Смерть Альбéрта Рудольштадта. Одинокая светлая странница (гет)

Проследовав до ванной комнаты, Консуэло открыла дверь и вошла внутрь, и, тут же обернувшись — тихо, стараясь не издавать лишних звуков — дабы случайно не разбудить хозяев — наша героиня знала, что в этой части зáмка эхо раздаётся дальше и громче, чем где бы то ни было — затворила её за собой.

Консуэло не забыла, как выглядело это место, невзирая на то, что между последним днём её пребывания в за́мке перед побегом и нежданным для само́й нашей героини приездом обратно прошло ужé более го́да.

Роскошный паркет тёплых оттенков коричневого, выложенный треугольными — простыми — узорами, но оттого выглядящий не менее богато. Обои в тон последнему, где были изображены фантазийные цветы с вьющимися зелёными стеблями и лепестками. Красивая тонкая ширма на чёрном каркасе, с летающими среди высоких растений с узкими листьями изящными аистами на светло-жёлтом фоне — за коей располагался небольшой угловой диван и два стула для одежды и иных принадлежностей — обитых тканью, имевшей тот же рисунок — дабы представитель высшей знати мог со всеми самыми высшим удобствами приготовиться к принятию ванны. Но самой главной вещью в этом помещении была, конечно же, ванна. Этот предмет имел внушительные размеры, стоял на четырёх резных ножках и был выполнен из белого мрамора и покрыт белой же тканью — во избежание быстрого остывания воды́ — ниспадающей на пол на манер драпировки. С четырёх сторон — в углах — на специальных подставках горело по одной свече, и их мерцание не давало комнате потонуть во мраке и маленькими, едва заметными, бледными, почти белыми бликами отражаясь в прозрачной воде, создавало особую атмосферу.

Несмотря на то, что в памяти нашей героини сохранилась каждая деталь обстановки имения семьи Рудольштадтов — бо́льшую часть своих лет Консуэло провела в атмосфере скромности, граничившей с бедностью или нищетой, и потому к моменту своего сегодняшнего, спешного прибытия в это великосветское жилище совершенно отвыкла от подобной атмосферы, где, как и год назад — всё делали за неё — и тогда, как и сейчас, для нашей героини это было крайне непривычно, и потому Консуэло ощущала себя неуютно — так, словно, её здесь не должно быть. Не должно быть никогда. Словно это какое-то недоразумение.

«А ведь это так и есть — какая верная и горькая мысль!.. Я ни жена Альберту, ни сестра, ни невеста. По земным, человеческим меркам я ему никто. Мы с ним не были помолвлены, и даже если бы я захотела этого — этого никогда бы не могло быть. Но по небесным законам я была ему сердечным другом, родственной душой — он сам так называл меня. Была и остаюсь. Однако даже если бы благодаря какому-то чуду наша свадьба состоялась — мне бы не нужны были все эти несметные богатства. Но я знаю, что он любил меня. И продолжает любить — я чувствую это. Любовь молодого гра́фа — единственное сокровище, коим я обладаю, и кое никто и никогда не отнимет у меня, даже лишив жизни — а особенно теперь… — быть может, эта мысль пришла ко мне неслучайно… Но нет, нет, сто́ит гнать от себя подобные настроения… И я могла бы и сама приготовить сейчас для себя всё необходимое. Но пусть же Господь простит меня — сегодня я хочу быть со своим возлюбленным в последний раз и пользуюсь для этого любой возможностью. В эту ночь я не желаю оставлять его без крайней надобности. Когда мы вновь окажемся рядом — в одной спальне — это будет последней ночью, когда я не буду одинока в земной жизни».

С этими мыслями Консуэло зашла за ширму, небрежно бросила на спинку стула ночную рубашку, что медленно и плавно опустилась на неё полупрозрачной волной, и, быстро раздевшись и взяв с собой всё необходимое, сделала несколько шагов и погрузилась в тёплую воду.