Сказки Шута и Короля. Игра первая (Заколдованная Страна) (джен)

Когда-то давно…

Владислав нашел смысл своей жизни в ней — простой девушке из разорившегося знатного рода, по которой никто и не сказал бы, что она — аристократка. В волшебном мире, среди тысяч других, именно Мира свела князя с ума. Он был сражён её чистотой, непорочностью и совершенно не наигранным равнодушием к роскоши.

Князь верил Мире, безусловно, но ревновал её безудержно. И пусть она казалась самым невинным созданием на планете, вскоре случилось неожиданное. Владислав после свадьбы стал замечать в её взгляде нечто такое, чего быть у неё не могло: тëмно-карие глаза порой делались мрачными, будто внутри девушки таилась тёмная сила. Это заметила и прислуга. Однако, даже получив благосклонность Короля и выйдя замуж за Владислава, девушка осталась собой. Она не бралась использовать полученную власть против людей. Как и прежде много смеялась, на равных беседовала с прислугой, всех называла ласковыми словечками.

Владислав, одержимый своей любимой женой, постепенно расслабился. Стал подолгу отсутствовать, по приказу правителя Страны уезжая по ту сторону моста, где следовало решить множество вопросов об охраняемых троллями землях. Тех землях, что хотели отнять проживающие в чаще лесные разбойники.

В тот страшный вечер была буря. Небо стало чёрным, а молнии разрезали тучи, вонзаясь в землю. Дождь шёл стеной. Владислав, сидя верхом на своём вороном коне, пригибался под мощным ветром и молил небо не причинять ему вреда, потому как он не мог оставить любимую Миру вдовой. Даже мысли допустить не мог, что её возьмёт в жëны другой мужчина. Впрочем, Владислав знал, что в их Стране всё подчинено Королю, а тот уж точно не станет убивать своего верного слугу.

Пробираясь сквозь густой лес, Владислав похлопывал коня по шее, говоря тому что-то успокаивающее, и просил идти верной тропой. Несмотря на непроглядную тьму, Буцефал не сбивался с шага, потому как был наделен даром видеть в темноте лучше, чем люди. Однако он боялся грозы, и князь об этом знал.

— Ну-ну, не фыркай, — произнёс Владислав, когда очередной разряд молнии ударил в одиноко стоящее дерево. Они уже добрались до луга, за ним — холм, а там и до замка рукой подать. — Скоро будешь наслаждаться овсом и тёплой компанией своих товарищей. Как там Мари поживает, а? — вспомнил Владислав о кобылице. — Давненько вы не виделись… Как и я с Мирой… — тяжко вздохнул князь.

Но тут же он встрепенулся, когда вдали заметил слабый огонек. Это в её окне, наверняка именно в её, горел свет. Мира ждала мужа.

Воодушевлённый тем, что он почти дома, князь немного выпрямился, нетерпеливо подстегнул Буцефала, и тот с радостью рванул вперёд, стремительно поднимаясь на холм.

Владислав искренне надеялся, что на этот раз он не станет браниться с женой. Князь сожалел, что был с нею так жесток в прошлый свой приезд. Но Мира менялась на глазах. Она почти перестала смеяться. Как бы ни пытался князь её развлечь, она всё грустила о чём-то, и постепенно грусть молодой госпожи стала перерастать в тоску. Будто скорбь отпечаталась на её прекрасном лице.

Желание Владислава развеселить Миру приобрело нотки безумия, и он вдруг стал замечать страх в её глазах, будто действительно пугал. Но ведь Владислав — мужчина, кормилец и в будущем отец. А Мира всё равно боялась, и каждый раз за той тоской Владислав наблюдал панический ужас. На то, конечно, были основания. Однако об этом князь не желал даже думать…

Дорога домой всегда самая долгая, но вот Буцефал сбавил шаг, перейдя на легкий галоп, а после и вовсе остановился. Владислав спрыгнул на землю, передал поводья появившемуся из темноты конюху, бросил на ходу: «Позаботься о нём», и ринулся к парадному входу в замок.

Ему было совсем неважно, что вся его одежда промокла насквозь, что он страшно устал и вымотался, что кости жутко ломит от долгого пребывания в одном положении. Владислав просто хотел увидеть Миру.

Она его не встретила, и князь, поймав за локоть служанку, которая уже хотела уйти с его мокрой накидкой, спросил:

— Где госпожа?

Девушка сильно побледнела и лишь кивнула в сторону лестницы, что вела в верхние покои.

— Она больна?

Служанка поспешно скрылась за дверью кухни, делая вид, что ничего не слышала. Владислав похолодел, ощущая прилив мрачной энергии, которая заволакивала его сознание. Не напрасно Мира его боится. Он способен на всё, абсолютно на всё, если кто-то или что-то тронет его собственность. Мира — его собственность.

Шаг за шагом он поднимался вверх по лестнице, держась рукой за перила, намеренно громко топая, чтобы жене было страшно, чтобы она трижды прокляла себя за то, что не спустилась ему навстречу, чтобы её душу выворачивало от ужаса. Ведь лёд, что окутал сердце князя, не растопить и не разбить, когда он по-настоящему зол.

Перед глазами пронеслись сцены из их жизни, совместной жизни, когда Владислав, теряя контроль над своей тёмной стороной, запирал жену в подвале с множеством голодных крыс. Он сажал её на цепь, надевая на тоненькую шею железный обруч, вешал замочек, усаживал на холодную скамью, топотом разгоняя живность, и ждал, когда супруга взмолится о пощаде. Но Мира лишь громко рыдала и стонала, и никогда не звала его. А Владислав раз за разом становился всё страшнее и жёстче, думая, что переломает натуру девушки, вынудит её забыть свою тоску...

— Принеси мне факел, — остановив служанку, которая невольно жалась к стене, держа в руках кувшин с водой, приказал Владислав. Когда женщина не отреагировала, он одарил её убийственным взглядом, рыкнув: — Живо! — и до смерти перепуганная служанка понеслась к лестнице.

Приближаясь к двери спальни, князь уже смаковал эмоции, что отразятся на лицах любовников, он ждал этого, мечтал об этом. Дверь отворилась с тихим скрипом…

«Надо бы дать распоряжение смазать петли», — деловито подумал Владислав, и вошёл в покои жены.

Она была готова. Её любовник тоже. Оба сидели на кровати, одетые, но всё ещё растрёпанные, и взирали на князя. Но как же разочаровался и вмиг впал в бешенство Владислав, когда не заметил в глазах жены страха. Напротив, она будто ждала этого дня всю свою жизнь. Он поманил Миру рукой. Та покорно и с достоинством встала, приблизилась к супругу, опустилась перед ним на колени. Владислав рассматривал её налитыми кровью глазами, и в этом взгляде было заключено абсолютное хладнокровие…

Мужчине, которого князь знал с малого возраста, досталась мучительная смерть. Владислав долго и методично наносил тому раны острым кинжалом, наслаждаясь зрелищем, открывшемся ему, и лишь когда любовник Миры обмяк и сполз с края кровати на пол, Владислав завершил начатое ударом в самое сердце.

Главным было то, что перед ним стояла она, Мира — его любовь и надежда, так и не подарившая ему дитя.

— Что же ты наделала? — спросил он холодно. — Жаль избавляться от тебя. Даже сына мне не родила…

— Я не способна допускать таких ошибок, мой господин, — склонив голову, ответила девушка. — Вы пили те настойки, что готовила я, а взамен мне приходилось терпеть боль, которую вы приносили. Потому это ваша боль, ваше наказание. — Она вскинула на мужчину смелый, полный ненависти и презрения взгляд. — Одиночество. Вот что вам уготовано в ответ на мои мучения. Никакого продолжения рода. Только одиночество.

Владислав холодно улыбнулся.

— Приляг, милая, — сказал он до страшного спокойно, — тебе нужно отдохнуть. Сними одежду.

Девушка присмирела, чувствуя, как её душу охватывает паника и предчувствие чего-то ужасающего. Она медленно стянула платье с плеч, приподнялась и скинула его к ногам, после под пристальным взглядом чёрных глаз отползла по кровати назад и улеглась поверх одеяла.

Владислав приблизился к супруге, присел рядом, погладил её по волосам, сказав:

— Ничего не бойся, отдохни.

Мира прикрыла глаза, дрожа от дикого страха, но внешне держалась холодно.

Тихо скрипнула дверь. Послышались шаги. Запах дыма…

Покрывало вспыхнуло вмиг. Мира, оказавшись в плену огня, вскочила и закричала не своим голосом. Оранжево-красные языки, обжигая кожу, охватили подол её длинной сорочки и поползли вверх, к груди, лицу, волосам. Девушка каталась по кровати, изгибаясь и срывая с себя лоскуты одежды, кричала и хохотала, словно демон, изгоняемый из бренного тела.

Владислав любовался, жадно ловил каждый её всхлип, каждый стон, давно догадываясь, что взял в жены нечистую. А по небу за окном проплывали черные облака, гонимые сильным ветром. И полная луна, с любопытством заглядывая в окно, взирала на развернувшуюся трагедию, будто с укором говоря: «Теперь ты навеки мой, теперь я лишу тебя сна…»

Король слышал, как разверзлось небо новым раскатом грома. Он прикрыл глаза и сказал Шуту:

— Свершилось… Отдай князю Владиславу его наказание. Пусть одиночество и страх людской станет его проклятьем. Пусть он, коль не принял тёмную суть супруги своей и сгубил её, будет мёртв, но останется навеки жив и застынет в стенах своего замка.

Но сердце от любви горит,

Моя душа болит.

И восковых фигур прекрасен вид.

Покой везде царит…

* * *

На высоком холме, что выглядывал из-за трёх не менее огромных гор, стоял старинный замок, в арочных окнах которого лишь изредка мелькал огонёк свечи. Была ночь. Тот самый таинственный момент, когда вскоре должно наступить утро, но всё ещё темно, а где-то вдали, за горизонтом, проступают первые розовые полосы рассвета.

Миша, бредя по лесной поросшей бурьяном дороге, ведущей к вершине холма, примерно прикинул, сколько осталось до утра и прикурил. Он был намерен пойти своим путём и упрямо шагал вперёд, но чем дольше шёл, тем отчётливее понимал — что-то не так. Тот же кустарник, тот же перелесок левее луга, а на холме всё так же мельтешит пик башни старинного замка.

«Тьфу ты, монаршая морда. Фокусничает!» — пронеслось в голове, и точно: стоило Мише развернуться и пойти обратным путём, как уже спустя не более, чем десять минут, он вновь стоял лицом к замку.

— Ладно. Взглянем одним глазком, чего ты там удумал, урюк, и быстренько свалим. Всё равно ж не отлипнешь, — пробубнил донельзя уставший Миха и поплёлся в направлении огромных мрачных владений. Всё равно он действительно не планировал задерживаться. А уж если вдруг там что-то любопытное нарисуется, Миша понаблюдает чуть дольше.

«Конечно, наведываться к местным вот так внезапно уже вошло в привычку, — думал он, по пояс утопая в высокой траве, которая становилась всё гуще и гуще, и чем дальше шёл, тем более непроходимыми были эти места. — Ну и хер с ним. Надо же где-то переночевать. Повезёт, так и вообще не покажусь хозяевам на глаза. Хм… А это мысль. С хера ли мне им показываться? Прокрадусь-ка я через какой-нибудь запасной ход».

Вот такая мысль посетила Мишу. Однако «Запасного хода» не обнаружилось, а то, что всё же обнаружилось, оказалось низенькой дверью, напомнившей Мише о той самой Алисе в Стране Чудес, которая как раз и вошла в такую дверцу. Но не суть. Девчонка ведь в той сказке из помещения хотела выбраться, а Миха, напротив, желал отыскать временный покой в этом незнакомом месте, куда его так назойливо толкал Король. Так хотелось Мише пойти ему наперекор, но судя по всему, это продлится до... бесконечности? Пожалуй, да.

С трудом протиснувшись в это подобие двери, мужчина вскинул взгляд и огляделся, пытаясь понять в этом полумраке, куда он попал. Это была кладовка. Что-то вроде того. Хотя Миша так и не смог до конца разобрать очертания предметов, но то, что перед ним стояли двое неизвестных, он сообразил.

— Эй, — позвал, пробираясь через хлам, валяющийся на полу. — Вы кто такие? Эй, я говорю, кто такие?

«Что за херня?» — подумал мужчина, когда ни одних из них не шелохнулся.

Он приблизился, пару раз споткнувшись, и толкнул в плечо того, что был справа. Человек с грохотом упал. Только звук этот был каким-то нехарактерным для упавшего человеческого тела. Наклонившись пониже и ни черта не понимая, Миша нащупал лицо неизвестного.

— Что… А етить… Манекен? Тьфу ты! — гаркнул Миха и, перешагнув через «тело», попутно пнул второго. — Два придурка.

Однако холод забрался под его одежду, а по спине скользнула капелька пота, потому что в руке от прикосновения оказался кусок чего-то… липкого… и…

«Что за чертовщина? — подумал Миша, поднося перемазанные пальцы к лицу, и принюхался. — Воск? — парень наклонился и ошалело уставился в глаз, вполне человеческий, а после отколупал еще немного от „манекена“ и обомлел окончательно. — Твою ж мать… Баба? В воске? Залитая воском?»

Уже вываливаясь из каморки, Миша, тяжело дыша, вдруг резко зажмурился, даже прикрывшись руками, потому что в глаза ударил свет. Не настолько яркий, чтобы выбить человека из душевного равновесия, но после темноты много не надо. Когда Миха, моргая и почëсывая нос, как бы намереваясь чихнуть, принялся озираться, то от роскоши коридора, просто опешил. Это было особенное место, сомнений у него не возникало. Он медленно двинулся по мягкой ковровой дорожке, с нескрываемым восторгом рассматривая позолоченные канделябры с зажжёнными свечами, развешанные вдоль правой стены; потрясающие своим великолепием арочные окна с полупрозрачными занавесками, что трепетали на ветру, который порывом налетел невесть откуда; стены, обтянутые дорогой тканью — всё это так изумило Михаила, что он и не заметил, как свернул за угол и остановился. Впереди приметил странную дверь в виде арки. При более близком рассмотрении оказалось, что на ней вылеплены изображения переплетающихся змей, которые вьются вокруг солнца.

«Ну, только, блять, не говорите мне, что тут проживает полчище язычников. — Ещё не хватало».

— Господин? — раздалось за спиной Миши, и он, дёрнувшись, оглянулся.

Перед ним стояла милая девушка, низенькая, худенькая, с огромными зелёными глазами и забавно вздёрнутым носиком. Она держала перед собой стопку постельного белья и таращилась на незваного гостя, а после, жутко смутившись и покраснев, она выдала:

— Прошу, господин, следуйте за мной. Хозяин приказал постелить вам в одной из лучших комнат.

— А… Да? — деловито вышагивая рядом с девицей, покосился на нее Миха, и оглянулся на крайне таинственную дверь.

Брюнетка ничего не ответила на это.

Михаил чувствовал себя растерянным, потому что не мог понять, как это хозяин замка узнал, что к нему пришли.

«Манекен громко упал или что? — прикидывал в уме Миха. — Не, ну тогда всё ясно… Нет, бля, нихера мне не ясно. Откуда тут эти бабы, залитые воском? И вот ещё вопрос: с чего вдруг упырь в мантии подгонял меня именно к этому замку?»

— Прошу, проходите, господин. Это ваша комната.

— Опять «господин». Ну, я не против, если что, могу и господином побыть, — повёл тёмной бровью кареглазый великан. По сути рядом с брюнеткой он и казался именно великаном. — Я бы не отказался…

Миха понимал, почему служанка обращалась именно так, но не смог удержаться от грубой шутки; однако умолк, как только приметил вновь залитые румянцем щёки девушки.

— Иди уже, — закатил глаза он. — А то помрешь тут со страху. — Девушка и правда испугалась и быстро шмыгнула к двери, но Михаил окликнул её: — Погоди! А хозяин-то где?

Брюнетка ответила невпопад:

— К шести часам спуститесь вниз, затем направо, потом пойдёте прямо по коридору и там отыщите столовую. Вас будут ждать ровно к шести часам, потому не вздумайте опаздывать, господин.

Миша лениво отмахнулся и, оглядевшись и ещё не раз обалдев от потрясающей своей роскошью обстановки, с радостью подскочил к большой бадье, что стояла у самого камина. Ёмкость, наполненная водой почти до краёв, была начищена до зеркального блеска, потому Миша поспешил скинуть одежду и забраться в тёплую, почти горячую воду.

— Ма-а-ать твою-ю-ю, — протяжно застонал молодой мужчина и окунулся с головой. — Зашибись, — заключил он, вынырнув, и тут же. — Ах ты ж… кхм… мадам, какие-то проблемы?

Рядом с ванной стояла та самая привлекательная девушка, но вид у неё был такой, будто она пришла на казнь. Миха цокнул и спросил в грубоватой манере:

— Сигареты подашь?

Служанка, таращась на губы Михаила, беспрекословно выполнила просьбу, чем тут же остудила пыл «легковоспламеняющегося» мужчины. Его всегда раздражало сопротивление, а эта девушка была мягкой и спокойной. Но её боязливость бесила не меньше. Миша даже сам понять не мог, почему так злится. Он будто хотел что-то вспомнить, но не мог.

— Ну так что? — вскинул Михаил взгляд на брюнетку и прямо подпрыгнул от неожиданности, расплескав воду. — Блять, рехнулся, придурок? Ты кто такой?

Вместо девушки с какого-то перепугу перед Мишей возник мужчина. Высокий, подтянутый, с жутковатыми тёмными глазами, белки которых отливали кроваво-красным.

— Да ла-а-адно, — хихикая, произнёс Миха. — Дракула, что ли? И как вас по батюшке? А, стой, я тебя знаю. Владик, да?

Неизвестный странный мужчина неожиданно широко улыбнулся, моргнул и…

— Эй-эй, ты это давай-ка проваливай, — возмутился Миша, когда мужик присел на край бадьи. — Я не из этих…

— Из этих-из этих, — почему-то принялся утверждать хозяин замка, только до Михи сразу дошло, что речь они ведут о разных вещах. — Даже больше скажу, мой премилый друг «из того мира» — ты пришёл, чтобы спасти меня.

Михаил невольно сглотнул, уж больно ненормальной выглядела улыбка этого странного темноглазого и черноволосого мужчины.

— От кого? — всё-таки поинтересовался Михаил, приподнявшись и потянувшись за полотенцами, оставленными служанкой на стульях.

Хозяин особняка встал и, заложив руки за спину, пошёл в сторону окна, там он остановился и продолжил:

— Я страдаю древней болезнью…

— Пф… нихера не удивлён. Придурок в мантии и тут начудил. Что на этот раз?

— …которая называется… А впрочем, — вдруг обернулся мужчина и, впав в некоторую меланхолию, уставился на Мишу остекленевшим взглядом. — Впрочем, ты сам во всём разберёшься. Я наслышан о твоём таланте. Знаю, что ты всем помогаешь.

— Поправочка, — уже выбравшись из бадьи и одеваясь, ответил Миха, — я помогаю только нуждающимся. Беспомощным и…

— «Я своих фантазий страждущий герой», — каким-то загробным голосом произнёс мужчина, а после добавил: — Я Владислав.

— А, ну я ж сразу сказал, что Владик…

— Михаил, выслушай меня и не перебивай. Та дверь, что тебе показывала Злата…

— Злата?

— Моя служанка. Моя верная и несчастная девочка.

— Что ты тут хуйню несёшь? — не выдержав, гаркнул Миша. — По ней прям уж видно, какая она "несчастная", ага.

Владислав, помрачнев, уставился на Мишу и сказал в ответ:

— Ты ничего не заметил, глупец. У нее нет слуха. Она по губам читает. Я запретил ей слышать, поэтому-то девочка до сих пор жива. Она не слышит стонов и криков, что раздаются в этих стенах еженощно. Моя супруга зовет меня…

— Ты ещё и женат? — проворчал Михаил.

Неожиданно Владислав обхватил свою голову руками, почти рыча:

— Опять слышу я

Сухой треск огня.

И жена кричит моя,

Год назад сгоревшая в кровати.

Миха вытаращился на чокнутого хозяина замка, рыская по карманам своих штанов в поисках сигарет. Наконец он отыскал пачку, вынул одну сигарету, прикурил и, выпустив дым вверх, кивнул головой.

— Теперь ясно, почему девица так перепугалась. Она меня не понимала… почти не понимала. Постой… Что ты городишь? Твоя жена сгорела?

Хозяин замка вздохнул, отнюдь не огорченно, а, скорее, немного раздраженно, и сказал:

— Они постоянно плачут. Я не могу это слышать. Они сводят меня с ума…

— Э… кхе-кхе… — поперхнулся дымом Миша и потёр пальцем заслезившийся от дыма глаз. — Ты голоса, что ли, слышишь? Ну, у себя в башке…

Владислав уставился на парня изумлённо, будто не понял, в чём заключается смысл подобного вопроса. Михаил ждал ответа, при этом осторожно поглядывая на дверь, за которую ему очень сильно хотелось метнуться, чтобы подальше отсюда, от этого странного мужика.

«Вот, блять, ещё и смотрит, как больной на всю голову, — размышлял Миша. — Прямо не по себе становится».

— Тебе не по себе, потому что я в твоей голове, — внезапно отчеканил Владислав, не мигая глядя Мише прямо в глаза, и у того похолодело внутри. — Это не мои злые шутки, анархист, это ты сам такой. Это твои кошмары выползают наружу, а этот замок — обитель снов и страхов.

Михаил моргнул. Если бы мог моргнуть отчаянно, то так и сделал бы, но отчаяние — это не то чувство, которое пропускал через себя Миша, он не позволял этому ощущению появляться даже внутри него. И в тот миг, когда парень уже серьёзно настроился на побег, в его голове зазвучали строки:

«Вот несёт одна мне свои цветы,

Вот стоит другая погружённая в мечты…»

— Я пытался их до смерти рассмешить, — проговорил Владислав, стоя перед гостем будто статуя, не шевелясь и не дыша. Совершенно точно — он не дышал. — Но пришлось, как в старой сказке, просто…

— Задушить… — растерянно закончил Михаил, а потом встрепенулся и спросил: — Ты баб своих душишь? Типа как этот… «Синяя борода»? Так вот кто это у тебя в кладовке…

Хозяин замка не отреагировал, так и продолжая стоять на месте со страшными глазами, потому-то Миха и почуял неладное. Он обошёл мужика в длинных одеждах с разных сторон, прислушался к его дыханию, убедился, что тот вообще не похож на живого, и, наконец, ткнул Владислава в плечо пальцем. Тот растворился в воздухе. Просто исчез.

— Зашибись, — вылупился Миша, отходя назад. — Что за херня? — и, потоптавшись на месте, пробормотал: — Валить надо.

Всё выглядело до жути странным. Миша озирался по сторонам, потом собрал свои вещи, что валялись на полу, и вышел за дверь, в тот самый коридор, где до этого он «прогуливался» со Златой, только теперь там царил мрак. Там было так же тихо и пустынно, как и в комнате, но Михаил всё равно побрёл в сторону двери с необычными символами.

Остановившись прямо перед ней, провёл пальцами по выпуклой поверхности, задевая шероховатости, и почувствовал жжение в руке, словно он коснулся огня. Дверь не поддалась, и Миша подумал, что неплохо бы её хорошенько пнуть. Но сделать это не успел, потому что дверь медленно и со скрипом распахнулась сама. За ней оказалась настоящая тьма, густая, тягучая, призывающая войти, окунуться и пропасть безвозвратно.

Михаил замер на месте, не решаясь сделать шаг вперёд. Именно в этот миг ему вспомнились слова Владислава о том, что это место является скоплением страхов.

Мурашки побежали по спине Миши, а тлеющая в полумраке коридора сигарета, на которую он уставился, теперь казалась маяком. В голове стали проноситься все ужасы, что могли бы его напугать. Несмотря на то, что Миха по жизни выглядел, как настоящий панк, в глубине его души тоже таились страхи, порой ужасающие своим мраком. К примеру… оказаться похороненным заживо.

«Кхе… Я и так уже умер. И заживо уже хоронили. С хера ли мне бояться этого? — подумал Михаил, затягиваясь, и, сощурив тёмно-карие глаза, вгляделся во тьму. — Или тут всего надо бояться?»

Решив, что ему не нужно знать, что в той темноте находится, Миха уже шагнул было назад, когда за спиной вдруг раздалось.

— Они плачут в темноте,

Они с нами, но не те.

Ты повсюду, Ты везде,

Только знаешь не о том,

Не о них, но о себе…

Разгадай-ка, вот тебе:

Что за мрачный тихий дом?

Кто там бродит за окном?

Кто манит тебя во тьму?

Подчинишься ли ему:

Боли, страху своему?

Отгадай-ка, человек,

Сколько будет век на век?

Вот она твоя беспечность.

Сколько будет...

— Бесконечность, — губы Михаила сами произнесли эти слова, и он даже поперхнулся дымом.

Резко обернувшись, Миша никого не увидел, но мог поклясться, что голос принадлежал Шуту. От подобных стихов, он волей-неволей почувствовал себя одиноким, будто ему прямо здесь и сейчас была необходима связь с внешним миром. Он должен был что-то сделать. Спеть для кого-то… Просто написать новую мелодию…

Как по заказу справа у стены Михаил обнаружил ранее подаренную ему гитару, поспешно затушил сигарету, отошёл от распахнутой и зияющей своей тьмой двери и уселся на пол, прямо у стены, чувствуя как по спине идёт холодок. У Миши возникло ощущение, что за порогом той комнаты кто-то дышит, так же сидя на полу и так же…

— Твою ж ма-а-ать, — похолодев ещё больше, тихо протянул Михаил, едва ли не обливаясь потом от собственных умозаключений. — Это я? Это же я там сижу… Только… — Миха потёр пальцами подбородок, — только другой я.

Решив, что ему действительно пока не выбраться из этого замка, как из психоделического фильма, Миша устроился поудобнее и принялся, склонив низко голову, перебирать струны инструмента. Он делал это до тех пор, пока не стала вырисовываться мелодия, а после прибавились какие-то фразы, не неся в себе совершенно никакого смысла. Далее Миша внезапно притих, задумавшись над тем, как он узнает, новая ли это песня, если не помнит старых.

— А ты и не должен помнить об этом, — раздалось рядом, и Михаил вскинул взгляд на стоящего у противоположной стены Владислава, а тот как ни в чём не бывало рассматривал свои ногти, поворачивая кисть то так, то эдак.

— Ты ж вроде это… — начал было Миша, неопределённо взмахнув рукой.

— И ничего не это, — пожал плечами жуткий хозяин замка, а после отошёл от стены и встал прямо перед Михаилом, так, что тому непременно захотелось вскочить: это он, собственно, и сделал. — Понял, почему ты здесь? Понял, куда попал?

Миха сглотнул, но, почувствовав прилив гнева, выпалил:

— Нахрен иди со своими ребусами, усёк? — и машинально шагнул в сторону от Владислава, а тот растянул губы в ужасающей искусственной улыбке, будто вылепленная маска, и сказал:

— Иди. Тебе пора переступить черту. Пришло время для новых свершений.

Нечто смрадно дышащее ухватило Мишу за плечи, а тот, глубоко вдохнув, чтобы заорать, лишь успел прижать к груди гитару.

Тьма поглотила Михаила.

* * *

Король, глаза которого заволокло льдом, мрачно улыбнулся, но удовлетворения от случившегося с Михаилом не получил. Место, куда тот провалился, было новым этапом. Туда он и должен попасть. Но страха «панка из другого мира» Король не почувствовал. Получалось, что тому вовсе не было страшно…

— Было, — тихо пробормотал Шут, выглянув из-за тяжёлой портьеры, и ещё тише: — Было очень страшно, но только где-то глубоко в душе…

— Опусти на сегодня занавес, — устало распорядился монарх и взошёл на трон.

Шут выполнил просьбу. С тяжелым хлопком об пол ударилась бордовая портьера, разделив залу наполовину. Шут остался по одну сторону, монарх — по другую. Это было преддверием безмолвных размышлений, поэтому паяц, тихо дребезжа бубенцами на колпаке, удалился. Не станет мешать его величеству. Но, однако же, слова его разрезали тишину, когда он произнес нараспев:

— И жесток ведь мой Король:

Сам ловушку смастерил.

Отыграл Мишутка роль,

А монарх себя закрыл.

Правитель перевел тяжёлый взгляд в окно.

— Проку с твоих стихов, Шут, никакого. В каменной груди и сердце такое же. — Разумеется, это была метафора. На самом деле сердце в этой «каменной» груди билось: сильно и тяжело. Взгляд синих глаз устремился вперёд, сквозь пространство. Король молвил: — Да наступит новая игра.