, что ему было нужно. Просто появился, погулял, сжёг пару деревень и исчез. Магглы списали всё на кару божью.

Она усмехнулась, переглянулась с сыном.

— Вот такой вот экзотический турист.

Когда заискрились синие искры в воздухе и тонкое, гибкое тело белки из света скользнуло сквозь стекло в гостиную, Уильям даже не сразу понял, что это Патронус — настолько живая была походка зверька. Белка остановилась на журнальном столике, взмахнула пушистым хвостом и раздался голос отца:

— Сегодня вечером буду с гостями. Устроим ужин.

Исчезла. Только тепло магии ещё пару секунд дрожало в воздухе, пока за спиной Эвелин с театральным вздохом не произнесла:

— Ни минутки уединения… Ну, конечно. Едва устроимся, как тут же — «гости». — Она уже улыбалась, отмахиваясь краем халата, будто стряхивала несуществующую пыль. — Ладно, пойду устрою пир, чтоб не позориться перед иностранцами.

— Ну да, — протянул Уильям, — а я пойду придам себе подобие приличного вида.

Он неспешно поднялся, прошёл в свою комнату, прикрыв за собой дверь. По пути сбросил рубашку, которую носил весь день, прошёлся рассеянно ладонью по волосам. Встал у шкафа, уставившись на него с минуту, прежде чем выбрал аккуратно выглаженную белую рубашку, практически аналогичную той, в которой он был до этого, тёмно-синие брюки и те самые туфли, которые всегда казались на полтона серьёзнее, чем ему хотелось. Выглядеть красиво парень любит куда больше, чем ходить в чем попало.

Застёгивая пуговицы, думал: кого же отец притащит? Сомнительно, что друзей, с которыми можно в карты сесть или обсудить что-то околомедицинское под вино. Скорее, какие-нибудь «важные фигуры» с каменными лицами, которые едва пожимают руки.

Представители клиники? Высокие чиновники из немецкого Мунго? Или вовсе какие-нибудь зарубежные специалисты?

Он хмыкнул и расправил манжеты.

Будет очень жаль, если вечер скатится в череду вежливых, но бесконечно скучных разговоров. Уильям даже немного понадеялся на неловкий казус — вдруг кто-то прольёт вино, или мама поставит не тот соус к мясу. Главное — чтобы не вышло, как в один из ужинов два года назад, когда час с четвертью спорили о классификации ритуальной аурологической диагностики. Он чуть не уснул за десертом.

Сейчас хотелось чего-то живого, простого, даже если формально придётся сидеть выпрямив спину.

* * *

Дверной колокольчик — небольшой, в форме серебристой капли — издал мелодичный звон, оповещая о входе гостей. Уильям едва успел подойти к лестнице, как из прихожей раздались приглушённые голоса и смех отца.

— Мы дома, — объявил Джонатан, звуча бодро, почти театрально, словно вся дорога до двери была одной репетицией.

Вслед за ним в дом вошли четверо. Первыми — мужчина и женщина, пара лет сорока пяти, одетые со вкусом, но неброско. Мужчина был довольно высокий, с правильной, слегка угловатой челюстью и седеющими у висков блондинистыми волосами, уложенными назад. На вид — человек с опытом, не склонный к многословию. Женщина — стройная, с холодной красотой и уверенной осанкой. Светлые волосы, собранные в высокую причёску, строгий костюм, но на лице — мягкая улыбка.

— Фридрих и Грета Кальвингер, — представил Джонатан, отступив чуть в сторону. — Наши немецкие коллеги и, как выяснилось, старые знакомые господина Роменштайна.

Они одновременно кивнули, почти синхронно, но без надменности. Их вежливость была точной, как часовой механизм. Вслед за ними вошли двое подростков.

Первым — парень, примерно возраста Уильяма. В нём чувствовалась некоторая отточенность, словно воспитание и дисциплину вбивали в него с детства, но не до конца.

— Мэтьюс, — представил себя кратко, когда взгляд пересёкся с Уильямом.

Рядом с ним стояла девушка, чуть пониже ростом. На её лице — лёгкий румянец и искренняя заинтересованность во всём происходящем. Она выглядела гораздо мягче своего брата по первому впечатлению — ну, оно и не мудрено.

— Леона, — сказала она, легко улыбнувшись. Голос — ровный, приятный, чуть певучий.

— Уильям, — ответил он, кивая, сохраняя спокойствие, хоть и чуть напрягся: такие семейные визиты редко проходят просто. Ну, хотя бы не старые деды, уже хорошо. Но первое впечатление, в целом, было нейтральным. Главное чтоб не оказались копией Розье, таких людей он практически терпеть не может.

— Мы вас, надеюсь, не слишком вырвали из спокойного ритма, — сказала Грета, обращаясь к Эвелин, подходя с лёгкой полуулыбкой. — Но мой муж уверил, что так будет удобнее, чем формальные визиты в учреждения.

— Да что вы, — отозвалась Эвелин тепло. — Приятно, когда можно устроить вечер по-человечески.

— Мы благодарны за гостеприимство, — добавил Фридрих с лёгким акцентом, глядя в глаза и слегка кивнув.

Уильям отметил, что никто из Кальвингеров не выказывал привычного снобизма, к которому он частенько был готов на случай общения с представителями влиятельных семей. А то, что они из их числа он даже не сомневался. Даже младшие — держались с достоинством, но без надменности.

Пока взрослые вежливо обменивались первыми фразами и проходили вглубь дома, Уильям остался на полшага позади, краем глаза наблюдая за Мэтьюсом и Леоной. Всё это, похоже, обещало быть не столь уж нудным ужином… по крайней мере, пока.

Разговор в гостиной плавно развивался, обретая ту мягкую обволакивающую интонацию, которая возникает, когда за столом собираются взрослые, давно знающие друг друга, что немного удивляло парня. Сидя в кресле, Уильям слушал вполуха, пока мать подавала закуски на кофейный столик, а отец, явно довольный, пояснял:

— Мы с Фридрихом давно уже ведём переписку. Сначала касательно двух серьёзных случаев, потом по ряду статей, и как-то втянулись. И вот, наконец, появилась возможность встретиться лично вновь — весьма кстати, должен признать.

— Да, ирония жизни, — отозвался Фридрих с лёгкой улыбкой. — Мы столько лет обмениваемся идеями, но только благодаря одному запутанному случаю оказались в одной комнате.

Они с Джонатаном переглянулись — в том взгляде была не только взаимная профессиональная симпатия, но и уважение к стилю мышления собеседника. Почти что на одном языке… несмотря на то, что каждый говорил на своём.

— Очень удобно, — отозвалась Эвелин, устроившись на подлокотнике кресла рядом с Уильямом. — Универсальные чары всё же величайшее благо магического мира.

— Ich wollte das auch sagen, — улыбнулась Грета и, коснувшись палочкой собственного виска, добавила: — Lingua Adapta.

В тот же миг её немецкая речь словно растворилась, и вместо неё в ушах Уильяма зазвучал чистый, идеальный английский, с мягким, едва заметным акцентом. Заклинание действительно было чудом — при накладывании на самого себя оно позволяло слышать и говорить на другом языке, как на родном, действуя лишь при наличии магических сил. Джонатан и Фридрих, судя по отсутствию непонимания на лицах, уже давно активировали его.

— Удобно, правда? — Заметил Мэтьюс, словно читая его мысли. — Мне пока не хочется изучать английский, занят другими предметами, — честно признался он, — да и нет у меня к нему интереса.

— Зато я уже начала учить, — отозвалась Леона, подаваясь чуть вперёд, — но… немного стесняюсь. Могу ошибиться.

— Ошибаться — это нормально, — мягко сказал Уильям, делая глоток холодного яблочного сока. Сущее блаженство. — У нас тоже акценты все разные, особенно у ирландцев и шотландцев. Иногда их не поймёшь, даже если знаешь язык с рождения. Стоят два попугая, не могут договориться.

Девушка тихо засмеялась, слегка прикрыв рот рукой. Она явно расслабилась, а атмосфера в комнате стала ещё немного теплее. Уильям почувствовал, что зацикленность на возможной нудности вечера начинает потихоньку испаряться. В компании не таких помешанных на работе личностей явно будет не так скучно, как он представлял.

Ужин прошёл в столовой, где привычные магические мелочи — саморазливающийся чайник, самоподогревающееся блюдо с жареной картошкой — сосуществовали с тихим, почти домашним уютом, созданным Эвелин. На скатерти из мягкой, чуть блестящей ткани стояли аккуратные тарелки с немецкими и британскими блюдами, а в воздухе витал аромат тимьяна, чеснока и печёного мяса.

Фридрих поднял бокал с тёмным вином, с лёгкой усмешкой взглянул на Джонатана и, поводив стеклом, сказал:

— Джонатан — один из немногих специалистов, с кем у меня всегда получался по-настоящему интересный обмен мнениями. Мы познакомились ещё лет десять назад — на конференции по обмену практиками, кажется, в Люксембурге?

Джонатан кивнул:

— Именно. Тогда ты читал доклад о методах магического распознавания шоковых синдромов в закрытой системе органов. Мне до сих пор вспоминается твой разбор случаев с оборотнями.

— Ну вот, — Фридрих чуть усмехнулся, — с тех пор и пошло: статьи, письма, гипотезы… и наконец — личная встреча. Приятно, когда сотрудничество выходит за пределы бумаги.

— Да, магическая медицина порой требует взгляда со стороны, — заметил Джонатан. — Слишком быстро можно застрять в рутине, а тут такой случай — миссис Вернер, и сразу нужда в свежем подходе.

— Мне нравится, когда мужчины говорят о работе с таким азартом, — сказала Грета, с лёгким кивком повернувшись к Эвелин. — Хотя, признаюсь, я больше привыкла к другим сферам. Работаю секретарём у начальника отдела по борьбе с неправомерным использованием магии. Порядок — это моя стихия.

— Заполняете всякие документы? — Уточнила Эвелин с интересом.

— Именно. Пишу, оформляю, проверяю… но зато знаю все скелеты в шкафах. Довольно интересная работа, хоть и немного однообразная, стоит признать.

Периодический смех за столом был лёгким и живым, как и общее настроение. Между делом, когда блюда сменяли друг друга — от запечённого цыплёнка до яблочного штруделя, разговор перешёл к детям.

— Наши Мэтьюс и Леона учатся в Дурмстранге, — сообщил Фридрих, глядя на них с едва заметной гордостью. — Перешли на шестой курс. Система у нас, конечно, построже, чем в Хогвартсе. Но дисциплина — основа будущего.

— Нам нравится, — коротко сказал Мэтьюс, не слишком разговорчиво, но уверенно.

— Особенно Зельеварение, — добавила Леона, — у нас преподаватель обожает давать задания на выходные по двадцать рецептов.

— Звучит как мечта нашего профессора, — не удержался Уильям, слегка усмехнувшись, — я тоже перешёл на шестой курс.

Разговор шёл неспешно, тепло, и даже несмотря на заметную строгость в облике Кальвингеров, с каждой минутой становилось яснее — нормальная они семья. Повезло, однако.

Когда общий обед подошёл к концу, а взрослые — Джонатан, Фридрих, Грета и Эвелин — остались за столом обсуждать профессиональные тонкости и рабочие вопросы, троица подростков вежливо извинилась и отправилась в комнату Уильяма. Просторное помещение, всё ещё полупустое — чемодан стоял раскрытым у стены, несколько книг на подоконнике, зачарованная лампа для света в углу на тумбе и заправленная кровать с простым покрывалом, — стало временным укрытием от формальностей и взрослого тона.

Устроившись кто где — Леона на кровати, вытянув ноги и играя прядью своих светлых волос, Мэтьюс в кресле, закинув ногу на ногу, а Уильям сам сел у стены, на ковре, — они впервые по-настоящему взглянули друг на друга как ровесники, а не как дети важных людей.

— Ну, — начал Мэтьюс, оглянувшись на комнату, — у тебя тут неплохо. Хотя и пустовато.

— Пока только обживаем, — лениво отозвался Уильям. — Честно говоря, я даже не думал, что окажусь в Берлине этим летом.

— А мы вообще не собирались никуда ехать, — Леона закатила глаза. — Но у папы началась уже привычная шарманка: «важные связи», «хорошая возможность», «надо поддержать». И вот мы тут. Класс, просто отпуск мечты.

— Не слушай её, — сказал Мэтьюс с усмешкой. — Она всегда ноет, если ей приходится вылезать из своей комнаты. Особенно если это не тусовка.

— Зато ты бы с радостью с метлой в зубах сюда долетел, если бы это был международный матч, — фыркнула Леона.

— Да, и что с того? — Беззлобно бросил брат. — Я люблю квиддич. И сильные заклинания. Всё, что связано со всем, кроме занудства в библиотеке. — Он подмигнул Уильяму. — Ты, кстати, на какой позиции играешь?

— Не играю, — покачал головой Моррисон. — Не моё. Смотрю — да, это уже другое дело. Но в основном я по заклинаниям, мне они больше нравятся, чем морозить задницу на метле.

— Теоретик, — протянула Леона, растянувшись на кровати. — Чудно. Тебя бы в наш Дурмстарнг — на первой неделе бы выгнали за излишнее умничанье.

— Спасибо, — хмыкнул Уильям. — Однако предпочитаю молчать большую часть времени и не влезать в разборки бобра с ослом. Уильям. Приятно познакомиться, получается?

— А я Леона, если вдруг забыл, — сказала она, улыбаясь краешком губ. Красивое, почти кукольное лицо, обрамлённое идеально гладкими прядями. И всё бы ничего, но ехидства в её взгляде было явно больше, чем положено незнакомке.

— У неё характер с привязкой к погодно-временным условиям, — добавил Мэтьюс. — А ещё, если еда не нравится — всё, день насмарку. Уж поверь.

— Лучше молчи, квиддичный бог, — отрезала Леона, но уже не так зло. — Хотя миссис Эва готовит реально вкусно. Тут мне понравилось.

Диалог протекал легко. Без особой глубины — как и бывает при первых разговорах, когда ещё не ясно, на чём может завязаться настоящее общение. Но всё же — напряжение ушло, атмосфера стала почти обыденной. Каждый присматривался к другим, делая мысленные пометки, и это было вполне по-подростковому: молча разглядывая, оценивая, делая выводы.

Уильям отметил про себя: Мэтьюс явно из тех, кто будет в центре внимания. Подвижный, энергичный, с той внутренней пружиной, что заставляет людей втягиваться в его ритм. Леона — другое дело. За внешней красотой и напускной насмешкой пряталась, кажется, обида на само существование обстоятельств, в которых её, такую бодрую, выдернули из привычного мира книг, судя по её коротким обмолвкам.

— Что вообще собирался этим летом делать? Ну, до того, как оказался у нас, — поинтересовался Мэт, спокойно наблюдая за сестрой. — Насколько я понял, ты, как и эта дурында, — чуть насмешливо кивнул она не девушку, — не прочь посидеть в библиотеке. Уже парочку книг даже разложил, как я вижу.

— Я не всё лето собирался зубрить, — лениво возразил Моррисон, развалившись на ковре. — Только когда делать совсем нечего. И потом, я больше по прикладной части — мне интересны заклинания, как уже сказал. Как они работают, из чего состоят, что влияет на их силу. Ну и, конечно, профессиональная лень.

— Профессиональная… что? — Удивился Мэтьюс, приподняв бровь.

— Лень, — повторил Уильям, устало вздохнув. — Искусство ничегонеделания, возведённое в ранг философии. Хотя, если честно, времени на неё в моей жизни сейчас поразительно мало. Всё занимает учёба, дела, люди.

— А-а, — протянула Леона, — понятно. То есть ты вроде как ботан, но не такой, чтобы прямо ботан, да? Как я, получается?

— Что-то вроде, — усмехнулся он. — Сижу себе, никого не трогаю, пока кто-нибудь не притащит на ужин важных гостей и не поставит перед фактом.

— Это было в наш адрес? — Фыркнул Мэт, но без обиды. — Ладно, согласен. Мы тоже не просились. Я бы лучше на полях погонял, тренировку устроил. Новый финт отрабатываю, наш тренер сказал, если получится — в основной состав продвинусь.

— Господи, — простонала Леона и уронила голову на подушку. — Я хотела лежать. Просто. Лежать. И ничего не делать. Опять он про квиддич…

— А теперь лежишь, только в чужой кровати, — подколол её брат.

— Спасибо, Мэт, очень ценно. Может, в следующий раз ты мне ещё тур по коридорам устроишь?

— Кстати, — Уильям вытянулся, посмотрев в окно, — а может, и правда пройтись? Тут воздух приятный, да и трава зеленее, хе-хе. Да и сидеть в этой пустой комнате что-то как-то нудновато.

Мэтьюс подскочил первым.

— Отличная идея. Провести тебе лучшую экскурсию в твоей жизни?

— Не откажусь, — слабо улыбнулся Уильям, поднимаясь на ноги.

— Ну тогда пошли. Всё равно тут скукота, — Леона села, стряхнула волосы с плеча и вздохнула. — А дома у меня хотя бы были кошка и пенные ванны.

— Тут есть кресло с подогревом, — подмигнул ей брат.

— Убедил. Всё не так уж и плохо… было бы. Если бы не ты в нём сидел.

Они встали, договорились, что сообщат родителям, и вышли из комнаты. Через минуту в гостиной раздалось:

— Мы погуляем немного. Вернёмся до темноты.

Ответ был простым:

— Не потеряйтесь и держитесь подальше от магглов, — сказал Фридрих.

— И не купите ничего в киоске с говорящими картинками! — Добавила Грета, явно находясь чуть навеселе.

— А про что она? — Шёпотом спросил Моррисон, уже выходя за дверь.

— Самой бы знать, — забавно фыркнув, Леона быстро спустилась по ступенькам.

Сами близнецы Кальвингер выглядели так, словно сошли с пропагандистского плаката довоенной Германии: оба светловолосые, с ясными голубыми глазами, кожей цвета свежего молока и чёткими чертами лица. Мэтьюс — чуть выше, с прямой спиной, живым, подвижным взглядом и лёгкой склонностью к вечно спутанным вихрам на макушке. Леона — на голову ниже, изящная, с выразительными глазами, чуть приподнятым подбородком и манерой двигаться, как будто каждый её шаг — это часть какого-то скрытого танца. Вдвоём они производили впечатление яркое, запоминающееся — не столько из-за внешности, сколько из-за ощущения внутренней сцепки: глянешь на одного — и второй где-то рядом, как отражение.

На её фоне девчонки из Англии вообще теряются. Все-таки арийцы в большинстве своём всегда были красивыми, это отрицать Уильям смысла не видит.

Аппарировали в магический квартал втроём — прямо с заднего двора, где не было видно ни соседей, ни окон. Мягкий толчок под рёбра, мимолётная тянущая дрожь в позвоночнике — и вот уже каменные мостовые Берлина под ногами сменились извилистыми улочками, уходящими вниз под странным углом, как будто вырезанными из иной геометрии.

Магический квартал жил своей жизнью: витрины пестрели стеклянными шарами, банками с туманом, свитками, продавцы на углу вполголоса нахваливали летающие чашки, из лавки парфюмов вырывались мимолётные запахи — сначала запах дождя, потом жасмина, а потом вдруг табачного дыма с мёдом. Сразу было понятно: гулять здесь можно часами.

— Девушка у тебя есть? — Как ни в чём не бывало спросила Леона, перескочив с одной плитки на другую и бросив на него лукавый взгляд поверх плеча.

— Нет, — отозвался Уильям просто, вглядываясь в золотые знаки над антикварной лавкой, где продавались старинные книги и потрескавшиеся шахматные доски.

— А что умеешь? Ну кроме молчать и коситься, как будто мы собрались тебя съесть.

— Немного магии, немного зельеварения… в основном всякие мощные штуки. Особенно боевая и защитная направленность, — ответил он, не сбавляя шага.

— А ещё?

— Музыку люблю, — признался он с легкой полуулыбкой. Этот допрос начинает его забавлять своей простотой.

— Какую? — Леона подпрыгнула, обходя фонтан, где вода шептала заклинания на древнем германском.

Мэтьюс лишь легонько шлёпнул себя по лицу, явно привыкнув к такому поведению сестры.

— Разную. Инструментальную, больше всего. Иногда тяжёлую, иногда совсем спокойную — всё зависит от того, что внутри.

— Никакой конкретики, Моррисон, — театрально вздохнула она. — Ты что, в британском министерстве проходил курс по уклончивым ответам?

— А ты, похоже, в театре выступаешь, — хмыкнул он.

Пока они проходили мимо магазинчика, в котором продавались палочки ручной работы (в витрине медленно вращались модели из окаменевшего дуба, тончайших лоз и белой древесины из скандинавского леса), Мэт на взводе рассказывал про мётлы:

— А последняя модель «Нордлин 500» не просто развивает сто двадцать по прямой, у неё ещё есть самостабилизация! И при боковом ветре держится, и разворот в триста шестьдесят градусов — за долю секунды…

— А ты в других странах был? — Снова спросила Леона, не давая ему сбиться в метлофилию, перебив.

— Франция, года три назад. Теперь — Германия. До этого не доводилось.

— А в Хогвартсе правда портреты шепчутся, когда думают, что никто не слышит?

— Правда. И привидения поют. А ещё кентавр в Лесу, который любит читать лекции по астрономии, если удачно на него выйти. Ну, или стрелу в бочину выпустить, тут как пойдёт.

— Звучит как дом сумасшедших, — фыркнула Леона.

— Ощущается так большую часть времени, — согласился он. Чего только стоит его приключение с оборотнем у Визжащей хижины.

Они свернули за угол, где шла реставрация старого фасада — дом с причудливыми сводами, балконами в виде когтей, и странным барельефом на стене. Мимо прошествовал пожилой маг с шестиногим псом на поводке… Допустим. Хоть и странно, но просто допустим.

— А как у вас в Дурмстранге? — Спросил Уильям, решив перевести внимание.

Мэт вздохнул и на мгновение перестал жестикулировать.

— Жёстко. Нас учат, будто мы уже стажёры в боевой части аврората. Ритуалы, дисциплина, строевая, физподготовка. Ошибся — драишь пол под присмотром надзирателя. Кошмар наяву.

— И при этом весело, — вставила Леона. — Особенно если тебя не поймали.

— И не забыли наказать, — усмехнулся Мэт. — Но да, порядок там держат. Зато, если прошёл курс — у тебя точно мозги работают правильно.

Судя по описанию, это больше похоже на какое-нибудь училище для офицеров, чем на полноценную школу.

— У вас холодно там вообще? — Спросил Уильям, глядя на стенд с колдографиями возле магической кофейни, где демонстрировались двигающиеся портреты ведьм и волшебников с местной политической сцены.

— Постоянно. Даже летом, когда нам однажды повезло там оказаться. Но виды с башни шикарные, — сказал Мэт, кивая в сторону, словно башня могла быть за ближайшим поворотом.

— Ты бы там не пропал, — сказала Леона, вновь повернувшись к Уильяму. — Да и проваливаются обычно полные идиоты, которым лишь бы в потолок поплевать.

Это же было не про Уильяма? Он, так-то, тоже любит лениться! Хоть и не умеет, судя по всему.

— Дурмстранг не просто школа, — сказала Леона. — Это как государство в государстве. Как остров, решивший, что время остановилось.

После этих слов она надолго замолчала, явно выстраивая дальнейшую речь.

Она не рассказывала с пафосом. Напротив — почти буднично, просто пересказывая факты. Лишь местами голос её становился строже, когда речь заходила о главном: об исключительности, о чистокровных.

Дурмстранг принимал только тех, чья родословная не вызывала вопросов. Это не обсуждалось, не афишировалось, не прописывалось в уставе, но все знали. Как знают, что в доме не стоит поднимать старые темы.

Она упомянула, что это чувствовалось в каждом элементе: в преподавателях, что косо глядели на любые вопросы о магглорождённых, в учениках, повторяющих старые лозунги, будто мантры, в самом ландшафте — холодном, недоверчивом, словно отобранном у мира.

Слушая это, Уильям уже начал примерно понимать, почему Хогвартс считается одной из, если не вообще лучшей, школой. По крайней мере, он вне политики.

Мэт, сидевший рядом, только пробормотал:

— Неугомонная…

Тон у него был не то усталый, не то восхищённый. Он не вступал в спор и не проявлял особой эмоции — просто слушал, как тот, кто уже слышал это раньше, но понимал, что для неё важно посвятить нового товарища во все факты.

По её словам, не все студенты разделяли господствующее предубеждение. Были те, кто сомневался, кто задавал вопросы — хотя бы себе. Но в основном всем было просто плевать, в общем то.

Создаётся впечатление, будто это какой-то Слизерин в вакууме, однако.

— Ну раз уж мы гуляем, ты обязан знать, куда ты попал, — веско заявила Леона, ни на миг не прекращая шаг.

Так за разговорами они и дошли до «отличного места», о котором с самого начала заикался Мэт.

— Ну вот, — сказал он, указывая вперёд. — Добро пожаловать в Парк Висящих Садов.

Первое, что бросалось в глаза — небо, точнее, его частичное отсутствие. Вдоль всей центральной аллеи парка тянулась огромная арка — из тёмного, гладкого, будто шлифованного камня, поднимающаяся над землёй метров на десять. И с неё вниз, как в перевёрнутом мире, свисали деревья. Не лозы, не виноградники — именно деревья.

Массивные, с раскидистыми кронами, которые застыли в воздухе, будто муха в янтаре, тяжёлыми гроздьями листвы и цветущими ветвями. Их стволы, закреплённые к арке, уходили вверх, но кроны были внизу — прямо над тропинками, лавочками и фонарями.

В воздухе медленно плавали золотистые светлячки — не светящиеся жуки, а крошечные магические сгустки, похожие на искры.

— Вечером тут особенно красиво, — сказал Мэт. — Они зажигаются и летают прямо над головами, пока не исчезнут.

— А летом тут играет небольшой оркестр — заколдованный, — добавила Леона. — Без музыкантов. Правда, скорее всего не сегодня.

Уильям молча смотрел на всё это. Вид завораживал: тишина, будто перевёрнутый лес, зелень внизу, а не вверху, и лёгкое ощущение, что находишься внутри сна, вывернутого наизнанку. Как… красиво.

— Знаешь, — сказала Леона, лениво щурясь, когда троица уже прогуливалась по парку, — мне кажется, в этом месте концентрация поцелуйчиков и всяких прочих прелестей на квадратный метр гораздо выше нормы. Гораздо. Если бы Министерство вело статистику, это было бы местом паломничества… ну, или запретной зоны для интровертов. В зависимости от отношения к жизни.

Уильям фыркнул, но взгляд невольно задержался на очередной паре. Всё здесь казалось другим. Даже в Лондоне, в его Косой Аллее, такой картины не увидишь: там всё было набито, как коробка со старым хламом — улицы узкие, всё нависает друг над другом, а парки? Какие парки? Если не считать крохотный скверик за аптекой, да и тот больше похож на загаженный двор.

А уж Лютный переулок и вовсе жил под девизом: «Никакой радости, только бизнес и не слишком лицеприятные дела». И по размеру был почти таким же, как вся Аллея — но в нём не хотелось слоняться без дела. Обычно это заканчивается не очень благоприятно.

Он сдержанно пожал плечами, делая вид, что не слишком впечатлён:

— Европа. Что с неё взять. Цивилизованная страна.

— Ах, вот как, — усмехнулась Леона. — Слушай, ты это сказал так, будто не сам из этих ваших топорных англичан. Хотя, может, у тебя и паспорт чисто декоративный?

— Я предпочитаю не афишировать, — буркнул он, но с усмешкой. — Не подставлять место, где я родился, под огонь критики.

— Ну, поздно, — протянула она. — Родина уже вся горит, прямо у тебя в глазах. Так что переезжай сюда.

И, прищурившись, ткнула в его сторону пальцем:

— Всё, я разгадала. Это просто ревность. Ты не привык, что где-то может быть приятнее, чем у тебя дома. Потому и ходишь с таким лицом, будто кирпич сожрал!

— Я привык, — ответил он после паузы. — Просто не знал, что это будет чувствоваться вот так… странно. Во Франции хоть и тоже всё было красиво, но более… не знаю. Просто более.

Стоило только Леоне отойти за мороженным на пару минут, как Мэт сразу же начал говорить, говорить и говорить. Казалось, его запас слов увеличивался пропорционально тому, сколько говорила сестра, пока он молчал.

— …а потом этот придурок Кертис начал орать, что у нас не просто экзамены, а подготовка к «жизни под постоянной угрозой», — рассказывал Мэт с небольшим возмущением, усевшись вместе с Моррисоном на лавочке под кроной огромного дуба. — Ну сколько можно? У меня ощущение, что я учусь на фронтового мага, а не, прости Мерлин, на рунолога. Хотя бы раз в неделю — просто урок. Без давления и «вы не готовы». Я уже никогда не буду готов, понимаешь? Скоро вообще чокнусь, если так и на шестом курсе будет!

Что же, теперь парень может официально сочувствовать всем выпускникам Дурмстранга. Хотя, наверняка всё не так плохо. Да и у них самих перед экзаменами кипишь был такой, что даже поболее будет, чем рассказывает Мэтьюс.

Он говорил с такой искренней обидой, что казался почти трогательным. Уильям хмыкнул, опёрся затылком о подлокотник и кивнул:

— Слушай, тут я с тобой согласен. У нас, кажется, все профессора сговорились. Дрючили так, будто от нас реально зависит судьба мира. Типа, не выучишь какое-то заклинание в срок — и всё, человечество погибнет.

Поныть на тему школы — святой долг абсолютно каждого студента. Уильям не исключение.

— Именно! — Подхватил Мэт, довольный поддержкой. — А я вообще не понимаю, как люди доживают до седьмого курса. Они же либо уходят добровольно, либо теряют рассудок. Наверное, у вас в Хогвартсе на шестом году начинают подмешивать успокаивающее в чай.

Уильям со смешком кивнул, заняв более удобную позу, ленивым взглядом окидывая каждого прошедшего мимо волшебника.

— Вот была бы моя воля, — пробормотал он, — я бы просто лежал. Формой звезды. Хоть на этой самой лавочке. И не двигался бы. Вообще. Хоть год подряд. Пусть мир подождёт, пока я в перерыве. Но, увы.

— Не-а, не прокатит, — отозвался Мэт. — Мир у нас, видимо, без выходных.

— Тем более повод не вставать.

Леона вернулась с мороженым на троих, расставляя стаканчики на лавочке и улыбаясь прохладе сладкого лакомства. Перекатываясь на носках, она посмотрела на Уильяма и спросила:

— А ты пойдёшь смотреть чемпионат по дуэлям? Хотя, правда, билеты нынче стоят прилично.

Уильям удивлённо моргнул — впервые услышал, что этим летом вообще что-то будет происходить.

— Чемпионат? — Переспросил он. — А где это у нас такое чудо будет?

— В этом году Германии повезло быть принимающей стороной, — объяснила Леона, отхлебнув мороженого. — Через две недели всё начнётся. Билеты с каждым днём дорожают, так что, если решишь, лучше не медлить.

Вечер постепенно сгущался над парком, когда ребята, наконец, замедлили шаг и позволили себе немного расслабиться после долгого дня. Они неспешно бродили по тенистым аллеям, обмениваясь лёгкими разговорами и тихими шутками, словно стараясь удержать в воздухе эту хрупкую атмосферу простого удовольствия от общения с кем-то, кто с тобой на одной волне.

Вокруг цвели различные цветы, а тёплый ветер играл с листьями, наполняя воздух сладковатым ароматом. Уже после, когда они вернулись обратно в дом, окончательно стемнело. Старшие Кальвингеры обменялись прощальными репликами с отцом и матерью, без лишних слов приготовились к отъезду, предварительно тепло попрощавшись, как и сам Уильям с близнецами — и, выйдя на улицу, аппарировали, растворяясь в вечернем сумраке.

Уильям не стал долго раздумывать. Следующим же утром направился в Министерство, в тот отдел, который, как оказалось, организовывал и спонсировал чемпионат по дуэлям. Билет оказался достаточно дорогим — внушительная сумма, которая в обычных обстоятельствах могла бы остановить любого, а самого Уильяма ударила прямо по больному — внутренней жабе.

Но сбережения, накопленные благодаря посредничеству с Хагридом, позволили не просто закрыть глаза на цену (принудительно), а купить его без особого стресса (тут он нагло врёт сам себе, да). Он даже предложил матери пойти вместе, надеясь разделить с ней это событие, но та отказалась: она хочет погрузиться в компанию магозоологов, и так как Грета предложила подкинуть нужный контакт — была полностью поглощена подготовкой, для неё всякие турниры в этот момент отступили на задний план.

Вернувшись домой, Уильям не откладывал дело в долгий ящик — отправил Мэту письмо, короткое и ясное: «Билет есть, я иду». Пропустить такое событие тому, кто сам хочет стать отличным и сильны магом? Пф-ф, ещё смешнее анекдота парень не слышал.

Вечером, усевшись у окна с чашкой тёплого чая и кусочком тортика, Уильям позволил себе на мгновение отступить от мыслей о тяжести предстоящих дней. Сладкий вкус и мягкое тепло напитка будто смягчали острые углы реальности, помогая немного забыть о внезапном ударе по кошельку и тех кровавых слезах, которые он мысленно уже пускал из-за этого. Но где-то в глубине души уже теплела искра предвкушения — лето обещало быть гора-а-аздо интереснее, чем любое другое до этого. Даже Францию, наверняка, переплюнет, на что он сам надеется.