Тонкие миры — прочные связи (джен)

— Ух ты, какой вы красивый! Можно вас обнять?

Могущественная сущность, живущая вне времени и пространства, сталкивается с разными реакциями на свое присутствие. В том числе и с такой. Людям нужно стараться гораздо сильнее, чем маленькой девочке, чтобы чем-то удивить Его. А еще Он крайне отрицательно относился к лести.

Но Он действительно был красив, и знал об этом. В последний миллион лет по местному счету Аксолотль предпочитал снежно-белое тело, розовые лапки и ярко-алые жабры, а глаза у него сверкали, будто бриллианты.

Весь Мир, в котором он обитал, подстраивался под Аксолотля, поэтому вокруг сейчас был только серый блестящий песок и черное звездное небо; на этом фоне Аксолотль выделялся как никогда выгодно.

Поэтому он знал, что девочка была искренна.

— Можешь обнять, — согласился Аксолотль.

Девочка зарылась головой в под его ярко-алые наружные жабры и засмеялась, когда бахрома усиков защекотала ее щеки, шею и подбородок.

— Вы теплый! А я думала, вы вроде рыбы или ящерицы...

— Я бываю всякий, — ответил Аксолотль. — Скажи мне, зачем ты нарушила ритуал плодородия в одном из моих миров?

— Ох, простите, — сконфуженно сказала девочка. — Я знаю, что плохо поступила. Что мне надо сделать, чтобы это исправить? Мне просто обязательно-обязательно-обязательно надо было выбраться оттуда!

Девочка смотрела в черные глаза Аксолотля, и она была такая маленькая, такая розовенькая и блестящая, что ему захотелось ее лизнуть. Может быть, даже съесть. Ненадолго, на тысячелетие-другое. Ему редко хотелось оказывать случайным смертным честь съедением, однако Мейбл Пайнс, пожалуй, была этого достойна.

Но все-таки Аксолотль сдержал себя. Во-первых, девочка все-таки помешала его Явлению и потому никак не заслужила великих сил и тайного знания, которые открылись бы ей в желудке Аксолотля. Во-вторых, он четко видел, как хищными темными облаками крутятся вокруг нее Судьба и Предназначение, и как эти облака прорезают яркие разноцветные связи с другими людьми, запутанными в ту же историю. (Аксолоть мельком вспомнил, чем эта история кончится в будущем девочки, и тут же забыл — ничего особенно интересного.)

Одна связь была особенно крепка, подобно канату, и Аксолотль подумал, что если он вздумает девочку проглотить, эта нить послужит наживкой и приведет сюда ее брата, придется есть и его… А тот куда менее аппетитен, может быть, даже вызовет несварение желудка…

В общем, аксолотль только выметнул длинный свернутый язык и лизнул девочку по щеке, пробуя на вкус ее мечты, ее энергию и ее одиночество (последнее, глубоко запрятанное, показалось особенно вкусным). Девочка засмеялась.

— Ничего исправлять тебе не надо, — сказал Аксолотль. — За пару десятков лет без моего благословения ничего страшного с ними не случится.

(Действительно ничего страшного. Ну, может быть, пара войн и один-другой неурожай. Ничего такого, с чем люди того мира не могли бы справиться сами, — им даже полезно проявить немного самостоятельности.)

— Уф, — девочка шумно выдохнула. — Здорово. А… ты ведь всеведущий, да? Мне так сказали.

— Не совсем, — ответил Аксолотль. — Я все-таки существо. Ни одно существо не может быть по-настоящему всеведущим. Я всего лишь знаю всю историю этой Мультивселенной от ее начала до ее конца.

— Ух, круто! — девочка даже подпрыгнула от избытка чувств. — А… ты не можешь мне сказать, как мне найти брата? И… и остальных? Нас несколько человек было, нас разбросало по разным мирам, и я хочу вернуться, и я знаю, что они все тоже хотят вернуться, но…

— Стой-стой-стой, — сказал Аксолотль. — Я понял тебя. Ну что ж, пожалуй, я могу тебе кое-чем помочь. Я подарю тебе подарок.

— Подарок? Обожаю подарки! — она задумалась. — Если, конечно, это не супер-криповые подарки от Гидеона. Или от Билла.

— Ничего такого, — снисходительно заметил Аксолотль.

Он осмыслил, стоит ли сказать девочке, что если бы она осталась в том мира, откуда только что ушла, то уже встретила бы брата. Пожалуй, было бы любопытно увидеть, какими цветами вспыхнула ее аура после таких слов, это могло бы дать ей полезный урок...

Но нет, решил Аксолотль. Если она это узнает, то чего доброго попросит вернуться туда, и у Аксолотля не будет решительно никакого повода ей отказать. А если он откажет просто так, она, чего доброго не станет пользоваться его подарком, и исполнение пророчества окажется под угрозой… Нет, пусть лучше все идет, как идет.

К тому же, дитя правда нравилось ему. Он не хотел ее расстраивать.

— Чуть больше удачи, — сказал Аксолотль. — У тебя и так ее много, но это никогда не бывает лишним.

Он вновь выбросил изо рта длинный язык, но на сей раз коснулся лба девочки. Она ахнула: наверное, это жглось. На лбу ее остался знак: элегантное вытянутое тело аксолотля с рыбьим хвостом, наружными жабрами и лапками.

— Неси мой знак, дитя, — сказал он. — Дверь перед тобой.

Над серым песком под звездами, которые не двигались никогда, ибо Аксолотль существовал вне времени, распахнулась дверь — самая обычная, сосновая.

— Похоже на дверь сортира, — засмеялась девочка.

Аксолотль не помнил, что такое сортир, но не собирался вспоминать — все-таки визит этой шумной и полной жизни гостьи порядком утомил его. Так что он просто легонько подпихнул Мейбл носом.

* * *

Небо было удивительным.

Оно накрыло их нежно-голубым куполом, прозрачным, чистым и невероятно высоким. Широкие белые полосы облаков отчеркнули его странными загогулинами — Венди знала уже, что это следы летательных аппаратов, не технических, а магических. Где-то глубоко в этой голубизне угадывался розоватый оттенок, один край был ярче другого — там садилось солнце.

И все-таки небо почти не отличалось от орегонского, под которым Венди родилась и росла шестнадцать лет. Особенно отсюда, с площадки на вершине одного из административных небоскребов столицы (здешние небоскребы тоже напоминали пирамиды; строить ничего с узким основанием здесь, видимо, не умели). Особенно если не смотреть на город внизу.

Издали местная столица походила и не походила на знакомые Венди города — Портленд и Сиэтл. Казалась маленькой и разноцветной. Только кучка высоких зданий в центре принадлежала не бизнесменам, а знати и администрации города. Ну и еще было жарче. Если бы она забралась на такую высоту дома, ей бы пришлось кутаться в свитер или куртку. А тут — ничего, даже дурацкое пончо, которое купил ей Форд, можно было снять и остаться в одной только черной футболке.

Вот кстати, Форд… Венди вздохнула. Ну, с ним разберемся потом. Пока на очереди Диппер.

Диппер сидел на какой-то пристройке у края крыши. Отсюда, издалека, его кудрявая голова и сутулые плечи казались очень знакомыми. И не поверишь, что ему за тридцать. Внезапно ее охватила легкая робость.

«Соберись, Венди, — сказала она себе. — Не то чтобы он стал умнее. Просто знаний накопил. А так как был мальчишкой, так и остался».

Так говорила мама. Мальчишки всегда остаются мальчишками. (Кроме тех, которые сразу рождаются стариками.) Венди ей не очень верила, а потом встретила Стэна Пайнса, который в шестьдесят вел себя хуже ее братьев. Да и Форд, в общем, хоть и пытается строить из себя умудренного наставника, тоже недалеко ушел…

Она подошла к Дипперу, присела рядом, толкнула плечо его плечом.

Диппер обернулся к ней и через силу улыбнулся. Несмотря на странный, чуть красноватый загар (Венди только сейчас обратила на него внимание), он казался очень бледным. Может быть, даже сероватым.

— Мы ее найдем, — сказала Венди.

— Конечно, найдем, — согласился Диппер. — Она может о себе позаботиться.

— Тогда в чем дело? На тебе лица нет. И с нами ты еле парой слов перемолвился. Все еще злишься, что Форд пытался тебя опекать?

— Что? С чего ты взяла? Он просто не доверяет моему опыту, это нормально. Он же помнит меня мальчишкой. Нет, я просто… — он махнул рукой. — Мне не впервой что-то доказывать, ему в том числе. Все будет нормально.

— А что тогда?

Диппер молчал.

— Эй, ты не хочешь мне говорить, потому что ты типа взрослый мужик и не собираешься грузить своими проблемами девочку-подростка?

Диппер хмыкнул.

— Не то чтобы. Я… не стоит это вообще озвучивать.

— Ну и не озвучивай, — Венди пожала плечами. — Я ведь тоже не психотерапевт.

— Ты? — Диппер посмотрел на нее серьезно. — Ты умеешь вправлять мозги лучше… лучше кого угодно.

— Ух, — Венди почувствовала себя неловко. — Ты про наши разговоры на крыше? Ты помнишь?

— Во время Странногеддона и раньше? — Диппер улыбнулся краем рта. — Конечно, помню. Я иногда думаю, что я все то лето помню по секундам… Может быть, лучше, чем ты. Если только не придумал себе что-то.

У Венди прошел озноб по спине. Ну да, конечно. У него было двадцать лет…

По идее, Диппер был должен ей казаться чужим, незнакомым дядькой. Ну сколько она его знала — меньше трех месяцев, и то пацаном! А теперь рядом сидит вполне себе взрослый человек, даже довольно сильно небритый.

Но нет, она-по прежнему его знала. И лишние двадцать лет тут ничего не изменили.

— Ты что, усы с бородой растишь или просто побриться некогда? — спросила Венди.

— Усы? — Диппер ощупал лицо. — А! Действительно, что это я. Кстати, ты видела — Форд бреется огнем. Наверное, как я, все время теряет бритвы.

— Мы с Фордом всего-то пару дней вместе, — довольно неловко заметила Венди. — До этого я была одна в одном чокнутом мире. Неплохом, но чокнутом.

— Они почти все довольно чокнутые, — улыбнулся Диппер.

— А ты в скольких был?

— Где-то в десяти-пятнадцати?.. Не считая самого первого.

— Хм, а мы с Фордом со второго раза наткнулись на тебя и Мейбл… — Венди осенило. — У нас лучше техника, да? В смысле, чувак, я знаю, что ты крут, но Форд вроде как изобрел эту херню...

— Да, думаю, так, — кивнул Диппер. — Форд наверняка лучше меня разбирается в теории. Правда, мы с ним пока не сравнивали конспекты, — снова эта полуулыбка. — Хотя думаю, что дело не только в этом. Просто меня отнесло далеко от этой магистрали, что видно было по течению времени. Поэтому пришлось возвращаться физически дольше.

— В мультиверсе бывают магистрали?

— Ну, за неимением лучшего термина… — Диппер дернул плечом. — Типа того, да. Это такая математическая модель. Мой… наставник ее лучше понимал, чем я.

Они молчали. Венди вдруг охватило чувство нереальности. Разговор на крыше действительно был сродни их беседе во время Странногеддона… или другим разговорам, на смотровой площадке Хижины Чудес. Показалось, что можно выйти отсюда, сесть в машину, выехать на шоссе — и через пару часов будешь в Гравити-Фолс. Как будто в самом деле едешь из Портленда или Сиэтла.

— Я боюсь встречи с Мейбл, — вдруг сказал Диппер. — И Стэном.

— Что? — не поняла Венди.

— Я обрадовался немного в глубине души, когда мы Мейбл не нашли сегодня, — горько произнес Диппер. — Сперва… расстроился, а потом как накатило… облегчение. Мне от этого не по себе.

— Ты не знаешь, как ты с ней будешь разговаривать? — уточнила Венди. — Потому что ей двенадцать, а тебе… сколько, тридцать два?

От местной королевы они действительно уже знали, что возраст Мейбл значительно не изменился. Судя по всему, для нее в этом мире прошло что-то около пары недель — время здесь текло лишь чуть быстрее, чем в тех мирах, где побывали Венди и Форд.

— Мне тридцать четыре, — ответил Диппер. — Боле-менее. Если я не запутался в расчетах..

— Ну, с тобой-то мы разговариваем нормально, — отмахнулась Венди. И рискнула пошутить: — Даже лучше, чем нормально, потому что у тебя прошла влюбленность.

Диппер усмехнулся:

— Если бы не прошла, она была бы уже не глупая, а криповатая.

— Вот, — возликовала Венди. — Ты нормальный разумный человек! И Мейбл тоже! Ну, она не такая уж нормальная и не слишком разумная... но разумная там, где нужно. И вообще куда взрослее, чем кажется. Так что вы с ней нормально общий язык найдете. Люди умудряются дружить еще и не с такой разницей в возрасте.

— Думаешь?

— Еще как! В крайнем случае, ну будешь ты немножко больше старшим и разумным братом, чем раньше. Как будто что-то сильно изменится.

Диппер хмыкнул.

— Венди, почему ты такая клевая?

— Вот, — сказала Венди, — если я даже в шестнадцать более клевая, чем ты в тридцать и с кучей опыта, то что мешает Мейбл быть с тобой на равных?

— Ха, — Диппер тоже толкнул ее плечом, — более клевая? Да спорим, я теперь срублю дерево быстрее, чем ты. И лассо метну лучше.

— Проверим при первой возможности, — Венди протянула кулак. — На шоколадку.

Они столкнулись кулаками. Тяжелая атмосфера понемногу рассеивалась; Диппер запрокинул голову, и ветер взъерошил волосы у него надо лбом, открыв знак Большого ковша.

Потом Венди нерешительно спросила:

— А… почему ты боишься встречаться со Стэном? С ним же ты вроде не ссорился? Или успели, пока я была заточена в гобелене?

Диппер поглядел на Венди во все глаза:

— А Форд тебе не рассказал?

— А что он мне должен был рассказать?

* * *

Старик все никак не мог решить, как же ему себя называть.

«Стэнфорд Пайнс», как величала его оса, — красивое имя, основательное такое. С таким именем могут и в президенты выбрать. (Хм. Он не помнил, как звали его родителей, зато помнил имена всех президентов США, включая тех, которые лишь изредка мелькают в телевикторинах — вроде Уильяма Гаррисона.[1] Он помнил, что такое телевикторина. Очень странная у него амнезия, какая-то избирательная. Да, и что такое «амнезия» он тоже помнил.)

Но все-таки что-то ему не подходило. Он не мог сказать, почему. Не нравилось сочетание звуков? Длинновато? Имя было, как формулы на стене.

Да, про стены.

Ему отвели комнату — на самом деле целые апартаменты из нескольких небольших пещер. Его проводница с коробочкой (Старик решил считать, что все они женского пола: что-то он такое смутно помнил про пчел, ос и им подобных) сказала, что это не та комната, где он жил раньше, но они постарались перенести и сохранить все именно в том виде, в каком он оставил.

— Поскольку у тебя нет роевой памяти, Стэнфорд Пайнс, — добавила она. — Это может оказаться важно.

— А у вас, значит, роевая память и роевой разум, ага, — пробормотал Старик себе под нос. — Звучит как в какой-то научной фантастике.

— Раньше ты тоже так говорил, — заметила оса.

Да? Почему-то это удивило Старика.

Его комната-пещера-секция пещер тоже показалась ему… не такой какой-то. Он не знал, чего ждать. Все неровные стены и даже кое-где свод низкого потолка были увешаны бумажками с формулами, рисунками, записями… Большая часть записей была вся в какой-то абракадабре — он не мог прочесть. Не человеческий язык, а просто мешанина букв.

«Код, — вспомнилось. — Или шифр. Нужен ключ, подсказка...»

Но подсказки не было — или, точнее, она не бросилась в глаза среди этих мириадов листочков. Кстати, не бумажных: они больше всего походили на высушенные листья какого-то растения. Некоторые же были прозрачные, как слюда. Старик решил не спрашивать, откуда это все взялось.

Некоторые рисунки он узнал: веспиды, коробочка-транслятор... Вот веспиды строят улей… Вот веспиды сражаются с какими-то механическими монстрами… Вот тучи сгущаются над каким-то шпилем… Другие были совершенно непонятны: схемы, диаграммы.

Формулы тоже почти все казались незнакомыми. В одном месте узналась формула преломления света, а потом, вроде бы, стандартное уравнение для вычисления ускорения свободного падения, но больше ничего Старик не разобрал.

Странно.

Он помнил американских президентов, помнил, какой должна быть бумага, помнил, что осы бывают маленькие и живут ульями, как пчелы (пчелы — это типа ос, только поменьше, и дают мед, он вкусный). А из формул, которыми собственноручно покрывал стены, помнил только самые простые.

Верткая упорная мыслишка, которая впервые посетила его еще в зале с тысячей пчел, вернулась и начала сверлить висок: они приняли тебя за кого-то. Это не ты. Не ты раньше помог веспидам, и ты не можешь помочь им вновь, это невозможно, — то, что они у тебя просят. Нужно задурить им голову, потом хватать ноги в руки и мотать отсюда…

Глаза скользили по листам — формулы, коды, рисунки, графики — и вдруг зацепились за что-то. Сердце ёкнуло. Старик не понял, что это, пришлось посмотреть снова.

Ничего особенного: рисунок кораблика. Обычный одномачтовый катер, судя по всему, строился где-то в пятидесятых… Хотя вообще-то такие делают до сих пор…

(До сих пор — это когда?.. До двухтысячных. Сейчас двухтысячные. Нет, даже десятые.)

Кораблик был незнакомый, к тому же художник щедро перечеркал его сверху, так, что деталей толком и не разобрать… И все-таки что-то отозвалось внутри, пошевелилось. Это была не память сама по себе; он не мог бы даже сказать с уверенностью, видел ли это суденышко или читал о нем в журнале. Простое некое ощущение, что да, этому рисунку тут место.

Старик вытянул руку и ощупал листы, прикрепленные к своду потолка. Они кончались ровнехонько там, куда он мог дотянуться, ни дюймом выше.

В углу обнаружилась койка — так, каменный выступ в стене, тоже заваленный бумагами. На ней, небрежно брошенное, валялось бежевое пальто — такое же, как на Старике, только еще сильнее обожженное и порванное, с отрезанными рукавами.

Когда Старик присел на койку, выступ оказался ровно под коленями. Да и по ширине это ложе, вырезанное прямо в скальной стене, почти подходило. Может, чуть узковато, но в молодости он наверняка был постройнее…

Может быть, бывает такая потеря памяти, после которой забывается самая сложная информация, а простая — сохраняется? Например, какая-нибудь возрастная болезнь…

Старик вздрогнул. Нет уж. Никаких вам болезней. Просто ударился головой, когда упал в эту сажу (кстати, откуда упал? Надо будет выяснить.)

Стало быть, Стэнфорд Пайнс… Нет, все равно длинновато. Пусть будет Стэн.

Он подошел к выходу из комнаты, отодвинул занавеску и, прищурившись, уставился в зеленовато-голубой сумрак коридора.

Две веспиды — то ли почетный караул, то ли охрана — обернулись к нему. Они не парили сейчас в воздухе, а цеплялись за землю и очень напоминали тараканов с крыльями.

— Ладно, ребят, — сказал Стэн, изо всех сил изображая уверенность. — Я хочу посмотреть на этих ваших… непобедимых захватчиков. И на вашу башню управления погодой.

[1] Уильям Гаррисон — президент США, известный исключительно тем, что умер через 30 дней после присяги. В этой вселенной — преемник Квентина Трембли.