Эффект наблюдателя | The Observer Effect (джен)

Гермиона не ожидала от себя, что, обучаясь в школе чародейства и волшебства, будет мечтать о каникулах или в принципе о любом возвращении в обычный мир. Но обнаружила, что действительно хочет этого, что скучает по дому, по маме с папой. Теперь, когда каникулы настали и должны были продолжаться ещё целую неделю, мир вновь, казалось, двигался в направлении, противоположном её желаниям, поскольку сейчас она бы многое отдала за то, чтобы побыть в волшебном мире ещё чуть-чуть. Но проведённые в гостях часы — да, она пересчитала дни в часы, чтобы казалось, что их больше, — таяли быстрее, чем сахар в кипятке. Она всё время была так занята, что едва успела хотя бы сунуть нос в библиотеку Малфой-мэнора! А сделать требовалось ещё так много…

Гермиону словно бы до сих пор нёс вихрь каминного перемещения — нёс, кружил и не давал ни опомниться, ни перевести дух.

В один момент она, придавленная огромным ощущением социальной неловкости, сидела в чужой гостиной, похожей на иллюстрацию к историческому роману, с руками, полными официальных бумаг, и на её глазах творилась фантастическая древняя магия. А вот её уже тащили, чуть ли не рысью, на сжатую экскурсию по дому — «запоминай дорогу до своей комнаты, не зевай»; и Гермиона старалась запомнить: спальню, где белый вышитый тюль кружевной пеной набегал на окно, а по углам толпилась мебель, обитая весёленькой жёлтой камкой, вереницу удивительных интерьеров, что промелькнула мимо, будто на ускоренной перемотке. И тут же — «быстрее, сколько можно копаться!» — они с Гарри заспешили обратно в «Дырявый котёл», чтобы выскочить в маггловский Лондон и там разделиться, отрядив Гермиону добывать волосы случайных незнакомцев «пострашнее» любым способом, какой только она сумеет измыслить, пока её напарник будет приобретать в универмаге хаотичный набор маггловской одежды, рассчитанный на двух взрослых разнополых людей.

Едва эта задача была решена, и они объединились с Драко, выкатившимся из каминного пламени, — уже наступила пора для набега на магазин одежды волшебной — подержанной, что было немаловажным уточнением, поскольку, как выяснилось между делом, понятие готового платья в её новом мире совершенно не котировалось. Не существовало швейных фабрик, сплошной ручной индивидуальный пошив (ей следовало бы обратить на это внимание при достопамятном посещении ателье мадам Малкин прошлым летом). Так что Гермиону выпихнули вперёд, к прилавку, на котором громоздились груды, стопки, кипы, коробки, шляпные картонки — «любая мантия из этой корзины за два сикля, возврат не принимаем!» — и, о Мерлин, там были даже корсеты, и Гермионе недвусмысленно дали понять, что ей понадобится один такой.

И всякий купленный предмет гардероба тут же уменьшался при помощи волшебства, так что в конце концов в их распоряжении оказался бумажный пакет из «Маркс и Спенсер»[137], где вперемешку соседствовали маггловские и магические вещи, каждая — величиной с напёрсток.

Одна из самых привлекательных деталей заключалась в том, что стандартная размерная сетка отныне и навсегда потеряла для Гермионы смысл. Джинсы, не налезающие на попу — для магглов. Ведьма подгонит их под себя, потратив на это всего одно заклинание (совсем простое) и около пятнадцати секунд. Если бы Гермионе когда-либо в жизни пришлось вновь учиться в обычной школе, одноклассницы сожгли бы её на костре.

К их обоюдному счастью, ей не придётся.

Закончив с покупками, они возвратились в поместье и снова промчались через самый близкий аналог дворцовой анфилады, какой Гермионе только доводилось видеть (включая сюда просмотр кино). Очень важно было не опоздать к чаю. Взрослые не были посвящены в операцию «Пророк», никто из них.

После чая Гермиона угодила на очередной урок, не входящий в расписание, к их личному профессору без кафедры, которого она про себя запросто именовала «Риддл», а вслух — «сэр» (понимая, что он заслуживает некоей титулатуры, но не в состоянии определить, как же та должна правильно звучать; «тёмный лорд» не являлось обращением, а использовать «мой лорд» мешала внутренняя честность: она не выслужила себе такой привилегии и не была уверена, что хочет становиться той, кто имел бы право на неё).

Они все втроём падали, прыгали, ставили магические щиты и уклонялись, покуда двое из них совершенно не выдохлись (Гарри, всегда тощий на грани дистрофии и ниже Гермионы на пять дюймов, когда дело доходило до колдовства, в действительности был двужильным). «К следующему занятию я хочу, чтобы вы нашли одно новое заклинание и выучили его. Не рассказывайте друг другу — какое, но можете обратиться ко мне, если возникнут трудности», — сказал Риддл.

Он близко к сердцу принимал игру в преподавателя — можно было вообразить даже, что ему нравится с ними возиться, в отличие от… от всех. Префектов в том числе — Перси больше заботился, чтобы самому не нагорело за проказы первокурсников, Уилсон же и вовсе самоустранилась — ей было интереснее охотиться в коридорах на студентов других домов (Слизерина в первую очередь) и снимать баллы с них. Декан МакГонагалл в гостиной факультета с начала учебного года не появилась ни разу. Честно говоря, искренне заинтересованными в учениках казались профессор Флитвик, профессор Спраут и… и всё. Остальным не было дела до них за пределами классной комнаты (если подумать, существовала и противоположная сторона, нечто полностью обратное благожелательной заинтересованности, и этот полюс, покрытый льдами в милю толщиной, в одиночку населял профессор Снейп). На таком фоне Риддл выглядел преподавателем мечты. Несмотря на убийственный сарказм, очевидную склонность рисоваться и тот факт, что ему было всего шестнадцать.

И всегда будет, если они ничего не предпримут. Гермиона раньше полагала, что быть юным и бессмертным, даже если ты при этом слегка демон или, к примеру, пожертвовал душой — довольно привлекательная концепция (то, что на жаргоне её сверстников обозначалось словом «круто»). Теперь она полностью переосмыслила свой подход. В минуту слабости ей представлялся ещё один призрак, подобно Биннсу выплывающий сквозь классную доску. Мечты не должны сбываться столь чудовищным образом. Нет. Только не так.

Ужин превратился бы в катастрофу, сохрани Гермиона хоть толику сил, но к его наступлению она уже ощущала себя банкротом как эмоционально, так и физически. Даже длинноволосый лощёный красавец с тростью, отец Драко, не заставил её пережить полноценную паническую атаку — а мог бы при иных обстоятельствах, потому что если Гарри внешне производил впечатление немного злого, то этот господин выглядел как очень-очень злой. Она поймала себя на облегчении от того, что за весь вечер никто не произнёс и слова о её кровном статусе. Будто эта тема резко сделалась для хозяев дома табу. И нетрудно было догадаться, кто бы мог запретить им её обсуждать, — и она была благодарна ему, потому что сама пока не разобралась толком, как ей относиться к новой информации.

Урождённая маггла Гермиона Грейнджер за каких-то полгода трансформировалась трижды. Она превратилась в ведьму Гермиону Грейнджер, превратилась в магглорождённую Гермиону Грейнджер, превратилась в Гермиону Грейнджер со знаком икс. Гарри, с присущим ему отсутствием деликатности, давно растолковал ей все нюансы.

В волшебном мире вопросам происхождения придавалось огромное значение. Были люди, которые буквально отказались бы дотрагиваться до тебя, кроме как в перчатках, если ты магглорождённый (разумеется, у них наличествовала своя оппозиция в лице других, которые примерно так же относились к чистокровным; а ещё имелась странная подкатегория чистокровных, которые ненавидели других чистокровных и при каждой встрече готовы были отнюдь не метафорически плюнуть им в лицо; подкатегория была представлена в основном Уизли).

— Это расизм, — тот разговор имел место в ноябре, и Гермиона тогда ещё ведать не ведала о чулане под лестницей, искренне принимая Гарри за аборигена волшебного мира (и ей не было сейчас стыдно за ту свою промашку, поскольку даже Драко не отличил), а потому она с ходу начала растолковывать:

— Расизм — это идеология, основанная…

— Я знаю, — перебил Гарри, нетерпеливо взмахнув рукой. — Нет, ты не права. Расизм — это нассать Томасу в чай за то, что у него рожа неправильного цвета. А это — другое. Кровь имеет значение. Я объясню.

И он и впрямь объяснил.

— Как ты относишься к самоубийству? — ей и за миллион лет не понять его метод мышления, с грустью осознала Гермиона. Она пожала плечами.

— Никак? Я… — она всё же обдумала вопрос:

— Полагаю, это плохой выбор практически в любой ситуации.

— Почему? — не отставал Гарри.

— Потому что можно найти выход получше, — предположила она.

— Согласишься ли ты с утверждением, что трусливо и глупо уничтожать своею же рукой бесценный дар жизни?

Скорее да, чем нет, хотя именно так она бы это не сформулировала. Гермиона нерешительно кивнула.

— У тебя тоже есть такой дар, — Гермиона приготовилась услышать «магия», а услышала:

— Руки. Теперь представь, что малейшая ошибка в выборе романтического партнёра, и у тебя может родиться сын без рук.

Гермиона нахмурилась и привычно заспорила — один Мерлин ведал, как так получилось, что она дружит с человеком, с которым ни в чём не сходится во мнениях (подумала она тогда; сейчас, перебирая эти воспоминания, она не только могла подробно объяснить — как, но и подружилась со вторым таким), — итак, она возразила строгим тоном:

— Я буду любить его всё равно, — иначе что за человеком была бы она!

Гарри поправил очки, согласно качнул головой:

— Да, ты бы смогла. Верю. И более того, верю, что тебе ни на минуту не пришла бы в голову мысль: «Почему, ну почему ты не родился нормальным?». Нет, ты бы заботилась о нём, когда его стали бы дразнить в школе — ты бы утешала его, ты бы приняла его ограниченные возможности и подстроила себя под них. Даже если бы отец ушёл из семьи, как это обычно бывает, и тебе пришлось бы бороться одной…

Гермиона поморщилась:

— Достаточно. Аналогию я поняла, спасибо. Магия — это руки. А люди без неё в твоём понимании — инвалиды, да?

Гарри закивал с нездоровым воодушевлением:

— Конечно! По виду совсем человек, а магии-то и нет! Аж жуть берёт! И вот представь, смотришь ты на безрукого парня и думаешь: «Привлекательное лицо, не закрутить ли мне с ним, а что ребёнок у нас, скорее всего, будет такой же — так это не страшно».

Всё это звучало как-то неправильно, но… Да, она не желала принять, но могла понять.

— И так и выглядят полукровки в глазах магического сообщества! — вещал Гарри; его очки и зубы маниакально поблёскивали, голос то падал до интимного шёпота, то патетически взмывал вверх. — Их родители сознательно, добровольно пошли на страшный риск, они буквально взяли свой удивительный дар, магию, и швырнули его в грязь! Что за чувство могут вызывать подобные люди? Только презрение, а презрение — мать ненависти. Но есть и кое-что ещё, — продолжил он, распаляясь сильнее. — Страх. Если слишком много волшебников будут поступать схожим образом, мы рискуем просто-напросто исчезнуть. Это же пока случайная мутация — людей с орфанными заболеваниями больше, чем нас! Вот почему «магглолюб» — это ругательство, Миона. И вот почему, когда ты станешь взрослой, никто не захочет брать тебя в жёны — риск не сто́ит ни твоего ума, ни красоты, все будут думать лишь о том, не родится ли твой ребёнок лишённым способности колдовать. Лучшее, на что ты сможешь рассчитывать — полукровка поотчаяннее, как раз из тех, кому плевать на выживание вида, да кто-нибудь вроде Уизли.

Гермиона содрогнулась. Представить, что её мужем станет, например, Рон… или один из рыжих близнецов…

— Ни за что, — искренне сказала она. — Я лучше вообще не выйду замуж. Но почему ты говоришь, что потомки сквибов предпочтительнее магглорождённых? Какая разница?

— Разница есть, — Гарри взлохматил волосы; на секунду-другую мелькнул его шрам — она не могла не отметить, как старательно он его прячет, будто стыдится. — Сквибы — это другая проблема. Они — плод вырождения, результат инбридинга. Как ты легко можешь догадаться, страх потери магии порой приводит к излишнему увлечению браками внутри очень узкой группы, и вот каков бывает результат. Но если потомок сквиба обрёл магию — значит, в нём проснулась древняя кровь. Чьё-то наследие, казавшееся утерянным, чаще всего совершенно неизвестно, чьё именно. Волшебник, рождённый от сквиба, — это случайно обнаруженный клад. В генетической лотерее он имеет куда лучшие шансы, чем полукровка, и тем более чем магглорождённый. Правда, клад может и с сюрпризом оказаться… но тут, пожалуй, можно рискнуть.

И вот теперь Гермиона сама оказалась тем самым «кладом с сюрпризом». Обретённая. Она не знала, радует ли её такое повышение статуса. Лёжа тем вечером в непривычной постели незнакомого особняка, где чарами дышал каждый уголок, Гермиона снова чувствовала себя так, будто её уносит куда-то в открытое море на крохотной лодочке без вёсел и паруса. Она была между двух берегов, и оба теперь ощущались чужими, страшными…

Но на одном из берегов находилось то, без чего ей с недавних пор было почти невозможно представить свою жизнь.

Магия.

Усталость вырубила её раньше, чем она успела осмыслить всё до конца. А утром, разумеется, стало не до того.

Планы, планы, разговоры и — Риддл. Префект, серьёзно относящийся к своим обязанностям. Да, именно этот человек потенциально мог стать — и стал однажды — главой местной версии ИРА. Но глядя на него, такого, каков он есть сейчас, Гермиона не могла и не хотела видеть в нём Волдеморта. А главное, этого не желал и он сам, как он совершенно чётко дал понять. Риддл, очевидно, умел учиться на ошибках (трудно сказать в данном случае, чужих или собственных). Так или иначе, Волдеморт действительно был в прошлом. «Мы, — заявил Гарри, — пойдём другим путём».

И первым шагом на этом пути являлся поиск истины. Что случилось в тот самый Хэллоуин? Что за реальность лежала за официальной версией?

Если Гермиона что-то и одобряла всем сердцем в обоих своих мирах, так это стремление дознаться до правды.

Впрочем, она поддержала бы его и так, потому как более чем немного злой (просто пока маленький) тёмный маг со шрамом на физиономии и ужасным характером был её другом. Такую цену Гермиона заплатила за свою жизнь, и не то чтобы она жаловалась.

Утро субботы — последнего дня в гостях, последнего на каникулах, когда ей не было воспрещено колдовство, — началось безбожно рано. Они позавтракали без взрослых, собрались, переоделись. Оборотное зелье ей больше пить не понадобилось — и хвала за то Годрику, поскольку вкус у него был престранный, а ощущения от его воздействия на тело Гермиона до сих пор без содрогания вспоминать не могла. Кажется, о чём-то подобном писал Кафка — признаться честно, Гермиона не добралась ещё до «Метаморфозы»[138], та стояла где-то в списке «Всемирное культурное наследие. Ознакомиться» внутри её головы, но, увы, сам этот список имел довольно низкий приоритет, поскольку адаптация в волшебном мире на текущий момент была куда как важнее. Возвращаясь к повести о человеке, преобразившемся в насекомое, Гермиона теперь уже не была так уверена, что вообще станет её когда-либо читать. Равно возможно, однако, что это произведение ещё станет её любимым — подобно тому, как многие ветераны зачитывались военной прозой.

Так или иначе, этот конкретный визит Гермионе предстояло совершить именно в своём собственном облике. Маскироваться на сей раз следовало не ей, а Гарри (ведь он был Мальчиком-который-Гарри-Поттер, и периодически встречались индивидуумы, узнававшие его даже с наполовину занавешенным чёлкой лицом), и ещё Драко (ведь его тоже знала каждая собака, и слово «чистокровный» также было практически выгравировано у него на лбу — а дело в том, что задуманную Гарри инициативу ни в коем случае не должны были связывать с чистокровными, иначе она столкнулась бы с мощным отрицательным лобби).

И вот так и получилось, что приёмную частной сыскной конторы «Брайт и Гэллоуэй», расположенную на пересечении Косого переулка и Горизонтальной аллеи, почтила своим визитом троица, в которой ни один сторонний наблюдатель не признал бы вчерашних посетителей «Боргин и Бёркс».

* * *

Первой, покусывая губы и нервозно теребя в руках муфточку из кротового меха, вошла девица столь юная, что её голова едва-едва возвышалась над крышкой монументального письменного стола, занимавшего добрую четверть комнаты. Её неприбранные кудри колыхались вокруг лица беспокойной волной, медово-карие глаза были широко распахнуты от волнения. Следом за девочкой в не до конца открытую дверь протиснулся высокий полноватый мужчина лет тридцати, чья «шкиперская» бородка удачно сочеталась с полосатым свитером с высоким горлом. Какая-то неведомая забота, по всей видимости, лежавшая у него на сердце, заставляла его брови то и дело угрюмо сбегаться вместе над переносицей. Войдя, он обернулся и придержал створку перед остроносой женщиной в приталенном пальто, чьи золотисто-каштановые вьющиеся волосы, правда коротко остриженные, и общая форма лица наводили на мысль о фамильном сходстве с девочкой.

Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что перед сыщиками предстали магглорождённая и её родители. Мистер Брайт раздавил в пепельнице окурок и поднялся навстречу будущим клиентам из-за стола, мисс Гэллоуэй покинула маленькую конторку в углу, где она до того момента упоённо терзала пишущую машинку. Подбежал из противоположного угла стул, который тут же обзавёлся парочкой двойников, созданных при помощи колдовства. Когда с приветствиями было покончено и все расселись вокруг стола — сыщик в потёртое кресло во главе, сыщица — в торце, по правую руку от него, а клиенты — напротив, рядком (девочка — в центре) — мистер Брайт подался вперёд, хищно шевельнул усами и повёл носом, будто и впрямь был ищейкой, учуявшей след.

— Итак, — дружелюбно, но без подобострастия и даже без особого интереса в голосе сказал он, — чем можем служить?

Мисс Гэллоуэй нацелила в лёгший перед ней блокнот остро заточенный карандаш и выжидательно замерла. Семья (а что это именно семья, теперь уже не оставалось сомнений) переглянулась. Женщина что-то отсемафорила бровями, согнув рот печальной подковкой, мужчина вновь нахмурился и ободряюще кивнул. Малявка обеими руками отбросила волосы назад и подняла на диво серьёзное, сосредоточенное личико.

— Сэр, — начала она, вытаскивая из кармана своей зимней мантии сложенный вчетверо пергамент, — я бы хотела узнать всё, что только возможно, о судьбах этих людей. Но прежде чем я передам вам список, прошу принести стандартную магическую клятву о неразглашении.

Если что здесь и удивило мистера Брайта, то точно не требование клятвы. В своём деле он был профессионалом.

— Вы должны понимать, — заметил он, наваливаясь на подлокотник кресла и потирая указательным пальцем портсигар (ему всё ещё хотелось курить), — что мы можем столкнуться с установленными законом ограничениями на сбор информации о частной жизни.

— Последнее, чего вам следует опасаться, так это исков о защите приватности, — качнула головой девчонка. — Большинство из этих лиц на самом деле, вероятно, мертвы.

— У них могут быть родственники, достаточно щепетильные, чтобы… — возразил мистер Брайт.

— У них, — перебила она его с хладнокровным нахальством, — нет родственников и близких в волшебном мире. В этом-то и проблема. Пожалуйста, клятву, без этого я дальше не буду ничего говорить.

Мистер Брайт хмыкнул, вытащил из внутреннего кармана мантии палочку. Странная семейка (в которой взрослые отчего-то не произнесли и пары слов, за исключением приветствия) слушала его так внимательно, будто от этого зависела чья-то жизнь. Мисс Гэллоуэй, дождавшись своей очереди, повторила обет не разглашать без ясно выраженного на то разрешения информацию, полученную от и для клиентов никому, кроме присутствующих в эту минуту в комнате. Девочка расправила пергамент, положила его на крытый зелёным сукном, изрядно захламлённый бумагами и разнообразной канцелярией стол.

— Здесь полные имена, примерные годы рождения и адреса, — пояснила она. — Знаю, немного, и будет трудно, но — назовите цену, и мы заплатим. — Должно быть, мистер Брайт не сумел скрыть скепсиса, потому что она обожгла его сердитым взглядом. — Когда мы приступим к обсуждению гонорара, не стесняйтесь включать туда вознаграждения для третьих лиц. Вы понимаете, что я имею в виду. Расходы на дорогу, на проживание — всё, что вам только в голову взбредёт.

Мисс Гэллоуэй прикусила кончик карандаша, невольно размазывая по нему помаду. Её начальник и компаньон откинулся на спинку кресла, сложил руки поверх живота.

— Я часто слышу «любые деньги», — доверительно сообщил он. — Но редко кто способен выполнить подобное обещание.

Девочка тонко улыбнулась.

— Мы заплатим, — она передала ему ещё один пергамент, который, как фокусник, вытащила из рукава. Это оказалась выписка с банковского счёта — со счёта гоблинского, а не маггловского банка.

— Гм, — изумился частный детектив в который раз за этот (едва успевший начаться) день. — Допустим, я вам верю. А у вас какие основания верить мне? Почему вы думаете, что я не прокучу всё до кната в притоне с вейлами?

— Мы навели о вас справки, мистер Брайт, — впервые подал голос мужчина, по всей видимости, приходившийся девочке отцом (хотя после предъявленного документа в этом и возникли сомнения — у магглов не водится в «Гринготтсе» сумм с четырьмя нулями на хвосте).

— И не только о вашей деловой репутации, — подхватила женщина; то, как она тянула гласные, напоминало великосветский акцент, хотя дама из высшего общества никогда не вырядилась бы в пальто из «Маркс и Спенсер», даже ради анонимности. — Мы верим, что вы будете стараться как для себя.

— Ведь в этом списке, — тут мелкая девица бесцеремонно ткнула пальчиком в одну из строчек, — есть имя вашего брата.

Мистер Брайт подавился слюной, закашлялся. Мисс Гэллоуэй вытаращила глаза и уронила карандаш.

— Да что вы, чёрт побери, такое несёте?! — спросил детектив, отдышавшись.

На объяснения у них ушло три четверти часа. И, коли мистер Брайт мог верить своим ушам — а приходилось — то на свет готовилась выплыть просто гигантская куча гиппогрифьего дерьма.

— Галеонов пятьсот это вам станет, — предупредил сыщик. — Сами понимаете, работать придётся в основном с магглами, а там своя специфика. Одних конфундусов сколько придётся раздать! Скажем, двести в качестве задатка?

Когда финансовые и прочие тонкости нашли своё отражение в контракте (карандаш мисс Гэллоуэй не ведал отдыха, а вскоре и её пишущей машинке работа нашлась), когда перешли из рук в руки деньги и высохли чернила на подписях, мистер Брайт дал волю любопытству (ибо любопытство и было определяющей чертой его характера, без коей он бы никогда не нашёл путь в профессию).

— Мисс Грейнджер, — поинтересовался он, пожёвывая правый ус, — это, разумеется, не моё дело, но — почему? Зачем вам взваливать на себя такую ношу?

— Гермиона хочет в будущем стать адвокатом, — пропела женщина.

— У неё есть все задатки, как мне кажется, — покивал мужчина.

«Если доживёт с таким-то характером», — усомнился про себя мистер Брайт, чувствуя странную смесь воодушевления и усталости, но вслух сказал лишь:

— Мне уже не терпится увидеть.

— Грейнджер, ты отомщена, так и знай, — прохныкала женщина ещё какое-то время спустя, когда вся троица вновь очутилась на улице, шествуя в сторону «Дырявого котла». — Они шевелятся. При каждом шаге. И просто сами по себе, такое впечатление. Мерлин, это кошмарно.

— Надо было купить… специальную штучку, — застенчиво подсказала юная клиентка частных сыщиков.

— Меня об этом никто не предупреждал! — возмутился мужчина в полосатом свитере. Женщина потеребила лацкан пальто, скрестила руки на груди, поёжилась.

— Проехали, ладно…

Девочка задрала голову. Небо над Косым переулком медленно, но неумолимо затягивали облака. Первая снежинка, вывалившаяся из них, кружась, приземлилась точнёхонько на нос маленькой ведьмы и тут же растаяла.

* * *

Если что-то идёт слишком уж гладко, то зорче гляди по сторонам, ведь где-то поблизости притаился подвох. Именно так была устроена жизнь Гарри, и он был об этом в курсе. Но, право, данный конкретный сценарий не имелось никаких оснований предполагать. Разве что теперь следовало поднять ставки и кардинально пересмотреть понятие «подвоха», поскольку случившееся не тянуло на рядовую неприятность.

А началось всё с Грейнджер. Грейнджер с подарочным сертификатом и книжный магазин в шаговой доступности — что тут могло пойти не так? Хуже того, Гарри и сам ощутил соблазн — книг никогда не бывает достаточно. Но они не стали бы тратить время на «Флориш и Блоттс», когда бы не Том.

Вчера ночью Гарри, пробудившись от кошмара, обнаружил его в «расписной» спальне — комнате, которую Гарри в неосознанной манере присваивать себе окружающее пространство уже потихоньку начал считать собственной. Том стоял у окна, сцепив кисти рук за спиной. Рядом с ним на подоконнике валялась маска.

— Мои первые рождественские каникулы в волшебном мире, — произнёс он, не оборачиваясь, будто точно знал момент, когда Гарри открыл глаза. Гарри, отдёрнувший полог кровати в полной уверенности, что в спальне он не один, мог бы побиться об заклад — тот действительно знал. — И я провожу их вот так. Забавно, ты не находишь?

Интонация его никак не вязалась со словом «забавно». Гарри вздохнул, поднялся, просеменил, поджимая пальцы босых ног и волоча за собой одеяло, в кресло возле окна.

— Ты же вроде упоминал, что ездил на каникулы к друзьям? — попытался он отвлечь Тома от мрачных мыслей, но неудачно. Тот оглянулся через плечо, отчеканил:

— Они мне не друзья. И речь шла о летних каникулах. Сам не припоминаешь?

Гарри понял, что он имеет в виду. Новым заскоком Тома было ожидание, что все его воспоминания в какой-то момент окажутся у Гарри. Гарри… не был уверен, что это тот сорт интимности, который он хочет разделять. Память Тома содержала в себе многовато мрачных эпизодов — а этого добра и у самого Гарри более чем хватало.

— Пока нет, — мирно отвечал он тем не менее, не желая сейчас провоцировать какой-либо спор. — Это странно, да? Вот так пропустить полвека…

— Странно? — Том издал высокий вибрирующий смешок, круто развернулся, прислоняясь спиной к окну, ухватился руками за подоконник. Пальцы прошли насквозь. Секундная потеря контроля, по-видимому, взбесила его ещё больше — оскалившись, он повторил жест, и крашеная древесина простонала, распадаясь на щепки. — О, я даже и не знаю! Быть может, самую чуточку — ты хоть отдалённо представляешь, каково это для меня?

Он запрокинул голову. Судорога пробежала по его лицу, и последние остатки сдержанности отвалились с него, как сходящая с раны короста. За ней была дистиллированная беспримесная злость.

— Я ничего не пропускал! Буквально вчера я готовился к отъезду на каникулы — под бомбы, в город, воняющий трупами, наполовину сожжённый, в этот мразотный убогий притон… ах, прости, я хотел сказать — приют… Помнишь, что говорила миссис Коул, старая алкоголичка, каждый раз, как я приезжал? Нет? «А мы уже поделили твой паёк на всех»! Ты понимаешь, что такое «паёк»? Думаешь, имелись в виду только продукты? Даже мыло нормировалось! Проклятое мыло!

Гарри съёжился в коконе одеяла. Совсем нехорошо. Коли уж в ход пошли маггловские ругательства, значит, у брата по какой-то причине крышу напрочь оторвало. Обычно он и сам ими брезговал, и Гарри стыдил за употребление. Исключения были исчезающе редки — эпизод с боггартом, например.

— Куда уж тут хуже, да? — Том откинулся назад сильнее, почти садясь на подоконник, слегка стукнулся затылком о стекло. В тусклом серебряном свете, льющемся через окно, он выглядел настоящим созданием ночи — из тех, что приходят пить людскую кровь и развращать души. — И вот я просыпаюсь и осознаю́, насколько в действительности раньше был богат! Мне служили семеро рыцарей — и первый из них мёртв, ещё четверо гниют заживо в заточении, а оставшиеся двое едва ли меня призна́ют! К моей метке лезут и лезут какие-то чужаки, которым я её не давал — я и понятия не имею, кто они вообще и чего сто́ит каждый! У меня было влияние, была власть над умами, было будущее — и этот кретин всё растерял! — Том оттолкнулся от подоконника, прошёлся до двери и обратно. Его левая щека подёргивалась, растрепавшаяся прядь волос спадала на фосфорически горящие глаза. — Я слаб, я жалок — только погляди на меня!

Он вдруг остановился, нависая над Гарри. Холодный взгляд сверху вниз напоминал взор оскорблённого божества, которому не угодили с подношением.

— Мне нужно тело, — сообщил он своим обычным равнодушным тоном, будто и не от его гнева только что тени корчились по углам. — И поскорее. Может, проще забрать тебя?

Гарри решительно отказался впадать в ужас от этого высказывания. Он запрокинул голову и состроил в ответ такую же расчётливую гримасу.

— Сколько там Квиррелл протянул? — спросил он сухо. — Тебе в какой-то момент придётся прибинтовывать мясо к костям, чтобы не отваливалось, знаешь?

О, некоторые вещи, некоторые слабости Гарри уже выведал, хотя всех воспоминаний и не получил. В частности, Том был до смешного брезглив.

— А сочиться начнёшь ещё раньше…

— Хватит!

Тон подразумевал: «заткнись», но Гарри только пластинку сменил.

— Том, — зашептал он вкрадчиво, — Том, ты — величайший волшебник в мире. Ты истинный наследник Салазара, ты перехитрил даже смерть. Брось думать об этом мусоре, о бесполезных предателях. Мы найдём лучше, мы найдём новых. Я сделаю для тебя всё, осталось недолго подождать. Мы уже вот-вот начнём. Пожалуйста, совсем немного потерпи…

Он, должно быть, сам того не замечая, снова перешёл на парселтанг, поскольку из-под кровати вылез проснувшийся Наг, завертел плоской башкой.

— Говорящий?

Том покосился на него, рухнул в кресло по другую сторону окна, скрестил ноги, потёр глаза рукой.

— Поди ты к Мордреду, змеёныш, — выдохнул он, и это было, конечно же, обращено не к Нагу.

И вот почему, когда над Малфой-мэнором забрезжило утро и они вновь стали собираться в Косой переулок, Гарри был хмур, рассеян и твёрдо намерен достать Тому луну с неба, если это его хоть как-то порадует и отвлечёт.

— Заглянем на минуточку в книжную лавку, — это была констатация факта, а не вопрос — Грейнджер устремилась к задним дверям паба быстрее, чем Гарри преодолел последнюю ступеньку лестницы, ведущей со второго этажа. Он только-только отошёл от действия оборотного и ещё плохо координировал движения. Шедший сзади Малфой воткнулся Гарри в спину и недовольно запыхтел.

— Миона, — цыкнул было Гарри, но девчонку было уже не остановить:

— Я в лучшем случае сюда снова попаду только через три месяца! Ты же сам мне сертификат подарил! Гарри, ну не вредничай!

— Кхм, — деликатно откашлялся у неё за спиной Том, и Грейнджер с головы до ног прошила видимая дрожь. Она обернулась:

— Пожалуйста?

Со стороны сошло бы, что она всё ещё разговаривает с Гарри. Хозяин паба пялился из-за стойки на их компанию, размазывая тряпкой сальные следы пальцев по пивному бокалу. Гарри дружелюбно помахал ему в ответ. Посетители (седой субъект с моржовыми усами и ведьма в старомодного фасона шляпе с мехом на полях) продолжили поглощать алкоголь. Учитывая, что на часах не было ещё и полудня — их вряд ли интересовало окружающее.

Том заложил руки за спину, поджал губы.

— Полчаса, — расщедрился он, и тут-то Гарри наконец сообразил, что может купить ему в подарок.

Ну, то есть. В своём теперешнем состоянии брат не насладился бы обладанием книгой в полной мере, но он всё ещё мог получать хоть какое-то удовольствие от книг. Всё лучше, чем шоколад, который нельзя съесть, перчатки из драконьей кожи, которые нельзя надеть, и прочее в том же духе, до чего Гарри додумался прежде.

Внутри «Флориш и Блоттс» их компания предсказуемо разбрелась. Драко выкопал на нижней полке посвященного зельеварению стеллажа тощенькую брошюрку и вчитался так, будто хотел сэкономить и по-быстрому вызубрить её наизусть. Грейнджер бродила между шкафов, прижимая к животу растущую кипу и беззвучно шевеля губами — видать, прикидывала стоимость набранного. Сам Гарри разрывался между «Армандо Диппет: идеал или идиот?» и «Азиатскими противоядиями» — вторая представлялась ему полезной, а первая забавной. Что же больше понравится Тому? Себе он уже выбрал «Антологию заклинаний XVIII века». Том изучал корешки книг на стеллаже с заголовком «Руническая и графическая магия». Идиллия, одним словом. Но долго длиться ей, увы, было не суждено.

Гарри только-только потянулся за «Префектами, достигшими власти», как томик сцапала худая, усеянная веснушками рука. Придя в негодование от подобной бесцеремонности, Гарри задрал голову. На него с постной миной таращился префект из семейки предателей крови, то бишь Перси Уизли. Зализанные назад светло-рыжие волосы, рубашка с потёртыми манжетами и пожелтевшим воротничком, свитер вроде того, что получил сам Гарри в подарок на Рождество, — то есть, рукодельный и страшненький. Мантии не было — ну ещё бы.

— Поттер, — изрёк позор волшебного мира назидательно, — тебе эта книга не понадобится. Ни сейчас, ни в будущем.

Гарри, собравшийся было спустить хамство на тормозах — префект всё-таки, хоть и из чужого дома — почувствовал себя оскорблённым. «Желание сердца» показывало его со значком префекта на лацкане мантии неспроста.

— Хотите сами приобрести, сэ-эр? — пропел он, неосознанно подражая Драко. — Какая лишняя и бесполезная трата для вас! Купили бы, вон, лучше «Сто блюд из картошки»[139] в подарок вашей маменьке.

Перси покраснел, потом побледнел, потом снова покраснел, но уже пятнами. Оштрафовать Гарри на баллы вне школы он не мог, проклясть или подраться — тоже вряд ли. Гарри одарил его сахарной улыбкой — и тут из-под локтя своего братца вылез Рон, внезапный, словно таракан в супе, и столь же приятный глазу.

— Я тебе покажу, как язык распускать, — вякнул он, поддёргивая рукава свитера — такого же истошно-красного, как тот, в котором он ехал осенью в поезде на Хогвартс. Да, в семействе Уизли определённо существовал собственный специфический дресс-код. В отвисшем кармане спортивных штанов рыжего недоумка торчал свёрнутый в трубочку журнал с мётлами на обложке.

Почуяв разгорающийся скандал, рядом материализовался Малфой — и тут же, будучи собой, влез в перепалку.

— Рональд, какая удивительная встреча! — он всей физиономией продемонстрировал, что и впрямь не на шутку изумлён. — Не знал, что ты умеешь читать.

— О, слизни пошли сползаться, — скривился Рон, будто тухлый лимон сожрал, и агрессивно стиснул кулаки. — А что так мало вас, ещё двоих где потеряли?

— Немедленно прекратите безобразие! — потребовал Перси, но кто бы его слушал. Тут прискакала Гермиона — не хватило ума спрятаться среди стеллажей, дух Гриффиндора звал к подвигам.

— Ой, — удивилась она, — здравствуйте. А что это вы тут делаете?

— Рассаду садим, не видишь, что ли, — огрызнулся Рон.

— То же, что и вы, очевидно, — одновременно с ним нудным тоном высказался Перси.

Гермиона растерянно покосилась на Гарри — но лучше бы она этого не делала, поскольку взгляд этот младший Уизли просёк на раз.

— Чего зыркаешь, ты с ними, что ли?.. — начал было он крайне нежелательное дознание, но тут случилось неожиданное. Из кармана его потасканной клетчатой куртки, напяленной поверх свитера, выскочила, как чёрт из табакерки[140], здоровенная мерзкая крыса — да не просто выскочила, а сиганула на добрых три фута, приземлившись на стопку в руках Грейнджер.

Гермиона взвизгнула, выронила книги. Крыса шмякнулась на пол вместе с ними и тут же задала стрекача.

— Скабберс! — взвыл Рон, устремляясь следом.

— Куда! — схватился за голову приказчик, до того безучастно маячивший вдалеке. — А оплатить?!

— Я оплачу, — надулся Перси. Книжицу, отвоёванную у Гарри, он мстительно прижал к груди. — А вы…

— А мы уходим, — твёрдо сказал Гарри, поймав неодобрительный взгляд Тома. — Прямо сейчас. Рассчитайте нас, пожалуйста.

Они живо построились в очередь, и зазевавшийся Перси очутился в конце.

— Позвольте попрощаться, господин префект, сэр, — раскланялся Малфой.

— А я… тоже пойду, пожалуй, — Гермиона, застенчиво обнимая свои свежекупленные книжки, бочком протиснулась мимо Уизли. — До свиданья.

Гарри в бессильном раздражении закатил глаза. Вот вроде бы и умная ведьма, а как доходит дело до конспирации — пиши пропало! Он перешагнул порог «Флориш и Блоттс», обернулся и уже набрал в грудь воздуха, чтоб высказать ей все свои претензии — и тут грянула вторая неожиданность.

В прямом смысле грянула. Улица взорвалась.

Не вся целиком, понятно, — это просто так почудилось с перепугу. В действительности масштаб разрушений был довольно скромным: упала вывеска, лопнула парочка витрин, разлетелись камни из мостовой. Ну и, самое скверное, наполовину высадило внутрь и перекосило в проёме дверь в лавку.

В приливе озарения Гарри осознал, что Том — ниспосланный им свыше подарок самого Мерлина. Без Тома они, трое первачков, тут бы и легли все рядышком. Но Том словно предвидел, что щиты — самый нужный им вид чар, а потому они не кричали, не тупили и не озирались, а рухнули каждый на одно колено и соединили концы палочек.

— Протего максима!

И вот только потом принялись дружно паниковать.

Поверх замерцавшего радужной плёнкой щита растёкся второй — ага, это уже Том накинул. Блеснула красная вспышка оглушающего — щит её сожрал. Грейнджер застонала, но палочку не опустила. Она словно надела алую, лаково блестящую полумаску — здóрово посекло всю правую сторону лица. Что ж, глаз на месте, и ладно. Малфой дышал со всхлипами, но тоже пока держался, хотя у него как-то странно перекосилось левое плечо.

— Откуда бьют? — сквозь зубы выдохнул Гарри.

— Не вижу, не вижу… — забормотал Драко и тут же перебил сам себя:

— М-мать!

Зелёный цвет следующего проклятия узнал бы каждый.

Гарри хлопнулся на месиво из земли и щебня, распластался. Рядом его верные приспешники с таким же энтузиазмом изображали червяков. Щит лопнул, да и толку в нём, когда в ход пущена авада!

Кто-то заскулил, возможно даже — он сам. Не поднимая головы, то есть возясь лицом в грязи, Гарри попытался оценить, что там со входом в лавку — требовалось срочно отступать.

— Назад, назад!

Второй изумрудный луч ударил по развороченной брусчатке — дюймах в шести от бедра Гарри. «Мазила», — со смесью ужаса и совершенно неуместного веселья подумал он.

— Направо и за угол по команде, — громко и чётко произнесли сверху. Это, конечно же, был Том. — Я прикрою. Чёрный первым, Зелёная за ним. Пошёл!!!

Да, псевдонимы пригодились что-то быстро, и совсем не так, как думалось. Над головой заплясали вспышки проклятий со скоростью, напоминавшей пулемёт. Гарри подорвался и чуть ли не на четвереньках прошмыгнул вдоль стены направо. Там и впрямь оказался узенький проход — заднее крыльцо лавки, калитка, штабель пустых ящиков за ней. Гарри скорчился у стенки, вжался в неё, поглядывая вбок. Несколько секунд спустя его нагнала Гермиона, а следом за ней рухнул за ящики плачущий и матерящийся в голос Драко.

— Мантию! — сумел выговорить он. Гарри укусил себя за щёку со злости — вот идиот, как сам раньше не сообразил!

Грейнджер, обильно поливая всё вокруг кровью из распоротых скулы и лба, зарылась в сумку, вытащила мантию-невидимку.

— Кучней сползайтесь! — призвал Гарри и поднял Малфоя на ноги, придерживая за здоровое плечо. Левая рука у того повисла плетью — ключица сломана, похоже. Грейнджер навалилась с другого бока — снова как в коридоре с цербером, прямо-таки дежавю. Кое-как, стараясь не кантовать Драко, они все втроём закутались в мантию-невидимку — повезло, что с ними не было кого-нибудь вроде Гойла.

— Потихонечку…

— Ай-й!

— Молчи, ради Салазара — молчи!

Они выглянули за угол. Атака прекратилась. А суматоха — началась.

Кругом царил ад кромешный. Изо всех лавок повыскакивали продавцы и покупатели — хотя разумнее было бы им поступить наоборот. Звенели под ногами осколки стекла, беспорядочно толпящиеся люди возбуждённо говорили разом, кто-то кого-то звал, надрывался свисток. От аппарационной площадки у «Гринготтса» неслась на всех парах тройка в багровых мантиях и с палочками наизготовку — прибыли авроры.

— Сходили за покупками, — простонал Драко куда-то в подмышку Гарри. Его ощутимо трясло. — Грейнджер, ненавижу тебя…

Та вдруг захихикала с нотками истерики.

— А я книжки уменьшила ещё в магазине, они все у меня, — прошепелявила она. — Ай. Больно.

— Идти можете, остряки? — поинтересовался насущным Гарри. Ответом ему послужили невнятные вариации на тему «плохо, медленно и недалеко».

— Поковыляли тогда. Том! — Гарри повысил голос — всё равно кругом все орут. — Том! Мы здесь, Том! — он завертел головой в заляпанных грязью и кровью очках.

Но Тома не было видно.

Гарри вздохнул, зажал в зубах палочку, которую так и не выпускал до сих пор из рук, подкатал левый рукав. Прижал кончик древка к предплечью, проявил метку.

И только тут понял, отчего на душе кошки скребут.

Призыв будто в тёмную яму ухнул. Том не отозвался.

---------

[137] «Marks & Spencer» — крупнейший британский производитель одежды класса масс-маркет.

[138] «Die Verwandlung», 1912 — повесть Франца Кафки, которую можно назвать одним из произведений, лежащих у истоков жанра «телесных ужасов» (body horror). По сюжету герой, проснувшись однажды утром, обнаруживает, что превратился в отвратительное насекомое. И да, Гермиона не преувеличивает влияние этой повести на англоязычную культуру: достаточно сказать, что отсылки к «Метаморфозе» есть в мультсериале «Симпсоны».

[139] Картошка у ирландцев — национальное достояние, было время, когда вся Ирландия выживала буквально на ней одной. Потом в сороковых годах девятнадцатого века случился массовый голод из-за фитофторы. В результате него множество ирландцев умерло, а ещё большее их количество разъехалось по всему свету, куда глаза глядят. Но картошка и ирландцы до сих пор едины и неделимы.

[140] Имеется в виду, конечно, Jack-in-the-Box. Клоун или шут на пружинке, спрятанный в коробочке с заводом. Ручка крутится, пружинка взводится (там ещё музыка обычно играет при этом), потом крышка откидывается и фигурка выскакивает. Что забавно, исходно игрушка называлась «Devil in the Box», то есть именно чёрт.