Опустившись в ванну, лёгши на её дно, Консуэло всем своим телом ощутила приятное, расслабляющее тепло.
Да, она не забыла о том, что нельзя терять лишних минут, но всё же невольно замерла на несколько мгновений и безотчётно закрыла глаза, наслаждаясь тишиной и физическим спокойствием, отсутствием движения, кое наконец могла себе позволить.
Она сделала всё, что была должна, и теперь ей осталось лишь привести в порядок себя. Она знала, что эти процедуры не отнимут у неё много времени, и последнее успокаивало нашу героиню.
От воды́ шёл приятный, едва уловимый аромат розы. Наша героиня поняла, что доктор Сюпервиль позаботился о ней и здесь и мысленно поблагодарила этого человека за это проявление поистине трогательной и нежной заботы, на кою всё же этот врач, как Консуэло осознавала теперь, всё же бывал способен — ибо она справедливо полагала, что подобным же образом он поступает и со всеми членами семьи Рудольштадт время от времени, повинуясь внезапному порыву и какому-то смутному верному пониманию их натур.
Но последнее, к горьчайшему сожалению, никогда не касалось Альберта — ибо нашей героине не составило труда очень скоро понять, что Сюпервиль считал его «всего лишь помешанным» и большею частью проводил с ним лишь те процедуры, об обязательности коих родственники гра́фа могли знать и оттого невольно контролировать, входя в спальню сына и племянника — будучи уверенным в том, что младший Рудольштадт сам внушал себе болезни и странные идеи, и, начиная верить во всё это, мучил сам себя. Но Консуэло справедливо приняла решение смириться с тем, что уже́ в прошлом и больше не корить и не обвинять доктора ни в чём. В конце концов, хоть она и осознавала весь цинизм и пренебрежение этого человека собственными обязанностями — но наша героиня не могла знать наверняка, можно ли ещё было спасти её избранника, а тот человек всё-таки доктор и имеет образование в области медицины. Быть может, исход молодого графа и впрямь был предрешён на небесах, и врач Сюпервиль, невзирая на своё высокомерие и неподобающее отношение к семье, которая с некоторых пор стала основным источником его доходов, и в самом деле в силу какого-то интуитивного чувства, свойственного докторам, знал, что смерть будет неизбежна, и нужна эта кончина для чего-то великого, несёт в себе смысл, пока неведомый ей…
Консуэло слышала о том, что розовое масло обладает свойствами, уменьшающими нервное напряжение и облегчает засыпание. Но наша героиня не желала погружаться в объятия Морфея — она хотела обнять своего возлюбленного, в последний раз ощутить его кожу — да, уже́ совершенно остывшую и ставшую подобную льду — однако земным обликом это был всё ещё её любимый человек, и внутренне она возносила хвалы Всевышнему за то, что Его волей бренная плоть начинает таять, исчезать не тотчас же после смерти, а когда эта пора́ наступает — то под землёй уже́ никто не станет свидетелем происходящего ужаса — и сказать Альберту… но что?.. — Консуэло не знала. Она думала, что выразила всё, о чём просило её сердце, и сейчас даже жалела о том, что, быть может, ей придётся повторить уже́ произнесённое — ибо она не сможет молчать — её душа по-прежнему рвётся к избраннику, желает раскрыться навстречу ему. Но наша героиня не волновалась ни о чём. Если новым словам суждено прийти — они придут. Если же нет — она, следуя зову своего се́рдца, его чистому и такому естественному стремлению, повторит всё то, что уже́ было сказано. Но она ни в коем случае не станет молчать. Господь поможет ей. И наша героиня чувствовала, что в этой воде растворено лишь несколько ка́пель этого жидкого зо́лота и потому не беспокоилась о том, что, измученная сердцем, телом и нервами, заснёт тотчас же, как ляжет рядом со своим возлюбленным, даже не видя снов — в полной темноте и пустоте.
«Быть может, действие этого изящного снадобья, напротив, поможет мне, окончательно утишив бурю в моей душе́, лучше собрать все свои мысли и выразить те из чувств, коим смятение, печаль и отчаяние не давали стать видимыми, выбраться наружу».