Империус (гет)

В сводящей с ума тишине Ремус ждал.

Боже, как он устал. Последствия недосыпа и напряжения последних часов отдавались в каждой косточке, а полная луна лишала остатков сил. Он был уверен, что только струящийся в крови адреналин и откровенное упрямство не позволяли ему рухнуть на месте. Его состояние только ухудшилось, когда он смотрел на Тонкс в тревожном ожидании, что вот-вот на ее лице отразится отвращение, и она в ужасе отпрянет, как поступил бы на ее месте любой вменяемый волшебник.

Но она не сделала этого.

Она лишь слегка склонила голову набок и, приподняв бровь, снова протянула руку и взяла его ладонь в свою.

— Я знаю, — тихо сказала она. — Ты забыл?

Она… что? В ответ на его потрясенное выражение она засмеялась — не весело, но и не холодно; ее смех потревожил воздух, будто бы ожидающий этого.

— Ремус, ведь я была с тобой, когда Дэниел Арден сделал свое заявление.

Ремус практически забыл про Фенрира — тот день, когда они спустились на уровень резидентов, казалось, случился вечность назад.

— Но это было мелочью, — настойчиво сказал он. Она не понимает, не может понять… — Это было просто ерундой по сравнению с тем, что со мной бывало прежде, если этот инцидент вообще имел место…

— Имеешь в виду тот раз, когда ты бросился на Грюма в 1981-м году? Или когда едва не напал на детей, когда Каин ворвался в Хогвартс? — Сама обыденность ее тона, которым она перечисляла его самые жуткие тайны, потрясла Ремуса сильнее всего. — Как я и сказала, Ремус, я знаю. После того, как мы доложили о случившемся на уровне резидентов, Дамблдор отозвал меня в сторону и рассказал. Он полагал, что мне стоит знать, почему ты можешь так остро реагировать на эту тему.

Какое-то мгновение ушло у него, чтобы осознать, что она говорила. Дамблдор сказал ей?

«Дамблдор просто взял и рассказал ей мой самый большой секрет, словно это совсем не важно, словно…»

Он сказал ей. Он сказал ей до того, как она…

— Ты знаешь? — надтреснутым голосом спросил он; ему казалось, что его сердце сейчас либо собьется с ритма, либо и вовсе остановится. — Ты знаешь и все равно…

— Люблю тебя? — с раздраженной гримасой закончила за него Тонкс. — Сколько раз повторять? Для меня это не важно, Ремус.

Он снова покачал головой, стараясь очистить мысли.

— А должно быть, — дрожащим голосом сказал он, испытывая потрясение и недоверие. — Потому что это важно для меня. И Дамблдор… он не имел права, это должно было быть мое решение, рассказывать или…

Тонкс лишь пожала плечами.

— Ну, он рассказал, а я выслушала. Ни ты, ни я уже ничего не можем с этим поделать. Я люблю старика как своего дедушку, но он просто обожает вмешиваться в чужие дела.

Ремус старался дышать глубоко, старался успокоить разошедшееся сердце. Уже скоро…

— И все же… — едва не заикаясь, проговорил он. — Он не должен был…

— Ох да бога ради! — воскликнула Тонкс. — Дело не в Дамблдоре! Ремус, ты доверяешь мне?

— Как это относится к…

Она снова перебила его:

— Ты доверяешь мне?

— Да! Но…

— Тогда почему так важно, что я знаю? — Ее пальцы сжали его ладонь, словно тиски. — Простой ответ: потому это не важно. И почему мое знание так важно, когда я уже сказала тебе, что мне все равно? И снова: оно не важно. Мне плевать, если ты ползал на четвереньках и лаял на луну. Ты все равно…

— Оборотень! — Ремус резко вырвал свою руку из ее, ощущая вновь поднявшуюся волной ярость в ответ на ее чудовищно нелепые предположения. — Я оборотень, оборотень, который становился бешеным, который может стать бешеным снова! Ты хоть понимаешь, что это означает? — Он не дал ей шанса отвечать, потому что чувствовал, как утекают последние минуты, отпущенные ему, чтобы объяснить ей. — Это значит, что в любой момент я могу наброситься на тебя. Я могу убить тебя, могу разорвать на куски практически на ровном месте! Это значит, что я стану Каином!

— Нет! — Ее голос обжег его, словно пощечина. — Ты никогда не станешь им!

— Значит, ты меня совсем не знаешь, — мрачным дрожащим голосом ответил он.

— Я начинаю подозревать, что знаю тебя лучше, чем ты сам. Ты говоришь об этом так, словно это неизбежно! — с яростью бросила она. — Словно ты ждешь, когда волк возьмет над тобой верх! — Ее голос опустился почти до шепота, но остался твердым и эмоциональным. — Но ты сильнее, Ремус. Ты самый сильный человек, кого я знаю.

Как она может так думать? Как может быть такой наивной?

— Это не так. Это реальная угроза, Тонкс. Это могло бы произойти, это могло произойти сегодня…

— Я знаю, — просто сказала она, серьезно глядя ему в глаза. Ремус вдруг ощутил, как она снова взяла его за руку. Их яростный спор вдруг сошел на нет, оставив после себя только тяжелое смирение, изматывающее их обоих перед лицом скорой трансформации. — И я на самом деле имела в виду то, что говорила наверху. Если потребуется, Ремус, я знаю, что ты предпочел бы умереть, а не стать бешеным. — Ее пальцы на его ладони задрожали. — И я намерена проследить за тем, чтобы твое желание исполнилось.

Он практически видел это. Он практически видел выражение ее лица, ужас в ее глазах, когда она…

— Нет! — выдохнул он резко. — Нет, Тонкс. Я не могу позволить тебе сделать это, неужели ты не понимаешь? Ты говоришь, что знаешь меня, но и я знаю тебя! Ты до конца жизни станешь винить себя в этом! — Он опустил голову, глядя мимо своей ладони в пальцах Тонкс и на пол, покрытый битым стеклом и пролитыми зельями. — И я не могу просить тебя об этом. Как я могу утверждать, что люблю тебя, а затем обрекать на такую боль?

— Ремус… — начала она с нотками возражения, но он знал, что она скажет дальше: удобную для него ложь о том, что это будет необходимо, и она простит себя. Он остановил ее прежде, чем хоть слово еще сорвалось с ее губ.

— Волк всегда будет во мне, Тонкс, — сказал он тихим и низким голосом, глядя теперь в потолок, потому что не хотел видеть боль в ее глазах. — Он уже почти здесь. Ты должна быть с кем-то цельным, с кем-то гораздо более молодым, с кем-то, лучше меня. С нормальным мужчиной, который сможет заботиться о тебе, сможет обеспечить тебе долгую жизнь и дом, а не возможную необходимость убить его, если он превратится в бешеного лунатика…

— О да ради Мерлина! — Пальцы Тонкс сомкнулись на его подбородке, заставляя опустить голову и встретиться взглядом с ее горящими глазами. — Сколько раз мне повторять? Мне все равно. Как ты можешь гарантировать, что хороший и нормальный мужчина не свалится с метлы, или рядом с ним не взорвется котел, посыпая его останками окружающий ландшафт? Каждый может умереть, Ремус! В жизни ничего не гарантировано! Но я знаю, что одно будет неподвластно нормальному мужчине, а именно быть Ремусом Люпином. — Ее глаза горели огнем. — Ничто в тебе нельзя назвать нормальным, Ремус, и я не согласна ни на что другое. И да, ладно, ты оборотень, но именно это сделало тебя тем человеком, которым ты стал. И ты хороший человек, — сказала она, глядя на него с вызовом. — И если мне придется выбирать между тем, чтобы поверить в тебя или сбежать от волка, я выберу тебя.

Ремус смотрел на нее, смотрел на собравшиеся морщинки на ее обычно гладком лице и смутно осознавал, что ее пальцы все еще нежно касаются его подбородка, поглаживая его. И он понял.

Она на самом деле имела все это в виду. Ох Мерлин, она и правда…

И в этом-то и заключалась проблема.

Все его доводы, все оправдания оставались истинными и вполне реальными страхами, рвущими на части его душу, когда он только осмеливался представить себе свое будущее в ее объятиях. Но сейчас ей удалось проникнуть глубже, затронуть его самый глубочайший страх, его вечное сомнение, и она неосознанно попыталась отмахнуться от него. Однако не так-то просто избавиться от одной очевидной причины, по которой он не мог позволить Нимфадоре Тонкс тратить на него свою жизнь.

Но, к своему удивлению, он обнаружил, что хочет дать ей такой шанс.

«Я так слаб. И это один из поводов, почему мне не следует позволять ей…

Но я хочу сказать ей. Мерлин, я хочу сказать».

— Тебе не стоит мне доверять, — сказал он наконец неуверенно, нерешительно, но отчетливо. — Потому что не только волка я боюсь, Тонкс. Дело не только в моем страхе навредить тебе. — Он глубоко вздохнул, готовясь высказать последнее признание, последний факт, который ей стоило бы знать с самого начала. — Я просто недостаточно хорош для тебя.

Он сразу же понял, что она не смогла уловить смысл того, в чем он пытался признаться.

— То, что ты оборотень, еще не значит…

— Нет, — снова перебил он ее, не в силах выносить недоразумения дольше. — Я говорю не о том, что я оборотень. Я говорю о том, какой из меня вышел мужчина. Я недостаточно хорош. И близко не дотягиваю.

Тишина, последовавшая за его словами, оглушала. Ее полный недоумения взгляд прожигал его насквозь.

— И это все? — тихо и, словно бы не веря сама себе, проговорила она. — Господи, вот в чем дело, да? Вот почему ты отталкивал меня. Дело не в волке и не в твоем возрасте — ни в одной из причин, о которых ты распинался. — На ее лице загорелось понимание, и она даже слегка улыбнулась. — Дело в твоей неуверенности в себе.

То, что его самые потаенные страхи охарактеризовали этими несколькими словами, раздражало, но Ремус не стал зацикливаться на этом.

— Причина немного глубже, — начал он. — Это…

— О нет, — сказала она и сжала пальцы на его подбородке. — Я не позволю тебе снова все усложнить, не сейчас, когда мы наконец-то до чего-то договорились. — Несколько мгновений она задумчиво смотрела на него, а затем вдруг повторила вопрос: — Ты мне доверяешь?

Ремус нахмурился.

— Разве мы уже не выяснили это

?

Тонкс вздохнула.

— Просто ответь на гребаный вопрос, Люпин.

— Ладно. Конечно, доверяю. Но какое отношение это имеет к этой ситуации?

Она улыбнулась, и в ее улыбку наконец вернулась отсутствовавшая до сего момента искорка.

— И ты доверяешь моим суждениям?

Ремусу совершенно не нравилось, куда она вела.

— Да, — осторожно сказал он. — Но…

Она переместила пальцы на его губы, заставляя замолчать.

— Значит, ты доверяешь моему мнению о людях?

Его подозрения укрепились.

— Тонкс…

Но она была явно намерена выложить свои мысли.

— Что ж, мое мнение таково: Ремус Люпин прекрасный человек, и, скорее, это я не заслуживаю его. — Она приподняла брови и посмотрела ему в глаза. — И что? Теперь скажешь, что больше не доверяешь моим суждениям?

Этот спор ему не выиграть.

— Ты пристрастна.

Она ухмыльнулась.

— Разумеется. Но тебе не приходило в голову, что у моей пристрастности есть причина? Она не берется из ниоткуда, знаешь ли.

Он покачал головой.

— Тонкс…

Она нежно погладила его по щеке, и он замолчал.

— Я люблю тебя, — тихо сказала она. — И ты любишь меня. Здесь нечего бояться.

В ушах шумело, сердце с неистовой силой толкало кровь по сосудам, словно бы очищая его тело изнутри. Весь мир отступил куда-то на задний план, и все, что он теперь видел, была она.

Ее темные глаза сияли. Ее лицо все приближалось.

— Я могу ранить тебя, — хрипло прошептал он.

Она улыбнулась.

— Мне все равно.

Он чувствовал ее участившееся дыхание на своих губах.

— Я могу подвести тебя…

Ее глаза закрылись, но он все равно словно бы чувствовал на себе ее взгляд.

— Мне все равно.

Когда ее губы коснулись его, он тоже закрыл глаза.

— Сомневаюсь, что когда-либо заслужу тебя.

— Можешь думать так, если хочешь. — Ремус скорее ощутил эти слова, нежели услышал, почувствовал каждое из них, пока она дразняще касалась своими губами его. — Но мне все равно.

А затем осталась только она.

Он никогда не подозревал, что ощущения могут быть такими ошеломляющими. Ее губы на его губах, ее поцелуй — их поцелуй, ее руки в его волосах, путающиеся, ласкающие, его ладони, скользящие по ее талии, тогда как все ее тело прижималось к его, а затем поцелуй стал глубже, и все рациональные мысли покинули его.

Сколько времени он провел в мире по имени Тонкс, он не знал, да и не хотел знать.

Но в какой-то момент реальный мир начал вновь напоминать о себе. Осознание их ситуации вернулось к Ремусу; его тело дрожало в предвкушении восхода луны, он по-прежнему был изможден и едва держался на ногах, под которыми хрустело битое стекло. Внезапно ее губы исчезли, и темные глаза снова смотрели на него — потерянные и удовлетворенные одновременно.

Он знал. Они оба знали.

Близко. Слишком близко. Луна…

— Тебе надо уходить, — прошептал он.

— Я понимаю, — выдохнула она в ответ, — но от этого не легче.

Он покачал головой.

— Тонкс…

Она улыбнулась какой-то отчаянной улыбкой и отошла назад, выскальзывая из его объятий. Ее глаза странно блестели.

— Лучше бы тебе пережить эту ночь, Ремус Люпин, — дрожащим голосом сказала она. — Потому что в противном случае я тебя убью.

На это он рассмеялся.

— Постараюсь запомнить.

Он видел, что она пытается сдержать слезы. Ее эмоциональная стойкость пошатнулась вследствие разделенного ими момента страсти.

— Я буду наверху, — сказала она, указывая на шахту лифта. — Я не брошу тебя.

Устало он был вынужден признать свое поражение.

— Уже наверняка поздно пытаться выбраться отсюда, — вздохнул он. — Но будь осторожна. Если ты погибнешь, я тоже это так не оставлю.

Тонкс не то усмехнулась, не то всхлипнула.

— Представь, если мы оба умрем. Что тогда начнется…

— Профессор Люпин! Тонкс! Сюда!

Ремусу показалось, что желудок ухнул куда-то вниз. О нет! Он должен был уже уйти, почему он не ушел?

Судя по выражению лица Тонкс, она думала примерно о том же.

— Гарри! — заорала она с гневом и бросилась в шахту лифта, едва не свалившись, когда взобралась на созданную ею же губчатую поверхность. — Какого черта ты…

— Я достал волчье противоядие!

Глаза Ремуса распахнулись, и, услышав, как охнула Тонкс, он уже через несколько мгновений оказался рядом с ней. Глянув вверх, он увидел растрепанную темноволосую голову, высунувшуюся с верхнего этажа; Гарри глядел на них с выражением торжества. — Та бутылка, что была у пожирателя смерти, оказалась волчьим противоядием!

Несмотря на то, что ему вдруг захотелось горячо отблагодарить Гарри, Ремус знал, что сейчас есть дела поважнее.

— Ты уверен, что это…

— Я знаю запах! — с явным нетерпением ответил Гарри. — И бутылка именно такая, как описывала Зелия. Я заметил ее, когда накладывал опечатывающее заклинание на помещение с пожирателями, и сумел добыть ее с помощью заклятия Акцио! Давайте уже! — крикнул он, и сверху вдруг спустилась веревка. — У нас мало времени!

С этим утверждением сложно было спорить, но если Гарри ошибся, если это не волчье противоядие, и он трансформируется в коридоре…

— Скинь его! — прокричал Ремус. — Скинь его мне!

— Но…

— Кидай! — крикнула Тонкс, да так, что чуть не закачались стены. Несмотря на разделяющее их расстояние, Гарри выглядел неубежденным. К счастью, он все-таки протянул руку с бутылкой над шахтой и отпустил.

Ремус с легкостью поймал ее и с недоверием оглядел. Небольшой черный пузырек с выгравированной волчьей головой, который отличался от тех, что они нашли в лаборатории, только тем, что был целым. Выдернув пробку, Ремус принюхался.

И чуть не задохнулся. Эту вонь он не перепутает ни с чем. Волчье противоядие!

Никогда в жизни он еще не радовался этому отвратительному запаху.

— Оно? — прошептала Тонкс, и он улыбнулся ей.

— Да, — ответил он просто, а затем, морально подготовившись, выпил зелье одним глотком.

Изменения произошли почти мгновенно.

С воем, эхом прошедшимся по пустоте его разума, и визгом волк забился в свой уголок, откуда не мог причинить никакого вреда. Взывающие к нему инстинкты, желания охотиться, убивать, сражаться и кусать исчезли в никуда, тогда как Ремус наконец сумел вернуть себе полный контроль над своим телом. Дикие порывы оборотня снова оказались скрыты за его человечностью.

Его разум казался ему таким чистым, таким свежим, таким его. Однако состояние его тела, лишенного энергии и силы, даруемой волчьей частью его, оставляло желать лучшего.

Последние силы покинули его.

Он едва не упал. Только быстро среагировавшая Тонкс помогла ему остаться на ногах. Волны дрожи пронзали его худое тело. Он чувствовал себя слабым, больным, до смерти уставшим. Две практически бессонные ночи и стресс истощили его, и когда адреналин выветрился из его крови, не осталось ничего. Он смутно осознавал, что Тонкс что-то кричала ему в ухо, когда внезапная легкость охватила его тело, подняла над полом и понесла вверх, навстречу зеленым глазам, взиравшим на него теперь с ужасом. Он слышал, как кто-то бормотал: «Это был яд? Я ошибся?», а Тонкс что-то отвечала про истощение. Затем кто-то крикнул: «Мобиликорпус!», и он снова воспарил, тогда как две пары рук подталкивали его, заставляя двигаться вдоль серых стен.

Дрожь усиливалась. Трансформация произойдет скоро, скоро…

Вдруг он оказался в каком-то помещении, где обнаружился люк в полу под стулом. Он услышал еще бормотание и несколько произнесенных заклинаний; его руки свели и магически связали вокруг шеста, который еще мгновение назад был лестницей. И вот он уже летел вниз да так, что воздух свистел в ушах. Затем его путь преградило что-то мягкое и знакомое, как подушки или губка, и он услышал одновременно близкие и как будто звучащие издалека крики: «Это профессор Люпин! Рон, быстрее! Нужно ему помочь!», и другой голос: «Нет! Слишком поздно, возвращайтесь!». Два новых лица показались над ним, веснушки и рыжие волосы и пушистая каштановая шевелюра в сопровождении встревоженных глаз, которые были знакомы ему по прежней жизни, случившейся тысячу лет назад. Но Ремус практически не обратил на них внимания, потому что осознание одного-единственного факта снизошло на него.

Луна. Взошла луна.

А за этим последовала боль.

Он чувствовал, как корежились кости, как до предела растягивалась кожа, как настоящая агония заставляла его корчиться в муках. Он пытался не закричать, когда чьи-то руки подхватили его, подняли и потащили, когда взволнованные голоса зазвучали вокруг. Он вспомнил их имена: Тонкс, Гарри, Гермиона, Рон… вы не должны здесь быть, вам нужно уходить… Он заметил темный проход, в котором стояла женщина в серой мантии — Ребекка, его кузина — и отчаянно жестикулировала им. Сирены начали завывать, но все было так далеко, слишком далеко, чтобы он успел. Он хотел закричать тем, кто тащил его, чтобы они поспешили, чтобы бежали, оставили его и спасались сами, но голос не слушался его, и только волчий вой вырвался из его горла; он не мог ни до кого донести своих предупреждений. Он увидел, как металлическая дверь захлопнулась, скрывая из виду его кузину, а затем новые волны боли потопили его. Он еще раз четко разглядел четыре оставшихся с ним лица — бледных и напуганных, глядящих на него — а потом терзающая его агония лишила его сознания.