Merry dancers: дальше некуда (гет)

Геллерт размеренно поглаживал ее голову на своей груди, все еще разгоряченные, они пытались отдышаться после нахлынувшей страсти. Он даже был почти нежен, хотя редко кто удостаивался подобного. Его нежность по-настоящему знал только один человек — Альбус Дамблдор, до сих пор от этих воспоминаний щемило сердце. К Алекс он ничего не чувствовал, но её уверенность и импульсивность, хитринка в темных глазах заставляли относиться к ней несколько иначе, чем к просто к объекту для удовлетворения потребностей. Он вполне осознанно не хотел причинять ей боль, но, разворотив ее разум, не испытывал чувства вины. Быть может, за время, проведенное с ней, Геллерт просто привык, немного притерся. Несомненно, она была хороша собой и великолепна в постели, но ее чувства адресовались вовсе не ему, а Персивалю Грейвзу, и эти чувства Геллерт украл, убедив ее разум в том, что любви к Грейвзу никогда не было, был лишь расчет, цель — втереться в доверие, стать ближе к нему и Пиквери ради общей цели — избавления мира от господства магглов. Расплывчатые образы мужа в ее рассудке он заменил своими. Даже не осознавая собственной жестокости, Геллерт просто привык брать то, что ему нужно, перешагивая через мораль.

Ее дыхание согревало кожу, Алекс не уснула, но лежала с закрытыми глазами, а он тихо смотрел в потолок, думая о том, чем это закончится. Геллерт не планировал для нее такой роли, но чувствами всегда легче манипулировать, любовь бывает полезна, и потому пришлось принять это решение, чтобы не потерять ее доверие.

— Персиваль, — поначалу ему показалось, что она обратилась к нему, — где он?

Геллерт насторожился: если это не логичный интерес, ведь он исполнял его роль, то беспокойство?

— Там, где никто не найдет.

— Расскажи, что произошло на самом деле? Он ведь никогда не был лоялен тебе. Я почему-то это знаю.

— Ты права, — удовлетворившись тем, что она спрашивает исключительно беспокоясь за их общее дело, Геллерт должен был утолить ее любопытство. — Тебе не удалось, но ты готовила почву, чтобы я смог заменить его. Пришлось немного скорректировать план после того случая на острове и из-за твоей потери памяти, я не мог позволить ему находиться рядом, когда ты в таком состоянии.

— Спасибо, — негромко поблагодарила она, приняв его мнимую заботу за настоящую. — Я все еще слепа, как крот, память не возвращается. Я полагаюсь на ощущения, но мне нужно знать больше. Кто я, Геллерт? И почему за мной прилетел феникс? И эти часы, они…

— Ты что-то помнишь, так? — уточнил он. — А иначе бы не спрашивала.

Она подняла голову, положив подбородок ему на грудь.

— Нет, есть догадки, но они чертовски притянуты за уши. Знак рода Дамблдоров, и поверье, что в минуту нужды феникс является им. Я даже не помню, откуда знаю это…

— Всё верно, Алекс, пускай и на уровне интуиции, но ты права. Ты Дамблдор, но я не знаю всей истории. Быть может, ты незаконнорожденная дочь Персиваля Дамблдора, и Альбус твой старший брат. Ты никогда этого не знала, даже без потери памяти. Ты вместе с братом выросла в приюте во Франции, но при тебе всегда были эти часы, — он указал взглядом на тумбочку, где покоились часы Альбуса.

Она не могла быть дочерью Персиваля Дамблдора, ведь тот сел в Азкабан задолго до ее рождения, Аберфорт определенно был слишком юн на момент ее рождения, а Альбус, мог ли он хотя бы теоретически быть ей отцом?.. Даже если это совершенно не укладывалось у Геллерта в голове. Пока не стоит озвучивать эту мысль, но в подходящий момент, это, возможно, станет рычагом к ненависти, за то что он ее бросил.

— П.Д… — негромко произнесла она, задумчиво прикрыв глаза.

— Дамблдоры бросили вас, очевидно, отказались, удалили с родового древа, — произнес Геллерт, уверенный, что на нем нет ни одной женщины и мужчины ее возраста.

— Тогда зачем они оставили эти часы… А мама? У нас ведь была мать… Я не помню ничего, даже имени.

Удивительно, она говорила, что ее зовут Элизабет, видимо он мог что-то случайно удалить или заблокировать.

— Я пытался помочь, но и мои поиски ничего не дали. Очень странная история.

— А ты и я? — продолжила она расспрос.

Геллерт в очередной раз убедился что после страсти женщины бывают разговорчивы; ей нужны ответы, и он это понимал — ее нужно успокоить. Он мягко захватил ее лицо в ладони, из-за чего ее щеки чуть подались вперед, совсем по-детски. Геллерт улыбался, он действительно ощущал радость от власти над ней, эта власть опьяняла. Эта женщина нравилась ему, потому что он сам ее создал. Но какой истории она поверит? Какую правдоподобную ложь придумать, чтобы унять ее любопытство?

— Ты была аврором, ты и так это помнишь, и ты оказалась на моем первом созыве сторонников в Болгарии несколько лет назад.

— Багалевцы, — неожиданно произнесла она, и Геллерт удивился — она знала об этом — возможно, из газет. — Село Багалевцы в Болгарии, погибло несколько авроров…

Ее глаза вспыхнули — это воспоминание появилось буквально из ниоткуда, и он удивился не меньше, но воспользовался им:

— Верно. Вы пытались поймать меня, но не смогли. Как ты верно сказала, не обошлось без жертв с вашей и с моей стороны. И ты тоже едва не погибла, Алекс. Ты не смогла мне противостоять, но я видел в твоих глазах что-то помимо аврорского долга. Направляя на меня волшебную палочку, ты колебалась. Но то здание рухнуло под натиском магии, и мне едва удалось тебя спасти. Тогда ты поняла, что я не желаю зла волшебникам, даже если они не согласны с моим видением будущего… Я признаюсь, мне нужны были союзники в министерствах разных стран, и я сумел завербовать тебя.

— Завербовать… — едва шевеля губами, произнесла она. — Это не очень похоже на вербовку, мистер Гриндевальд. — Она улыбнулась и перекатилась на соседнюю подушку, подтянув одеяло и переплетя их пальцы. — Ты намного старше меня…

— Это так важно? — он повернулся к ней и вновь обнял, резко прижав к себе, не желая отпускать.

— Нет, просто ищу причины, почему я полюбила Темного Волшебника, за которым гоняется весь магический мир, — она неуверенно прислонила к губам костяшку пальцев, а затем обратила на него сосредоточенный взгляд.

— А я разве Темный Волшебник? — спросил он, едва приподняв уголки губ. — Мое несогласие с текущим положением вещей не делает меня злом, Алекс.

— Ты же понимаешь, что я не это имела в виду? А то, что аврор мог так поступить… Предать своих ради любви?

— Разве это может зависеть от нас? — задал он само собой разумеющийся вопрос, убеждая ее в том, что чувства взаимны, но не говоря напрямую. — Я открыл тебе глаза на положение вещей в мире, и ты поверила мне. Не из-за чувств, а потому что приняла мою точку зрения. Я не заставлял… Никогда не заставляю. И ты… правда любишь меня? — его заполнило тепло от ощущения, что чувства можно подчинить, убедить кого-то в любви или ненависти, в ее мозгу все перевернулось с ног на голову.

— Геллерт, даже если я потеряла память, то я ни в чем так не уверена, как в этом.

И он вновь позволил себе проявить взаимность, подмял ее под себя и навис, читая подлинное восхищение в ее глазах, и это возбуждало, его возбуждал его собственный удавшийся проект. Власть над ней буквально сводила с ума — до мурашек на спине, в этом было что-то демоническое, а ее тихий стон, когда он вновь оказался внутри, был музыкой, которую он готов был слушать вечно. Пруденс Грейвз стала марионеткой в его руках, и это молодое, податливое тело, принадлежало только ему…

— Что ты знаешь о моем брате?.. — уже засыпая, спросила Алекс, едва держа глаза открытыми, когда они вновь обессилено и расслабленно разметались на кровати, сбросив на пол жаркое одеяло

— Жил в Америке, вел нелегальный бизнес, нажил состояние. Кажется, его несколько раз пытались убить местные банды и, видимо, поэтому он исчез из поля зрения. Мы ищем его, вам определенно нужно поговорить. Он, конечно, расскажет тебе больше.

Только через его труп — конечно, это всколыхнет ненужные воспоминания. Джона Мерфи или Чарльза Уилби стоит сразу же уничтожить. Выяснить всё об их родстве с Дамблдорами и сразу же отправить на тот свет или же заточить в Нурменгарде, чтобы на случай строптивости Алекс иметь запасной план или же использовать шантаж. Но пока всё шло гладко. Алекс удовлетворилась ответами и стала понемногу засыпать, а он смотрел на нее, все еще думая о том, чем же чреваты подобные отношения. Странно, что она очень легко отнеслась ко всему рассказанному. Возможно, причиной тому был долгий секс, и это “особенное” отношение Геллерта затуманило ей разум, быть может, что-то другое, но, признаться, он, все еще ощущая ее запах, понял, что ему по крайней мере, самому хотелось этого, каким бы он ни был равнодушным человеком, но если что-то пойдет не так, в конечном счёте он просто от нее избавится. Манипулируя ее чувствами можно добиться абсолютной ненависти к Дамблдору. Алекс уже готова пойти на что угодно ради своего господина, но стоит закрепить эту мысль, а как только она исполнит свое предназначение — убить, если в ней начнут просыпаться настоящие воспоминания, и ему наскучит моделировать ее сознание.

* * *

— Пруденс, какая неожиданность! — раздался голос Эмили, когда Алекс возникла на пороге ее квартиры на Бродвее.

Вот что тогда привело ее в бутик “Аврора” напротив Вулворт-билдинг, она жила совсем близко.

— Прости за вторжение, — сказала она, обратившись к слуху и перифирическому зрению чтобы оценить обстановку в квартире, но, кажется, Эмили жила одна; она застыла в дверях, не собираясь сразу впускать гостью. — Я писала тебе письма, но они возвращались, ты куда-то уезжала?

— В Амстердам на месяц, по работе. Курсы повышения квалификации, можно сказать. Я же рассказывала, что после нового года войду в штат Ильверморни?

— Да, но без уточнений. Что ж, — улыбнулась Алекс, — и как поездка?

— Европа, особенно Нидерланды просто чудесны, старая сказка, — поделилась она, однако все также осталась стоять на пороге.

— Может, пообедаем? У меня как раз есть время, — взглянув на карманные часы с инициалами “П.Д”, спросила Алекс. — Заодно расскажешь про Амстердам.

Глаза Эмили забегали, словно она собиралась найти повод вежливо отказаться.

— Прости, я сейчас не могу, мне нужно бежать на встречу к папе, — сообщила она, однако, судя по ее простому домашнему платью не особенно торопилась. — Быть может, в другой раз?

Без указания точного времени и даты это выглядело как попытка поскорее избавиться от гостьи. Эмили как будто подменили: то она заглядывает ей в рот, восхищаясь, то старается не пустить на порог. Мысль о некоем сотрудничестве Роджерса и Пилигрима не выходила у них с Геллертом из головы. Они искали способ подступиться, а через Эмили, Алекс планировала узнать хоть что-то. Уже неделю в Нью-Йорке, она наверняка получила ее последнее письмо, но проигнорировала его.

— Что ж, возможно, завтра?..

— Завтра у меня обед с родителями Рейна, боюсь, мне будет не до встреч.

— Тогда предложи удобный тебе день, я бы хотела показать тебе новую, еще не вышедшую коллекцию элитных платьев. Я потеряла память, и, как оказалось, у меня совсем нет подруг, только муж, и мне не хватает женской компании, Эмили.

Ее глаза на миг загорелись из-за перспективы увидеть новые платья, но затем в них как будто появилось разочарование.

— Да, конечно, я сообщу тебе письмом или позвоню в МАКУСА. У меня есть телефон.

— У меня дома тоже, — Алекс достала из сумочки блокнот и переписала с корешка номер, который никак не могла запомнить. — Буду ждать звонка. Что ж, удачи…

— С чем? — не подумав, сразу же переспросила Эмили и немного потерялась.

— Обед с родителями — это, наверное, довольно волнительно.

— Ах, да, если честно, я из-за этого очень нервничаю. Сама не своя, — попыталась она объяснить свое странное поведение. — Хорошего дня, Пруденс.

Но Алекс была уверена, что звонка не дождётся, всё её нутро чувствовало, что у новой знакомой появились причины с ней не видеться, а значит, пришла пора действовать. Что-то придумать буквально на ходу… Сделав шаг в сторону лифта, Алекс сделала вид, что подвернула ногу, изобразив почти театральное падение. Эмили, не успев закрыть дверь, тотчас бросилась к ней.

— Как же так! Ты в порядке?

— Высокие каблуки придумал Дьявол! — растирая лодыжку, с мученическим выражением лица простонала Алекс, а, попытавшись встать, выразительно ойкнула. — У тебя есть средство от ушибов? — умоляюще посмотрела она на Эмили.

Да сто процентов должно быть, она же зельевар. Эмили неуверенно посмотрела на дверь квартиры и, вздохнув, помогла ей подняться, перекинув руку Алекс себе на плечо, пока она причитала, как можно быть такой неуклюжей. Стараясь не озираться по сторонам, она осторожно разглядывала небольшую квартирку в центре Нью-Йорка, квадратов сорок, не больше — гостиная, в которой находился рабочий стол, заставленный разнокалиберными котлами и мензурками, видимо, использовалась, как кабинет, за дверью правее наверняка пряталась спальня, с другой стороны — уголок для кухни. Что ж, небогато, но вроде бы мило — несколько растений в кадках на ажурных салфетках, граммофон, полочка с пластинками и несколько картин, одна из которых, явно выбивающаяся из интерьера, притянула взгляд Алекс.

— Ван Гог? — спросила она, увидев знакомую картину, на которой была изображена ваза с подсолнухами.

Эмили невольно округлила глаза, словно испугалась:

— Что? — она проследила за ее взглядом. — Ах это, реплика, купила в Амстердаме. Там полно таких.

Пока она искала нужное зелье, можно было продолжить осмотр квартиры, в которую Алекс не хотели пускать. На журнальном столике у опрятного, но явно не нового дивана была стопка журналов мод.

— Где же мазь… — перебирая склянки на столе и в ящиках, хлопотала хозяйка, а затем выпрямилась, сложив руки на груди. — Точно, я наверное, брала ее в поездку. Она отправилась к встроенному в стену шифоньеру и открыла его, исчезнув внутри — оказывается, там была целая гардеробная, да такая большая, что Алекс поразилась..

Наверное, помещение было расширено магией, но удивляло не это. Зоркий глаз уловил несколько платьев на отдельной вешалке, и Алекс только удивленно нахмурилась. Платья, самые дорогие, из ее коллекции. Сколько же их? Сколько на них было потрачено? Такой зачуханной квартирке было странно иметь столь дорогое наполнение. Пускай это всего лишь шмотки, но стоили они баснословных денег. Кажется, сердце Эмили действительно принадлежало Дому Мод “Аврора”. Оставив комментарии такого расточительства неозвученными, Алекс почему-то взглянула на картину подсолнухов на стене — вокруг нее ничего, свободное пространство — мебель как будто намеренно была отодвинута, словно ничто не должно мешать обзору, но додумать мысль не удалось. Эмили вернулась с пузырьком мази, и Алекс, наспех обработав лодыжку, трансфигурировала туфли в балетки без каблука.

— Что ж, извини, что задержала, надеюсь, успею перекусить в столовой перед встречей с коллегами.

Распрощавшись, Алекс поковыляла к лифту, и уже в нем выпрямилась, вернув каблуки на место. После встречи с Эмили у нее осталось странное послевкусие. Откуда у нее столько денег? Судя по квартире, отец-главред не сильно участвует в жизни дочери. Квартира в дорогом районе, но совершенно обычная, возможно, съемная.

Вернувшись в МАКУСА, Алекс направилась в Отдел магического правопорядка, прошла мимо секретарши Грейвза, бросив сухое приветствие и зашла к мужу в кабинет.

— Войдите, — раздалось после ее стука.

Геллерт сидел за столом, просматривая какую-то папку с документами.

— Дорогая? — наигранно, но миролюбиво сказал он. — Что привело тебя?

— Дорогой, — в тон ему отозвалась Алекс, сев на краешек стола, чувствуя себя дома, — я была у Эмили Бронски дома и, знаешь, у меня сложилось впечатление, что она живет не по средствам…

Она рассказала все что видела и то, как хозяйка не хотела пускать ее на порог, из-за чего у нее сложилось мнение, что Роджерс, возможно, запретил своей девушке общаться с Пруденс Грейвз.

— Нашел что-то на Рейна? — назвала она директора Ильверморни так, как называла Эмили.

— Года три назад у МАКУСА было предположение, что у него находится Рука Мидаса — артефакт, способный превращать все в золото, и Грейвз занимался расследованием. Но, к сожалению, не удалось найти доказательств. Он чист.

— Чист и тесно общается с Пилигримом, — стала рассуждать вслух Алекс.

— Что за мысли в твоей прекрасной головке? — он поднялся из-за стола, разминая плечи, и подошел к ней вплотную.

Сразу же обняв его за шею, Алекс собственнически привлекла его к себе, обвив ногами.

— Пока не знаю, но Эмили явно избегает встреч со мной, хотя ее восхищение моей работой никуда не делось.

— Жаль, что ты в брюках, — сказал он, поглядев на ее клешеные брюки в редкую полоску, а она шепнула ему на ушко:

— О чем это вы таком думаете, мистер Гриндевальд? — Она ласково зарычала, ощутив, как крепко сжал в руках ее талию.

— Не о работе.

Она уткнулась носом ему в щеку, наслаждаясь парфюмом, который он сменил, чтобы не напоминать ей о Персивале — она это понимала. Перспективы опьяняли, совсем скоро, как только они закончат в МАКУСА, уедут в Европу подготавливать волшебников к воспитанию. Он нашел цветы, которые показывали грядущую чудовищную войну, и об этом нужно было рассказать всем. А Алекс будет рядом и поддержит его и окажет любую помощь. Геллерт должен управлять этим миром, у него благие цели, хотя не все это понимают. Скоро сторонников станет больше. Совсем скоро мир изменится.

— Ты обедал? — спросила она, и он только качнул головой. — Давай пообедаем в столовой, осталось не так много времени, у меня скоро встреча с Пиквери. Кулидж снова планирует поездку, на этот раз в Канаду, и я не очень хочу его сопровождать…

* * *

Как и ожидалось, Эмили не связалась с ней ни через неделю, ни через две, а время всё шло, и отсутствие возможности подступиться к Пилигриму все больше злило Геллерта. Алекс понимала, что от нее ничего не зависит, но все же была довольно расстроена, что не может ускорить процесс. Геллерт почти сразу после того как открылся ей, переехал в ее апартаменты в поместье и, кажется, в плане отношений у них все было замечательно — так, как, наверное, мечтала бы любая влюбленная женщина. И хотя его сложно было назвать отзывчивым человеком, но он никогда не сторонился знаков внимания с ее стороны. Он настоял, чтобы слуг заменили эльфы, и в чем-то это облегчило жизнь, в доме стало как будто легче дышать, не нужно было скрывать, что они волшебники. И все же странно, что брат нанял немагическую прислугу, на крайний случай мог бы обойтись кем-то из магического мира. Получая расчет, дворецкий Симмонс только с грустью сообщил, что было честью служить ей и брату. Алекс почему-то ощутила колокольчик тревоги в душе, хотя это и было весьма странно. Он всего лишь немаг, но почему тогда она так обеспокоена, что оставила его без работы? Геллерт не оценил бы подобные чувства, поэтому пришлось спрятать их глубоко внутри, да и ее саму они пугали. Так быть не должно. Она чувствовала, что давно знает этого человека, он прекрасно справлялся со своей работой, и все же, почему они с Грейвзом сразу не уволили всех немагов, как только поженились?

— Всё в порядке? — Геллерт коснулся ее спины, пока она наблюдала за тем, как его эльфы до блеска драят органный зал при помощи магии.

— Странное чувство, здесь никогда не было эльфов прежде, это поместье до двадцать первого года принадлежало немагу, я изучала документы.

А еще она заметила странную вещь — в подписи о купле-продажи, где также от руки было вписано Чарльз Уилби, а затем — Джон Мерфи и Пруденс Грейвз все было написано как будто одним почерком — ее собственной рукой. Неужели они с братом настолько похожи, что даже почерки у них одинаковые?

— Это дом богатых волшебников, здесь должны быть эльфы, а не магглы, — равнодушно высказался он, а затем развернул ее к себе. — У Грейвза есть омут памяти?

Алекс озадаченно свела брови, пытаясь вспомнить.

— Не уверена, а что?

— Я живу под его личностью уже довольно долгое время, но у меня очень много пробелов, его мозг, это непробиваемая стена, — поделился Геллерт, — он не восприимчив к Веритасеруму, и я знаю о нем только со слов слуг. Я даже у тебя не могу спросить, ты просто не помнишь. В наших апартаментах есть запертый секретер, я подозреваю, что омут там, но его не берет ни одно заклинание, даже взрывать пробовал. Этот дом наполнен вашей магией, он должен тебе подчиниться.

Она пожала плечами и позволила отвести себя наверх.

— Возможно, есть какой-то пароль, — указал он на секретер, и она только озадаченно подошла ближе, достала волшебную палочку и применила самые мощные отпирающие чары, но ничего не произошло. — Попробуй подумать, какой может быть пароль. Не торопись.

На миг сжав ее плечи, он снял наручные часы и скинул пиджак и галстук на комод рядом, а Алекс осталась стоять возле секретера, размышляя о том, какой бы мог быть пароль у Персиваля Грейвза, и знала ли она его когда-нибудь…

Геллерт же не не торопил ее, он не особенно ожидал, что с ее сломанными мозгами что-то получится вспомнить, но едва он вознамерился направиться в гардеробную, чтобы переодеться, как услышал:

— Ad impossibilia lex non cogit, — произнесла она, и внезапно раздался щелчок замка.

Геллерт только немного удивленно выглянул из гардеробной, в то время как она уже левитировала вогнутый диск омута к журнальному столику.

— Как ты вспомнила?

— Закон не требует невозможного — эта фраза написана на чернильнице на его столе в МАКУСА. На английском.

— Я видел и пробовал, но не на латыни.

— Это из юридического цитатника, эта фраза часто попадалась мне, когда я заканчивала… — она тряхнула головой. — Я училась в университете при МАКУСА, я знаю это из своего дела, но…

— Воспоминания, это хорошо. Молодец, Алекс, — сказал он, думая, что ей не стоит смотреть то, что будет в омуте, ей вообще не стоит вспоминать ничего, связанного с Грейвзом.

В секретере был всего один пузырек с воспоминаниями, и это удивляло. Ни каких-то секретных документов — абсолютно ничего интересного, что могло храниться под паролем. Алекс, не раздумывая, выплеснула воспоминания, и Геллерт решил, что если что-то произойдет, то придется снова стирать ей память. Он убедил ее в том, что ее воспоминания важны, и поэтому запрещать ей было бы как минимум нелогично.

— Посмотрим вместе? — предложила она, и он только кивнул, утопая в своих мыслях.

Когда их засосали темные клубы воспоминаний, Геллерт все думал, насколько странно было то, что Грейвз хранил только одно воспоминание. Для волшебников вроде него омут обычно использовался не только для личных целей, на его должности невозможно хранить такой объем информации в голове — проще использовать омут, как накопитель, так как в памяти воспоминания стираются. Но… один пузырек? Это было подозрительно. Это настораживало. Алекс же выглядела немного взбудораженной, ей так хотелось восполнить пробелы.

Перед ними предстала огромная, украшенная к Рождеству бальная зала, где среди танцующих пар Геллерт увидел их вальсирующими — в этом нежнои белом платье ушедшей эпохи он уже видел Алекс — на фотографии на каминной полке в обществе президента Кулиджа. Она была воистину прекрасна, смущена и при этом счастлива. Она смотрела на себя саму в сосредоточенном молчании, мрачно и неверяще, кажется, Алекс с трудом верила, что смотрит на мужа таким влюбленным взглядом, возможно, решила, что она — хорошая актриса.

Сама же Алекс находилась в странном состоянии, то, что она видела, вызывало недоумение. Зачем Грейвз хранил это воспоминание? Это было странно, в запароленном секретере не было больше ничего, кроме него. Казалось, что это всё, что омут хотел показать им, но картинка внезапно сменилась — она, точно неуклюжая гусыня, отклячив пятую точку, пытается освоить сложное искусство катания на коньках, и вот, разогнавшись, с выражением радости и вселенского ужаса несется к кромке застывшего озера прямо на него. Оба падают в снег, как по-детски, как неуклюже и нелепо, она играючи вызывает у него улыбку. Он влюблен и, глядя на нее, перестает выглядеть сурово, становится обычным человеком, желающем самого обыкновенного счастья, любви. Следующее воспоминание — их свадьба и два президента, Кулидж, обнимающий ее, словно дочь, так непохожий на того Кулиджа, которого сейчас знала Алекс. Он был с ней холоден, не понимая, что она просто растеряна его открытостью. Алекс не помнила себя такой, как в этих воспоминаниях, она считала себя сдержанной и хладнокровной, но эта женщина была другой, она умела принимать и дарить любовь, она умела улыбаться и выглядеть растерянно, а еще в груди стало разрастаться нечто знакомое — какая-то отдаленная ассоциация, а в голове возник образ светловолосой женщины с серыми глазами, казалось бы, совсем на нее не похожей, но отчего-то безумно родной. На душе стало тягостно и неприятно, в горле образовался ком, ее буквально затошнило от непонимания происходящего. Эти ничего не значащие воспоминания с мужчиной, которого она вроде бы как не любила, принесли головокружение.

— Я хочу покинуть эти воспоминания, — сказала она и потянулась наверх, очнувшись над омутом памяти все с той же тошнотой, в голове проносились смутные образы — круговерть из незнакомых, размытых лиц.

— Ты побледнела, — сказал Геллерт, а она даже не заметила, что он покинул воспоминания вместе с ней и уже стоял рядом, приобнимая за плечи. — Что-то вспомнила?

На миг ей показалось, что его голос несколько напряжен, нежели встревожен.

— Нет, просто то, что я видела — это как будто другой человек. Не я, — поделилась Алекс, глядя в глаза действительно близкого человека. — Неужели я была настолько хорошей актрисой, Геллерт?

— Возможно, — ответил он, глядя на нее изучающим взглядом.

Она прижалась к его груди и на миг закрыла глаза. Головокружение потихоньку сходило на нет, тошнота отступала, но она все равно ощущала слабость, ей не нравилось быть слабой, тем более без видимой на то причины. Тихо приговаривая, что все хорошо, Геллерт обратил ее лицо к себе и коснулся лба успокаивающим поцелуем, и ей действительно становилось легче.

— Я, наверное, лягу спать пораньше, — сказала она.

— Конечно, я приду чуть позже. Отдыхай, — сказал он, отпустив ее из объятий, и с задумчивостью двинулся в сторону выхода, захватив с вешалки зимнее пальто с белой подкладкой.

— Куда ты?

— Проверю цветы и вернусь, не волнуйся. Сходи пока в душ.

Он прекрасно видел, что ей совершенно не хочется быть одной, и она была ему благодарна за заботу. Алекс знала, что может найти в его объятиях успокоение. Кивнув, она отправилась в сторону спальни, бросив, чтобы Геллерт надел шарф, чтобы не простудиться. Начало декабря выдалось неожиданно холодным, и он даже последовал ее заботливому совету и обернул вокруг шеи синий шерстяной шарф Грейвза. Всё же, стоит поработать с ее мыслями, пока она спит, лучше удалить воспоминания об омуте памяти, ее реакция намекала на то, что нечто в ее разуме всколыхнулось. Такое случалось довольно часто в последнее время — всплески каких-то ассоциаций вызывали у нее головокружение. И хотя Геллерт постарался запечатать ее воспоминания, но на интуитивном уровне она что-то чувствовала, и это вызывало тревогу.

В теплице как всегда было светло — хищные цветы ковром переливались на длинной грядке, и он завороженно и вместе с тем удрученно наблюдал за сиянием, разочарованный тем, что они не показывают ему больше, нежели картины грядущей маггловской войны. Эти сведения непременно пригодятся, но годы поисков упирались лишь в это видение будущего. Это ставило в тупик. И всё равно раз в два дня он приходил сюда в надежде узреть нечто большее. А еще Геллерт был непомерно зол из-за того, что Персиваль Грейвз хранил такие глупые, ничего не значащие воспоминания. Или это какой-то розыгрыш? Что, если такой, как он, просто боялся хранить воспоминания где-то, помимо своей головы? Насыпав курительной смеси в череп, “одолженный” у племени Мурату, Геллерт прислонился к столу и раскурил трубку, глядя сквозь стекло вдаль, на падающие снежинки и думая о том, что он слишком сильно задержался в Нью-Йорке. Здесь от Пруденс Грейвз было мало толку, и они постоянно ходили по острию ножа. Здесь что-то могло напомнить ей о прошлой жизни. Ее следует увезти — в Нурменгарде будет определенно спокойнее, там над ней будет больше контроля, а он, несомненно, нужен. И коль скоро судьба вновь столкнет их с Альбусом? Тот, он был уверен, тоже не дремлет, изыскивая новые способы непрямой борьбы. Пруденс Грейвз была одной из его последовательниц, несомненно, и это — помимо родственных связей, а Геллерт беззастенчиво украл ее. Он даже на миг подумал, а что, если именно для него она искала Кусулумбуку? Он по привычке достал подвеску из кармана, взглянув на капельку крови в центре, размышляя о том, как важно сохранить ее. Прямое противостояние слишком опасно, нет, страха не было, но это могло помешать высшей цели. На этой мысли Геллерт выдохнул облако дыма, уже и не сомневаясь, что увидит перед собой танки, разрушенный город и пепелища трупов, но он застыл в изумлении, увидев незнакомую картинку, но знакомое место — улицы Нью-Йорка окутала метель, и прямо посреди Манхэттена — на глаза попалась табличка — черный, клубящийся, сносящий на своем пути торнадо, а над ним знакомый силуэт — феникс, расправивший крылья. Торнадо, словно имеющий разум, передвигался от здания к зданию, а внизу — труп женщины, лицо которой испещрено ожогами — знакомое лицо. Геллерт знал ее по фотографии в деле Тины Голдштейн — Мэри Лу Бэрбоун, многодетная мать, содержащая приют для детей, пропагандирующая ненависть к волшебникам и использующая детей ради выгоды. “Вторые салемцы” — так они назывались, а тот торнадо… Геллерт был восхищен. Какая мощь! Невероятное могущество! Такого обскурия он раньше не видел! Почему Кусулумбуку решили показать ему это видение, что оно означает?..

В задумчивости он покинул теплицы, запечатав чары Фиделиуса. С неба, кружась, падали снежинки, руки мгновенно заледенели. Хотелось скорее принять душ и лечь спать. Кажется, он привык к рутине Грейвза, но все же, его жизнь казалась несколько однообразной. Сильный волшебник, он до сих пор не дал взломать свой разум, впрочем что в этом человеке осталось от разума? Рьяно охраняя свои тайны, Грейвз уже давно сошел с ума…

Вернувшись в спальню, Геллерт не обнаружил Алекс в постели.

— Хейке! — призвал он эльфийку в замусоленной наволочке.

— Да, господин? — учтиво поклонившись, ответила она.

— Где Алекс?

— Госпожа попросила теплого молока с медом перед сном, она в Органном зале. Мне сообщить, что вы ее ищете, господин?

— Нет, свободна, — ответил он, и эльфийка с хлопком растворилась в воздухе, а он отправился вниз, чтобы составить Алекс компанию, только, конечно, не с молоком, а чем-то определенно более крепким.

В Органном зале ее не было, вокруг не раздавалось ни звука, на столе стояла уже наверняка подостывшая чашка с молоком, а рядом — вазочка с медом.

— Алекс? — позвал Геллерт, но ответа не последовало, но затем он увидел чуть приоткрытую дверь, за сдвинутой гардиной.

Там, кажется, была неиспользуемая художественная мастерская — всякая современная мазня, судя по всему, принадлежащая кисти Пруденс Грейвз или ее брата — он не придал этому значения, хотя, похоже, стоило. Алекс была там, она лежала на холодном полу без чувств, а рядом полотно, на котором светловолосая женщина с платиновыми волосами — леди в изысканной шляпке с открытым, добрым лицом и, невзирая на холодный серый цвет — очень теплыми глазами. Геллерт уже видел ее — именно эта женщина появилась перед Алекс на поляне Кусулумбуку, ее силуэт то появлялся, то исчезал, но общие черты он успел уловить. Поглядев на подпись, он обнаружил подпись — “Чарльз Уилби, портрет “Авроры”, 1922 г.”. Кажется, эти картины писал брат Алекс, подписавшись одним из своих фальшивых имен.

Вместо того, чтобы поднять потерявшую сознание девушку с холодного пола, он прошел дальше к картинам у стены, судя по всему, именно оттуда Алекс и вытащила портрет блондинки. Отодвигая портреты, Геллерт увидел несколько незнакомых лиц — рыжеволосый мужчина с волшебной палочкой в руках, маленький мальчик с таким же цветом волос, как и у той женщины, а следом… Геллерт на мгновение замер, увидев незнакомого старца с седой бородой, на его носу держались очки-половинки. Непонятно почему эта картина так привлекла внимание, но взгляд мудрых голубых глаз, казалось, смотрит в самую душу, а затем Геллерт и вовсе вспыхнул, увидев в руках старца свою волшебную палочку, а ниже подпись — “Альбус Дамблдор”, тоже датированная двадцать вторым годом. Геллерт нахмурился и резко развернулся к бледной Алекс, которая все так же лежала на полу. Определенно старше оригинала, этот волшебник на портрете просто не мог быть Альбусом, если это не фантазия на тему того, как он будет выглядеть в будущем, тогда… Брат Алекс — провидец? Геллерт сощурился в подозрении, зная, что, по словам Алекс, именно он нашел ту поляну с цветами у Хогвартса и сжег ее… Или не сжег, а забрал клубни, чтобы пересадить… От осознания, что движется в правильном направлении в мыслях, у Геллерта от гнева потемнели глаза. Нужно найти этого засранца, вытрясти из него душу и узнать, каким же образом Бузинная палочка может оказаться в руках Альбуса Дамблдора, и что показывали ему цветы.

Простояв у портрета еще минуту, Геллерт все же соизволил вспомнить, что Алекс лежит в одном лишь халате и пижаме на холодном полу слабоотапливаемого помещения.

— Хейке! — скомандовал он, и когда эльфийка вновь оказалась перед ним и, выпучив глаза, испуганно посмотрела на лежащую на полу хозяйку этого дома, скомандовал: — Перенеси ее в постель.

Эльфы всегда чувствовали его состояние, и сейчас, когда в голосе столь отчетливо слышалось раздражение, Хейке поспешила как можно скорее исполнить приказ, а когда Геллерт поднялся в спальню, ее уже ветром сдуло, а Алекс так и не пришла в себя. На ее лбу отчетливо проступила испарина, Геллерт вдруг решил, что эти портреты всколыхнули в ней какие-то воспоминания, и не знал, чего от нее ждать. Недолго думая, он поднес волшебную палочку к ее голове и негромко шепнул: “Обливиэйт”, стирая воспоминания о художественной мастерской…