Merry dancers: дальше некуда (гет)

Имя “Джоконда” осталось лишь воспоминанием о корабле, поднятом со дна у западного побережья Америки. Оно исчезло, растворилось, словно и впрямь было следствием травмы и выдумкой потерявшего память разума. Не было постулатов о борьбе добра и зла, не было людей, влияющих на мировоззрение, исчезло всё без остатка, оставив лишь холодный, расчетливый разум, сформировав новую личность — личность амбициозную и готовую на всё ради “общего блага”. Добро и зло поменялись местами, привычный мир заволокло пеленой, вырвав на поверхность обрывки воспоминаний об идеологии чистоты крови и магглоненавистничества. Эта новая личность не помнила своего отца — его образ в голове заменился кем-то иным, не менее жестоким, рьяно рвущимся к своей цели и собирающим сторонников. Геллерт Гриндевальд — это имя отголоском шумело в голове, оно становилось все важнее и важнее, его присутствие в жизни появлялось из ниоткуда. И вот уже казалось, что их история началась столь же давно, сколько помнила себя Александрин Моро — волшебница двадцатых годов двадцатого века, его союзница, восхищенная стремлением сделать мир лучше, вопреки здравому смыслу. Воспоминания о будущем исчезли вместе с личностью Джоконды Уинтер — страницы истории, как и ее настоящая жизнь, стирались, и она уже не вспомнит Первую и Вторую магические войны, не вспомнит лица матери и серебристый голос человека, заменившего ей отца. Альбус Дамблдор стал для нее никем, он стал врагом, потому что перешел дорогу ее господину… И эта мысль пылала в сознании пожаром…

* * *

Постучав в дверь следующим утром, Геллерт увидел Пруденс со свежей прессой в руках, в которой в очередной раз поливали помоями Европейское сообщество волшебников, которое было не в силах справиться с Гриндевальдом. Эта тема уже была настолько заезженной, что вызывала усмешку — и первое, что Геллерт увидел на лице Пруденс — ее. На столе уже был завтрак, но, подойдя ближе, он обнаружил чашку с молочной пенкой вместо привычного черного кофе. Что ж, она всё еще думала о нем, как о Персивале Грейвзе, и видимо после того, что он сделал с ней вчера, ее воспоминания снова превратились в кашу.

— Доброе утро, — обыденно сказала она, встала, подойдя ближе, и как-то сама собой потянулась к нему за коротким поцелуем в щеку, чего не делала с момента, как он забрал ее из больницы.

На ее пальце блеснул крупный бриллиант помолвочного кольца. Геллерт задумался: что еще он невольно вытащил на поверхность?

— Доброе… — протянул он настороженно, присаживаясь за стол. — Ты надела кольца…

Она бросила мимолетный взгляд на безымянный палец.

— Начинаю мириться с действительностью, — пояснила она, ничуть не смутившись, однако как будто ничего при этом не испытывая и не пытаясь вызвать его одобрение. — Я знаю, что у меня здесь что-то есть, — коснулась Пруденс своей груди, — возможно, со временем все вернется на свои места. Я буду стараться.

Он улыбнулся, но больше не понимал, что на самом деле творится у нее в душе.

— Как спалось?

— Хорошо, я бы хотела приступить к работе в понедельник, — сообщила она удивительную новость. — Можно было бы и сегодня, но не слишком хочется делать этого в пятницу.

Бросив взгляд на лежащую рядом газету, она вновь усмехнулась, как будто с долей иронии.

— Что вызвало эту усмешку?

— Они никогда его не поймают, это же очевидно.

Взгляд ее был холоден и остр, как кинжал, из него пропали любые эмоции.

— Тебя это забавляет?

— О да, — подтвердила она, потянувшись за перцем для яичницы. — Вопрос времени, когда он начнет действовать. Теперь он может показать волшебникам будущее… То, что откроет им глаза.

Какой сильный эффект от вмешательства! Признаться, Геллерт был не до конца уверен, кого встретит сегодня утром, но сомнений не оставалось — она у него на крючке.

— А я смотрю, ты стала многое вспоминать, Александрин, — специально назвал он ее по настоящему имени, а она только скривилась.

— Просила же называть меня Алекс, Персиваль, — приподняв одну бровь, сказала она, захватив чашку обеими руками. — Как думаешь, когда он нанесет следующий удар?

Ее разум выстраивал какие-то воспоминания самостоятельно, но сколько в них было пробелов? Кем была сидящая перед ним женщина? Понимала ли она кто перед ней? Любила ли она Персиваля Грейвза как прежде? И понимала ли она почему они спят в разных спальнях?

— Думаю, уже очень скоро, Алекс, — пробуя на вкус новое звучание ее имени, произнес Геллерт. — Заберешь меня с работы сегодня?

Она только взглянула на него с некоторым недоумением, впрочем, оно выглядело наигранным.

— Вчера ты, кажется, был не в восторге от того, что я выехала в город на автомобиле.

Похоже, эти воспоминания остались, но как будто изменилось ее восприятие.

— Вечер показался мне интересным, — нейтрально отозвался он, — но если не хочешь стоять в пробках, то могу предложить тебе другое: не хочешь попробовать дуэль?

— Опять тренировки? Я думала что хотя бы на время, пока я вышла из строя, мы упраздним их.

Так вот откуда она так хорошо владела боевой магией, Персиваль Грейвз натаскивал свою жену. Осознавала ли она, что довольно быстро вспомнила об этом и даже не заметила?

— А ты вышла из строя? — осторожно спросил Геллерт. — Выглядишь здоровой.

— Ну, я всё еще не могу вспомнить, как мы с тобой поженились и своего брата, но в физическом плане я чувствую себя отлично. Что ж, тренировки, так тренировки, — пожала плечами она. — Темному Лорду нужны сильные союзники.

Она была уверена, что и Персиваль Грейвз на стороне Геллерта — что ж, это приятный бонус. С ней можно говорить чуть более открыто? Темный Лорд… какая пошлость. Возможно, он слегка перестарался, сторонники называли его по имени или просто “герр Гриндевальд”, но “Темный Лорд”? Видимо, некто из ее прошлого требовал к себе особенного отношения, кем же был тот волшебник? Сейчас она думает, что это был он, и потому узнать не получится. Алекс, довольно простецкое имя для девушки с такой гордой осанкой… Александрин звучит куда более приятно.

— Как думаешь, как скоро мы ему потребуемся? — осторожно спросил Геллерт, продолжая прощупывать почву.

— Пока в моей голове каша, не думаю, что я могу быть полезной, ведь я даже не помню, чем занималась в МАКУСА, — пожала она плечами.

— Но что-то же ты вспоминаешь…

— Слишком мало, но надеюсь, что я смогу влиться в общество…

* * *

Александрин Моро — так ее звали, раньше она была авором — эти воспоминания всплыли недавно, оказывается, француженка, она стала понемногу вспоминать свое прошлое, но, тем не менее, Геллерт, запросивший сведения о ней у своих источников, не получил абсолютно ничего. Это настораживало — и снова загадка, снова женщина без прошлого. Сколько бы имен она не носила — Джоконда Уинтер, Пруденс Мерфи или Александрин Моро — все они не могли рассказать о ее происхождении и связи с Дамблдорами и Слизерином и, конечно, с Гонтами. Как и прежде, когда они познакомились, она свободно говорила на французском, но откуда у нее отчётливый британский акцент, увы, неясно, как и то, кто для нее Альбус. Он мог быть ее отцом, только если ему было восемнадцать, когда она появилась на свет. Но Геллерт сильно в этом сомневался. После их бурных отношений оба сильно страдали, и Альбус не из тех, кто мог бы пасть в объятия первой встречной, чтобы заглушить боль.

Возможно, немного перестаравшись, Геллерт заложил в Александрин слишком много своей идеологии и порою она рассуждала иррационально жестоко и даже однажды наказала одного из слуг пыточным заклятием, наслаждаясь его страданиями. Конечно, потом тому стерли память и просто выставили прочь из поместья. От слуг магглов стоило поскорее избавиться и вызвать сюда двух эльфов из Нурменгарда. Той Пруденс Грейвз, что он впервые встретил в Нотр-Даме, более не существовало и, боясь окончательно сломать ее разум, он больше не рылся в ее мозгах, разве что два раза пришлось применить Обливиэйт из-за расспросов, ставивших его в тупик. Эта Пруденс, точнее Александрин Моро, была надменной и жестокой женщиной, она была даже более самоуверенной, чем прежде, но несомненно лояльной его интересам. Она была холоднее Винды и отчасти напоминала его самого по мировосприятию. Геллерт и сам не понял, как так само собою получилось, что она стала совершенно другой и в его понимании слишком идеальной союзницей и оттого совсем неестественной.

Она вернулась в МАКУСА и стала заново привыкать к обязанностям, но, насколько знал Геллерт, кажется, даже делая скидку на потерю памяти, президент Кулидж был не слишком доволен ею. Возможно, чувствовал подмену, но увы, она уже не могла иначе. Она не помнила кем была до этого. Ее мягкость, открытость и жизнерадостность исчезли без следа. Кто знает, какой она была до встречи с мужем, быть может, наверх вылезла ее прежняя, неизмененная жизнью с ним личность?

С Персивалем Грейвзом ее стали связывать сугубо деловые отношения. Она носила кольца, притворялась на людях примерной женой, но больше не искала тепла и понимания в его словах и жестах, а по приходу домой с работы они просто расходились по разным спальням, если не тренировались. Но все же, раз или два были попытки очевидного флирта с ее стороны, закончившиеся ничем.

Их тренировки показывали воистину впечатляющие результаты. Александрин не встречала прежде Бузинной палочки и не знала, что та принадлежит ее господину, а, проигрывая в схватках, думала, что просто слабее мужа, но никогда не сдавалась и всегда шла на уловки. Когда Геллерт использовал палочку Грейвза, он чувствовал, насколько велик ее потенциал. Ловкая и дерзкая, она могла дать фору любому дуэлянту и не привыкла сдаваться, даже в патовых ситуациях. Но все эти тренировочные дуэли были ничем, ведь оба не использовали непростительных. Такая Пруденс не стала бы размениваться на простые боевые чары в настоящей дуэли и потому то была просто тренировка тела и реакции.

Ближе к середине сентября пресса перестала печатать скучные заметки о том, насколько оказалось слепо европейское сообщество волшебников, а он затаился, не планируя нападений исподтишка на магические правительственные объекты и не задумывал актов устрашения. Геллерт и сам не понял, как его жизнь стала строиться вокруг Александрин Моро. Он настолько привык к жизни в Америке, к жизни с ней, что как будто ненадолго отодвинул свои цели, но нет, это было не так. За две недели наблюдений он понял, что она полностью избавилась от всех страхов: не тряслась при грозе, спокойно обсуждала Кусулумбуку, считая, что эти цветы они растят для господина, и жила только ради одной цели — ожидания, когда же Геллерт призовет ее и скажет, что делать дальше. А пока она просто выполняла свою работу.

…Слуга под Империусом забирал грязную посуду, когда Геллерт, в то время как Алекс задерживалась на работе, решил спуститься к пленнику, которого держал в одном из подземных помещений поместья. За Персивалем Грейвзом приходилось следить и поддерживать его здоровье и внешний облик, иначе это сказывалось на качестве оборотного зелья. Он доживал свои последние недели даже не зная, в кого превратилась его жена, более того, ему было уже всё равно. Пленник был не в себе, после пыток и попыток вырвать из его головы какую бы то ни было информацию у него случались припадки, как и те, что в Индии были у его жены, а порой он и вовсе впадал в кататонию, иногда — панически боялся, и даже сдирал ногти в кровь, царапая стену своего пристанища. Он сошел с ума, и его приходилось держать связанным и под постоянными успокоительными, чтобы он не навредил себе. Испытывал ли Геллерт хоть каплю сожаления, что разрушил счастливую семью? Нет, потому как был на это неспособен, он только изредка навещал Грейвза, чтобы взять материал для зелья, но по крайней мере больше его не мучил. Скоро он и вовсе не потребуется, когда миссия в Нью-Йорке будет завершена, здесь, как и в любой другой стране мира ему нужны союзники — добровольно вставшие на его сторону. И жена Грейвза ему в этом поможет, а затем он заберет ее в Европу, чтобы, наконец, избавиться от главной угрозы его целям — Альбуса Дамблдора.

Серафина Пиквери не имела изъянов, у нее было чистейшее резюме, таких, как она было невозможно переманить, но ее окружали личности, которые могли быть подвластны внушению. Геллерт не мог вечно играть роль Персиваля Грейвза, рано или поздно такое вскрывается, а Алекс нужна ему в Европе, поэтому он нацелился на самую крупную рыбу в окружении Пиквери — Элайджу Пилигрима — древнего старика, которого очень уважала Пиквери. Было доподлинно известно, что он консерватор до мозга костей и, невзирая, на долгий срок службы на посту, связанном с немагическим правительством, не сильно то жалует магглов. Но есть загвоздка — он на дух не переносит чету Грейвзов. Кажется, те попили у него достаточно крови. Нужно покопаться в его грязном белье, чтобы склонить на свою сторону…

Срезав немного волос с головы безучастного, накачанного зельями пленника, Геллерт просто покинул его, скрыв дверь в погреб защитными и маскировочными чарами. Подхватив бутылку французского вина, удовлетворившись годом и урожаем на этикетке, он отправился наверх, надеясь, что Алекс уже вернулась, к восьми им нужно успеть на прием к Пиквери в честь дня рождения. Она не собиралась праздновать с размахом, и пригласила только семью и ближайших коллег и нескольких важных персон в американском сообществе, и потому этот вечер мог оказаться полезным. Там, конечно же, будет Пилигрим.

Алекс уже была дома, из ванной ее апартаментов слышался шум воды. Геллерт заметил черную плоскую коробку с аккуратным белым бантом на столе и поднял крышку, обнаружив синюю ткань в частую тонкую полоску, завернутую в тонкий пергамент.

— Что это? — спросил Геллерт, увидев Алекс в шелковом халате выходящей из душа уже с макияжем.

Ее отросшие ниже лопаток волосы все еще были важными и сильно вились.

— Ткань из викуньи, самая дорогая в мире.

— Ты хочешь подарить Пиквери ткань? — Геллерт усмехнулся и вскрыл бутылку вина заклинанием, наколдовав два бокала. — Такие подарки старомодны, не думаешь?

— Нет, — без тени сомнений возразила она, принимая бокал из его рук, — госпожа президент обладает незаурядным вкусом в одежде, а наши лучшие кутюрье смоделируют и сошьют для нее нечто уникальное. Поверь мне на слово, она оценит этот подарок.

Он улыбнулся, сделав глоток, в то время как она отправилась за ширму, где уже висело платье винного цвета, собранное искрящимся поясом на бедрах.

— У меня, кажется, волосы застряли в застежке, помоги, — донесся ее голос, и Геллерт, отставив бокал, зашел за ширму, сразу оценив, насколько ей идет этот цвет.

Алекс повернулась лицом к зеркалу и приподняла волосы, чтобы он смог справиться с пуговицей, на которую варварским образом накрутилась прядь волос. Он не стал использовать магию, а, только посмотрев на Алекс в отражение зеркала, стал разбираться с катастрофой, заметив, что ему нравится касаться ее. Ее темные глаза в зеркале сейчас выражали нечто весьма коварное, возможно, запутавшиеся волосы были лишь способом привлечь его внимание, и ей это удалось. Он задержался ладонью на ее спине и подошел вплотную, опалив дыханием ее кожу. Его рука скользнула ей на живот и прижала ближе — так, будто он хотел поглотить ее полностью, вдавить в себя — в этом было какое-то темное удовольствие. Проведя носом по ее шее, двигаясь к скуле, он понял, что соскучился по теплу чего-то тела рядом, в конце концов он был мужчиной, а когда Алекс судорожно захватила ртом воздух, и вовсе почувствовал возбуждение, пробежавшее мурашками по спине. Он все чаще касался ее, но пока это ничем не заканчивалось, и Геллерт не хотел бы возводить ее в статус любовницы, но все же она была очень красива и постепенно оттаивала по отношению к собственному мужу. Это была уже не испуганная девушка семнадцати лет, а взрослая, уверенная в себе женщина, и она прекрасно знала какое впечатление производит.

Все чаще он думал о том, что пора ей открыться, но все откладывал этот момент, пускай докажет, что способна служить ему не только словами, но и делом — получив распоряжение от своего господина из Европы, приславшего весточку с домовиком, она клятвенно пообещала добиться лояльности Пилигрима, а если нет, то докопаться до его биографии и найти рычаги давления.

Коснувшись коротким поцелуем ее открытой ключицы, Геллерт отстранился, стараясь унять желание, а она удовлетворенно обернулась и поправила его галстук, задержавшись на нем чуть дольше, чем нужно.

— Зачем ты так открыто меня соблазняешь? — спросил он, зная, что она просто так развлекается, а ее несчастный муж уже изголодался.

— Просто пробую на вкус.

Никакого стеснения в глазах, только неприкрытое коварство, и скоро она доиграется. Геллерт мог быть довольно груб в постели, и все же старался не заводить никаких отношений, в особенности с теми, на кого строил планы — это могло помешать. Будь то женщины или мужчины, они всегда требовали к себе особенного отношения и быстро становились навязчивыми. Алекс была ему нужна для других целей, явно более весомых, нежели просто секс, но природа требовала своего и все чаще напоминала об этом. Какой бы занозой не была эта женщина, посмевшая лишить его ценного артефакта Слизерина, он все больше привыкал к ее обществу, тем более ему импонировали перемены в ее характере после того вечера в теплице.

— Нам пора, не хорошо опаздывать на прием к такой важной персоне, — сказал он, стараясь контролировать сердцебиение, а она просто отвернулась к зеркалу и, наскоро высушив волосы, мгновенно уложила их в стильную прическу, добавив тонкую черную повязку с пушистым пером на голову.

Глотнув вина, Алекс, держась за его предплечье, надела подготовленные туфли и накинула манто, а затем они перенеслись в МАКУСА, откуда будет открыт камин домой к Пиквери из приемной Кастеллано. Задержавшиеся сотрудники МАКУСА видели перебежку четы Грейвзов из аврората к лифтам, как и нескольких других пар, спешащих на день рождения госпожи Пиквери. Светсткие вечеринки были частью любого высшего общества, и именно на них в кулуарах принимались важные решения. Один из завербованных Геллертом авроров, стоящий у камина, провел стандартную процедуру на выявление темной магии или же оборотного зелья. Он незаметно кивнул Геллерту, и, сделав вид, что проверил, пропустил. Геллерту на миг показалось, что Алекс заметила их “гляделки”.

Едва появившись из языков зеленого пламени, Геллерт осмотрелся, пока Алекс очищала их от золы. За ближайшим окном виднелись высотки Нью-Йорка, а чуть впереди в гостиной — лестница наверх. Это был не дом, а квартира в несколько уровней где-то в центре Нью-Йорка. К сожалению, точное месторасположение определить не удалось, да и наверняка на квартиру наложено множество защитных чар.

Поставив перевязанную бантом коробку к другим подаркам, они отправились к богато, но без изысков накрытому столу. Квартира не могла похвастаться вычурной обстановкой и декором, вся мебель казалась довольно низкой, что визуально поднимало не слишком высокие потолки. Кажется, Пиквери предпочитала минималистичный интерьер, а также зелень — у окон и вдоль лестницы висело множество кашпо с растениями, а возле камина находились две невысоких туи в кадках. Алекс с интересом оглядывалась по сторонам и явно одобряла чувство вкуса Пиквери.

Почти все гости уже были в сборе. Пилигрим восседал в гордом одиночестве за столом. Он был вдовцом, лет двадцать или тридцать назад похоронившем свою супругу. Здесь был и директор Ильверморни — мистер Рейнхард Роджерс — волшебник лет пятидесяти с козлиной бородкой и усами Сальвадора Дали — молодого художника-авангардиста, постепенно завоевывающего симпатию Европы. Винда была от него в восторге. Геллерту показалось, что Пиквери не слишком-то его жалует — после вежливого поцелуя руки она очень быстро перешла к следующему гостю. Видимо, по политическим соображениям не могла не пригласить.

— Эмили, какая неожиданная встреча! — внезапно раздался голос Александрин.

Рядом с Райнхардом обнаружилась знакомая персона — та симпатичная зельеварка, с которой они несколько недель назад обедали. Еще тогда показалось, что она в восхищении от Алекс, а сейчас ее глаза и вовсе сияли.

— А я была уверена, что вы будете здесь, — Эмили, заметив ее взгляд на своем наряде, качнулась, демонстрируя его.

— Из последней коллекции, надо же, — одобрительно приподняла уголки губ Алекс, узнавая одну из своих недешевых моделей, — вам очень идет, Эмили. — Прошу прощения, — обратилась она к директору Ильверморни, — мы, женщины, как только видим красивую одежду, забываем про все вокруг. Пруденс Грейвз, — протянула она ладонь.

— Рейнхард Роджерс, — представился он и протянул руку Геллерту, — здравствуйте, Персиваль.

Рукопожатие показалось чрезмерно крепким, что давало представление о некоей неприязни между директором Ильверморни и Грейвзом. В отличие от Эмили, Роджерс не был рад их видеть, впрочем, против Александрин ничего не имел, по крайней мере, ей он улыбнулся.

Вечер выдался довольно камерным, за столом велись разговоры о политике и о реформах в образовании, которые лоббировал Райнхард. Эмили полностью завладела вниманием Александрин — одного возраста девушки, увлеченные модой, им было что обсудить, но Геллерт видел, что для Александрин в какой-то момент общество знакомой стало несколько навязчивым, и она пыталась переключиться на беседу с племянником Пиквери — улыбчивым, но довольно стеснительным темнокожим парнем. Найдя общую тему — музыка, Александрин почти с мольбой в голосе попросила его разбавить этот вечер игрой на фортепиано после оброненной фразы о том, что джаз — его страсть. Он действительно оказался талантливым пианистом и один за другим играл регтаймы Джоплина или просто импровизировал…

…Алекс было тяжело адаптироваться в светском обществе из-за потери памяти, она все еще терялась в разговорах, но, признавая, что чего-то не помнит о политике и власти, без раздумий сообщала, что обязательно изучит вопрос при первой возможности. Устав от разговоров, она присоединилась к Джорджу Пиквери за фортепиано, а он, показав несколько простых повторяющихся аккордов, занял верхнюю партию, играя веселую мелодию, которая показалась Алекс знакомой. Что-то на уровне подсознания подсказывало, что в ее жизни было очень много джаза. Совсем не понимая технику модуляции, когда мелодия повышалась на тон, она, однако, почти сразу машинально переходила на другую тональность, подстраиваясь под пианиста. Не без ошибок и грязных звучаний, но она старалась. Кажется, у неё было музыкальное образование, а перед глазами на миг даже возник образ седой старушки, с которой они разучивали какое-то легкое произведение в четыре руки. Кем была эта женщина, Алекс, к сожалению, вспомнить не могла, да и попытка углубиться в мысли приносила лишь новые ошибки в игре. Поймав смену настроения, она перешла с аккордов на арпеджио, когда он заиграл грустную и романтичную мелодию. В поле видимости появилось две танцующих пары — Роджерс с Эмили, кажется, действительно были влюблены, но на ее безымянном пальце не было колец. Современная пара, они не стремились на скорую руку узаконить свои отношения и, видимо, притирались. Второй же парой оказались Пиквери и Персиваль — они о чем-то негромко перешептывались, наверняка о работе. Остальные гости остались за столом, Пилигрим что-то обсуждал с магнатом, владеющим почти всей недвижимостью на Санни-стрит — мистером Альфредом Гудингом, а его супруга ворковала с сестрой Пиквери. Остальные трое гостей просто сидели и наблюдали за танцующими парами, о чем-то переговариваясь. Если бы не Джордж, Александрин бы непременно умерла от скуки, но он не давал ей продыху, явно переоценив ее скромные способности. В особенности в части сольфеджио. Она его страсть как не любила — эту мелочь она помнила прекрасно.

Наконец, почувствовав, что она не справляется с ролью аккомпанемента, Джордж ненавязчиво перенял ее партию, оставив “без работы”, и Алекс была ему благодарна. Поднявшись из-за инструмента, она села за стол, глотнув вина, когда увидела Персиваля, поглядывающего на нее поверх плеча Пиквери. Он как будто на что-то намекал, разок стрельнув взглядом в сторону Пилигрима.

— Какой интересный молодой человек… — протянула Алекс, не найдя ничего лучше кроме как обсудить происходящее; ответа не последовало, и ей пришлось, скрывая недовольство, продолжить: — Госпожа президент говорила, что он учится на юриста, но, похоже, его призвание вовсе не в этом. Как говорил мой брат: “какие руки, какая техника, такой ерундой занимается”, — выдумала она на ходу.

Но Пилигрим вновь сделал вид, будто не услышал, и не собирался поддерживать беседу. Он неожиданно встал и просто отправился в сторону, судя по всему, уборной, тяжело опираясь на трость, словно решил полностью избежать ее компании. Странно, Алекс не помнила причин этой неприязни, он даже не собирался утруждать себя вежливым светским разговором — настолько ее не любил. Конечно, она слышала со слов коллег и Джиллиан что произошло три года назад, и знала, как заняла свою должность, но все же это было верхом бестактности. И зачем господину этот сухой старик, который был одной ногой в могиле? Задача предстояла не из легких. Как заполучить лояльность человека, который не переносит ее на дух? Что ж, она хотя бы попыталась заговорить с ним.

Пиквери оказалась в обществе Гудинга, а Персиваль направился к ней и предложил ладонь. Алекс вопросительно на него взглянула, но согласилась, попросив Джорджа сыграть еще что-нибудь медленное. Взглянув в глаза Персиваля, она неожиданно поняла, что не помнит, каким же образом ей удалось заполучить его лояльность. Взглянув на свои дорогие кольца и крепко задумавшись над тем, что рассказывала Джиллиан, она как будто не могла понять их якобы большой любви. Каким образом все окружающие поверили в то, чего не существует на самом деле?... И дело было даже не в ее потерянной памяти. Женское сердце чувствует, оно многое видит.

— Перси, — негромко шепнула она, — мы действительно были влюблены? — вопрос вырвался прежде, чем она могла бы решить, что подобный разговор неуместен.

Ее устраивало, что они жили как коллеги, и даже попытка соблазнить его перед приемом была каким-то спонтанным порывом. Алекс не помнила, чтобы могла вести себя так фривольно с мужчинами. Кто-то украл десять лет ее жизни, но ее мироощущение, ее чувства изменились. Стали взрослее, пришла откуда не пойми взявшаяся мудрость и самоуверенность. Кем она стала за эти десять лет?..

— Мне кажется, лучше поговорить об этом дома. С чего вдруг такие вопросы? — спросил он и коснулся губами тыльной стороны ее ладони — в этом жесте не было романтики.

На людях они играли роль идеальной пары, и это было всего лишь частью спектакля.

— Да, конечно, — ответила она, подумав, что этот вопрос импульсивно вырвался из ее рта.

— Что Пилигрим?

— Проигнорировал попытку заговорить. Этот старик много мнит о себе и, кажется, действительно не переносит меня на дух. Думаю, что можно сделать… — Отстранившись от его плеча, она заглянула в глаза “мужа”, увидев, насколько он сосредоточен. — Что?

Взгляд его черных глаз показался ей несколько странным и как будто хищным.

— Ты очень красива сегодня, — неожиданно произнес он, хотя она не помнила за ним ни одного его комплимента в последнее время.

Он как будто намеренно сказал это после ее вопроса о влюблённости. Это не выглядело наигранно, но все же где-то внутри зажегся огонек недоверия, благо короткая романтическая мелодия закончилась, и она опустила руки с его плеч.

— Только заметил? — неловко улыбнувшись, спросила она, решив не выдавать своего беспокойства.

Она уже давно стала осознавать, что рядом с ней находится человек едва ли в нее влюбленный. Однако он был подвержен страсти и принимал все ее заигрывания, а она часто ловила на себе его взгляды. Но в этом как будто не было души. В МАКУСА Персиваля Грейвза знали как человека, лишенного эмоций, сильного руководителя, но все, как один, говорили о том, что свою жену он буквально носит на руках. Если бы она испытывала к нему любовь, то наверняка ей бы было очень обидно, но все же, этот холод был ей непонятен, словно это и вовсе другой человек. О нем отзывались как о справедливом и законопослушном человеке, и он не был рядовым сотрудником МАКУСА. Как же господину удалось переманить его на свою сторону? Алекс, как ни старалась, не могла вспомнить ничего.

Ее мысли быстро сконцентрировались на другом, она заметила, как Пилигрим и Роджерс, оставив Эмили на уставшего от игры на фортепиано Джорджа и поставившего какую-то пластинку, отошли в сторону. Алекс поспешила к Эмили, заметив, что она немного погрустнела.

— Что случилось? — участливо спросила она, присаживаясь рядом,

— Нет, ничего, — неуверенно ответила Эмили, — просто мне кажется, что я не очень нравлюсь мистеру Пилигриму.

— С чего ты решила, да и… — она стрельнула в их сторону взглядом, — кого это волнует? Мистер Пилигрим не самый приятный человек.

— Рейн, кажется, с ним близко общается, просто… А, не важно, просто не хочу, чтобы кто-то…

— Влиял на ваши отношения? — подхватила Алекс, а сама сощурилась в подозрении.

Директор Ильверморни и Глава департамента международного магического сотрудничества близки? С каких пор? В памяти отдаленно всплыло нечто, связанное с Роджерсом и Персивалем, кажется, Персиваль о нем отзывался не слишком лестно и даже что-то говорил про проблемы с законом.

— Возможно. Ведь это его совсем не касается, — протянула Эмили, явно что-то недоговаривая, и Алекс это очень четко подметила.

— Они часто общаются? Не пойми неправильно, но, возможно, Рейнхард относится к нему как-то особенно, и это позволяет Пилигриму влиять на его жизнь. Что-то вроде отца или деда, например? — обтекаемо спросила она, стараясь понять степень их близости.

— Я не знаю, но я ему почему-то неприятна, — пожала она плечами, а в голове Джоконды внезапно щелкнуло:

— Бронски, слушай, до меня только что дошло, а ты не из тех Бронски, что “Нью-Йоркский призрак” держат? — назвала она ежедневную новостную газету Нью-Йорка, и Эмили кивнула. — Ну, конечно, ты же дочь Генри Бронски — главреда, и почему я раньше не додумалась?

— Не люблю, когда меня судят по моему отцу, — пожала плечами Эмили, гордо сообщив: — Я зельевар, и со второго полугодия буду преподавать зелья в Ильверморни, я хочу сделать собственное имя.

— Только прошу тебя, больше не экспериментируй с токсичными зельями, — усмехнулась Алекс, переведя любопытство в шутку.

— А может, это зелье окажется весьма полезным науке! — заулыбалась Эмили. — А ты что-нибудь вспомнила?

— Больше ассоциативно, — мазнув взглядом по Персивалю, Алекс заметила, что Пилигрим что-то недовольно высказывает директору, но затем они просто вернулись к столу.

Вряд ли старика занимали отношения Эмили и Роджерса, а значит, здесь было что-то другое.

— Эмили, а твой отец, я вроде бы помню статью, где он нелестно отзывается о мистере Пилигриме…

— Ты думаешь, из-за нее он меня недолюбливает? — сразу же сообразила она, и Алекс поняла, что попала в точку.

“Нью-Йоркский Призрак” изрядно попил крови МАКУСА и зачастую поливал грязью верхушку власти, а также Европейское сообщество, в статьях то и дело появлялась насмешливость на тему невозможности справиться с Гриндевальдом. Эту газету Алекс читала каждое утро.

— Кто знает…

* * *

Возвращаясь домой — перебежками в МАКУСА до камина в кабинете Алекс, подключенного к дому, она не произнесла ни слова, и Персиваль заметил ее отстраненность.

— Что-то узнала?

— Кроме того что Эмили Бронски — дочь Генри Бронски — главреда “Призрака”, почти ничего, — когда они оказались дома, произнесла она, задумчиво прислонив костяшку пальца к губам. — Но Пилигрим к ней плохо относится и, как оказалось, довольно близко общается с Рейнхардом. Я, возможно, чего-то не помню, а Пилигрим и Роджерс всегда были друзьями?

— Не слышал об этом.

— А Генри Бронски, какой он человек?

— Почему ты спрашиваешь? — спросил он, сбросив пиджак на спинку кресла и направился к бару, чтобы плеснуть себе ром или водку — Алекс обратила внимание только на цвет напитка.

— Что-то в моих воспоминаниях, что-то… Я, кажется, помню, что все эти высмеивающие власть статьи Генри Бронски… Я видела другие статьи, неполитические, об Альбусе Дамблдоре. Они как будто были полны восхищения… Не важно, просто мысли вслух, — сама себя оборвала Алекс. — Похоже, с Пилигримом нам придется изрядно попотеть. И, Персиваль…

Она подошла ближе и, взяв из его рук стакан, сделала глоток, стерпев крепость и не скривившись. Шнапс. Она взглянула на него из-под бровей, вновь задумчиво переваривая мысль о том, как им с Гриндевальдом удалось склонить его на свою сторону.

— Что?

— Расскажи, как ты встал на нашу сторону? Как Глава магического правопорядка стал человеком Гриндевальда?

…В глазах Алекс плескалось непонятное подозрение. Ее память периодически подкидывала сюрпризы.

— Почему ты спрашиваешь?

— Есть у меня некоторые мысли, и уже довольно долгое время, — она сделала шаг на сближение, словно решив проверить, отступит ли он, но он не отступил.

Геллерт замечал за ней странные взгляды, она как будто его проверяла, проверяла даже сегодня перед приемом, пытаясь соблазнить. В ее голове все еще был бардак, но она была человеком, доверяющим интуиции. Она не помнит, но ему уже дважды приходилось использовать Обливиэйт, чтобы “откатить” ее подозрения назад, но подобные эпизоды случались все чаще. Пытаясь это контролировать, Геллерт понимал, что столь частыми манипуляциями может элементарно сломать ей разум, сделать сумасшедшей или же превратить в овощ.

И вот она снова смотрит на него, упрямо ожидая ответов, а он думает, что будет, если он откроется ей. Всколыхнет ли это ее настоящую память и чем это чревато? Взращивая в ней другую личность, он пытался полностью ее контролировать, но все же ее память периодически давала о себе знать. Как минимум — ей было неясно, почему же муж с ней так холоден и почему не идет на контакт, он у нее ассоциировался с человеком добропорядочным и праведным, и Алекс не помнила, что уже в не в первый раз задает этот вопрос — о том, как же он переметнулся на сторону Гриндевальда.

Она, не моргая, смотрела ему в глаза, ожидая ответов, а когда он промолчал, решая как быть дальше, она продолжила:

— Мой муж любил виски и капучино, — уверенно заявила она, обратив вгляд на его стакан, нахмурившись еще сильнее, а он только помрачнел, ведь таких заявлений еще не слышал — с каждым разом становилось все больше догадок и ассоциаций.

“Это плохо кончится”, — подумал про себя Геллерт, однако, выпив до дна, в любой момент готовый выхватить палочку, попытался избежать разговора:

— Уже поздно, я хотел бы лечь спать, — едва сказав это, он ощутил ее ладони на своей груди — Алекс закрыла глаза, словно пытаясь считать его.

— Быть может, достаточно проверок? — неожиданно заявила она, резко открыв глаза и обратив на него острый взор. — Я чувствую себя марионеткой в ваших руках. Чем же я заслужила такое недоверие, мой господин?

Даже такой бесчувственный человек, как Геллерт, вздрогнул, не ожидая столь стремительного раскрытия. В прошлый раз такого не было. Как же она поняла?

— Умная девочка, — он почти нежно коснулся ее подбородка, вынуждая поднять лицо, скрывая раздражение от ее догадливости. — И как давно знаешь? Что-то вспомнила?

Она качнула головой, ничуть не удивившись тому, что оказалась права.

— Я помню, как он смотрел на меня, — ответила она. — Вы смотрите иначе. Остальное в мелочах.

Конечно, дело в пресловутой любви, и каким бы Геллерт не был хорошим актером, он никогда не сможет обмануть чувства женщины. Готовый ко всему, он только с ощущением опасности смотрел на то, как поднимается ее волшебная палочка, а в глазах томится холод с вкраплениями обиды.

— Ревелио, — произнесла Алекс, и он ощутил, как, меняясь, завибрировало тело, как запузырилась кожа — ощущение, принесшее зуд в каждую клеточку его тела. Геллерт сдержался, чтобы не поежиться. — Зачем?..

Она только осторожно покачала головой, а ее глазах не отразилось удивления, за развоплощением не последовало вспышки негативных воспоминаний…

…Алекс смотрела на него в немом молчании, ей было грустно. Она чувствовала, что с ней играют, и как бы она не уважала него, не могла понять, зачем он так долго притворялся ее мужем.

— Затем, что ты не помнишь самого главного, — ответил он, — ты не помнишь, как встала на мою сторону, Алекс, — сказал он, — не помнишь, что вышла замуж не по любви, а ради нашей цели, приблизилась к Грейвзу и Пиквери…

— Не нужно, — она отступила, опустив волшебную палочку, и стала как будто ниже ростом, — я знаю, чему я верна, знаю вас и себя. Даже если я чего-то не помню, не нужно так со мной поступать, я заслуживаю доверия.

Наверное, впервые Алекс ощутила себя обманутой.

— Алекс, — он шагнул навстречу, но она подняла вверх ладонь.

— Я лучше пойду, — бросила она и, не боясь его гнева или недовольства, развернулась и направилась в сторону спальни…

…Какой странный эффект. Ее действительно душила обида, и, возможно, нужно было сразу открыться или магией привести ее к правильным выводам. Судя по всему, Обливиэйта больше не требовалось, но Алекс была женщиной, и это накладывало определенный отпечаток на ее характер. Женщины умели обижаться. Признаться, он ожидал раболепия, ведь заложил в нее беспрекословное подчинение, но ее реакция оказалась несколько иной, нежели он рассчитывал. Сейчас же нужно было срочно думать над тем, как вернуть ее доверие.

— Акцио, — всего лишь минутный порыв, решение, о котором он, возможно, пожалеет, но ее, едва коснувшуюся ручки двери в спальню, уже притянуло обратно к нему в руки. — Ты до сих пор злишься за то, что я заставил тебя выйти за него… Даже потеряв память, — протянул он, а меж ее бровей залегла непонимающая складка.

Она вновь выставила перед собой руки, а в глазах горело непонимание, а когда он коснулся ее щеки тыльной стороной ладони, только испуганно вздрогнула.

— Геллерт… — только произнесла она неуверенно, потеряв всю спесь и обиду. — Мы были с вами близки?

— Алекс, — сказал он, но не сразу продолжил, а только крепче прижал к себе и коснулся носом ее щеки, почувствовав ее дрожь, вовсе не похожую на страх. — Теперь я уверен, что мне не нужно было прятаться от тебя. Прости… Я живу в слишком опасном мире, я должен был убедиться…

Он чувствовал как бьется ее сердце, и теперь был уверен, что оно бьется ради него. Он так тонко изувечил ее разум, что и сам не понял, как заложил в нее эту болезненную привязанность, и, как оказалось, зря опасался ее реакции. Александрин Моро, кем бы она ни была раньше, трепетала в его руках. Наверное, впервые Геллерту удалась такая сложная манипуляция с человеческим мозгом, и он был весьма доволен результатом. Едва она раскрыла рот, чтобы что-то сказать, он поцеловал ее, а ее глаза вспыхнули в изумлении, но затем все встало на свои места, и эта женщина ответила на его поцелуй, складывая картину их отношений из ниоткуда и не замечая Бузинной палочки у своего виска, к которому тянулась новая нить успокаивающих ложных воспоминаний об отношениях, которых между ними никогда не было…