Парадокс выбора (джен)

На кухне стоял запах душистого травяного хлеба и запечённых овощей с тмином — Эвелин явно готовила ужин лично, а не поручала его магии. Тарелки звякнули, когда каждый устроился за столом, свет над столешницей был приглушённым, тёплым.

— Ну? — Первой нарушила тишину мать, повернувшись к парню через стол и с любопытством спрашивая: — Ты весь день вчера там пробыл. Как прошло?

Уильям кивнул, налив себе сока.

— Отлично. Мы с Мэтом и Леоной сходили. Всё оказалось ещё круче, чем я ожидал. Представляешь, Флитвик участвовал. И не просто участвовал, а стал чемпионом. Серьёзно. До финала дошёл, и размотал там вообще всех.

— Маленький профессор Флитвик? — Переспросил Джонатан с удивлением. — Не знал, что он увлекается этим спортом. Всегда казался… ну, больше кабинетным учёным.

— Ага, а на деле — мастер. Скорость, техника, импровизация… я даже не знал, что чары можно так комбинировать. Это уровень, к которому хочется тянуться. Я был у него после, он меня узнал естественно — и пригласил на факультатив.

Эвелин одобрительно кивнула, раскладывая хлеб.

— Вот это я понимаю — контакты. Хогвартс хоть в чём-то не разочаровывает.

— А Мэт с Леоной? — Спросил отец. — Вы хорошо ладите?

— Да, — сказал Уильям просто, с лёгкой улыбкой. — Мы действительно неплохо сдружились. Они живые такие… прямые, с характером. С ними легко. Мы нормально проводим время, хотя просто так полежать на диване иногда тоже было бы неплохо.

— Повезло, — с легким смешком заметила Эвелин. — Ты всегда выбирал себе каких-то чудил с непонятно чем в голове. Разве что Фрэнк и Лили нормальные, как я знаю. Хоть с этими ребятами тоже хорошо всё вышло.

Джонатан отложил вилку и потёр переносицу.

— А у меня всё сложнее. Я больше месяца вожусь с миссис Вернер. Улучшение есть — лёгкое, почти косметическое, но всё ещё непонятно, как безопасно вывести её из комы. Заклятия на ней нет, следов ядов — тоже. Как будто тело просыпается, а разум… застрял. Очень странно. Ни в один классический случай не вписывается.

— Это уже похоже на магию душ, — заметила Эвелин и откусила хлеб. — Но вряд ли кто-то из здешних, да и не только, догадался бы до таких тонкостей, ибо о ней вообще никто практически ничего не знает. Тут, между нами, полная катастрофа с уровнем подготовки. Я как начала общаться с магозоологами — так и поняла, что мы в Британии, оказывается, вообще опережаем их в исследованиях.

— Ты же вроде хотела связи наладить, а не сжечь все мосты, — пробормотал Джонатан.

— Я и налаживаю, — невозмутимо ответила она. — Просто приходится нянчиться, подсказывать, делать за троих, чтобы это выглядело как совместная работа.

На столе воцарилось краткое, но уютное молчание. Ужин тек спокойно, без спешки.

Джонатан, откинувшись чуть назад, сказал как бы между прочим — но взгляд его был внимательный:

— Завтра поеду в клинику рано. Хочу, чтобы ты поехал со мной, Уил. Познакомлю тебя с главным врачом — он у нас человек серьёзный, но к молодым дарованиям относится с интересом, насколько я узнал. Покажешь, что умеешь, расскажешь, чем занимался. Связи, ты же знаешь, просто так не берутся — надо, чтобы про тебя кто-то знал.

Эвелин, не глядя, одобряюще кивнула: для неё это было очевидным. В этой семье понимали: если что-то может сыграть на руку — глупо это упустить. Да и сам парень осознавал очевидную выгоду банально от знакомства.

Уильям опустил взгляд в чашку, где плавала тонкая чаинка. Его первой реакцией была почти неловкость — что-то вроде: а что он, собственно, покажет? Он ведь в последний год почти не касался медицины всерьёз. Не до этого направления было — может вылечить от более-менее серьёзных, но не опасных травм, так этого пока и хватало. Потому и немного забросил это направление.

Но то просто фокус сместился. А знания остались. Всё, что отец ему втолковывал по вечерам, всё, что он сам отрабатывал на манекенах, на резаных пальцах, на имитациях травм — это всё в голове. Заклятие сшивания сосудов? Легко. Диагностическая сетка с фильтрацией по четырём видам воздействия? Он сам её модифицировал, хоть и са-а-амую малость. Магическая реакция на внутренние воспаления? Да он с этим возился целый месяц и до сих пор помнил, как адаптировать визуализацию под нестабильную ауру.

Звучит непонятно и вообще, что это за хрень, а не термины? Моррисон думал точно также, когда только начал всё это изучать. До сих пор иногда внутренне морщится от того массива знаний, который нужно знать сколь-либо компетентному врачу. Не просто фокусы с быстрым лечением, а ради полноценного понимания всех проходимых процессов.

Для пятнадцати лет (прошлый его возраст парень предпочёл опустить) — это был очень даже солидный уровень.

Он отставил чашку, кивнув отцу:

— Хорошо. Поеду.

— Отлично, — серьёзно ответил Джонатан, также довольно кивнув, будто не сомневался в ответе. — И помни главное — это не экзамен. Просто… пускай запомнят твоё лицо. Потом это упростит любые разговоры. А уж если блеснёшь — тем лучше.

Чуть позже они аппарировали одним хлопком — и оказались у массивных дубовых дверей с кованой вывеской на немецком: «St. Walpurgis Heilerklinik». Над входом светился знак золотого змея, обвивающего крыло — символ не просто целительства, а высшего, редкого мастерства. Над головой простирался фасад из тёмного, почти чёрного камня, с высокими окнами, украшенными витражами: кто-то из архитекторов явно был неравнодушен к готике и драме.

Уильям невольно залюбовался — но лишь до того момента, как двери сами распахнулись, и их встретил прохладный, пахнущий лавандой и стерильной чистотой воздух приёмного холла. Этот запах даже навивает легкую ностальгию по прошлому, которое в этом мире лишь грядущее будущее. Все больницы пахнут одинаково.

Внутри госпиталь Святой Вальпургии был похож не столько на больницу, сколько на старинный университет: высокие сводчатые потолки, белые арки, аккуратные чары освещения, что горели ровно и без тени. Пространство не давило — наоборот, казалось просторным, почти храмовым. Вдоль стен, в нишах, стояли тонкие серебряные статуи, изображавшие известных целителей прошлого, и магические панели над дверями мерцали, указывая статус палаты и направление потоков чар.

— Миссис Вернер — по-прежнему в сложной ситуации, — начал отец, когда они свернули в левое крыло. — Уже больше года. Сначала были только нейромагические нарушения — казалось, последствия сильного испуга или потрясения. Но потом выяснилось, что её собственная магия… начала вести себя агрессивно. Само тело как бы замкнулось. Любой внешний импульс, даже исцеляющий, вызывает реакцию. Магия не различает помощи и угрозы — она срабатывает на вторжение, отключая сознание и углубляя кому. Её разум буквально заперт внутри. А если повлиять слишком сильно — магия начнёт разрушать тело изнутри. Сожрёт всё, вплоть до сознания.

— Это… — Уильям сглотнул, — жуть какая-то.

Даже представить тяжело, что бы он испытывал, окажись на её месте. Если в таком состоянии в целом возможно что-то испытывать.

— Именно, — коротко ответил Джонатан. — Потому и ищем нестандартный подход. Пока что — стабилизируем, питаем тело. Думаем. Пытаемся не ошибиться. Но особых успехов в том, как достичь ремиссии — мы не имеем.

Они свернули в боковой коридор, где стало чуть тише.

У палаты номер тридцать два стояла девушка. Молодая — на взгляд чуть за двадцать, не больше. Она не носила целительской формы, но в руках держала какие-то заметки, бегло просматривая их.

Первое, что бросилось в глаза Уильяму — её волосы. Густые, мягкие с виду, чёрные, длинные и чуть вьющиеся на концах. Над укладкой явно поработали бытовые чары. Второе — глаза. Темно-синие, насыщенные, холодные и глубокие, словно поверхность озера в пасмурный вечер. Она подняла взгляд — и Уильяма будто кольнуло током. По спине пробежали мурашки, будто тело заметило что-то раньше сознания. Взгляд девушки был спокойным, но почему-то Моррисон сразу почувствовал… что-то крайне неестественное. Даже в слова трудно обличить весь спектр ощущений от одного только взгляда.

У дверей палаты девушка обратилась к ним с выверенной вежливостью и представилась по-английски, почти без акцента:

— Адриана Вернер.

Голос был ровным, сдержанным. Уильяма она даже не удостоила взглядом — всё внимание ушло к отцу, когда услышала, что к её матери прибыл врач из Британии.

Джонатан кратко, но без упрощений, обрисовал ситуацию: состояние стабильное, но крайне опасное, реакция магии на любой внешний раздражитель, и та тонкая грань, где любой неверный шаг может стоить пациентке жизни. Он также поделился гипотетическим планом: крайне рисковым, но теоретически выполнимым. Хоть парень и половины терминов не понял. Явно что-то из высшей лиги мастерства целителя. Адриана слушала, не перебивая.

И вдруг, прежде чем разговор стих, вмешался Уильям.

— Есть ещё вариант, — сказал он спокойно, больше глядя в сторону, чем на кого-то напрямую. — Запечатывание ядра.

Наступила пауза. Даже воздух в коридоре, казалось, стал гуще.

— Это, конечно, — добавил он после короткой заминки, — болезненно. Очень. Но сам принцип — если магия реагирует на раздражители, а не разум, как говорит отец, то теоретически можно обойти реакцию, временно перекрыв доступ к источнику магии. Наложить печать. Тогда кома может начать отступать. Не сразу, но…

Парень не закончил. Но и не нужно было.

Джонатан удивлённо взглянул на сына, на мгновение приподняв брови, а потом сдержанно кивнул, тщательно подбирая слова:

— Интересное направление. Я… даже не рассматривал такой подход. И, если его правильно адаптировать… он может сработать. Вот только я о таком ритуале даже и не слышал…

Он, конечно, тактично обошёл стороной словосочетание «тёмный ритуал».

Молчание повисло на секунду — плотное, ощутимое, с привкусом недосказанности. Только теперь Адриана повернулась к нему, взгляд цепкий, оценивающий, как у человека, привыкшего просчитывать слова до последнего слоя смысла.

— То есть, — сказала она медленно, на полном серьёзе, — вы предлагаете спасти мою мать, сделав её… сквибом? Насильно?

Уильям выдержал её взгляд. Не стал опускать глаза, не оправдывался.

— Это временная мера, — ответил спокойно. — Я же сказал: печать. Не лишение магии навсегда, а её изоляция. Если проблема — в магии, которая атакует её изнутри, то… отключить источник — возможно, один из немногих способов её вытащить. А потом — искать, как восстановить.

Он сделал паузу, а затем, как бы вскользь, добавил, чуть пожав плечами:

— Я просто люблю читать. Учебники, трактаты. Из разных сфер. Оттуда и знаю, что такой метод существует. Подробностей у меня нет.

И это была правда. Чего только в Запретной секции не водилось всякого разного. Трактат «Reversus», который он полностью переписал себе в дневник, как раз был про медицину на грани фола. Чего там только не было: руководство по экстренному откату проклятий, пусть и на грани (в большинстве случае даже за ней) тёмного искусства. Ритуалы, жертвоприношения для перекидывания откатов и чары замедления распространения порчи по крови. Это всё лишь первые две сотни страниц. А их там раза в три больше.

Потому не удивительно упоминание такого ритуала. С тщательно описываемыми последствиями и общей сутью, но при этом автор не внёс самое главное — как его провести.

Но по тому, как Адриана продолжала на него смотреть — с лёгким, почти сухим прищуром, — было ясно: поняла. Поняла, что на одном ритуале его осведомлённость точно не заканчивается. Ни у одного «любителя» в пятнадцать лет такие предложения не срываются с языка так, будто они привычны.

Ну и пускай. Оно того стоит, да и кто вообще ему эта девушка? Просто случайная знакомая, чьей матери можно помочь.

Парень чуть отвёл взгляд, чтобы не поддаваться на молчаливый допрос. И всё же внутри у него не было ни капли сомнения. Он должен был это сказать. Хоть и знал, насколько рискованным звучит предложение. Но если хоть теоретически это даёт шанс — значит, его слова уже были не напрасны. А значит, он применил то, что знает, не ради галочки, а по делу.

Простой, очень человеческий импульс.

Потому что глядя на Адриану, он ловил себя на одной мысли, от которой по спине пробегал холод:

А если бы это была его мама? Если бы он не мог до неё достучаться? Если бы всё, что осталось, — это надежда, что кто-то, хоть кто-то, знает чуть больше, чем он сам и может помочь?

От одной только мысли мутило.

Адриана вскинула брови чуть выше и, наклонив голову, всё тем же ровным тоном спросила:

— Простите, а вы… на какой курс Хогвартса перешли, мистер?

Уильям даже не моргнул.

— На шестой, — ответил спокойно, без тени самодовольства.

На её лице мелькнуло что-то вроде удивлённого недоверия, но она лишь иронично, даже чуть истерично хмыкнула, будто окончательно уверилась в чем-то.

Прежде чем пауза стала слишком длинной, вмешался Джонатан — голос ровный, профессиональный:

— В любом случае, решение будет зависеть от приоритетов. Если главное — сохранить вашу мать как волшебницу, то здесь все врачи зашли практически в полный тупик: слишком рискованно, и с таким пока никто не берётся работать, боясь убить вашу мать. А делать же её сквибом… Вряд ли любой врач пошёл бы на такое по отношению к чистокровной леди, которая одним своим желанием спасла сотни сирот, насколько мне успели рассказать коллеги.

Он на мгновение замолчал, словно позволяя весу слов зависнуть в воздухе.

— А если приоритет — жизнь, просто физическое выживание, то идея с запечатыванием ядра — это уже рабочая схема. Несомненно чудовищная, но она есть. Однако одобрять такие действия может только главный врач. Да и узнать про сам ритуал тоже нужно будет куда детальнее. Я здесь — как один из специалистов. Не больше.

Адриана слушала молча, без выражения, но явно уже не с тем равнодушием, с которым стояла у палаты.

А Уильям в это время думал о другом.

Отец обязательно задаст ему вопросы. Не здесь, не сейчас, конечно. Но как только останутся вдвоём — устроит тот самый тихий, обстоятельный разговор в духе: «а откуда, собственно, ты знаешь о запечатывании магического ядра?» И будет прав. Потому что Уильям действительно не рассказывал. Ни словом. Ни полусловом. Ни одному из родителей.

Честно говоря, Моррисон даже не собирался об этом рассказывать. Ибо ляпнет про одно — а то потянет другое и по цепочке всё остальное. А вынес из Запретной секции он знаний… точно на поцелуй Дементора, если найти им практическое применение. Храни Мерлин профессора Хоффмана на том свете за такой подгон.

Он молчит, потому что знает — отец услышит не то, что он хочет донести. А то, куда и насколько глубоко он залез. Типичное волнение за своего сына.

Потому Уильям предпочтёт молчание во благо, чем горечь в познании.

— Благодарю вас за всё, что вы делаете для моей матери, — спокойно сказала Адриана, обратившись к Джонатану. Голос был всё такой же ровный, без сбоев, но Уильям заметил: на слове «благодарю» уголки её губ чуть дрогнули. Совсем неуловимо. Будто не улыбка, а нерв, сорвавшийся на полудвижении.

— Жизнь моей матери важнее всего, — продолжила она так же чётко. — Я в ближайшее время свяжусь с мистером Густавом и обсужу с ним всё необходимое по ритуалу Дагона.

На этот раз уже Джонатан едва заметно приподнял брови, но не прокомментировал. Адриана закончила:

— Вы оба получите всё, что заслужили. Даже больше. Спасибо. Кстати, вы полностью прочитали тот трактат? — Обратилась мисс Вернер непосредственно к парню.

Лицо же Уильяма… окаменело, кажись. Он сам не знает, чего ему стоило не высказать удивления на такой вопрос.

— …Да.

— Ясно. До свидания, — сказала она и, не задерживаясь ни на секунду, пошла по коридору прочь, будто занавес закрылся.

И только тогда — уже разворачиваясь, словно по протоколу — она мельком взглянула на Уильяма и сдержанно, почти официально, улыбнулась. Улыбка вышла чуть натянутой, но не насмешливой, не холодной. Скорее… чуть предвкушающей.

Уильям остался стоять, чуть прищурившись.

Ритуал Дагона.

Именно так он назывался в гримуаре. И Адриана его знает. Наверняка прочитала, раз спросила его об этом. Парень уверен, что эта книга не в единственном экземпляре. А если знает о таком варианте… Он запутался. Какой вообще тогда смысл от всего этого? Если она могла сама его предложить для лечения матери? Происходит явно что-то мутное, и к сожалению парень в это по глупости влез. Как же муторно… Но всё же всяко лучше будет, если мать девушки очнется. В этом Уильям уверен наверняка.

Он всё ещё смотрел ей вслед, когда её силуэт окончательно скрылся за поворотом коридора. Воздух будто вернулся в норму — лёгкий, ровный, без лишнего давления. Но в голове Уильяма оставался странный осадок. Не мысль, не тревога — а что-то тоньше. Как писк на краю восприятия, почти неслышимый, как будто где-то за стеной кто-то провёл ногтем по стеклу.

Чуть нахмурившись и даже не обратив на это внимания, Моррисон сразу на опережение сказал отцу:

— Давай не будем об этом, пожалуйста?

Всё же он очень не хочет того, чтобы в его познания лез хоть кто-либо. Вот вообще не хочет.

— Ты же понимаешь, что я не могу не узнать, откуда ты в курсе о тёмном ритуале, чей уровень сложности наверняка выше чем «высокий»? — Хмуро и тихо поинтересовался Джонатан, буравя Уильяма взглядом и скрестив руки.

— Обменял у старшекурсника, которого пустили в Запретную секцию. Всю информацию из книги по медицине взамен на полсотни галлеонов, — нехотя ответил Уильям, намеренно отведя взгляд, — кто ж знал, что половина из всего написанного будет про не совсем этичные способы лечения?

Он очень не хотел врать отцу. Но между вариантом полноценного мягкого допроса, если бы он поведал о своём присутствии в Запретной секции (спасибо школьной системе, которая не уведомляет родителей о получении их чадом допуска внутрь), после чего они бы докопались до всей сути и наверняка всё закончилось бы скандалом (ибо игнорировать такие опасные знания выше его сил, и тут интересы парня пойдут наперекор воле родителей, а в их решении запретить изучать настолько жуткие вещи он не сомневается) и логичным до простоты вариантом подкупа — парень без сомнений выберет второй. Незачем его семье волноваться и переживать почём зря.

Да и не станут они лезть в его жизнь настолько сильно, чтобы беспокоить преподавателей и узнавать детали. К сожалению, Уильям был вынужден злоупотребить этим доверием, из-за чего на душе сейчас кошки скребут и хочется заесть это всё кучей вредной еды. Чувствовать себя мудаком — мудацкое чувство. Идеальное описание его внутреннего состояния.

— Покажешь потом свои записи, — скорее поставил отец перед фактом, чем спросил, — если оттуда книга, то наверняка что-то интересное. Я только удостоверюсь, что там нет совсем уж наглухо отбитых вещей, а после делай с этим что хочешь.

Что и требовалось доказать. В вопросе безопасности они… те ещё параноики. Вполне понимаемо, в прочем.

— Конечно, — легко кивнул Уильям, — вечером покажу.

— Ладно, — чуть устало потёр переносицу Джонатан, — сейчас как и планировали идём к миссис Вернер, мне нужно обновить внешние чары стабилизации, а после представлю тебя Роменштайну.

Ну, всё могло закончиться хуже. Хоть так прокатило. И сегодня Уильям точно нажрётся пиццы в ближайшей маггловской пиццерии и запьёт всё это дело соком. Слишком много неприятных чувств за последние полчаса.

* * *

Письмо от близнецов застало его через неделю блаженной прокрастинации:

«Уил! Ты там вообще живой? Через неделю праздник Солнцестояния — и мы втроём туда идём, без вариантов! Это не просьба и не приглашение, а самый настоящий ультиматум от меня лично. Если пропустишь — пожалеешь, обещаю.

Берёшь с собой только палочку — всё остальное, от еды до волшебных штук всяких, будет на месте. Так что не надо тащить с собой половину дома, нам это не понадобится.

А встретиться раньше? Забудь! Нас с Мэтом наказали — «случайно» подорвали кухню, когда на спор пытались приготовить пирог. Поверь, это был самый эпичный провал в истории. Поэтому пока под домашним арестом и никуда не выходим.

Встретимся как обычно, у входа в парк, где раньше тусовались. Запомнил? Буду ждать, не опаздывай — иначе заставлю пожалеть! Пока!

Леона и её вечно тупой брат!»

Сами будние дни текли размеренно, словно мягкий поток реки. Вечера Уильям проводил расслабленно — вместе с матерью, сидя в уютной гостиной, где за чашкой чая разговоры то текли легко и беззаботно, то внезапно переключались на самые разные темы: от забавных случаев из прошлого до планов на будущее. Эти тихие моменты дарили ощущение покоя и уюта, чего порой так не хватало среди суеты и забот.

Редко, но всё же отец находил силы на такие посиделки после работы. Его настроение обычно было уставшим — немецкие коллеги будто сорвались с цепи после того, как Адриана утвердила подготовку к ритуалу, откуда-то раскопав точные сведения о всем необходимом. Джонатан с нотками раздражения, но и понимания рассказывал Уильяму и Эвелин о постоянных сложностях, вызванных этим процессом.

Тем не менее, несмотря на усталость и бесконечные сложности, отец всё же прочитал книгу, которую Уильям показал в своём дневнике. Сомневаясь, но всё же с одобрением (не без взятки в виде элитного коньяка от Уильяма и убедительных доводов, хе-хе) он разрешил дальнейшее изучение. Чтобы контролировать ситуацию, Уильям заранее ограничил доступ — кроме самой книги отец не мог открыть другие оглавления дневника, пока сам парень не даст команду. Хорошая страховка, сработавшая идеально. Хоть Джонатан даже и не пытался прочитать что-то лишнее. Приятно.

Уильям аппарировал, облачённый в чёрную рубашку, тёмные джинсы и туфли, — куда как приличнее, раз направлялся на праздник. Воздух после перемещения ударил в лицо прохладой, но она только освежала, пробуждала. Десять минут он шёл неспешно, позволяя обуви мерно стучать по плитке, пока впереди не показался знакомый вход в парк. Там уже маячила фигура Мэта, а чуть в стороне — Леона, деловито поправляющая свою причёску — полноценный красивый пучок. Он не разбирается в прическах и женской моде, потому это самое доступное описание. Видимо, пришли заранее — у них, похоже, был азарт быть первыми в этом деле.

С короткой переброской приветствий, Мэт стиснул руку, Леона с привычной ухмылкой подмигнула — и тут же с её помощью они втроём исчезли с места, чтобы появиться уже у подножия горы Брокен.

Она вырастала перед ними мощно и монументально, обрамлённая густыми, почти старческими лесами. Деревья здесь были старые, стволы — с узловатыми изгибами, как пальцы какого-то древнего существа. Листва тёмная, почти синяя в тенях, и запах смолы висел в воздухе плотно, как покрывало. Сквозь заросли вились узкие тропинки, по которым волшебники, одиночки и группами, уже поднимались вверх — кто в праздничных мантиях, кто, как и они, в удобной повседневной одежде, но с особенным выражением на лицах. Напоминает Запретный лес, если убрать всех прохожих.

Подъём шёл неспешно, под ритм шагов и лёгкий шелест трав. Где-то в ветвях вспархивали птицы, издалека слышался хруст сучьев под чьими-то тяжёлыми ботинками. Изредка ребята перебрасывались парой слов, дабы после вновь продолжить подъем.

Всё завершилось тем, что лес внезапно отступил, как по команде, и перед ними раскинулась широкая, вычищенная от деревьев площадка. По периметру возвышались заклинаниями обрезанные пни, местами даже отлакированные до блеска — будто природу здесь не побороли, а пригласили сотрудничать. Сама поляна была выровнена, притоптана ногами и укреплена простыми чарами: травы здесь почти не росло, только мягкий, упругий мох кое-где между камнями. И на этом живом ковре уже вовсю кипела жизнь.

Праздничный лагерь оказался куда масштабнее, чем мог представить себе Уильям. Вдоль краёв площадки расположились палатки — от роскошных шатров с развевающимися флагами до скромных брезентовых укрытий, в которые, казалось, можно было втиснуться если человек ростом с полторашку. Среди них суетились торговцы, что-то выкрикивая: «Огненные капкейки! Без ожогов и сожалений!», «Настойка из папоротника, собранного в полночь!», «Талисманы на удачу — работают одну ночь, но зато как!».

Одна часть пространства отведена под миниатюрную ярмарку, где, кроме вкусностей, предлагали простенькие артефакты, резные деревянные безделушки, а также множество товаров в духе: «привезите из Брокена настоящую магическую атмосферу праздника!» Инфо-цыгане и те самые коучи от мира магического, в общем. Такой же бесполезный бред впихивают. Тут же бегали множество детей, кои здесь на празднике вместе с семьями. Кто-то восторженно щёлкал игрушками, кто-то пытался вытащить метлу из рук старшего брата. Мило.

Люди были самыми разными: кто-то в пёстрых накидках, расписанных рунами и символами солнца, кто-то в строгих мантиях — явно приехавшие «по древности», из желания прикоснуться к корням и заземлиться, хе. Были и такие, кто явно воспринимал всё это как удобную возможность повеселиться — в джинсах, с пивными кружками в руках, обсуждая последние магические новости вполголоса. Попадались даже студенты, один другого громче, иные — в паре шагов от драки спорили, кто в какой школе учился и почему именно их наставник был лучшим в Европе.

Солнце, хоть и клонилось к горизонту, щедро освещало площадку, отблескивая на амулетах, мозаичных узорах на палатках и стеклянных бутылочках с зельями, выставленными на столах. Ароматы кружились в воздухе: сладковатый дым с ладаном, пряности, хрустящий сахар с корицей, свежая выпечка, которая явно не маггловского происхождения — с намёком на что-то летающее внутри, потому что одна из булочек на чьей-то тарелке слегка приподнялась и попыталась ускользнуть. Это один из главных поводов, кстати, почему Уильям не любит есть неизвестную ранее еду магического происхождения, которую тот ещё не пробовал — если она двинется, то его может и стошнить.

Было ощущение, будто попал в небольшой волшебный город, выстроившейся за одну ночь. И это место — хоть и хранило память о древних ритуалах, о язычестве, культах и смене времён года — давно уже стало чем-то другим. Туристической достопримечательностью, пусть и с отголосками силы. Здесь смешалось всё: древнее и новое, серьёзное и несерьёзное, искреннее и позерское.

Толпа вокруг продолжала прибывать, вечер тянулся медленно и лениво, словно и сам впитал в себя тяжёлое ожидание — но до главного ритуала было ещё с час времени. Так что троица, решив не торчать в стороне, ринулась обратно в центр праздничной площади, туда, где всё ещё кипела ярмарочная жизнь.

Леона, как всегда, шла впереди, будто у неё в носу компас, настроенный на всё интересное и потенциально опасное. Мэт за ней, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения, а Уильям — чуть в стороне, сдержанный, но всё же улыбавшийся уголками губ.

Они петляли между лавками. Одна торговала зельями с дурацкими этикетками вроде «Настойка для харизмы — не помогает, но все будут думать, что ты загадочный». Леона хохотнула и ткнула купленной бутылочкой этой бурды в бок Уила:

— Вот это тебе, чтобы всех впечатлить.

— Я бы тебе лучше успокоительное купил, — отозвался он, уводя её руку прочь.

Рядом кто-то жонглировал шариками света, удерживая их в воздухе ногами, носом и, кажется, магией плохого вкуса, ибо одет был этот мистер как клоун категории натуральный. Дальше стояла палатка, где продавали шарфы, которые сами обвивались вокруг шеи — Леона в один такой влезла, а тот тут же попытался её удушить. Мэт с хохотом пытался развернуть ткань, в итоге вытащив сестру наружу с такой силой, что она свалилась на Уильяма. Все трое заржали — громко, искренне.

Они остановились у столика с магическими сладостями. Леона заказала себе кусок пирога, который светился мягким янтарным светом и посверкивал внутри, будто в него случайно подмешали полночный светлячковый настой. Мэт утащил два ириса, один отдал Уилу. Тот развернул — и конфета сама прыгнула ему в рот.

— Великолепно, — сказал он, с трудом прожёвывая и сдерживаясь, чтобы не выплюнуть. Что он говорил про двигающуюся еду? — Походу, это конфетный терроризм.

Ярмарка жила своей жизнью. Где-то дальше играла музыка, под которую пританцовывали люди в мантиях с колокольчиками. Пахло травами, жареными орешками и разной прочей снедью.

Для Уильяма это было… в новинку. И одновременно — приятно. От всего этого тепло пробиралось под кожу. Не как на Хэллоуин в Хогвартсе, где всё будто по сценарию. Здесь — всё было более непредсказуемо из-за эффекта новизны. Никакого школьного геморроя. Только смех, свет и ощущение, что этот мир, в общем-то, может быть добрым. Как самонадеянно…

Солнце уже почти коснулось горизонта, когда над лагерем с воодушевлённым гулом прокатился магически усиленный голос:

— Внимание! Готовьтесь к главному событию вечера!

Люди вокруг задвигались, как по команде. Кто-то отставил кружку с настойкой, кто-то вскочил с травяной подстилки, дети перестали бегать. Все повернулись в сторону вершины и старались подойти поближе — и троица ребят вместе с ними. Уильям успел только переглянуться с близнецами, прежде чем что-то резко поменялось в воздухе. Словно его плотность увеличилась, а с глухого восточного склона дунул ветер, принося запах свежей хвои и… пластика?

На самой вершине, в опасной близости от обрыва, стоял человек — высокий, в чёрном одеянии, развевающемся от ветра и полностью седой, весь крытый морщинами. Ни палочки в руках, ни жестов — только руки, поднятые вверх. И в следующую секунду прямо у его ног, будто из самого камня, вырвалось пламя. Сначала искра — почти неслышная, как выдох. А затем с ревом, почти живым, пламя рвануло вверх, взвилось до человеческого роста, осветив скалы, каменные выступы и сотни лиц, обращённых к огню.

Костёр был громадным, живым — он не горел, а жил, пульсируя, словно сердце. Цвета плясали в нём то оранжевым, то багровым, то вдруг вспыхивали призрачным синим, как будто там танцевали духи старых времен, когда бананы были вкуснее и трава зеленее.

А следом к костру вышли они. Ведьмы — дюжина женщин в одинаковых мантиях из шерсти и льна, цвета запылённой сажи. Все — с распущенными волосами, серебристыми лентами на лбу, лицами, отрешёнными от реальности. Они стали полукругом, словно оберегая пламя своими телами. И когда открыли рты, не было ощущения, что поют люди.

— Sonne steigt und Schatten flieht,

Feuer tanzt, der Kreis sich zieht,

Berg erwacht, das Herz entflammt,

Was war tot, wird neu entbrannt…

Хоть Уильям не понимал ни слова по какой-то непонятной причине, пробирало всё равно до мурашек.

Голос был низкий, напевный. Песня текла, как заклинание — неяркое, но неумолимое, будто она растапливала что-то древнее в камнях под ногами. Они пели в унисон, без акцента, без пауз — как один голос, выдохнутый из-под земли.

— Mitternacht ist unser Schwur,

Licht durchdringt die alte Spur,

Tanz der Flamme, Ruf der Zeit,

Schattenschwelle, nun bereit…

С каждым куплетом пламя росло, вздрагивало, вытягивалось к небу, будто оно откликалось на ритм песни, на древнюю силу слов. Уильям смотрел, не моргая. Воздух дрожал, будто сама магия завибрировала в тканях пространства. Люди вокруг либо замерли, либо еле заметно раскачивались в такт — в тишине слышались только дыхание и голос хора.

И вот тут…

Он ощутил это.

Странное, едва уловимое чувство — как звук, которого нет, но он будто жжёт изнутри. Не страх, не тревога — просто нечто не то. Как будто реальность чуть-чуть сместилась, словно кто-то повернул сцену на полградуса вбок. Эфемерное ощущение, за которое нельзя ухватиться. И которое не даёт объяснения.

Что-то не так.

Он хотел отвлечься, пошевелиться, но тело будто забылось. Глянул на Леону и Мэта — оба тоже молчали, заворожённо следя за костром, который теперь гудел и плескался вверх, словно хотел пробить облака. Красиво.

Уильям как раз поднял взгляд, чтобы что-то сказать Мэту — тот незаметно пытался впихнуть вторую конфету в рот одновременно с пирогом, и выглядел так, будто вот-вот начнёт дышать карамелью. Но фраза застряла в горле.

Он заметил… тонкое марево.

Оно не клубилось и не ползло по земле, как обычный туман. Оно — висело. Тончайшая вуаль, почти невидимая, будто сотканная из дыхания самой горы. Оно дрожало в воздухе едва заметно, как мираж, как рябь над раскалённым камнем. Сначала он подумал, что это просто усталость. Или эффект от жаркого огня, отблеск от закатов… Но потом заметил: свет как-то искажён. И воздух будто гуще, чем должен быть.

Уильям щёлкнул пальцами у лица, чтобы отогнать наваждение, но — не помогло.

В следующую секунду ноги будто провалились. Не в землю — в немощь. Колени подкосились без всякой причины, тело обмякло, как будто чары невидимой тяжести повисли на плечах. Он упал на колени, и тело на рефлексах попыталось вдохнуть — и только теперь осознал, что падает не один.

Со всех сторон — лёгкие хлопки, приглушённые вскрики. Люди оседали, как спелые яблоки с дерева, плавно и без воли. Кто-то — на бок, кто-то — прямо на траву. Тот самый жонглёр уронил свои светящиеся шары, те покатились прочь. Девочка с совой медленно опустилась рядом с птицей, не выронив её из рук. Даже ведьмы у костра — те, что пели — замерли, будто в танце, и потом одна за другой начали оседать в пепел и пламя.

— А-А-А-А-А-А-А-А-А! — Особенно не повезло старому ведущему — он упал лицом в костёр. И теперь орал так, что закладывало уши. С аккомпанементом от визгов женщин — ужас.

— Лео?.. — Прохрипел Уильям, но уже не мог поднять головы.

Мэт лежал рядом, лицом в сторону земли, но казалось, дышит. Леона попыталась что-то сказать, но голос сорвался — как будто не было сил даже выдохнуть слово.

И весь мир будто завёлся в другую сторону. Всё стало слишком тихим. Пламя костра — всё ещё живое — отражалось в тумане, словно в воде. Всё двигалось как в вязком сне.

И только одна мысль, тонкая, сверлящая, не отпускала Уильяма: Что-то пошло совсем не так. Сознание затопила паника — такая, свойственная всему живому, когда тело отказывает в контроле своему владельцу.

Пальцы дрожали — не от страха, а от сопротивления телу, которое с каждой секундой всё сильнее тянуло вниз, к земле, к забвению. Что-то было чудовищно не так. И Уильям это знал на уровне чуть ли не астрофизическом.

Правая ладонь уже непроизвольно соскальзывала в траву, но он с рывком напрягся, выгребая из остатка воли одно нужное движение: дёрнул запястьем, и палочка выскользнула из крепления под левым рукавом, почти родная, теплая от тела. За всё это время она стала продолжением руки — и теперь реагировала сразу, будто знала, что делать.

Усилие без каких-либо слов. Резкий взмах палочкой.

Сфера чар мгновенно защёлкнулась вокруг головы — не как мыльный пузырь, а как гибкий, плотный фильтр, чуть переливающийся в воздухе. Его наполнил облегчённый, прохладный воздух. Даже в лёгких стало чуть легче — не как спасение, но как глоток воздуха после долгого погружения.

— Чары Пузыря! Быстро! — Бросил он, уже хватая Мэта за локоть и дёргая вверх, не давая тому закрыть глаза.

Близнецы среагировали почти моментально. Леона, хоть и пошатываясь, уже вытаскивала свою палочку — и вместе с братом, не без труда, выдохнули два разновысоких заклинания. Над их головами тоже появилось знакомое искажённое марево защитной сферы. Вид у обоих был бледный, как у статуй горгулий.

— Уйти… можем?.. — Прошептал Мэт, цепляясь за Моррисона, приходя в себя.

— Да. За мной. — Уильям уже выпрямлялся, тело слушалось с трудом, будто весило на двадцать килограмм больше.

Он рванул вперёд, через толпу, петляя между осевшими телами — осторожно, не наступая, не сбивая, как по минному полю. Леона и Мэт взялись за руки, будто страх потеряться в этой плотной дымке сильнее усталости, и второй рукой держали концентраторы. Леона вытащила его из крепления на бедре (оригинально, однако) из-под юбки, и сжала сильнее почти на автомате. Мэт последовал её примеру.

Чары фильтра всё ещё держались, но не идеально — туман будто скребся по их поверхности, и даже зрение… становилось странным.

Мир перед глазами у Уильяма слегка размазывался, как будто сквозь грязное стекло. Лица мелькали неясными пятнами, огонь костра теперь казался не центром притяжения, а чем-то неживым, пустым.

Мысли метались со скоростью роевых пчёл, придя лишь к единственному адекватному выводу — яд в воздухе, в форме тумана. Нападение? Скорее всего.

Он вёл их к краю поляны. Туда, где лес начинался снова, и, возможно, чары тумана ослабнут. Или хотя бы там будет свежий воздух.

Не успели они пройти и пятидесяти метров сквозь такую проблемную толпу, как отрава, видимо, вошла в полную силу. Практически все три сотни волшебников упали на землю полностью, будто марионетки с обрезанными нитями. Остались стоять лишь Уильям с близнецами и ещё с два десятка волшебников.

Уильям сжимает пальцы крепче, чувствуя, как ладонь Леоны (когда она схватила его второй рукой?) чуть выскальзывает — кожа липкая, мокрая от пота, у самого всё дрожит. Он концентрируется. Аппарирует. Силой воли разрывает пространство. В Берлин, к дому. Вдох — рывок. И… ничего.

Мир дёргается, будто на миг под ногами провал, но они остаются на месте. Не щелчка, не исчезновения. Только пронзительная боль в висках и мерзкое ощущение, будто тебя за горло схватили и не отпустили.

— Нет… — непроизвольно вырывается из него.

Он вскидывает голову. Небо над головой застыло, как стекло. Антитрансгрессионный купол. Они взаперти.

Сердце бьётся бешено, как дикий зверь в клетке. Парень слышит, как оно стучит в ушах, сильнее, чем все голоса вокруг, сильнее, чем шорох ветра, сильнее, чем сама магия. Ритм, который гонит по жилам ледяной адреналин, делая всё слишком ярким. Резким, дёрганным.

И тут всё срывается к Моргане.

Первый крик — короткий, сдавленный — разрывает туман, как нож.

Один из волшебников — высокий мужчина с серебристой бородкой и явно дорогой мантией — быстро взмахивает палочкой. Луч красного света — Stupefy — с хрустом ударяет в девушку рядом. Та падает, как кукла, без звука. За ним второй, третий. И они уже идут.

Нападают.

Чары летят во все стороны. Оглушающие, связывающие, дезориентирующие. Всё нелетальное. Всё точное. Целенаправленное. Слаженное.

Вокруг начинается бойня — без крови, но с тем же ужасом. Те, кто не потерял сознание, даже не успевают сориентироваться. Их бьют, прежде чем они успевают поднять палочки. Один парень спотыкается, получает под дых — и уже лежит. Кто-то кричит:

— Щиты! Поднимайте щиты!

Но это бесполезно — яд в воздухе путает координацию, чар не удержать, сферы рассыпаются.

И вдруг — вспышки.

Прямо внутри купола, с характерным хлопком — аппарируют новые фигуры.

Они не колеблются, не смотрят по сторонам, а атакуют слаженно, быстро. В троих обычных волшебников — сразу, без эмоций, словно репетиция. Как будто знали, куда, почему и зачем.

— Уильям! — Леона срывается в крик, когда мимо них падает заколдованная женщина, перекатываясь в траву.

Он толкает их в сторону ближайшего укрытия — деревянной платформы от сцены, под неё, в тень. Слышит, как трещит воздух от новых чар. Они лежат в грязи. Мэт дышит часто, глаза бегают. Леона держит палочку, сжав зубы.

— Это что за хрень… что это такое?! — Она шепчет, но так, что голос кажется чужим. Резким. Почти надломленным.

Уильям не отвечает. Он уже не может думать словами. Только — оценка. Дистанция. Время. Пространство. И единственная выжженная в сознании мысль: выжить.

Он прижимается к земле, сердце всё ещё бьётся как пульсар. Внутри зарождается что-то другое. Непривычное. Холодное. То, что зовётся инстинктом мага, попавшего в ловушку. Правило бей или беги.

Перед тем, как спрятаться под сценой, Моррисон успел рассмотреть одну группу аппарировавших внутрь.

Длинная в пол мантия, похожая больше на тяжёлый, явно массивный плащ. Тёмно-бордового цвета, с серебряными нитями рун на ней. И что ещё хуже — обезличенные маски, тоже кроваво-красного цвета, лишь с прорезями для глаз. Не Пожиратели, стиль другой, но от-того не менее жутко. Ещё одни отбитые фанатики, только местные, видимо.

Он не успел ничего решить — только понял, что им дали передышку, как всё рухнуло.

Визг воздуха, раздираемый целым роем чар, и в следующую секунду их укрытие — деревянная сцена — будто взбесилась. Доски разлетелись в стороны, рваные, вздымаясь щепками, как ураганом срезанные. Отслеживают местоположение? Просто заметили?

Реакция опередила мысль. Уильям, почти не осознавая, что делает, уже вставал на колено и вытягивал руку с концентратором. Серая Вуаль сорвалась с палочки будто сама — плотная, завихрённая, в виде смерча пепла и воздуха. Она пронеслась полупрозрачной стеной, загородив их от удара. Он встал спиной к близнецам, почти нависая над ними, а те, будто по негласному сигналу, уже швыряли заклинания поверх его плеча. Боевые. Реальные. Они выбрали бить в ответ.

Мэт метнул острое, как бритва, лезвие света — что-то из режущего. Леона — вязкий сгусток, который разлетелся искрами перед врагами, ослепляя. Уильям держал щит, чувствуя, как он пульсирует, дрожит от каждого попадания. Он буквально слышал, как заклинания, что всё не останавливаются, будто их расстреливают из автомата, вонзаются в Вуаль, как с каждым ударом она темнеет, начинает хрустеть, словно изнутри. Редкие вспышки энергетического пепла вырываются наружу, дабы сразу впитаться обратно.

Вершина. Щит на грани. Ещё секунда-две — и он развалится.

Тогда он сжал палочку двумя руками, прицелился— и сорвал Вуаль, направив весь оставшийся заряд в одну точку. Она свернулась спиралью, стала густой и сжимающейся, как живая, разумная чёрная молния — и вырвалась вперёд. Болид. Целый смерч, сотканный из умирающей защиты.

Трое нападающих в двадцати метрах — не успели отскочить. Скорость полёта была чудовищной. У них был щит, плотный, фиолетовый, совместный. Уильям увидел, как они ставят его — как будто предугадали, что последует ответ. Но было поздно.

Удар. Гул, будто разорвали кусок воздуха.

Вспышка серого света и скрежещущего звука. Взрыв — как если бы в одно место скинули несколько порций концентрированной взрывчатки. Троицу неизвестных отбросило, словно сломанные фигурки, а сам воздух сотрясся, захлебнулся, и только спустя пару секунд вернул слух обратно.

Они исчезли из поля зрения. Остался только багровый отпечаток на сетчатке и том месте, где были нападающие.

Об их состоянии он предпочёл не думать. Только отметил сухо, порывисто: попадание есть.

Уильям не знал ничего. Кто, зачем, почему напал. Но понятно было лишь одно — или они уйдут отсюда, или им конец, как и паре сотен волшебников.

Крики. Сплетение голосов — срывающихся, панических, перекрывающих друг друга.

Мэт кричал, что они не туда бегут. Леона — что плевать куда, лишь бы подальше от эпицентра битвы. Он сам уже не различал, кто кого тянет, только чувствовал их руки — одна в правой, другая в левой, чтобы не разделиться случайно. Воздух рвётся вокруг них в клочья от различных чар.

Ребята бежали, как загнанные звери, неровным зигзагом, петляя между брошенными палатками, роняя снаряжение, запинаясь о верёвки и натянутые линии. Кто-то уже не дышал, лежал, распластанный на боку. Кто-то шептал оглушённо, полусидя в тени навеса. Всё смешалось: горящие глаза, пыль, туман, пульс, вспышки багрового и фиолетового.

Уильям отбивался, не оборачиваясь — посылал слепящие заклятия, в воздух, по касательной, по направлению возможной погони. Леона тоже метала чары, не разбирая, куда и в кого, с каким-то бешеным, жутким азартом, не замолкая. Мэт оглядывался каждые два шага, матерясь и вскидывая щиты.

Они добежали почти до границы леса. Почти.

Щелчок. Всполох ядовито-зелёного. И — крик.

Громкий. Разрывающий. Женский и такой знакомый голос.

Леона.

Уильям резко остановился, чуть не споткнувшись. Леона уже не стояла. Она летела — точнее, каталась кубарем по земле, как тряпичная кукла, сбитая с ног. Удар пришёлся в спину. Тело дернулось и рухнуло, отброшенное инерцией ещё на пару метров, прежде чем затихло в пыли.

Нет, нет, нет, нет…

Мэт застыл. На миг. На вдох. А потом сорвался к ней в отчаянном рывке.

Уильям уже разворачивался, поднимая палочку, в глазах застыло единственное чувство — жажда убивать.

Кальвингер бросился к ней, на грязную землю, хватая за плечи, за блузку, будто одной лишь хваткой сможет вытянуть сестру обратно в реальность. Он бормотал что-то сквозь зубы, срываясь на истерические всхлипы. Попытался поднять её — и не смог.

Тело Леоны будто стало каменным. Ни реакции, ни движения. Только глаза приоткрыты, мутноваты, закатились чуть вбок. Дышит — но словно слишком медленно. Чары. Статическое заклятие. Мгновенно парализующее.

Уильям это понял за долю секунды и почувствовал мимолётное облегчение.

Это не Авада. Это не убивает за мгновение.

В тот же момент воздух сбоку разорвался вспышкой — кто-то в двадцати метрах, один из преследователей, метнул чары. Какие именно было непонятно. Уильям отбил их контрударом — использовав Рефлекто, и, не давая себе осмыслить, коротким, резким движением пальцев левой руки использовал «Финиту» без палочки. Цепкий, грубый, направленный срыв чар с плоти. Эфемерные путы на Леоне дрогнули, исчезли, и девушка резко, болезненно всхлипнула, словно после долгого удержания под водой.

Мэт, дрожащими руками, снова схватил её под мышки. Не в силах вымолвить что-то связное, только вскинул голову к Уилу.

— Соберись, или мы тут и подохнем! — На выдохе рявкнул Моррисон.

Голос был твёрдым, как удар прикладом. Мэт моргнул. Затем — выдохнул зло и коротко. Внутренний тумблер щёлкнул. Он поднял сестру, подтащил её ближе, и Леона, пошатываясь, уже держалась на ногах, хоть и через раз сгибалась от боли в спине, поддерживаемая за плечо братом.

Тогда Уильям оглянулся.

И понял: круг.

Их уже окружили. По периметру — не меньше десятка. Расплывчатые фигуры, абсолютно каждый в идентичном одеянии и маске. Дерьмо…

Парень попробовал вырвать их из этого кольца, дернул реальность заклинанием трансгрессии. Но… Опять. Опять провал, срыв, дрожь, звенящая в костях. Пространство не двигается. Барьер всё ещё здесь.

Выхода нет.

Моррисон тяжело сглотнул, язык прилип к нёбу. Всё внутри колотилось, будто организм отказывался принимать происходящее за реальность. Он медленно, глубоко втянул воздух сквозь нос, стараясь удержать дыхание ровным. Сердце всё ещё билось не в такт — будто барабанили изнутри по грудной клетке.

Они стояли — трое среди круга. Леона опирается на брата, бледная, но держится. Сам Мэт рядом, взгляд мечется, пальцы стиснули палочку до белых костяшек. И тишина. Ни шагов, ни слов. Только окружающие. Шестнадцать человек — точно, считал быстро, глядя по сторонам, как прицелы: один, второй, третий… полукругами, по окружности. Промежутки — нет. Все держат палочки наготове. Ждут.

Почему не атакуют? Остальные гражданские уже повержены?

Ситуация — гибельная. Если хоть один даст сигнал к нападению — всё закончится за полминуты, в лучшем случае. Может, быстрее. Шансов нет. Его заклинания могут сработать — но сколько он продержит Вуаль снова? Секунды? И что тогда?

Уильям оглянулся, взгляд дёрнулся на горизонт, на склон — некуда бежать. Лес за спиной, но там же и они наверняка тоже есть, если не идиоты. А идиоты бы не организовали такой акт террора. Купол всё ещё давит сверху, не даёт уйти. Пространство будто застыло — неподвижное, вязкое, как под стеклом.

И в голове — снова одни и те же картинки. Тела. Сотни тел, буквально — он их видел. Упавших, сваленных, обмякших, притихших. Дети, женщины, мужчины, старики и взрослые. Просто осевшие на землю, как куклы, у которых отрезали нити.

Явно спланировано. Хладнокровно. По схеме. И они трое — просто те, кто не рухнул сразу, после первого удара оглушающими, когда ещё оставались некоторые волшебники. Потому что среагировали. Потому что фильтровали воздух. Он слишком хорошо знал симптомы — магический яд, с замедленным нейроподавляющим действием. Дыхание Морфея. Крайне редкая дрянь, но от-того не менее действенная. Спасибо отцу. На них он тоже подействовал, пусть и меньше — уже ясно, силы истощаются.

С каждым выдохом он чувствует: чуть нарастающая тяжесть в конечностях. Лёгкое головокружение. Магия даётся чуть тяжелее обычного. Они ослаблены. Через полчаса максимум свалятся без сознания, гарантированно.

Из круга медленно отделяется один. Шаг — осторожный, точный, будто каждый миллиметр заранее отрепетирован. В плаще до земли, в маске без черт, только два узких тёмных прореза для глаз, от которых веет чем-то неприятным, механическим. Уильям не знает, кто он, но первое, что возникает в голове — культист.

Он выходит вперёд, останавливается, пройдя несколько шагов. Держит палочку поднятой — и направленной прямо в грудь Моррисону. Пальцы перчатки едва заметно шевелятся. Явно не торопится.

Когда говорит, воздух дрожит. Голос усилен заклинанием, резкий, глухой, металлический. Будто ножом по железной пластине, будто кто-то вдалеке разговаривает через громкоговоритель, неумело скрывая искажённую интонацию:

— Вы можете продолжить борьбу. Тогда мы не станем сдерживаться. Вас всё равно схватят.

Пауза. Воздух будто густеет.

— Либо вы сдаетесь — и мы обещаем. Без лжи, без двусмысленностей: к вам отнесутся хорошо. Вы — ценные.

Голова чуть склоняется вбок, будто он изучает.

— У вас десять секунд. Выбирайте.

Тишина. Ветра нет. Пламя костра — где-то далеко, только отблеск прерывисто танцует на капюшонах окружения. Чужой голос глухо висит в воздухе, будто не отпускает.

Уильям слышит, как Леона тяжело дышит рядом. Мэт держится крепче. И стрелка, невидимая, внутри — начинает отсчёт.

Уильям едва заметно фыркнул — коротко, сдержанно, почти беззвучно, и медленно повёл взглядом по кольцу противников. Ни один не сдвинулся, но он чувствовал — напряжение, как струна, натянута до предела. Рывок — и всё сорвётся.

Он подался назад, будто чуть опираясь на плечи близнецов, и прошептал, сухо, почти безэмоционально, только губами:

— Сможете сражаться?

Мэт дернулся, но сразу кивнул. Леона, не поднимая головы, выдохнула сипло, натужно:

— Я двигаюсь как мешок картошки, но я готова. Хоть кого-нибудь с собой утащу.

И в тот же момент её качнуло. Так же, как и его. И как Мэта. Блядь!

Уильям судорожно моргнул. Руки стали ватными. Плечи — будто забили глухим молотком. Он почти почувствовал, как чары пузыря воздуха окончательно рассыпались, не выдержав нагрузки бега и всего происходящего.

Яд вернулся.

С глухим стуком в висках, с онемением суставов, с дурнотой. Прополз обратно, словно только ждал момента. Моррисон чертыхнулся про себя — с такой силой, что почти физически захотелось во весь голос заорать. Слишком поздно. Использовать ещё один пузырь — не успеют. Да и смысла особого уже не…

В этот же миг пространство дрогнуло.

Заклинания посыпались со всех сторон.

Их не было видно сразу — только вспышки, вихри света, снопы пламени, хищные разряды, ревущие кнуты заклятий. Десятки. Каждое из них летело точно в их центр.

Рука с палочкой взметнулась инстинктивно. Уильям судорожно поставил Протего. Мгновенно, как никогда раньше. Щит не просто вырвался из палочки— взревел от вкладываемой мощи. Статичный купол — чистый, зеркальный, почти сине-стальной, рассыпался дугой, поглощая удары.

Близнецы — синхронно, будто тренировались. Их щиты легли встык, и тут же были усилены Фианто Дури. Тройной барьер — сросшийся в полусферу, почти прозрачную, но плотную. Казалось, их теперь не достать. Оборона была безупречна.

Но каждый удар — оставлял след. Купол вздрагивал. Покрывался лёгкими прожилками трещин. Один, два, три…

Ещё немного — и он не выдержит.

С каждой секундой треск становился всё громче, звонче — как стекло, натянутое на пределе. Свет заклятий снаружи вспыхивал всё ярче, будто мир вокруг них горел бело-синим заревом.

Внутри купола — трое. Потные, вымотанные, дрожащие, но ещё стоящие.

Уильям резко развернулся к близнецам, его голос был низким и быстрым — будто рубил фразы, сжимая каждую в комок.

— Когда купол треснет — заливаете всё огнём. Вообще всё, без разбора. Если кто-то из вас знает Адское Пламя — пусть. Хоть это и мрак полный, но сейчас не до морали. Я прикрою, отвлеку, выиграю столько времени, сколько смогу.

Он смотрел на них прямо. Чуть быстрее дышал. В глазах — решимость, тяжёлая, как свинец. Не бравада, не пафос. Лишь простое осознание, которое обычному человеку доведётся испытать дай Мерлин раз в жизни: или мы, или они. Другого не дано.

Мэт не стал спорить. Схватил сестру, чуть потянул к себе, и стиснул плечо. Решительно, жёстко.

— Принято. Мы их выжжем к чертям. Если что — аппарируем сразу, как сможем. Или встретимся в аду.

Уильям хрипло выдохнул.

Щит над их головами зазвенел — так звонко, что это уже был не звук, а боль в ушах. По куполу поползли крупные трещины. Время вышло.

Купол треснул.

С хрустом, как если бы рушилось нечто большее, чем магия — словно ломалась сама защита мира. Звук — оглушающий, режущий, звонкий до тошноты. Он не рассыпался — он взорвался. Сотни тонких осколков магического барьера разлетелись во все стороны, словно стекло, сброшенное с высоты, однако не нанеся никакого вреда. Мгновение — и над их головами осталась только пустота, надвигающаяся угроза и бездна чар, готовых их поглотить.

Реакция Уильяма была не просто быстрой — инстинктивной.

Парень сделал дёрганное, круговое движение кистью, палочка в руке практически полностью вспыхнула серым, словно из её недр прорвалось что-то живое, густое, вязкое. Моррисон с рывком поднял палочку над собой и вколотил магию в землю, в воздух, в саму реальность. Спаси и сохрани того Блэка, который разработал это заклинание.

Серая Вуаль сорвалась, как прилив — мутный поток оборонительной силы, разом охвативший их троицу. Она не просто выросла — она расширилась. Больше, шире, толще, чем когда-либо. Он вливал в неё всё, что мог, выдавливая магию из всего своего естества.

Вуаль легла стеной. Гудящей, тяжелой, неестественной. Будто полотно из густого дыма и расплавленного металла, пульсирующее, живое. Охватила их всех троих, не просто как щит — как кокон, как последняя линия, где остаётся только стоять до конца.

Почва под ногами дрогнула от напряжения, даже немного почернела. Заклинания, летевшие со всех сторон, ударялись во Вуаль и срывались вниз, рассыпаясь искрами и дымом, только чтобы впитаться в пожирателя магии. Некоторые всё ещё били в неё, как молоты — она трещала, вибрировала, но держалась. Она держалась!

Уильям чувствовал, как магия уходит. Быстро. Каждое мгновение — как шаг к обрыву. Но у них есть шанс. Они получили отсрочку. А это всё, что им было нужно.

Пламя вырвалось, как живая тварь.

Инсендио Максима, исполненное сразу двумя опытными заклинателями — да ещё и слаженно, в унисон — породило не просто огонь. Это был натуральный огненный шторм. Сгусток живого жара, который рванул наружу в виде многометровой плотной волны. Вихри пламени, алые, с белыми прожилками в средине, устремились в толпу по всему радиусу — наметанно, направленно. Уильям ощутил, как температура внутри его Вуали подпрыгнула почти мгновенно, заставив кожу под рубашкой вспотеть мгновенно, будто её окатили кипятком.

Это уже не «представление». Это — оружие массового поражения.

И, разумеется, ответ последовал тут же.

Десятки заклинаний, выпущенных почти в панике. Волны зелёных, синих, красноватых всполохов, несущих в себе чистую разрушительную волю. Несколько смертельных проклятий, от которых их спасло только пламя. И среди них — характерные, слишком узнаваемые из-за своей уникальности проблески заклятий, которые Уильям видел только в текстах.

Пробойники. Узкоспециализированные чары для прорыва щитов, сложные, требующие полной концентрации и определённого типа формулировки. Он различил как минимум три — один серебристый, с тонкой яркой иглой в сердце, другой густо-красный, как свернувшаяся кровь, и ещё один — будто трещина в воздухе. Редкость.

Серая Вуаль затрещала.

Уильям почувствовал, как та проседает — не по краям, а в самой своей сути. Словно её пробило по позвоночнику, как если бы человека туда ударили. Он заскрипел зубами, сжал палочку до боли в костяшках и вложил всё, что мог, в следующее движение.

Уильям больше не защищал — теперь атаковал.

— Иди по площади, — выдохнул он сквозь шум и рев. — По всей. Всей, сука, площади.

Рывком взмахнул рукой в сторону — туда, где несколько минут назад стоял тот, что говорил. Культист.

Серая Вуаль, вопреки привычке, не спрессовалась в спиральный бур. Нет. Она полетела как волна. Широкая, низкая, будто песчаный шквал из пепла и серого света, прошедший вперёд неумолимо, при этом не трогая волну пламени, будто находясь в синергии. Вздрогнул воздух, завибрировал, и с гулким грохотом та срезала всё, что стояло на её пути.

Моррисон на секунду остолбенел. Это было другое. Не форма, к которой он привык. Это… живая масса. Что произошло дальше, он не смотрел.

Уильям заорал — перекрывая гул пламени, напора ветра, крик тел, грохот падающих палаток:

— Отпускайте!

Свет от огня — резанул по глазам. Гул — давил на уши. Ткань рубашки прилипла к телу. Лес вокруг будто дрожал. Но близнецы услышали.

Он увидел, как они подняли руки в последний раз, сосредоточились и дали пламени финальный толчок — раздулось, взревело, охватило почти всё свободное пространство. Они не управляли им больше. Просто отпустили.

А перед этим — аккуратно перебросили его на ближайшие палатки и конструкции, а также живых людей.

И весь лагерь заволокло не огнём — смертью и дымом.

Лес пылал за их спинами.

Огненные языки глотали ткань, дерево, крики, жизни ни в чем не повинных, парализованных людей. Но троица — прорвались.

Специализированные щиты, дрожащие от жара, сдерживали самое страшное. Они не бежали — летели сквозь чащу, ломая ветви, перепрыгивая овраги, сдирая кожу о колючки и сучья. Земля скользила под ногами, хлестала по голеням. В ушах — грохот и собственное прерывистое дыхание. А ещё тяжесть в теле от яда, которая всё нарастала.

Уильям был впереди. Вел, держал темп. Сердце билось как молот, руки — ноющие, пальцы сведены судорогой от чар. Но они ещё живы. Они прошли. Они почти вырвались!

И тут… Фиолетовая, ярчайшая вспышка. Сбоку.

Он даже не успел повернуть голову.

Вспышка ударила не по ним — в дерево рядом.

И это дерево взорвалось. Не загорелось — разлетелось, как кирпич от мощного удара, только во много раз сильнее. Обломки, щепки, грязь — всё сорвалось в воздух с оглушающим гулом, будто неведомая сила ударила кувалдой по самому лесу.

Удар. Не одиночный — лавина.

Уильяма бросило на землю. Прокатившись по мху и осколкам, камням, он будто ощутил, как по телу разом прошлись тысячи лезвий. Горло тут же заполнилось железом — кровь. Сильная боль в плече. В боку. Везде. Пульс — как удар в висках. Голова звенит. Больно. Больно.

БОЛЬНО!

Моррисон попытался встать — не смог. Мир плавал. Словно налили в череп воды. Звук исказился — как будто он нырнул на сотню метров вглубь.

Где-то рядом — чья-то тень. Или двоится? Где Мэт? Где…

И тогда он увидел её.

Леона. На земле. Неподвижная.

Одежда, измазанная грязью и чем-то тёмным. Оборванная юбка. Кровь на лице. Рука вывернута под неестественным углом. Лежит, будто выброшенная на берег косатка.

Уильям из последних сил вдохнул. И не выдохнул.

Мир исчез. Темнота поглотила абсолютно всё. Глаза закрылись.