Merry dancers: дальше некуда (гет)

Из-за нехватки времени отказавшись от обеда в неплохом ресторане по соседству, Алекс и Геллерт встретились в столовой Конгресса. Кашлянув в кулак, он вполголоса сообщил, что инцидент в Бруклине показался ему весьма интересным. Пока не стоило открыто говорить о том, что в Нью-Йорке завелся такой мощный обскурий, Геллерт хотел бы найти этого ребенка, обладающего недюжинной мощью. Из зацепок — Мэри Лу Бербоун, и ее питомник детей-пропагандистов; Геллерт пока присматривался к ним, желая вычислить удивительное чадо среди прочих выродков. Очевидно, живя в мире магглов, этот ребенок подавлял свою силу, и, в конечном итоге, магия стала контролировать его. Геллерт присматривался ко всем детям в возрасте до десяти лет, ведь доподлинно известно, что мало кому удавалось дожить хотя бы до такого возраста. Темный близнец угнетает хозяина. Если эту силу обуздать, если затормозить разрушение личности, этого ребенка можно использовать в своих целях. Кусулумбуку не зря показали его.

Алекс скривилась от вида соленой рыбы в тарелке и отодвинула в сторону, кажется, завтрак был слишком плотный, и потому она совсем не проголодалась к обеду. Геллерт заразился идеей отыскать ребенка-обскурия, пока в МАКУСА не поняли, в чём дело. Он как будто больше ни о чем не мог думать, и это немного раздражало:

— Не знаю, зачем тебе “это”, ведь “это” нельзя контролировать, — абстрактно выразилась она шепотом, а он только вопросительно воззрился на нее, уловив в тоне недовольство.

— Дорогая, мне кажется, или сегодня ты встала не с той ноги? — спросил он, сощурившись, ведь прежде Алекс никогда не осмеливалась осуждать его решения. — Я разбаловал тебя?

Она задумалась, и впрямь ощущая, что сделала что-то не то, и какая муха ее укусила? Несогласие с Гриндевальдом легко могло стоить жизни любому его сподвижнику, и пусть её это касалось в последнюю очередь, все же стоит быть аккуратнее. Покачав головой, Алекс неловко произнесла:

— Извини, я волнуюсь, что через два дня мне нужно отправиться в Ванкувер с президентом. Эта командировка совсем невовремя, — посетовала она, пытаясь сгладить неуместный комментарий.

Кажется, он удовлетворился ответом, но терпение его не безгранично. Геллерт не был вспыльчив, но иногда в его глазах проступал такой холод, что ее буквально бросало в дрожь. Он никогда не смотрел на нее с любовью, что бы она ни делала, и как бы ни старалась быть ему надежной опорой. Под стремительно дурнеющее настроение и всё сильнее давящую тяжесть на сердце, Алекс старалась сосредоточиться на своей рыбе, но та только вызывала отвращение. Отдавая всю себя этим отношениям и его целям, она чувствовала себя одиноко. Только в постели казалось, что он действительно любит ее, он был страстен, хотя, скорее, требователен, за ее пределами Геллерт всегда был холоден, а ей приходилось играть в равнодушие, словно так и должно быть, чтобы не стать назойливой в роли просящего. Их отношения были больше похожи на партнерские, нежели любовные, и почему именно сейчас она как никогда остро ощутила это? Нет, перечить ему, конечно, не стоило, но он мог бы хотя бы выслушать ее точку зрения.

К горлу подкатил ком, есть совсем расхотелось, более того, на фоне мыслей у нее опять закружилась голова, что стало частым явлением в последнее время, а следом пришла и тошнота.

— Я пройдусь немного перед собранием Пиквери, — сказала она, поднимаясь из-за стола.

Геллерт не стал ее останавливать, не понимая, что стало причиной резкой смены настроения. Конечно, у прежней Пруденс Грейвз был характер, да и у Алекс тоже, но разница была в том, что эта ее версия никогда не позволяла себе сказать и слова против. Что ж, женщины все же были несколько другими, их настроение порою очевидно зависело от чего-то, что мужчинам было недоступно. Это нисколько не удивляло, тем более, покладистая Алекс стала ему наскучивать. И все же, ему было плевать, что у нее на душе, возможно, ее действительно удручала предстоящая командировка. Главное, чтобы это можно было контролировать.

Утонув в своих мыслях, Алекс действительно вознамерилась прогуляться. Ей отчего-то стало очень грустно. Проявитель угроз в Атриуме так и застрял на отметке “высокая опасность” — видимо, это было связано с Геллертом. Как же объяснить сообществу, что он вовсе не зло? Этот прогнивший насквозь магический мир совершенно ослеп, случившееся в Салеме Мерлин знает сколько столетий назад въелось в их умы, волшебники прятались, словно крысы. В этом мире они должны править, как минимум потому, что волшебники — вершина пищевой цепи.

Размышляя об этом и думая о том, что зря толком не пообедала, Алекс мазнула взглядом по газетному киоску и внезапно остановилась. На первой полосе газеты “Вестник Европы” была крупная черно-белая фотография: некто на фоне картины вазы с подсолнухами и крупный шрифт. Выставка Ван Гога лишилась ценного экспоната. Шедевр постимпрессионизма был анонимно куплен за чистое золото…

Алекс не заметила, как ускорила шаг и вышла из Вулворт-билдинг в направлении Бродвея, цокая каблуками по мощеной улочке. Через двадцать пять минут ей нужно быть у Пиквери, но ее это мало волновало, она ощущала на душе тревогу и вместе с тем была уверена, что нашла нужную зацепку, а точнее, некий рычаг, ведь не оставалось сомнений, кто мог купить баснословно дорогую картину Ван Гога. В маленькой квартирке Эмили Бронски было слишком много подозрительного. Еще в прошлый раз Алекс убедилась, что та живет не по средствам, более того, она не хотела впускать гостью на порог, и это вызвало невероятное количество вопросов.

Даже не думая о том, что хозяйки может не быть дома днем в будни, Алекс настойчиво три раза звякнула в звонок, отдавшийся трелью.

— Кто там? — донеслось из-за двери несколько раздраженно, а затем воцарилось затишье — Эмили наверняка глянула в глазок и увидела на пороге нежеланную гостью.

Видимо, обдумывая как ее спровадить, она открыла только через секунд пятнадцать, и это вновь навело на мысль, что гостям она совсем не рада, особенно, гостям из МАКУСА.

— Пруденс, какая неожиданность! — буднично бодрым тоном сказала она, улыбнувшись почти естественно. — Что привело тебя?

— Привет, Эмили, есть разговор, — серьезно сказала Алекс, в любой момент готовая сунуть ногу в проем — она почему-то была уверена, что Эмили может закрыть дверь прямо перед ее носом.

Зрачки ее на миг расширились, такой тон ей совсем не понравился, но надо отдать должное, она взяла себя в руки и сразу же сделалась непринужденной:

— О чем ты? Если о том, что я не звонила тебе, то я снова была в отъезде.

— Не была, — на удачу соврала Алекс, намекая на свои возможности в МАКУСА и снова проверяя ее терпение. — Это не дружеский визит, Эмили, я бы хотела продолжить разговор не на пороге твоей квартиры.

Эмили чуть вздернула нос, продолжая пытаться излучать уверенность, но глаза предавали ее. Алекс слишком хорошо умела читать людей.

— Ты следишь за мной? — спросила она с вызовом.

— Я не шучу, — проигнорировав вопрос, продолжила Алекс, в любой момент готовая выхватить палочку, чтобы заставить ее себя впустить, и как раз в этот момент на лестничной клетке появился сосед — импозантного вида мужчина с седыми усами-завитушками, который, галантно сняв шляпу, кивнул двум девушкам и стал звенеть ключами в кармане, — однако если хочешь, то мы можем обсудить картину Ван Гога прямо здесь, ведь оригинал…

— Заходи, — растерявшись, но со злостью в голосе прошипела Эмили, распахнув дверь, а когда Алекс вплыла внутрь с видом победительницы, сквозь зубы продолжила: — Что тебе нужно?

Алекс же, не удосужившись спросить у хозяйки, нужно ли снимать обувь, прошла прямиком в гостиную, не теряя бдительности на случай, если Эмили даст осечку и решит напасть.

— Это оригинал. — Она кивнула на “Подсолнухи” на стене.

— Нет, конечно, — холодно ответила Эмили.

Алекс выдержала паузу, сощурилась, намеренно показывая что думает об этой лжи.

— Хорошо, Эмили. — Она подошла к гардеробной, открыла дверь, перед ней вновь предстал ряд дорогих платьев и, взяв с вешалки первое попавшееся, сообщила: — Эксклюзивное платье двадцать пятого года. Стоимость — пять тысяч триста восемьдесят долларов. — Под возмущенный взгляд хозяйки она просто бросила его на пол и взяла следующее. — Весна двадцать шестого, четыре тысячи долларов. — Затем следующее, усыпанное полудрагоценными камнями: — “Ночная фиалка”, коллекция двадцать четвертого, десять тысяч долларов. Ты столько не зарабатываешь.

— Какое тебе дело?

Губы Эмили побледнели, Алекс видела, как та бросила мимолетный взгляд на свой зельеварский стол: видимо, там было что-то, способное нанести вред.

— Мне — никакого, но МАКУСА уже очень давно гоняется за одним весьма интересным артефактом, связанным с Рейнхардом Роджерсом, и я думаю, что ты понимаешь о чем я. Картина Ван Гога была куплена за чистое золото… — Эмили потянулась к карману юбки. — Экспеллиармус. — Ее волшебная палочка тотчас прилетела в руки невозмутимой Алекс. Эмили замерла на месте. — Где Рука Мидаса? Ты вовлечена в нечто очень нехорошее, Эмили, я советую тебе сотрудничать, если ты хочешь, чтобы это не дошло до моего руководства…

— Не дошло?.. — только растерявшись, позабыв всю спесь, ухватилась Эмили.

Эмили Бронски была хорошим, но очень расточительным человеком. Дотянувшись до богатства, она не сумела сдержать себя, и тратила деньги налево и направо, и сомнений не оставалось, откуда у нее такой источник дохода.

— Где сейчас Рука Мидаса, Эмили? — спросила Алекс, выдерживая холодный тон. — Не стоит. — Она только повела волшебной палочкой, чтобы та не совершала резких движений, ведь Эмили зачем-то планировала броситься к рабочему столу. — Это Рейнхард? Она у него?

— Нет, ты всё неправильно поняла! — замотав перед собой ладонями, сказала Эмили, уже и не пытаясь задаться вопросом, почему к ней явилась именно Пруденс, а не половина Отдела магического правопорядка. — Рейн тут ни при чем…

Эмили запнулась, стыдливо покусывая губы и, кажется, она была совершенно растеряна, а еще она была не способна на ложь, и что-то подсказывало Алекс, именно за это ее так сильно невзлюбил Пилигрим.

— Значит, у Элайджи Пилигрима. Верно?..

То, какой страх на миг отразился в глазах Эмили, убедило в попадании точно в цель. Она хотела было что-то сказать, но внезапно ее плечи опустились, а взгляд исполнился обреченностью.

— Мистер Грейвз отправил тебя сюда?

— Нет, — соврала Алекс, — если бы пришел он, то, Эмили, я боюсь, ты бы уже была на допросе в Конгрессе. Я не желаю тебе этого.

Переход от “плохого” полицейского к “хорошему”, кажется, сработал: на лице загнанной в угол совершенно безобидной девушки возникла обреченность и согласие к сотрудничеству.

— Зачем тогда ты пришла, Пруденс?

— Чтобы понять мотивы, чтобы узнать, как ты связана с Рукой Мидаса, чтобы помочь избежать преследования по закону. Ты нравишься мне, не знаю, почему, но, похоже, ты связалась с очень плохими людьми. Ты сможешь рассказать мне правду? Я же вижу, как тебе тяжело скрывать ее. И потом, я не хочу, чтобы МАКУСА преследовали тебя и твоего отца, ведь это отразится и на нем, — надавила Алекс под видом беспокойства.

— Мой отец тут совершенно ни при чем, — выдавила она, обхватив свои плечи и понурив взгляд. — Мистер Пилигрим имеет слишком сильное влияние на Рейна, я с этим в корне не согласна, но у нас связаны руки.

— Расскажи мне, Эмили, и, будь уверена, что до моего мужа это не дойдет, а я подумаю, как помочь тебе…

Алекс с трудом скрывала ликование, она определенно наткнулась на что-то очень полезное для Геллерта, но даже отчасти не представляла, в какую паутину лжи и шантажа ввязалась. Когда Эмили начала свой рассказ, выяснилось, что Рейнхард и Пилигрим связаны не только из-за Руки Мидаса, но и по другому, очень важному и громкому делу. Дело семьи Дэвис, тот самый случай, когда охотились за верхушкой власти немагического правительства. Оказывается, Рейнхард был связан с поставкой артефактов в США, помогал преступнику, и если бы не Пилигрим, МАКУСА вышли бы и на него. Вскрывались такие факты, о которых они с Геллертом даже и подумать не могли…

* * *

...Алекс безобразно опоздала на собрание к Пиквери; извинившись, она заняла свое место, поймав на себе полный подозрений взгляд Геллерта и только коварно сверкнула взглядом, давая понять, что у нее есть что сказать. Пиквери не стала делать выговор, потому что, наверное, впервые Пруденс Грейвз пренебрегла пунктуальностью. Алекс оставалось только терпеливо ждать окончания рабочего дня, чтобы рассказать обо всем Геллерту.

Услышав историю, он внезапно схватил Алекс за плечи, чем сильно напугал ее, а затем так же внезапно расхохотался, наверное, впервые показав такие эмоции. Геллерт оценил сведения, назвав ее умницей, и сообщил, что дальше дело за малым.

Уже через два дня удалось устроить встречу между ним и Пилигримом. Пруденс Грейвз сама наведалась в кабинет к бывшему начальнику с сообщением, что если он не явится, сведения о Руке Мидаса и контрабанде, а также покрывательстве Рейнхарда Роджерса попадут к ее мужу — вот так просто, грязный шантаж. Старик действительно явился на Манхеттен в одну из квартир, принадлежащих чете Грейвз. Он, конечно, не знал, с кем на самом деле столкнет его судьба: глаза его округлились, а лицо пошло красными пятнами, когда за спиной Алекс появился Геллерт Гриндевальд собственной персоной. Пилигрим обвинил ее во всех смертных грехах и был несказанно удивлен, что она вытворяет за спиной у мужа — Главы магического правопорядка. Когда Геллерт властно коснулся ее спины, то Пилигрим удивился еще сильнее и назвал ее изменницей, правильно распознав сигналы и то, как они держатся вместе. Долго он пытался всеми силами убедить их, что никогда бы не предал МАКУСА, но Алекс отчего-то прекрасно знала, что он ненавидит немагов. Геллерт со своим даром убеждения сумел достучаться до него, тем более, на руках у Пилигрима был неиссякаемый источник богатств — запрещенный артефакт, за который ему светил немаленький срок. Помимо этого Геллерту удалось найти подтверждения связи между Дэвисом, Рейнхардом и Пилигримом — а это ощутимо убавило спеси у старика. Он попал в ловушку, но в МАКУСА его никто сдавать не собирался, а также Геллерт пока не планировал лишать его Руки Мидаса, проявляя тем самым благосклонность и доверие. Когда Пилигрим, наполненный подозрениями, прижатый к стенке, покинул квартиру, Геллерт был уверен, что он у них в кармане, и Алекс ему верила.

На следующий день она отправилась с президентом Кулиджем в Канаду, где тот планировал пробыть четыре дня. Алекс по большей части следовала за ним тенью, они мало общались — только в сухой информативной форме. И этот человек был посаженным отцом на ее свадьбе? Кто вообще додумался позвать на свадьбу маггла? Это не укладывалось в ее голове, как и их якобы близкие отношения. С потерей памяти она как будто потеряла частичку себя, а возможно, талант актрисы. Ей было невдомек, почему Кулидж так странно и изучающе на нее смотрит, как будто что-то подозревает.

Его супруга задерживалась на благотворительном аукционе, совершая очередной визит вежливости, от нее передали сообщение, что президенту придется обедать одному. Алекс как полагается, держала его в поле видимости — она с утра чувствовала себя не очень хорошо и потому даже не хотела есть. Заказав тарелку овощного салата, она лениво ковырялась в нем вилкой, думая о чем-то своем. Ей хотелось домой к Геллерту и было как-то совсем не по себе в чужой стране. Расфокусированным взглядом глядя перед собой, она не заметила, как Кулидж поднялся, направился прямиком к ней и сел напротив.

— Что с вами, Пруденс? Вы совершенно не своя последние месяцы, — задал он, видимо, давно мучивший его вопрос.

— Все в порядке, господин президент, — она постаралась улыбнуться, но, кажется, улыбка вышла неубедительной.

— Какие-то проблемы с мистером Грейвзом?

Она покачала головой, с трудом проглотив какой-то совершенно безвкусный овощ — возможно, баклажан.

— Вы очень изменились, раньше мы могли разговаривать часами, я знаю, что вы потеряли память и, должно быть, совсем не помните этого, но не может человек так сильно измениться, — рассудил он и, кажется, президента Соединенных Штатов Америки действительно это волновало.

Алекс чувствовала себя неуютно под его пристальным взором, она уже не раз замечала излишнее внимание к своей персоне даже невзирая на то, что президент старался держаться осторожно. Однако он впервые завел столь открытый разговор.

— Простите, мистер Кулидж, мне неловко, что я ничего не помню. — Однако подлинной неловкости она не испытывала, только непонимание, и он это, как ей показалось, прекрасно чувствовал.

— Я могу чем-то помочь? — спросил он, а она только покачала головой.

— Боюсь, что нет, мистер Кулидж, я, наверное, слишком рано приступила к работе с таким диагнозом, но я думала, что с погружением в привычную деятельность мои воспоминания вернутся. Но увы, прошло три месяца, а я так и не вспомнила ничего. И живу в незнакомом для себя мире, — постаралась она быть открытой, хотя не очень-то понимала, почему должна терпеть подобное любопытство от какого-то маггла, пускай даже президента США.

— Это печально, Пруденс, — сказал он и поблагодарил официанта, принесшего первое. — А что мистер Грейвз, его вы… — Но после того как она покачала головой снова, он на миг запнулся: — И вы не помните ваши чувства к нему?

— Ничего, — ответила она, — но я привыкаю, постепенно. Это требует времени.

— Вашей любви можно было только позавидовать, и я имел честь застать развитие ваших отношений, если вам интересно…

Настолько близки они были с Кулиджем, что он даже позволял себе разговоры о личном? “А это не слишком?..” — пронеслось в голове. Учитывая политику Геллерта, Алекс все больше удивлялась, кого из нее сделала Америка, слуги-магглы, близкий человек — маггл, это все просто не укладывалось у нее в голове и казалось чем-то запредельным, словно она была… магглолюбкой. Неужели это из-за Грейвза, ее ненастоящего мужа? Она бросила мимолетный взгляд на кольца на безымянном пальце, размышляя, сколь сильное влияние он мог оказать на нее.

— Все говорят, что это была большая любовь, — пожала она плечами.

— Была? — только удивился Кулидж, проследив за ее взглядом. — Любовь невозможно забыть, я думаю, что со временем вы поймете и вспомните. Это что-то на уровне души и сердца, что-то, чего не объяснить, и я бы очень хотел, чтобы вы вспомнили, как сильно вы его любили — да так, что однажды едва не лишились работы, ведь ваш взор был обращен только на него.

Алекс чувствовала, что он говорит как будто не о ней, она всегда была слишком расчетливой и щепетильной в любых вопросах, тем более, в работе. Никто не посмел бы обвинить ее в безответственности — в этом не было сомнений, но это…

— Мне сказали, что наши чувства вспыхнули за месяц, через полгода мы уже были женаты… — стала перечислять она, ведь Геллерт не мог ничего рассказать о ней и Грейвзе.

— Это странно, Пруденс, — сказал президент, а затем понизил голос до шепота, — вы были знакомы уже длительное время, вы мне об этом рассказывали. Он помог вам закрепиться в обществе в США, ведь у вас даже не было документов, насколько я помню.

— Что вы такое говорите? — сдвинула она брови.

— Он не говорил вам? Он не рассказывал? — еще больше удивился Кулидж и осторожно заозирался по сторонам. — А про то, кем вы были до встречи с ним?

— О чем вы, мистер Кулидж? Вы очень интригуете, но настораживаете меня.

— Я просто удивлен. Вы можете использовать какое-нибудь волшебство, чтобы нас не подслушали? — спросил он, глядя на полный ресторан, а она только незаметно окружила их барьером неслышимости, прошептав заклинание.

— Можете говорить, — сказала она, но Кулидж не торопился, он немного сощурился, вглядываясь в нее.

— Просто очень сложно поверить, что мистер Грейвз не рассказал вам столь важные детали вашей биографии, — Кулидж задумчиво почесал гладко выбритый подбородок. — Что ж, если на это есть какие-то причины, то, быть может, вам лучше уточнить у него…

— Говорите… Пожалуйста, — спустя паузу добавила она, из-за внезапной нервозности едва не забыв о вежливости.

— Имя Чарльз Уилби вам знакомо? — спросил он, наконец.

— Конечно, это мой брат, но я удивлена, что вы знаете его под этим именем. Он оставил мне поместье, а сам сейчас в Европе.

Глаза Кулиджа расширились от удивления, он, казалось, не знал что сказать и выглядел несколько обескураженно.

— Это мистер Грейвз вам сказал? — ахнул он, а она осторожно и медленно кивнула. — А вы точно сейчас не изображаете незнание? Если так, я могу вас заверить, что знаю всю правду об этом, Пруденс, со мной можно говорить открыто.

Но Алекс только два раза моргнула, начиная терять нить разговора.

— Незнание чего, мистер Кулидж, я не понимаю, о чем вы…

— О том, что у вас ведь нет никакого брата, конечно. — Он пристально следил за ее реакцией, будто вновь гадая, разыгрывает ли она его или, быть может, проверяет.

Алекс сначала удивилась, что, конечно же, отразилось у нее на лице, но затем только и смогла, что выдавить несколько саркастическую улыбку.

— Вы, должно быть, шутите? — усмехнулась она, а Кулидж только помрачнел.

— А вы ведь сейчас не играете? Мистер Грейвз не мог бы смолчать об этом. Слишком странно…

— О чем конкретно? — невзирая на то, что они были окружены звуконепроницаемым барьером, Алекс все равно подалась ближе к нему. — Как у меня может не быть брата? У меня есть его фотографии на полке и мы действительно близнецы, мы как две капли воды…

— Пруденс, у вас нет брата, потому что вы и есть Чарльз Уилби… Вы жили под этим именем до встречи с мистером Грейвзом, и он помог вам легализоваться в обществе. И да, вы изображали мужчину. Ради него вы бросили бутлегерство и стали работать в МАКУСА, встали на путь искупления — вот что творит настоящая любовь!

Повисшую над столом тишину можно было резать ножом. Алекс не знала, смеяться ей или же постараться вслушаться в произнесенную им чушь, мистер Кулидж же в нее определенно верил. Отчего-то становилось трудно дышать, а головокружение вернулось. Бросив взгляд на тарелку с салатом, она отодвинула ее, почувствовав еще и тошноту, от которой на глазах выступили слезы. Закрыв глаза и крепко зажмурившись, она постаралась прийти в себя, но полученная информация не давала этого сделать.

— Простите, договорим позже, — скрипнув стулом, она подскочила и пулей метнулась к ближайшему туалету, едва найдя силы уточнить направление у официанта на пути.

Алекс вывернуло наизнанку, едва она успела открыть крышку унитаза. Слабость не позволила встать, и она, такая утонченная леди в классическом костюме, сидела на полу в кабинке, уронив лицо в ладони в пускай и дорогом ресторане, но в общественном туалете. Эта реакция была ненормальной, даже если Кулидж и сказал что-то из ряда вон выходящее, такого еще не случалось. И пусть в последнее время Алекс очень остро реагировала на запахи, она считала, что ее головокружения и мигрени были вызваны усилиями мозга вспомнить какую-то информацию. Едва найдя в себе силы подняться, чтобы выйти из кабинки и взглянуть на свое почти зеленое лицо, она вдруг с ужасом стала вспоминать, когда в последний раз у нее были месячные. Она не следила за циклом, но кажется минимум две недели назад уже задумывалась о том, что из-за стресса, возможно, они задерживаются — а то и все три недели… Ее грудь определенно набухла, как обычно перед началом цикла, но длилось это уже слишком долго. Отрицать очевидное не имело смысла, ей нужно обратиться к врачу, чтобы подтвердить свои опасения или найти учебник с диагностическими чарами. Но, кажется, можно быть уже почти на сто процентов уверенной, что Геллерта ждет сюрприз. Алекс постаралась выровнять дыхание и пока не думать что с этим делать; она промокнула уголки глаз от растекшейся туши и воспользовалась косметическими чарами, чтобы привести макияж в порядок.

Взглянув на свой живот, она заметила, что брюки действительно стали немного тесными, хотя если она и беременна, то срок, очевидно, небольшой — не более полутора-двух месяцев.

В задумчивости выйдя из туалета, в котором на удачу никого, кроме нее, не было, она совершенно выкинула из головы мысли о Чарльзе Уилби, думая лишь о том, что скажет Геллерту, готов ли он к такому? Да и готова ли она? Она все еще замужем за Персивалем Грейвзом, и этот ребенок может оказаться нежеланным. У Геллерта слишком много планов на будущее, и он, вероятнее всего, не готов стать отцом, а Алекс не хотела выпадать из этих планов даже на время из-за беременности и на период кормления. И потому она совершенно не знала, что делать со своим неожиданным открытием, а с другой стороны, если он скажет от него избавиться, то это, возможно, причинит ей боль. Она подозревала, что так и может случиться, зная его амбиции, но все же, он ведь уже не молод, ему нужен наследник…

Кулидж, оставшийся за столом, конечно же, обеспокоенно спросил, в чем дело, и ей даже почти удалось убедить его, что всё в порядке, но косметические чары не могли скрыть ее очевидно странного состояния. Заказав чай, так как о еде и думать не хотелось, Алекс из-за возможной беременности даже не сразу задумалась о том, как Геллерт может не знать, что у нее нет брата... Кулиджу, очевидно, незачем врать, но в то, что она и есть Джон Мерфи, оказалось не слишком сложно поверить. Джон на фотографии — почти точная ее копия, если не считать длину волос, кадык, несколько более объемные скулы и отсутствие груди — субтильный, похожий на недоедающего подростка — в нем действительно было что-то женственное, но… это была довольно сложная трансфигурация, а не просто смена цвета волос. Она так хорошо владела магией?..

* * *

По приезду в Нью-Йорк днем Алекс сообщила Геллерту, что зайдет в зелейную лавку на Санни-стрит за Бодроперцовым и побудет дома из-за легкой простуды, которую подхватила в Ванкувере. Подтверждая свои слова, она достоверно чихнула, а сама, едва выйдя за порог Вулворт-билдинг, незамедлительно перенеслась в больницу преподобной Джорджианы, чтобы подтвердить свои опасения. Целитель очень удивился, когда она попросила не писать в карте о беременности. Пришлось даже предложить деньги, но он отказался, списав это на волнение будущей матери. Как она и ожидала — срок около семи недель, беременность протекает нормально, но уже сейчас ее преследовали признаки раннего токсикоза. Она сильно нервничала и не знала что делать с ребенком. Успокаивая себя тем, что они с Геллертом любят друг друга, она все равно ощущала подсознательную тревогу, словно боялась, что он может осудить ее, если она решит оставить его. Откуда вообще подобное волнение, он хоть и амбициозный волшебник, следующий за своей мечтой о новом мире, но ведь он тоже человек… А еще эти сведения Кулиджа, что с ними делать? Почему о том, что она и есть Чарльз Уилби, Геллерт молчал? Или… Как он может не знать, что у нее нет брата? Они ведь близки…

На часах было около трех, прибыв домой и с унынием посмотрев на бумажный пакет с зельями для беременных, Алекс спрятала его в одну из коробок из-под обуви и, едва приняв душ, отправилась в спальню поместья, где остались вещи брата. Геллерт жил в ней какое-то время, пока она приходила в себя после больницы. Она и не заметила, что стала невольно касаться живота, а затем одергивала ладонь, не зная как реагировать и не желая преждевременно привязываться к этому ребенку. Любая на ее месте была бы счастлива, забеременев от любимого человека, но что-то внутри заставляло ощущать неуверенность. За этой неуверенностью скрывалось лишь одно желание — сохранить дитя во что бы то ни стало. Кажется, ею слишком быстро завладел материнский инстинкт. Алекс стала рассуждать: Пилигрим у них в кармане, в Америке их ничего не держит, за исключением странной одержимости Геллерта тем обскурием. Они смогут осесть в Австрии в Нурменгарде, где ничто не помешает ей родить ребенка. И все же, у нее то шла кругом голова от подобного известия, то казалось, будто ничего не случилось и ее страхи беспочвенны. Почему же она спрятала пакет с зельями?..

В спальне, принадлежащей Чарльзу Уилби, было еще несколько фотографий — на Стелле и в клубе, в обществе двух очень разных мужчин — одного высокого и хмурого, второго — тучного и улыбчивого, на другой — Чарльз Уилби в спортивной форме верхом на лошади. Все эти фото были неподвижны и сделаны на немагическую камеру. Кем же был этот молодой человек? Она стала изучать предметы, но пока не нашла ничего знакомого, кроме разве что моделей автомобилей за стеклом на полке — точно такие же в таком же порядке стояли в гараже. Чарльз Уилби любил автомобили — как и Алекс. Она хорошо водила — в этом не было сомнений, но у волшебницы её круга такой навык — что-то практически невозможное. Кем же на самом деле была Александрин Моро и почему этих нюансов ее биографии не знал Геллерт? Положа руку на сердце, она бы не стала ему лгать ни в чем. Рассуждая здраво — сироты из приюта, она и брат смогли добиться успеха в Америке не вполне честным образом — бутлегерством. О производстве нелегального алкоголя она знала не меньше, чем о тонкостях вождения, а те двое на фотографии… Алекс посмотрела на них особенно внимательно, и они показались ей знакомыми, а в голове внезапно сверкнула вспышка — смеющаяся нарядная публика, буквально купающаяся в алкоголе, действо на сцене — джазовый ансамбль и танцовщицы, отплясывающие в коротких юбках. Алекс проморгалась, отгоняя видение и все больше уверяясь в словах Кулиджа. И разум, и сердце подсказывали, что ему незачем выдумывать подобное.

Она двинулась в сторону гардеробной, надеясь найти что-то, способное всколыхнуть воспоминания. Летняя и зимняя одежда Персиваля Грейвза занимала значительный объём, и всё же, эта гардеробная принадлежала иному мужчине: множество разнообразных костюмов и идеально отглаженных рубашек размера явно меньшего, нежели у Грейвза, стеллажи с часами, запонками и коллекцией галстуков и шейных платков. Не зная зачем, Алекс, пройдясь пальцами по рядам одежды, схватила с вешалки темно-синий пиджак и, недолго думая, надела. Пиджак пришелся впору, невзирая на то, что был пошит на мужскую фигуру. Он слегка жал в груди, но лишь потому, что у Чарльза Уилби данная гендерная особенность отсутствовала. Алекс стала открывать полки и выдвижные ящики, натыкаясь на аксессуары и нижнее белье. Пройдя дальше, она остановилась у ряда вешалок с маскарадными костюмами — Греция, Египет, на полках внизу стояли золотые сандалии нескольких видов, а одни даже с крылышками, а на верхней полке стояла коробка с головными уборами — венки из тканевых цветов, оливковые и даже металлические. Кажется, Чарльз Уилби любил маскарады.

В какой-то момент осознав, что не понимает, что делает здесь, Алекс уже собралась было покинуть гардеробную, когда взгляд задержался на самой верхней полке, на которой стояла плоская деревянная коробка с приклеенной биркой, на которой было написано: “Персиваль/Тина — античная вечеринка”. Написано явно не ее почерком, но этот почерк она знала — он принадлежал Грейвзу и был знаком по многим документам. Сдвинув брови, Алекс применила простые чары и коробка вылетела с полки, приземлившись на комод с бельем. Находя свое любопытство чрезмерным, так как здесь по-прежнему ничего не пробуждало воспоминаний, она открыла ее и только разочарованно вздохнула. Очередное тряпье — сверху лежала россыпь браслетов и еще два золотых венка — один больше, другой меньше, под ними — завернутый в ткань нагрудник с устрашающим ликом, а под ним — легкая хлопковая туника, расшитая золотом и платье на невесомых бретелях. Снова разочарованно вздохнув, в основном из-за чувства, что занимается ерундой, Алекс собралась было сложить всё обратно, но взгляд ее зацепился за листок бумаги, точнее, за конверт, сургучная печать которого треснула, стоило её коснуться.

Алекс с сомнением применила “Ревелио”, но никаких чар больше не было, только следы адресной магии, а значит, этот конверт могла вскрыть только она. В нем обнаружился листок бумаги.

Джоконда, возможно, этим письмом я нарушаю временную линию, но страх за твою жизнь не дает мне трезво мыслить. Я отпустил тебя в это путешествие с мыслью, что, возможно, больше никогда тебя не увижу, и чувствую, что предначертанное должно скоро случиться. Я даже не уверен, сможешь ли ты когда-нибудь прочитать это письмо. Если бы этого конверта кроме тебя коснулся кто-то другой или, не дай Мерлин, Гриндевальд, оно бы истлело, забрав с собой множество наших тайн, — начиналось странное послание, которое заставило Алекс застыть в недоумении.

Кто такая Джоконда, и почему Персиваль Грейвз, почерком которого было написано послание, зачаровал его только на прикосновение Алекс? Она знала только одну Джоконду — и это корабль, пришвартованный неподалеку от берега.

Я не могу даже представить, каким образом ему удастся завладеть моей личностью, и не знаю, удастся ли ему обмануть тебя, но я столько лет хранил в себе этот страх, что более не могу молчать. Я удалил все воспоминания, кроме одного, чтобы он не узнал кто ты на самом деле. Единственное, что я сохранил — это письма М.П.Г. и воспоминания Альбуса Дамблдора, когда он гостил у нас — они смогут дать тебе ответы на вопросы о том откуда я знаю о том, что должно случиться. Я не знаю, сколько он успел узнать о тебе, но я хочу кричать во всю глотку о самом главном — человек рядом с тобой — не я, это Геллерт Гриндевальд! Если твое путешествие закончится благополучно, если мы благополучно встретимся вновь, то это письмо будет уничтожено. Если нет, то ты должна знать, что к 15 декабря 1926 года Гриндевальда должны поймать, а я буду считаться пропавшим без вести, и у меня только одна надежда: что ты сможешь добраться до истины и спасти меня…

Алекс вздрогнула, она совершенно не понимала написанного: Персиваль Грейвз предупреждал о том, что его место займет Геллерт и предупреждал ее об опасности, он как будто знал все наперед. Письмо казалось сумбурным и эмоциональным, а почерк педантичного Грейвза к концу стал кривее.

...Только тебе одной будет ведомо будущее и то, как всё случится, и даже если я погибну, ничто не должно измениться. Гриндевальда поймают, но, как ты сама говорила, ненадолго. Тебе суждено отправиться в будущее, чтобы вернуть Альбусу его воспоминания и направить себя и своих друзей, но мое сердце уже давно не на месте. С тех пор, как ты стала моей жизнью, я ношу в себе тайну, что знаю многим больше, чем ты думаешь. Ты из будущего и Альбус запретили мне разглашать, но прости, я сломался…

Алекс вновь почувствовала тошноту, вызванную резким приступом головной боли, не понимая, о чем идет речь, сквозь каждую строку она ощущала давящую безысходность. Персиваль писал о будущем, об Альбусе Дамблдоре и обращался к ней, называя ее Джокондой. Он знал почти точную дату своего исчезновения — дату, когда поймают Гриндевальда, и писал об этом с уверенностью. Сейчас — десятое декабря, а значит исполнение его пророчества, если это правда, не за горами и, конечно, стоило бы показать Геллерту это письмо, но Алекс не понимала что же заставило ее задуматься и не броситься сломя голову к камину, чтобы перенестись в МАКУСА. Она крепко задумалась, боль пульсировала в висках, на глазах выступили слезы, а зрение затуманилось из-за мигрени. Далее письмо сообщало, что воспоминания Альбуса Дамблдора находятся в родовом поместье Персиваля Грейвза, куда есть доступ только у родственников, а единственным родственником для него была его жена — Джоконда.

Неуверенность и даже страх, подступившие к горлу Алекс, было невозможно описать словами, сомнения одолели её. Ее, непомнящую своей жизни, трясло от одной мысли о том, что она действительно как-то связана с ненавистным Геллерту Альбусом Дамблдором, но Грейвз рассуждал о нем, как о друге, и хотел, чтобы она увидела некие воспоминания, которые он хранил в своем родовом поместье. Почувствовав недомогание, она коснулась живота как-то машинально, пыталась успокоиться, но поднимающаяся изнутри тревога не давала этого сделать. У нее не должно быть тайн от Геллерта, и затея могла показаться опасной, но, кажется, Персиваль Грейвз знал многим больше, чем они. Стоило проверить его сведения и уж потом идти к Геллерту и рассказывать об этом странном письме…