Монстр (гет)

Пострадавших на Хэллоуин выписали из Крыла еще вчера, а Мелс осталась. Сириус сидел на уже привычном месте рядом с ней и перебирал в памяти информацию.

Крауч так и остался единственным, кто попался — отец вчера забрал его из школы. Остальные малолетние Пожиратели успели ускользнуть: вероятно, Снейп предупредил их, что Джеймс отправился к Дамблдору. Наверняка, если бы не Джоэл, Сохатого и Лили пытались бы убить каждую минуту их пути.

Блэк не понимал, как его ровесники, семнадцатилетние парни, могли допустить — и реализовать — возможность убить человека, который ничего им не сделал. Он понимал бой, понимал месть, помнил себя пару лет назад и злое веселье, возникавшее, когда они издевались над Снейпом. Но эти ребята, похоже, так и застряли в самом поганом подростковом возрасте, но при этом стали морально гибче — так, что их сознание теперь допускало убийство в рамках развлечения за чужой счет. Нельзя сказать, что смерть одноклассницы травмировала его до ночных кошмаров — он был абсолютно равнодушен к этой девушке и даже не скучал по ней, но это событие оставило привкус непонимания и тревоги. Хогвартс перестал быть самым защищенным местом в Англии, потому что зараза проникла внутрь.

Погрузившись в размышления, Сириус не заметил, как зашел Джоэл. Равенкловец выглядел обеспокоенным достаточно, чтобы Блэк счел допустимым поинтересоваться, что же случилось.

— Третьекурсник с моего факультета пытался отравиться.

— Чего-о? — удивился Блэк. — Почему?

— Когда его откачали, сказал, что решил не дожидаться, пока погибнет на войне.

Они мрачно переглянулись. Еще парочка акций устрашения со стороны слизеринцев и в школе начнется массовый психоз, в результате которого часть учеников заберут родители, кто-то покончит с собой, а кто-то бросится на баррикады и погибнет в дурацком бою.

In Xanadu did Kubla Khan

A stately pleasure-dome decree:

Where Alph, the sacred river, ran

Through caverns measureless to man

Down to a sunless sea.

(С. Т. Кольридж)

Помня об обещании, данным бабушке, она все же решила заглянуть в одно местечко из Пространства Снов — одно из тех, которые существуют сами по себе, не подчиняясь ничьей воле и только иногда к кому-нибудь приходя.

Как-то в детстве Омела нашла его, а после показывала тому мальчику — поэтому сейчас ее одолевали сомнения: стоит ли идти? Вдруг он тоже окажется там и договор будет нарушен? Однако, желание пересилило опасения — да и откуда ему там быть? Для тех, кто не умеет ходить из сна в сон, этот мир был весьма иллюзорен и показывался людям лишь дважды — возможно, желая быть воплощенным, но не веря в творцов.

Во тьме мягко проступило золотое сияние: к ней приближался маленький переливчатый шарик, который, оказываясь рядом, поглощал каждого, кто умеет звать, затягивая в себя. Это могло бы быть опасно, если бы не железное правило: умеешь звать — умей и проснуться.

Это место всегда было концом путешествия, прихожей у служебного входа-выхода Пространства Сна.

Омела провалилась в свет, зажмурившись, и открыла глаза уже там, среди звона ручьев и порогов, укутанная теплом и зеленью. Цветы, разбрызганные радугой, не вяли от ее взгляда, как иногда случалось в других подобных местах, трава не желтела под ногами. Если бы не отвращение к христианской терминологии, въевшееся с детства, это можно было бы назвать Раем, но Омела предпочитала слово "оазис". Дающий мир и надежду, хрупкий и рождающийся каждый раз заново, как мираж в пустыне.

Она прошла вперед, к берегу, раздвинув припавшие к земле ветви неизвестных деревьев. Вода-колокольчик бежала из ниоткуда в никуда, а на другой стороне — всегда на другой, не важно на какой стоять — сидела на камне тень девушки. Если сосредоточиться, вслушиваясь в мешанину деревьев, ручьев и птиц, можно было разобрать ее тихий плач. Это всегда навевало светлую тоску, развеивая глухую, разбавляя ее, как крутой кипяток или кислоту — но сейчас Омеле была чужда грусть в любом ее воплощении. Хотелось петь и танцевать от мысли о скором возвращении в реальный мир и у здешних красот не было ни малейшего шанса ее задержать.

Она знала: если пойти в обратную сторону, сквозь наполненный солнцем лес, вскоре выйдешь к дворцу — цветастому, покрытому мозаикой и эмалью, похожему на огромную узорчатую шкатулку. Но туда идти было незачем.

Не без труда отведя взгляд от воды, Омела наклонилась и сорвала цветок асфоделя — символ опасной подоплеки Оазиса.

Вернувшись, она не сразу открыла глаза, желая сначала оценить обстановку — и не зря. Рядом происходило что-то необычное. Два голоса говорили о мальчике, который пытался покончить с собой, но это было не слишком странно: наверняка, пока ее не было, в Хогвартсе произошла еще какая-нибудь дрянь, но вот кто говорил…

Первым человеком был Джоэл, в этом сомневаться не приходилось. Наверняка он много времени провел у ее постели. При мысли об этом Омеле стало почти стыдно за то, что она вернулась не сразу после встречи с Мейв — наверняка брат волновался за нее.

А вот второй… Голос казался очень знакомым, но сопоставить никак не получалось. Да и кто еще мог к ней прийти, кроме, разве что, одноклассниц? Но говоривший точно не был девчонкой.

Она долго еще могла пролежать так, размышляя вместо того, чтобы посмотреть, но тут Джоэл произнес, продолжая диалог:

— Слушай, Блэк, ты скажи своим старостам, чтобы присматривали за детьми.

Блэк?

Она открыла глаза. Сфокусироваться оказалось трудно — пришлось мучительно моргать, пока глаза привыкли к свету и перестали быть неестественно сухими, как всегда происходило с ней после долго сна. Два парня держали ее за руки, но при этом не замечали ничего, занятые разговором и, похоже, уже потерявшие надежду на ее пробуждение.

Когда картинка, наконец, перестала расплываться и мигать, Омела увидела брата — тот выглядел усталым, но был, в общем, в порядке — и Сириуса, черт его побери, Блэка. И так поразилась увиденному, что немедленно попыталась задействовать отвыкшие от напряжения мышцы.

Почувствовав движение, парни одновременно посмотрели на нее — и оба застыли, ошарашенные. На лице Блэка медленно проступила радостная улыбка; Джоэл только сильнее, до боли, сжал ее руку.

— Сириус… — прошептала Омела и тут же осознала, как пересохло в горле и какой мерзкий привкус наполняет рот. — Дайте воды.

Брат протянул ей стакан. Девушка сделала попытку взять его, но не смогла даже вытащить руку из чужой. Парни переглянулись и Блэк подхватил Омелу под мышки, усаживая, в то время как Джоэл поднял подушку и прислонил ее к спинке кровати.

Трогательная синхронность. Похоже, они успели найти общий язык, несмотря на то, как брат всегда отзывался о Сириусе.

Джоэл поднес стакан к ее губам. Пить с чужой руки оказалось неудобно, половина воды расплескалась на грудь, но что-то все же попало в рот и этого оказалось достаточно — организм не был истощен благодаря поддерживающим чарам, просто пересохла слизистая.

Напившись, она почувствовала себя гораздо лучше и решила, что готова к потрясениям.

— Блэк, — Омела повернулась к нему. — Что ты тут делаешь?

— Я думал, ты будешь рада, — тон его был ироничным и немного обиженным.

— Я рада. Но… ну… что я пропустила-то?

Джоэл усмехнулся, ничуть не намеренный им помогать.

— Я… ну… — Сириус почесал в затылке и накрутил на палец длинную прядь у самого лица.

— Я вас оставлю, ладно? — ухмыльнулся Моэм. — Кажется, тут нужен личный разговор.

Блэк кивнул, показывая, что готов к этому. Он ожидал сперва стать свидетелем трогательной семейной сцены, а потом только самому поговорить с Мелс, но, похоже, Джоэл был слишком сдержан для этого — или знал, что сестра не сможет быть спокойной, пока не узнает всю подоплеку присутствия Сириуса.

Когда брат вышел, Омела внимательно вгляделась в лицо гриффиндорца. Последний раз она видела его в первом кошмаре-выборе, подкинутом проклятием, и с тех пор здорово скучала. Тем более, прабабушка запретила ей заходить во сны того мальчика… Между прочим, почему?

— Я… Джоэл объяснил мне, — медленно произнес Блэк. — Я и был тем, кому ты снилась. Я назвался каким-то безликим именем, зачем-то. Прости. Это было ошибкой. Ты бы узнала меня, я бы узнал тебя… Я никогда не переставал думать о тебе.

Омелу нелегко было удивить — и дело было не в разнообразном жизненном опыте, а просто в свойстве характера — но на то, чтобы уложить его слова в голове, точно понадобится время. Какой же, черт возьми, неожиданный поворот. Это так логично и очевидно: как ей не пришло в голову, что если один человек выглядит и ведет себя в точности как другой, разве что, с разницей в несколько лет возраста, то это один и тот же человек?

Слишком просто, чтобы быть правдой.

— Черт, я точно проснулась?

Блэк крепко сжал ее руку — эквивалентно щипку, с помощью которого с легкостью различались сон и явь.

— Да. Я должен был найти тебя сам, но почему-то не подумал, что ты учишься в Хогвартсе. Ты казалось такой… мифологической.

Девушка хмыкнула.

— Приятно слышать. Мне нравится быть мифологичной.

Омела улыбнулась и попыталась откинуть одеяло, но рука безвольно упала, едва шевельнувшись. Чем дольше лежишь неподвижно, тем хуже.

— Загляни под одеяло, — сказала она Блэку, ожидая смущения — но его не последовало. Парень спокойно послушался и тут же увидел вытащенный из сна цветок.

— О.

— Возьми его, пожалуйста, — девушка вздохнула. — Я была там как бы только что, прихватила сувенир, чтобы убедиться в том, что смогу это сделать.

Сириус осторожно положил цветок на ладонь и приблизил к нему лицо, осветившееся мягкой улыбкой.

* * *

Чужой позор, чужая кровь и смерть —

О, как на это весело смотреть!

(Мюзикл Монте-Кристо)

Роули бесцеремонно схватил Регулуса за локоть, когда Блэк возвращался в гостиную после встречи с Джоэлом. Прошипев: "Надо поговорить!", семикурсник затащил его в свою пустую спальню.

— Что ты хотел мне сказать? — голос звучал, как должно: недоуменно и слегка надменно.

— Я знаю, что ты трахаешься с грязнокровкой, — медленно произнес Торфинн.

— Трахаюсь? Что? Нет.

Страх сжал его горло и отдался болью в животе. Даже удивления не было, как будто Блэк был готов к тому, что рано или поздно об этом узнают, несмотря на то, что сознательно он ни разу не задумался об этом. Видимо, зря.

— Значит, не даешь ему? Не отмазывайся, я видел, как вы целовались.

— Каким образом? — а вот это оказалось удивительно и весьма любопытно.

— Матиас сказал мне, что, если свалить с последнего урока, спрятаться в кабинке заброшенного туалета на третьем этаже и чарами проделать в двери глазок, можно будет увидеть кое-что интересное. Вчера я так и сделал.

Регулус едва не потерял сознание. Он был железно уверен, что их никто не найдет — настолько, что даже не особенно скрывался, отправляясь на место встречи. Но, как оказалось, достаточно было проследить за ним, обдумать подозрения и подослать шестерку для проверки.

Так просто.

Он почувствовал себя раздавленным и напуганным так, что хотелось кричать и швыряться заклятьями, но делать этого было нельзя — никакой демонстрации эмоций. Никаких подтверждений того, что это его задело.

— И что? Снейп бегает за грязнокровкой с первого курса.

— Снейп меня не волнует, — улыбнулся Роули. — А вот ты… Как думаешь, что будет, если об этом узнает Темный Лорд?

Ничего хорошего, разумеется. Взрослые Пожиратели, доказавшие свою преданность, развлекались иногда с магглорожденными или магглами, но это дозволялось им только потому, что они были привязаны к Лорду крепче некуда и мимолетная связь с неугодным человеком уже ничего не могла изменить. Студенты, получившие Метку совсем недавно — совсем другое дело. Для таких, как Регулус и Северус это было предательством и каралось со всей строгостью.

Вряд ли, конечно, Волдеморт ничего не слышал о влюбленности Снейпа, но, видимо, допускал это чувство, потому что оно не пользовалось взаимностью и лишь распаляло ненависть молодого Пожирателя. Для Блэка все будет иначе. Но зачем Роули разговаривает с ним сейчас — если бы его волновали принципы, можно было молча доложить Лорду и проблема решилась бы в кратчайшие сроки.

— Что тебе надо? — с трудом выдавил Регулус.

— Ты мне нравишься, — семикурсник заговорил торопливо, как будто боясь запнуться и смутиться. — Давно. Я подозревал, что ты тоже предпочитаешь парней, но видел, что я тебя не интересую, и я решил, что…

— Это повод для шантажа?

— Да! Верно, я решил, что ты не сможешь мне отказать, оказавшись под угрозой того, что Темный Лорд убьет тебя, твоих родственников — ну, кроме Беллатрикс, наверное, и, конечно же, твоего парня. Я бы с радостью убил его сам, но готов сохранить его жизнь, если ты будешь со мной.

— С тобой? Я обручен. Такие связи не одобряются обществом.

— Тайно, конечно. Если пойдут слухи — ерунда. Это не так плохо, как отношения с грязнокровкой. А ты ведь боишься за него, по глазам вижу.

— Не подозревал в тебе способностей к эмпатии, — Регулус попытался сказать это равнодушно, но голос предательски дрогнул.

— Не нужно обладать особыми способностями, чтобы читать тебя. Любой дурак с этим справится. Так вот, условия ты понял. Согласен?

Блэк задумался, взвешивая потери. Если он согласится, придется спать с неприятным человеком — необходимость именно такого уровня отношений красной нитью прошивала все слова Роули. Если откажется — потеряет жизнь. Жизни. Свою, Джоэла, возможно, Нарциссы, Бьянки и Сириуса.

Нет, нельзя было этого допустить. Лучше принести в жертву свое душевное равновесие, чем жизни дорогих людей.

— Согласен, — он резко кивнул.

— Отлично, — Роули растянул в улыбке и без того широкий рот. — Принеси Непреложный Обет.

Мысли скрутились в узел. Обет! Серьезно? Отрезать все пути к отступлению, лишить себя малейшего шанса выкрутиться?

— А если я откажусь от Обета?

Ответ был предсказуем, но следовало попробовать.

— Тогда наш договор отменяется и ты можешь попрощаться со своим грязнокровкой, братцем-предателем и шлюхой-невестой.

— Если ты еще раз назовешь еще шлюхой, я убью тебя, — прошипел Блэк. В свете темы беседы это прозвучало не слишком убедительно, но другого ответа у него не было.

— Это нисколько им не поможет, — возможно, Торфинн и испугался угрозы, но ничем не выдал этого, продолжая гнуть свою линию. — Ты убьешь меня, но Матиас успеет передать информацию куда надо.

Регулус поджал губы. Пожалуй, все действительно было очень плохо.

— Хорошо, я принесу Обет. Но что гарантирует мне молчание Эйвери?

— Он будет свидетелем, — у них определенно все было продумано заранее. Блэк никогда так не умел. — И я поклянусь, что он тоже никому ничего не скажет. Да и не нужно ему это. Разве ты не понимаешь мотивы?

Регулус кивнул. Разумеется. Если Матиас допускает то, что полукровка-Снейп бегает за Эванс, что за дело ему может быть до пристрастий чистокровного Блэка? Это и было его местью за унижение и лишение возможности жениться на желанной девушке.

Соразмерно ли? Впрочем, справедливости тут нет — как и выбора.

— Хорошо, я принесу Обет, — выдохнул он.

Дверь беззвучно открылась и зашел Эйвери. Похоже, он подслушивал под дверью — в целях безопасности, чтобы, если что-то пойдет не так, сразу же отправить сову. Выражение его лица было настолько злорадным, что Регулусу захотелось в него плюнуть, но он не решился, опасаясь последствий. Выбор между отвратительным и ужасным — вот куда завели его традиции семьи и детское восхищение великим темным магом, который при более близком знакомстве оказался столь же великим палачом.

Матиас вынул палочку, готовясь скрепить Обет. Роули схватил руку Блэка и нервно сжал — ладонь его была влажной и холодной.

— Клянешься ли ты, Регулус Блэк, делить со мной постель и исполнять всякое мое желание в этом вопросе?

— Клянусь, — его передернуло, захотелось вырваться, но Торфинн держал крепко.

— Клянешься ли ты прекратить всякие отношения с грязнокровкой, более никогда не появляться на вашем месте встреч и, в случае возникновения вопросов, объяснить ему, что решил расстаться?

Это был болезненный удар. Стоило заранее обговорить детали, прежде, чем хвататься за руки, но прервать Обет на середине значило умереть также, как и в случае нарушения клятвы.

— Не думаешь ли ты, что мы могли позволить тебе бегать от одного к другому? — на кончике палочки Эйвери танцевала красная нить.

— Клянусь, — выдохнул Регулус, чувствуя, как тяжелеет в груди.

— Клянешься ли ты не причинять вреда ни мне, ни Матиасу Эйвери?

— Клянусь.

— Ваша очередь, мистер Блэк, — нить плеснула вперед, обхватывая стиснутые ладони в третий раз.

— Клянешься ли ты, Торфинн Роули, что никаким способом не сообщишь никому о моих отношениях с грязнокровкой и сомнениях в величии Темного Лорда?

— Клянусь.

— Клянешься ли ты, что не допустишь, чтобы кто-либо другой каким-либо способом сообщил кому-либо о моих отношениях с грязнокровкой и сомнениях в величии Темного Лорда?

— Клянусь.

Алая цепь, сомкнувшая их, меняла цвет, словно остывающая проволока.

* * *

День первый.

Утро началось с неприятного чувства тревоги, которое усилилось до предела, как только Регулус осознал, что вчерашний разговор ему не приснился. Теперь Блэк напряженно ждал, когда же Роули напомнит об их уговоре и боялся этого так, что дождаться не мог.

Семикурсник же, похоже, специально мучил его бездействием, зная, что предвкушение боли хуже ее самой. За завтраком Блэку кусок в горло не лез, фантазия подкидывала ему самые разнообразные версии того, что Роули может сделать, и это накрепко отбивало аппетит. Почему-то он был уверен, что человек, который добивается внимания шантажом, непременно извращенец с богатым воображением.

Весь день ему казалось, что знают все. Каждый смешок в коридоре казался Регулусу обращенным в его сторону, каждый взгляд расценивался как оскорбительный, от случайных прикосновений в толпе начинало трясти.

А ведь ничего еще не произошло.

Вчерашняя встреча с Джоэлом оказалась короткой. Моэм поделился тем, что его сестра очнулась, но пока еще лежит в Крыле — поэтому ближайшие дни он не сможет проводить с Регулусом столько же времени, сколько раньше, так как должен быть рядом с ней. "Я должен проследить, чтобы твой брат не использовал больничную койку по иному назначению", — с усмешкой сказал он.

Блэка позабавил тот факт, что Сириус встречается с сестрой Джоэла.

Сегодня все это уже не имело значения — короткие встречи или длинные, день или ночь, утро или вечер — это стало иллюзией и сдулось, как пушинки одуванчика. Из ревности, из вредности или из принципа Роули поставил второе условие — не важно. Это выбило у Регулуса почву из-под ног и теперь казалось, что земля дрожит, а каждый шаг ощущался сделанным по канату над бесконечной пустотой.

Джеймса ужасно раздражало, что Бродяга бегает вокруг девчонки. То есть, сам этот факт он понимал лучше других, но время друг выбрал самое неподходящее — именно сейчас, когда у самого Поттера все катастрофически не клеилось.

Он не понял, когда именно беготня за Эванс перестала быть развлечением. Сперва было просто забавно задирать ее и смущать, глядя, как рыжая милашка краснеет и пытается неловко язвить — потом Джеймсу действительно захотелось сходить с ней в Хогсмид… и так далее. Лили была очень хорошенькой, улыбка освещала ее лицо как будто в глазах загорались фонарики — и это вовсе не имело отношения к Повелителю Тыкв. Она была смелая, как полагалось порядочной гриффиндорке, бойкая, умная и рациональная, курсу к четвертому, наконец, научилась не лезть за словом в карман. В прошлом году, когда страсти по анимагии поулеглись, Джеймсу впервые пришла в голову мысль, что Эванс неплохо уравновесила бы его непоследовательность. Что-то вроде Ремуса, только красивая девчонка — партнер и по жизни, и в постели.

Эта идея была настолько ошеломляющей, что ее пришлось выбросить из головы, потому что разум не выдерживал.

Вскоре после этого Лили начала встречаться с Дирком Крессвелом, и Джеймсу впервые стало больно из-за нее. Раньше он только представлял ее в душе, потом начал представлять рядом с собой и в жизни, а потом увидел, как она целуется с другим, и понял, что это отвратительно-неправильно-невыносимо. Они с Бродягой тогда выбрались из Хогвартса вечером, и всю ночь гоняли по территории в анимагических обличьях.

Сейчас это тоже не помешало бы. Эванс ни с кем не встречалась, но ни с кем — значило и не с Джеймсом тоже. После Хэллоуина они даже ни разу не поговорили, и это причиняло почти физическую боль — а тут еще и Сириус. Видеть радостного друга было неприятно; из-за этого Поттер испытывал мучительное отвращение к самому себе, но ничего не мог сделать.

Эгоист. Он ведь вытащил Эванс из Запретного Леса не ради того, чтобы она кинулась героическому спасителю на шею, а просто потому, что боялся за нее и не хотел оставлять на попечение Снейпа. А теперь, видя, что отношения не стали теплее, не мог порадоваться за Сириуса, пропадающего в Больничном Крыле у очнувшейся Мелс вместо того, чтобы развлекать своего лучшего друга. Нет, разумеется, рядом были Лунатик и Хвост, но…

Положим, Люпин тоже отвлекся на девушку. Вот уж кому повезло с героическим ореолом — Алиса Сноу, которую он вывел из Леса, с которой сдал Крауча директору, на следующий день после выписки из Крыла согласилась с ним погулять, и с тех пор Ремус оказался потерян для общества.

Оставался Питер. Последнее время Джеймс большую часть свободного времени проводил с ним, и что-то в поведении друга начинало его напрягать. Видимо, когда рядом не было Лунатика и Бродяги, Петтигрю чувствовал себя более раскованным, и смотрел на Поттера как-то странно. Как девчонки, которые сидели на трибунах во время тренировок квиддичной команды. А еще он все время как будто бы случайно касался друга.

Все это было настолько печальным, что оставалось только сосредоточиться на грядущем матче со Слизерином и гонять команду до посинения. За это Поттер тоже чувствовал себя виноватым: ребята не имели отношения к его плохому настроению, однако, отдувались за всех. И за Бродягу с Лунатиком, сосредоточенных на девчонках, и за Хвоста, проводившего время на трибунах в компании болельщиц. Джеймс очень надеялся, что Пит таким образом планирует подцепить кого-нибудь, но интуиция подсказывала иное.

С тренировки Регулус возвращался с предчувствием очень плохого вечера. Он уныло плелся в хвосте команды, едва передвигая ноги от усталости и страха, заставляя себя идти вперед только волевым усилием.

Роули уже ждал.

Он пригласил Блэка в небольшой чулан, расположенный между комнатами шестого и седьмого курса — и когда они зашли, оказалось, что на помещение наложено заклятие расширение пространства и там стоит кровать.

При виде нее Регулус едва не упал. До этого момента он не осознавал в полной мере серьезность ситуации — теперь же, при виде четвероногого монстра со столбиками по углам, застеленного серо-зеленым шелком, Блэк только мыслью о гневе Темного Лорда удержался от того, чтобы с криком убежать. Это стало бы страшной ошибкой — поэтому парень сдержался, только дернулся, и Роули схватил его за запястье.

Столкнувшись обреченным взглядом с торжествующим, он прошел вперед и присел на краешек кровати, аккуратно откинув угол одеяла.

Торфинн запер дверь каким-то неизвестным заклинанием, видимо, подобранным индивидуально, и подошел к Регулусу почти вплотную, встав перед ним и выпрямив плечи, которые обычно немного горбил, подсознательно стесняясь высокого роста. Огромный, широкоплечий и мускулистый, он нависал над сидящим черной тенью и пугал куда больше, чем Джоэл, который стоял над ним, связанным, и разливал вокруг себя страх. Беспомощность, в которую он опрокинул себя сам, оказалась куда хуже той, навязанной физически.

Здесь на первый план вышло насилие моральное — по крайней мере, пока что, но происходящее сейчас, и то, что обещало произойти — это было куда хуже любого избиения.

Роули снял мантию. Небрежно бросил ее на пол. Усмехнулся, и расстегнул ширинку.

День второй.

За завтраком Регулуса едва не вырвало при виде еды. Яичница, ванильный пудинг, взбитые сливки, молоко для чая — все было белое, поблескивало от свечей и мгновенно пробуждало свежую память.

Белое, липкое, жидкое.

Он закрыл глаза, медленно досчитав до тридцати. Белое лицо с черными глазами, белые длинные волосы волной по плечам, белая рубашка, белые кончики розовых ногтей.

Не такой уж плохой цвет.

Открыв глаза, Блэк спокойно выдержал ухмылочку Роули и начал есть овсянку, стараясь все же поменьше смотреть по сторонам.

После уроков Джоэл заглянул на место встреч, но, не найдя там Блэка, дожидаться не стал, сразу отправившись в Больничное Крыло. В конце концов, слизеринец был предупрежден — поэтому, наверное, и не явился, чтобы не ждать впустую. Он ведь не мог обидеться? Мама говорила, что для чистокровных семья первостепенна, а значит, Регулус определенно понимал его желание быть с сестрой.

Тем более, Моэм выяснил — незадолго до ее пробуждения — что от этого проклятия еще никто не спасался, и только успел впасть в отчаяние, как Омела благополучно пришла в себя. Теперь ему было безумно интересна научная подоплека этого удивительного события. Наверняка, причина крылась в ее способностях, но как же сестра умудрилась избавиться от внутреннего блока, столь успешно поставленного отцом, будто он все же был волшебником?

Сириус, похоже, сбежал с последнего урока, потому что к тому моменту, как Джоэл пришел, он уже удобно устроился на своем стуле, развлекая Омелу байками о мародерской жизни. Она в ответ идиотски хихикала.

Смерив старшего Блэка скептическим взглядом, равенкловец почувствовал, как неприятно сжалось что-то в животе. Как же они с братом похожи, черт возьми, как же жаль, что Регулус даже на минутку не заглянул. Поцелуи и объятия вызывают зависимость — один день без них и ты уже раздражительный, брюзгливый тип, завидующий собственной сестре.

Увидев Джоэла, Мелс вполне бодро помахала рукой и сообщила, что восстанавливается очень быстро и уже завтра-послезавтра ее выпишут.

— Заходил Дамблдор, — ухмыльнулся Сириус. — Спрашивал, как ей удалось выбраться.

— Я сказала, что мне приснилось, что пью Феликс Фелицис.

— Он ничуть не поверил.

— Но отстал.

Они радостно ухмыльнулись друг другу.

— Директор спрашивал что-то еще? — мрачно поинтересовался Моэм. — Например, помнишь ли ты нападавших?

— Не спрашивал, но я и не помню. Да и плевать.

— Как плевать! — возмутился Джоэл.

Омела пожала плечами.

— Мы и так будем бить каждого слизеринца, который ляпнет что-нибудь про грязнокровок, — серьезно сказал Сириус. — Они будут среди них. А на закон надежды мало — ты же видел, как директор отреагировал на Хэллоуин.

Роули влил в него возбуждающее зелье. Сначала Регулус попытался спорить, аргументируя свою позицию вредом для здоровья, но Торфинн в ответ только фыркнул и сказал:

— Ты не знаешь, доживешь ли до завтра, но думаешь о том, будет ли у тебя стоять через тридцать лет?

Ошеломленный его фатализмом, Блэк решил более не нарываться и только вполне серьезно попросил не травмировать его слишком сильно — завтра ведь квиддич.

— Такой подход мне больше нравится, — сообщил Роули. — Я… подумаю.

Регулус хотел намекнуть ему, что реакция факультета может быть неоднозначной — если хоть кто-нибудь узнает, кто травмировал ловца накануне матча, но не стал. Угроза была очевидной, а сил на долгие препирательства не было.

С зельем оказалось приятнее физически — но во много раз тошнотворнее морально. После в голове осталась жуткая каша из образов, ощущений, мерзких фразочек и пронзительного чувства вины. Блэк еще не готов был прочувствовать "отношения" с Роули как нечто длительное, а отношения с Джоэлом — как оставшиеся в прошлом, поэтому, если вчера он чувствовал себя изнасилованным, то сегодня — добровольно изменившим.

И не мог отмыться от этого.

В душе пришлось избавиться от остаточного эффекта зелья — хотелось думать о хорошем, но получалось только ни о чем, потому что любая радостная мысль вызывала острый приступ отвращения к самому себе. Он больше не имел права думать о ком-то близком, о чем-то теплом и светлом.

А еще нужно было сосредоточиться на завтрашней игре.

День третий.

Сириус чувствовал себя немного виноватым, отправляясь смотреть квиддич, пока Мелс валяется в больнице, но она, похоже, действительно не обиделась. Утром он заглянул в Крыло и поинтересовался этим — для соблюдения приличий: пойти-то было необходимо, потому что Сохатый, в последнее время очень напряженный и без того заброшенный друзьями, мог взорваться, не приди кто-нибудь из них посмотреть на размазывание Слизерина по полю.

Мелс только помахала ему вслед.

— Я пропустила месяц учебы, неужели ты думаешь, что я не найду чем заняться? Джо тоже пошел смотреть игру, хотя обычно только на наши ходит.

— Первоклашек пугать пошел, — ехидно фыркнул Сириус. Девушка скептически посмотрела на него и усмехнулась.

Итак, все было хорошо. Он сидел на трибуне, закидывая в рот драже Берти Боттс, Хвост расположился рядом и зачарованно пялился в пространство, с другой стороны Лунатик обнимался со Сноу; вокруг расселись ее подружки, птички на ветках, безуспешно строящие Сириусу глазки. Скамейкой ниже Эванс и Макдональд готовились болеть за Маккинон.

Когда команды вышли на поле, Блэк приложил к глазам маггловский бинокль и едва не подавился, увидев своего брата. Регулус был бледен до синевы, и ночью, казалось, не спал вовсе. С его лица как грязной тряпкой стерли вечную самодовольную ухмылочку, которая в той или иной степени цеплялась ко всем принципиально чистокровным волшебникам.

Сириус пнул Люпина и сунул ему в руки бинокль.

— Может, у моего братца тоже… пушистые проблемы начались? — шепнул он на ухо другу. — Смотри, что с ним.

— Не шути так, — вздохнул Ремус. — Похоже, он просто болен. Его стоило бы заменить.

— Но слизеринцам не на кого, потому что мало кто из этих чистоплюев захочет рисковать своей задницей за честь факультета, — ухмыльнулся Блэк.

— Ты сам такой же чистоплюй, — справедливо заметил Люпин.

— Да кто бы спорил. Факты, факты…

Шутки шутками, но состояние брата встревожило его. Похоже, близкое общение с Волдемортом не приносило пользы здоровью — но можно ли что-то сделать, и если можно, то как, Сириус не представлял.

Джоэл подался вперед, натянувшись как струна, едва увидел выходящего на поле Регулуса. Слизеринец выглядел больным и усталым, спина его непривычно ссутулилась — какого черта игрока выпустили на поле в таком состоянии?

Они не виделись уже третий день. Записка, отправленная вчера, не получила ответа. Умом Джоэл понимал, что Блэк его послал куда подальше, но верить в это совсем не хотелось. Если более месяца встречаешься с кем-то каждый день, а потом просто не приходишь, и не приходишь, и не приходишь… может быть, что-то случилось?

— Эй, — Вэнс, сидевшая справа, толкнула его. — Ты чего так разволновался, Джо?

— Я? — Моэм встрепенулся и повернулся к ней. — Я просто смотрю.

— У тебя вена на виске вздулась и ты жутко побледнел, — сообщила Эммелина. — Расслабься, неважно, кто выиграет, нам все равно достанется на следующем матче. Ну, и вообще не переживай. Все будет хорошо.

— Верно, — он заставил себя откинуться на спинку сиденья и улыбнуться. Одноклассница, конечно, не знала, в чем дело, но спасибо ей — похоже, от нервного напряжения он начал превращаться в Монстра, не замечая этого.

Несмотря на бледный вид, играл Регулус не хуже обычного. Дважды они с Джеймсом чудом избегали столкновения, одновременно увидев снитч, один раз едва не пожали друг другу руки, пытаясь схватить мячик, и на четвертый раз Блэк поймал его. Любуясь вытянутым лицом Поттера, он даже не сразу осознал, что Гриффиндор все равно победил — благодаря охотникам, которые успешно страховали своего ловца, набирая очки квоффлом.

В раздевалке Регулус от души наорал на команду, исполнив обязанности Флинта, который отлично играл загонщиком, но криворукость охотников и вратаря свела на нет все усилия. Теперь Кристофер медленно, грустно переодевался, слушая, как Блэк кричит, что в кои-то веки выхватил снитч из-под носа Поттера, но из-за слабоумия и слепоты Урхарта они все равно ухитрились проиграть.

— Это настолько редкий расклад! Команда, поймавшая снитч выигрывает в девяноста двух процентах случаев, но вы ухитрились попасть именно в тупые восемь!

Парни пристыженно молчали. Мало того, что происхождение Регулуса давало ему индульгенцию на подобные выпады, так он ведь еще и прав был.

Всякий раз, когда Джеймс уверялся, что все отвратительно, жизнь подкидывала ему новые сюрпризы. Он упускал снитч очень редко и всякий раз ужасно злился на себя — даже сейчас, несмотря на то, что охотники спасли ситуацию. Поттер не мог радоваться победе, если победили без него.

Расстроенный и задумчивый, он переодевался дольше всех, минут десять простояв под душем просто так, уставившись в пространство. А выйдя из раздевалки, едва успел затормозить, чтобы не врезаться в Лили Эванс.

Не зная что сказать, Поттер нервно взлохматил волосы и уткнулся в нее взглядом, не в силах оторваться. Она была тонкая и солнечная, такая, что тяжелое, затянутое тучами небо казалось выше.

— Привет, — Лили неловко улыбнулась, отчего живот Джеймса сжало невидимой рукой. — Я хотела сказать… ты хорошо играл.

— А, ты пришла посмеяться? — загоревшись было, он мгновенно потух.

— Нет! — девушка скомкала тонкими пальцами мантию на боку. — Я просто хотела сказать: наши выиграли, а ты… ты ведь великодушен и можешь позволить другому победить, верно?

Поттер улыбнулся. Разумеется, это было не так, и Эванс сама прекрасно все понимала: он просто играл хуже Блэка. Но от ее слов стало легче, как будто на костер злости сыпанули ведро песка.

— Эванс… Спасибо, — он с трудом удержался от того, чтобы добавить: "Пойдешь со мной в Хогсмид?"

— Ты пойдешь сегодня к Слагхорну? — спросила Лили. — В семь часов.

— Он меня не звал, — Джеймс пожал плечами. Поначалу зельевед приглашал их с Сириусом на свои собрания, но мародеры игнорировали его протекцию, и Слагхорн, видимо, махнул на ребят рукой.

— Сегодня вечеринка, а не просто чаепитие, можно привести с собой кого-нибудь.

Поттер ошеломленно уставился на нее. Что это значит? Неужели…

— Так ты согласен?

Он закивал, забыв о своем решении игнорировать Лили. Да и ведь она первая начала.

Первая!

— Тогда жди меня у лестницы в спальню в шесть тридцать.

Джеймс кивнул еще раз и они пошли в гриффиндорскую гостиную — вместе.

Сохатый влетел в Больничное Крыло, куда Сириус и Джоэл вернулись сразу после игры. Блэк подумывал о том, чтобы дождаться друга — ему явно требовалась моральная поддержка — но увидел возле раздевалки Эванс и передумал, решив, что будет лишним. Маккинон — второй человек, которого рыжая могла дожидаться, давно уже ушла, так что Джея, похоже, ждал сюрприз.

Так и оказалось.

— Лили пригласила меня к Слагхорну! — взбудораженно воскликнул Джеймс. Сириус заапплодировал, Мелс склонила голову на плечо, улыбаясь. Джоэл вздохнул.

— Меня бы кто пригласил.

Ему необходимо было поговорить с Регулусом, а он наверняка придет туда.

— Обсуди это с Вэнс, — предложила Омела.

— В самом деле, — задумчиво протянул Моэм. — Надо бы. Я оставлю вас?

Девушка откинулась на подушку, гриффиндорцы закивали — им, видимо, не терпелось обсудить Эванс.

Омела задумчиво смотрела на Сириуса и Джеймса, почти не слыша что они говорят. Кажется, обсуждают, стоит ли лезть к Эванс с поцелуями, или, может, она сама, и какая муха ее укусила, в конце концов. В вопросе болтовни об отношениях парни ничем не лучше девчонок — по крайней мере, если они не законченные интроверты.

Сириус улыбался. Он был рад за друга, у которого, наконец, начало что-то наклевываться, рад за себя, рад за Люпина, и только немного встревожен взъерошенным видом Джоэла. Но Моэм — если пожелает — объяснит все сам, хотя бы сестре. Не пытать же его, в самом деле.

Регулус стоял у входа в женскую спальню, прислонившись к стене, и ждал Бьянку. Вечер у Слагхорна обещал быть утешительным призом для Слизерина, и ему не слишком хотелось туда идти — но еще меньше хотелось спорить с подругой, которая начинала что-то замечать. Нужно было усыпить бдительность — то есть сделать как она хочет и вести себя адекватно в процессе. Увидев себя в зеркало в раздевалке, Блэк применил косметические чары и выглядел теперь получше, но новое выражение глаз замаскировать таким образом не удалось — для этого требовалось волевое усилие, которое сейчас представлялось сизифовым трудом.

Забини, похоже, решила перемерить весь свой немаленький гардероб, прежде чем определиться с нарядом. Регулус чувствовал себя неуютно, стоя здесь, у всех на виду. Продолжая чувствовать себя грязным, он очень хотел спрятаться, забиться в угол — любая публичность казалась позорным столбом.

Впрочем, реальная опасность тоже существовала. Из спальни семикурсников вышел Эйвери и, увидев Блэка, тут же решил пообщаться.

— Как, Забини еще не разочаровалась, узнав, что у тебя не встает на девчонок? — ухмыльнулся он, вжимая Регулуса в стену.

— Ты серьезно думаешь, что дело только в том, как у кого встает?

От близости врага слегка закружилась голова и захотелось вновь испытать свое умение использовать Смертельное Проклятие, но Обет предупредительно сжал горло. От острого ощущения неволи Блэк едва не заскулил.

Он чувствовал себя цепным псом или домовым эльфом — особенно в такие моменты, когда не мог сдержать мыслей о нарушении договора, и древняя магия напоминала о себе.

— Для нее, полагаю, да, — Эйвери медленно коснулся его щеки. Регулус решительно мотнул головой, сбрасывая руку.

— Не суди всех по себе.

Дверь женской спальни скрипнула, открываясь, и Матиас тут же ушел — так быстро, будто трансгрессировал.

— Извини, — сказала Бьянка, улыбаясь. — Долго ждешь?

Блэк неопределенно пожал плечами.

Джеймс держал ее руку, как хрустальный бокал. Лили покосилась на него и сжала пальцы, пытаясь сделать больно — эффекта, конечно, было мало, ладонь Поттера оказалась как из железа, но, быть может, он поймет, что не нужно бояться?

Он смотрел на нее, как на привидение любимой бабушки или ангела, спустившегося с небес. Это было очень мило и в новинку — раньше школьный задира вел себя соответствующе статусу; интересно, что его так перекроило?

Лили решила, что целоваться пока что рано — надо взглянуть, как Поттер поведет себя дальше. Попытается ли сам к ней пристать или все же дождется разрешения, как порядочный человек? Ее устраивало и то, и другое, но хотелось потянуть время, чтобы хоть немного разобраться — в нем, и в себе.

Она так и не поняла, что ее дернуло дождаться Джеймса после квиддича вместо того, чтобы вместе с Марлин отправиться в башню, и кто дернул за язык, заставив пригласить его к Слагхорну.

Впрочем, Лили не жалела. Поведение Поттера очень льстило самолюбию, да и если исключить этот фактор — видеть его рядом оказалось неожиданно приятно.

Стоило Забини, традиционно похожей на кусок торта, отойти поболтать с кем-то, Джоэл оставил Эммелину — благо ей было наплевать — и схватил Регулуса за запястье, затаскивая за портьеру. Отвлекающие чары, чтобы никто не побеспокоил — и он готов задавать вопросы.

— Куда ты пропал?

Блэк выдернул руку, будто обжегшись, и шарахнулся, ударившись в стену.

— Ты чего? — обеспокоенно спросил Моэм.

— Ничего! Ты идиот, вокруг толпа людей, а ты…

— Никто ничего не видел. Куда ты пропал?

— Не трогай меня, — рука Джоэла потянулась к нему снова, и Регулус сжался, как будто ожидал удара. — Не трогай, я решил, что… я женюсь, и я не предатель. Я больше не хочу… тебя.

Сердце ухнуло вниз.

— Ч-что? Почему? — он не отдавал себе отчета в том, насколько жалобным стал голос. — Ты ведь заключил помолвку не три дня назад, почему не сразу?..

— Я думал, — резко сказал Блэк, заставляя себя успокоиться. — Подумал, и решил.

— И никак это не показал?

— Верно. Зачем напрягать тебя раньше времени? Но теперь я определился, так что наше общение закончено.

— Не смею тебя задерживать, — процедил Джоэл, и Регулус ушел, решительным жестом отдернув портьеру.

Моэм остался стоять, опустошенный и растерянный. Мир пошатывался в глазах.

День четвертый.

В Хогвартсе запретили корреспонденцию. Все совы были заперты в совятне и поручены заботам Хагрида, антитрансгрессионный щит распространили на Хогсмид.

— Похоже, в стране совсем плохо, — вздохнула Марлин, лениво тыкая вилкой в кусочек бекона. Тот никак не поддавался, но девушку это не слишком огорчало.

— Последнее письмо отца было очень тревожным, — поддержала ее Мэри. — Он писал, что в маггловском Лондоне постоянно происходят несчастные случаи, и резко повысился уровень преступности. Газеты валят все на СССР и ирландцев, но это происходит слишком активно! Не могли же все ирландцы разом решить взорваться в Англии.

Лили тяжело вздохнула.

— Мама только сейчас сообщила мне, что парня Петунии убили в начале учебного года. Точнее, это я поняла, что его убили — по официальной версии, внезапный сердечный приступ, по сути, явно Авада Кедавра.

Только вчера у Слагхорна Эванс смогла немного отвлечься от того, что война так близко подошла к ее семье. Сегодня все вернулось — и запрет на контакты с внешним миром только увеличивал тревогу.

— Дамы, — Джеймс Поттер положил руку на плечо Лили. Она обернулась, обжигающе глянув на него.

— Что?

— Дело не только во внешнем мире. Один парень с Равенкло отправился в Больничное Крыло, потому что уже второй раз попытался покончить с собой. Мадам Помфри сказала, что он психически неуравновешен, но как будто сошел с ума внезапно. Я слышал, учителя думают, что это какая-то порча.

— Я не хотела этого знать, — пробормотала Мэри.

— Поэтому, Лили… Моэм просил Бродягу предупредить всех старост, но он вспомнил об этом только сегодня, идиот. Присматривай за малышней, ладно?

Девушка кивнула. В голове крутились предположения и идеи насчет того, как можно навести такую порчу — и как ее снять.

— Поттер, ты что же, думаешь, преподы сами не додумаются предупредить старост? — поинтересовалась Марлин.

— Они не хотят паники, — коротко сказал Джеймс. — Поэтому и стараются все скрывать.

— Почему тогда о нападении на равенкловку было объявлено? — задумчиво спросила Лили.

— Может, тогда это было еще не настолько напряженно… А теперь ситуация обострилась, и они не хотят, чтобы мы знали, насколько.

Джоэл заглянул в Крыло: Сириус целовал Мелс, сжимая ее в объятиях так крепко, что рисковал сломать.

Джоэл вышел.

Он не знал куда идти и зачем, если бы в воскресенье были уроки, он бы их прогулял, если бы у него был алкоголь, он бы напился, как свинья, если бы сегодня отпускали в Хогсмид, он бы купил алкоголь. Но все это не было реальным.

Когда Мелс прокляли, он был в такой ярости, что не думал о том, куда ее выплескивает. Теперь ему было также больно и в большей степени некуда пойти — из-за двух Блэков, но он не злился ни на одного из них. Сириус делал счастливой сестру и избавлял от необходимости объясняться с ней, а Регулус сделал выбор.

Предпочел ему свой привычный мир, слизеринских друзей, невесту, похожую на пирожное с кремом, Черную Метку на предплечье, убийства магглов, темную магию.

Что-то здесь было не так — но если Блэку хочется думать, что он решил, пускай. Кто он такой, чтобы мешать наследнику знатного рода. Кто он такой…

Джоэл вышел из замка и, отойдя на безопасное расстояние, закурил. Немного подумав, закатал рукав и воткнул сигарету в голую кожу.

Крик вырвался сквозь стиснутые зубы. Это оказалось, пожалуй, самой болезненной вещью в его жизни, но вместе со сдавленным воем слабело отчаяние. Стало немного легче — и Джоэл решился повторить эксперимент.

— Эй, Повелитель Тыкв!

Моэм дернулся, оглядываясь. Джеймс Поттер бодро махал рукой, направляясь к нему. За спиной гриффиндорца маячили Петтигрю, Люпин и Сноу.

— Пойдешь с нами в Хогсмид? — широко улыбнулся Джеймс. — Эванс снова отшила меня, но как-то несерьезно.

— Держит в тонусе, — пробормотала Алиса.

— Так ведь сегодня нельзя, — удивился Джоэл, натягивая рукав до предела.

— Мы Мародеры, нам все можно. Пускай Бродяга использует больничную койку по прямому назначению, не смею ему мешать, но нам просто необходимо развеяться, и, может, выяснить чего.

— Договорились.

Мечта о пьянке начала сбываться, а гриффиндорская компания наверняка развеселит его, не дав раскиснуть окончательно и утопиться в Озере.

Сириус отпустил ее, едва хлопнула дверь.

— Ну и зачем? — сердито поинтересовалась Омела. — Мог бы просто сказать, мол, над надо побыть наедине, погуляй где-нибудь…

— Он бы обиделся, — Блэк улыбнулся. — А так как бы сам все понял, а потом его найдет Джей и точно развеселит.

— Надеюсь на это, — она вздохнула.

— И мне действительно надо с тобой поговорить, — он достал из сумки книжку и протянул девушке, открыв на заложенной странице.

"Лирический фрагмент «Кубла Хан» (пятьдесят с чем-то рифмованных неравносложных строк восхитительного звучания) приснился английскому поэту Сэмюэлу Тейлору Колриджу в один из летних дней 1797 года".

Омела подняла брови.

"Колридж пишет, что он тогда жил уединенно в сельском доме в окрестностях Эксмура; по причине нездоровья ему пришлось принять наркотическое средство; через несколько минут сон одолел его во время чтения того места из Пэрчеса, где речь идет о сооружении дворца Кубла Хана, императора, славу которому на Западе создал Марко Поло. В сне Колриджа случайно прочитанный текст стал разрастаться и умножаться: спящему человеку грезились вереницы зрительных образов и даже попросту слов, их описывающих; через несколько часов он проснулся с убеждением, что сочинил — или воспринял — поэму примерно в триста строк. Он помнил их с поразительной четкостью и сумел записать этот фрагмент, который остался в его сочинениях. Нежданный визит прервал работу, а потом он уже не мог припомнить остальное".

— Я заинтригована, — сказала она.

— Дочитай до конца.

Она дочитала, и Сириус подсунул следующую книгу, в которой содержалась сама поэма.

— Узнаешь то местечко, откуда принесла цветок? — его улыбка вышла немного кривой. Несмотря на то, что у Сириуса было время привыкнуть к этой мысли, он пока не отошел от чувства причастности к истории. Посещать это место — все равно что найти легендарную Тайную Комнату или могилы Основателей — также вводило в некоторую прострацию.

— Круто! — Мелс широко улыбнулась. — Потрясающе, Сириус! Последний раз я получала такую хорошую новость во время комы!

Ей было необходимо ощущать свою исключительность — любым способом. Близкое родство с темными ши, свободное посещение места, поэма о котором приснилась маггловскому поэту — это гораздо лучшие способы выделиться в собственном восприятии, чем те, которые Омела применяла до сих пор.

— Ты так и не сказала, как избавилась от проклятия, — заметил Сириус.

— Потом. Мне нужна аудитория, — она усмехнулась.

Блэк аккуратно убрал от Мелс книги и взял ее за руки. Завтра она выпишется — и больничный марафон закончится. Крыло надоело ему до ужаса, да и кровати здесь, несмотря на шуточки друзей, вовсе не подходили для развития отношений — хотя бы потому, что мадам Помфри все время находилась поблизости. Риск быть застигнутым в щекотливой ситуации нисколько не возбуждал Сириуса, будь он хоть тысячу раз Мародер.

Поттер ткнул палкой в нарост на Гремучей Иве и дерево остановилось. Люпин первым соскользнул в дыру между корней, за ним потянулись все остальные.

Узкий лаз постепенно превратился в пыльный коридор, по которому они добрались до изрезанной чем-то двери; за нею оказалась грязная комната, в которой самым целым предметом обстановки была большая кровать. Остальное — комод, стул, стол — было сломано и покрыто следами зубов.

— Где это мы? — поинтересовался Джоэл.

— В Визжащей Хижине, друг мой! — пафосно провозгласил Поттер. — Господа Сохатый, Лунатик и Хвост представляют вам короткий путь до Хогсмида и возможность почувствовать себя буйным привидением!

— Я и так справляюсь, — вздохнул Моэм. Алиса хихикнула и спросила:

— Почему такой бардак? Это спальня Пивза?

— Не-е-е, оборотня! — серьезно сказал Джеймс. Люпин бросил на него укоризненный взгляд, Джоэл сделал себе заметочку на будущее.

Наложив Отвлекающие Чары, они вышли из Хижины. Впрочем, предосторожности были излишни: Хогсмид времен начала войны оказался пустынен. Школьников не было, жители в основном сидели по домам, некоторые магазины оказались закрыты, в том числе кафе мадам Паддифут. Заметив это, Алиса еле слышно вздохнула, Ремус сохранил серьезное выражение лица, а Джоэл поморщился, думая о слащавых счастливых парочках.

— В Кабанью Голову? — серьезно предложил Джеймс.

— Я полагаю, Розмерта окажется сговорчивее, чем брат директора, который может и настучать, — возразил Люпин.

— Три Метлы, — решительно сказал Джоэл. — Почти всем присутствующим уже есть семнадцать, верно?

Повернись все немного по-другому, Регулус, а не Матиас вертел бы Роули как хотел. Будь Блэк немного внимательнее, немного хитрее, немного подлее, не он стоял бы теперь на коленях.

Однако, Торфинну, можно сказать, повезло. Эйвери помог ему заполучить желанного человека, сделав, правда, своим должником, но это не имело никакого значения в сравнении с результатом. Даже предчувствие эпического проигрыша — подобного этой победе по своей силе — не могло уменьшить его триумф.

Разрушить социальную стену, отделявшую богатых чистокровных от всех остальных, стереть надменность, сломать гордость — он вовсе не думал об этом до того, как спрятался в кабинке заброшенного туалета и увидел, как Блэк позволяет грязнокровке касаться себя.

В голове Роули существовала строгая иерархия, вне которой находился только Темный Лорд — в силу его неведомого происхождения и однозначного авторитета. Первыми были богатейшие и древнейшие волшебные семьи: Блэки, Лестрейнджи, Малфои, Эйвери, далее чистокровные располагались в зависимости от количества поколений и размеров капитала; его собственная семья болталась где-то в самом низу. Хуже были только Кэрроу, ну и грязнокровки, конечно же — они занимали самую нижнюю ступень социальной лестницы.

До этого момента Торфинн просто был уверен, что Регулус Блэк не снизойдет до него, но оказалось, что тот способен упасть до самого низа. Так почему бы и нет? Чистота и благородство методов его не волновали, а Матиас подсказал, как лучше все организовать. И вот — неприступный, звездно-далекий Блэк в его власти.

Для Эйвери здесь свой резон — поэтому он решил сегодня понаблюдать. Блэк забрал его невесту — абсолютно, с точки зрения Матиаса, без причины, а вредить ему безнаказанно недопустимо.

Общей для Роули и Эйвери целью было унизить его, отомстить — и им это удалось.

Не так уж важно, что будет дальше.

Зайдя сегодня в их специальную комнату Регулус определенно был неприятно удивлен. Еще бы — два врага сидели перед ним и оба могли позволить себе что угодно. В том, что Блэк считает их врагами, Торфинн не сомневался ни на секунду, но и это его не волновало.

Шестикурсник едва сдержал порыв выскочить за дверь, но вместо этого только отшатнулся, уперевшись в нее лопатками. Роули растянул губы в натужной ухмылке и велел подойти. Эйвери запечатал дверь заклинанием.

Регулус остановился посреди комнаты. В глазах его бился едва скрываемый ужас.

Матиас заботливо наколдовал веревки и передал их однокласснику. Роули слитным движением поднялся с кровати и подошел к Блэку, обнимая его, застывшего мраморной статуей. Он не слишком-то умел связывать вручную, но момент требовал этого и пришлось справиться. Регулус тихо вздохнул, на лице его четко вырисовалась обреченность.

— На колени, — Эйвери точно не испытывал смущения — и ни малейшего чувства вины.

Блэк послушался, неловко подгибая ноги. С руками, связанными за спиной, не всегда удобно держать равновесие.

Роули наклонился, расстегивая рубашку Регулуса. Матиас подошел ближе, на кончике его палочки горел острый конус пламени. При виде него Блэк дернулся, но Торфинн удержал его за плечо.

Эйвери наклонился и коснулся кончиком палочки оголенной кожи на его животе.

День пятый.

После кошмаров-выборов, после прогулки по покорной бесконечности, после Ксанад, после больницы школьные коридоры оказались настолько непривычны, что Сириусу пришлось придерживать Омелу за локоть, чтобы она не упала.

От его руки по телу разливалось тепло, его улыбка освещала весь мир.

Блэк заглянул к ней до завтрака, чтобы проводить и поддержать; Джоэл куда-то пропал — в свободную минуту нужно будет пойти его искать, но пока можно дать себе время порадоваться обществу Сириуса. Конечно, у них были несколько дней в Крыле, но в школе — это совсем другое. Проводить друг друга на занятия, встретиться на большой перемене, узнать, сможет ли он зайти в гостиную Равенкло, нормально познакомиться с другими Мародерами — все это имело отдельный смысл.

За завтраком ее радостно приветствовали одноклассники и только тогда Омела поняла, как же она соскучилась.

За завтраком к гриффиндорскому столу подошла Кристабель Нотт, девушка, которую когда-то планировали обручить с Сириусом. Помолвка не состоялась в связи с его побегом из дома, и слизеринка до сих пор была недовольна этим обстоятельством. Она, конечно, уже заключила договор с Рабастаном Лестрейнджем — ничем не худшая партия, но на Блэка продолжала обижаться: как же он мог пренебречь ею?

— Привет, — сказала Кристабель, присаживаясь на скамью рядом с Сириусом. Питер подвинулся, уступая ей место, а потом и вовсе вскочил. — Твоя грязнокровка очнулась, как я заметила. Ты как, не разочарован? А то влюбился в девчонку в коме, а теперь узнал, что она разговаривать умеет…

— Она очнулась несколько дней назад, я уже успел это выяснить, — холодно проговорил парень. — Весь Слизерин в курсе моей личной жизни, мм?

Нотт поморщилась.

— Ну что ты, только заинтересованные лица.

— Так ты заинтересована во мне? Как не стыдно девушке из благородной семьи проявлять свои чувства к предателю крови?

— Блэк! — она взмахнула рукой, как будто собираясь дать ему пощечину, но доводить движение до логического конца не стала. — Это хамство. Мой жених может вызвать тебя на дуэль.

— О Мерлин! — заржал Сириус. — Мне так страшно, я сейчас погибну от разрыва селезенки прямо у тебя на руках, и пусть тебе будет стыдно! После всего, что между нами не было, как ты можешь такое говорить!

Кристабель вскочила, презрительно фыркнув.

— Ты отвратителен. Просто присматривай за своим выводком грязнокровок, — она окинула взглядом мародеров, Лили и Алису, покосилась на стол Равенкло и, наконец, ушла, оставив Блэка в задумчивости.

— Как это вообще, мать твою, понимать? — медленно протянул Джеймс Поттер, глядя вслед.

Питер всегда был склонен к самокопанию и неплохо разбирался в самом себе — как, впрочем, и в других. Поэтому, поймав себя на обманчиво беспричинной тоске, он принял срочные меры — то есть отправился гулять по замку, вгоняя себя в подобие аналитического транса. Лучше всего думалось именно на ходу.

Итак, он всегда отдавал себе отчет в том, что завидует Джеймсу. Именно ему, не Сириусу, не Ремусу. Все обладали недостатками, все имели травмы, из-за которых Питер не желал себе ничего подобного, но только не Поттер. Талантливый, умный, красивый, единственный и любимый сын богатых добрых родителей, популярный, общительный — он был идеален. Единственной болью в жизни Джеймса была Лили Эванс, но даже она в результате не устояла перед его обаянием.

У Питера была небогатая жизнь в маггловской многоэтажке, с матерью и колдографией отца в черной рамке, замкнутость, стеснительность, крысиное лицо и нескладное тощее тело. Он был логичен и предусмотрителен, умел думать и анализировать, но никогда не блистал особыми талантами. Там, где Джеймс учился мгновенно, схватывая на лету, Питеру требовалось приложить усилие. Замечать это было больно.

Он научился видеть в себе достоинства, научился анализировать все что угодно, кроме этого, научился не составлять мысленной таблицы достижений, в которой занимал стабильное четвертое место. Он вбил себе в голову, что, если Джеймс дружит с ним, если Сириус и Ремус дружат с ним, если он не стал изгоем на факультете — значит, он достоин чего-то, и в чем-то хорош.

Питер никогда не спрашивал парней, за что его ценят — это казалось чем-то очень девчачьим, но надеялся, что его самоутешения не иллюзорны.

Но в последнее время кто-то словно жирным маркером подчеркнул все, что причиняло ему боль, и стер все, что успокаивало. Отчаяние, зависть, чувство неполноценности, забитые на самый край разума, решительно выступили вперед и закружили Питера в мучительном хороводе.

Вся психологическая защита рассыпалась на кусочки — надо было справляться с этим, строить стены заново, но каждый кирпичик обращался в пыль, стоило только попытаться.

Первая их встреча произошла, когда Бьянке было четыре. Мать всегда выключала свет перед сном, не оставляя даже ночника — и она боялась, пока не засыпала. Каждый звук был движением вора, забравшегося в окно, шумом разгорающегося пожара, дыханием монстра под кроватью, шипением мантикоры. Но только однажды тихие шаги оказались настоящими.

Мужчина с кожей цвета эбенового дерева и такими же волосами был почти невидим в ночи, но Бьянка почувствовала его присутствие — а позже разглядела силуэт, поблескивающие зубы и белки глаз. Несмотря на то, что он, казалось бы, воплотил в себе ее кошмары, страха не было.

Мягкой походкой он подошел к кровати девочки, присел на нее — скрипнули пружины — и, медленно поднеся руку, погладил ее по волосам.

Сон пришел мгновенно — и долго еще Бьянка не могла понять, приснился ей тот человек или нет. Она тогда никак не связала это с тем, что на утро бабушку нашли мертвой.

Теперь же, вытаскивая из себя затертые воспоминания детства, она поняла, что видела его и на кладбище, где оказалась тогда в первый раз. Мама очень крепко держала ее за руку, траурная мантия из натуральной шерсти противно кололась и жали новые лакированные туфельки. А черный мужчина стоял у одного из памятников, поблескивая глазами в свете бледного осеннего солнца.

Он заглянул к ней перед смертью старой семейной совы, зашел, когда маминого брата, больного Драконьей Оспой, спасли, когда он был уже одной ногой в могиле. Потом стал появляться и перед смертью кого-нибудь из соседней маггловской деревушки, потом добавилась деревушка подальше… В общем, он искал повод.

А Бьянка ждала.

Они говорили обычно ни о чем: что подавали сегодня на ужин, как дела в школе, какая мантия красивее… Потом включились вопросы серьезнее: как его зовут, зачем старшеклассники издеваются над грязнокровками, какова обстановка в политике…

Он назвал себя Танатосом, греческим богом смерти. То есть, разумеется, он был один, а человеческих верований — много, но это имя, видимо, казалось самым симпатичным.

В самом начале этого лета, едва сдав СОВ, Бьянка совершила самую опасную ошибку в своей жизни: варя яд по рецепту из старинной Книги Теней, пережившей в их семье много поколений, она отвлеклась на пару секунд, а после добавила иглы дикобраза прежде чем стабилизирующую вытяжку вербены. Зелье взорвалось, окатив ее с ног до головы.

Две недели вокруг нее суетились лучшие целители из тех, что могла себе позволить семья Забини. Две недели, не чувствуя хода времени, она болталась в красном и лиловом, плыла в потоках боли, горела как средневековая ведьма, и вместе с этим сквозь цвета видела берег Стикса и ветхую лодочку. На другой стороне светилось что-то зеленоватое, в воде плавали мертвецы. Иногда картинка мигала, меняясь на пышный цветущий сад — в алмазно-чистой воде трупы были заметны куда лучше.

Ад имеет форму тела Дьявола, но форма эта постижима человеческим разумом, только если он охвачен смертной агонией. Теперь, будучи вновь живой и здоровой, Бьянка не могла вспомнить, как же это.

Черный плот, плоский, словно фигурка из театра теней, и человек на нем распахивает крылья. Перья касаются лица, нежно гладят, и боль уходит вместе с ними, в них.

Черный человек сверкает глазами, ослепительными в свете огненной реки Флегетон, и улыбается.

Впервые за вечность на пороге она увидела свою комнату. Он сидел рядом, помог подняться, обнимая за плечи, подвел к зеркалу. Из-за тонкой серебряной поволоки смотрела смерть, как представляют ее некоторые народы — лицо, что череп, разве что нос не провалился, только заострился, кожа — выбеленный пергамент, на скулах будто вот-вот порвется, синяки под глазами на пол-лица, а в самих глазах чернота и отблески пламени. Зубы влажно поблескивают между искусанных в алый губ, ловя магический свет, волосы висят немытыми, пропитанными потом сосульками.

Танатос провел черной рукой по ее белому плечу, любуясь контрастом.

— Я не могу дать тебе умереть сейчас, — сообщил он. — Иначе что я за Смерть, если не могу никого отпустить.

Провалы глаз в зеркале торжествующе сверкнули; она вскрикнула — и проснулась в своей постели, ужасно грязная, мокрая, исхудавшая — но абсолютно, ликующе живая.

Иначе что он за Смерть.

Регулус не стал залечивать ожоги. Тупой болью они напоминали о том, какой он грязный — но при том давали искупление.

Расплата за измену. Он перестал воспринимать происходящее как насилие, решив принимать как наказание — это позволяло сохранить разум, если то, что осталось в его голове можно было назвать этим словом.

Лежа в своей спальне, глядя сухими глазами в зеленый полог, он мог чувствовать физическую боль вместо той, что врезалась в сердце. Правда, это ничуть не убирало жидко-пламенную тоску, не избавляло от водоворота мыслей и воспоминаний — ничто не могло спасти от этого.

Он безумно скучал. Прокручивал мысленно диалоги, почти слышал знакомые интонации, почти видел улыбку. Все это было таким теплым, светлым и родным, что, окунувшись в грязь, Регулус не чувствовал в себе права прикасаться к собственной памяти, но ничего не мог с собой поделать.

У Роули были длинные светлые волосы, казавшиеся чужеродными, обрамляя грубое лицо. И сегодня Блэк не смог сдержаться, коснулся их — сам, без приказа. Но, увидев в глазах врага всплеск абсурдной надежды, тут же спровоцировал его, сказав:

— Ты ведь помнишь волосы человека, с которым запретил мне общаться.

Роули, видимо, стало больно — и он выместил свою боль, будучи жестче обычного, даже хуже, чем в обществе Эйвери. До этого момента Регулус ни разу, ни словом, ни жестом не показывал, что скучает по Джоэлу: не хотел провоцировать, не хотел объясняться в этом с самим собой, ясно осознавая, но не желая принимать.

День шестой.

Бьянка не уловила переломного момента, но с Регулусом что-то было не так. Он почти не разговаривал с ней и часто куда-то пропадал — то есть, пропадал он и до этого, но возвращался потом вполне довольный и даже более улыбчивый, чем обычно.

Теперь он пропадал, а возвращался тенью самого себя.

Блэк похудел так, что это стало заметно и, казалось, вообще не спал. Терпеть это было абсолютно нереально: она беспокоилась за него и злилась за себя. Ей не хватало общения с другом и тревожило его состояние, но на разговор Регулус не шел, сначала избегая, а потом и прямо заявляя, что не хочет ничего обсуждать.

Хорошо, что она была талантливым зельеваром. Сыворотка Правды, к сожалению, оказалась девушке не по силам, но было и другое зелье с похожим эффектом: оно не принуждало к откровенности, но вызывало острое желание поделиться тайной или проблемой. То, что нужно.

За обедом Бьянка добавила несколько капель в тыквенный сок друга и буквально через несколько минут от него поступило предложение не ходить на историю магии, а вместо этого уединиться и поговорить. Забини улыбнулась и радостно закивала. Такой моментальный эффект ее полностью устраивал, а урок Биннса — ерундовая жертва ради того, чтобы узнать, наконец, что творится с Блэком.

Они вышли из школы во избежание встречи с Филчем или кем-то из преподавателей и направились к Черному Озеру. Первым делом Регулус наложил заклинание "Оглохни", которое было широко известно на Слизерине благодаря Снейпу, — и только тогда смог заговорить.

Бьянка слушала друга, широко раскрыв рот. Он рассказал, как после нападения на девочку, ее брат случайно нашел его в туалете, увидел Метку и напал, как Регулус сам подстерег его, чтобы отомстить — и не смог толком ничего сделать, потому что парень искренне раскаивался. Потом они так увлекательно поговорили, что Блэк ночами не спал, думая об этом — и равенкловец, видимо, тоже, потому что вскоре прислал ему записку с просьбой о встрече. Они встречались всего недели три, но Регулус уже не представлял своей жизни без этого парня — а потом об их отношениях узнали Эйвери и Роули, который решил применить шантаж.

— Я убью их обоих! — воскликнула Бьянка, сверкая глазами. Это было настолько мерзко и чуждо ей, что хотелось разорвать семикурсников голыми руками. Да, Слизерин славился любовью к интригам, но шантаж — это так банально и грязно! Поступать так — себя не уважать. Да и Регулуса это очень мучило. Рассказал он просто, без жалоб, но его вид, тон, жесты говорили сами за себя.

— Не надо! — вот теперь он показался эмоции открыто, и во главе стоял страх. — Не надо убивать, я не хочу, чтобы ты брала на себя такое. Пусть все идет, как идет. Главное, что все в безопасности.

— Милый, Шляпа предлагала тебе Гриффиндор? — нежно поинтересовалась девушка.

— Эм… да.

— Я так и думала, — она фыркнула. — Ладно, я постараюсь их не убивать. Но это просто ужасно, омерзительно и тупо! Кто вообще так делает?

Регулуса бы не успокоило ее небрежное обещание "постараться", если бы он хоть на секунду полностью поверил в решимость подруги. Его пугало любое упоминание о том, что кто-то из его близких может совершить убийство не в бою по необходимости, а просто чтобы убрать того, кто мешает — но при этом он не верил, не хотел верить, что любимые люди на это способны, особенно дамы. Даже прожив шестнадцать лет в одном доме с собственной матерью, Блэк продолжал считать женщин более нежными и чистыми существами, чем мужчины — и, возможно, этим объяснялось отсутствие влечения к ним. Это было бы также странно для него, как хотеть совокупления с произведением искусства.

Бьянка же действительно решила постараться не убивать. Но ведь существовало множество способов избавиться от человека иначе — разве что в таком случае ей была необходима помощь.

* * *

Когда его нашла зачарованная записка вроде тех, что использовались в Министерстве, Сириус Блэк сидел с Мелс в пустом классе и был очень занят. Однако, бумажка-птичка оказалась очень настойчивой и клевала его голову до победного.

Писала… Забини. Заинтригованный, Сириус развернул пергамент; Омела заглянула ему через плечо, коснувшись подбородком руки.

"Сириус Блэк! Твой брат вляпался в большие неприятности и, чтобы вытащить его, мне нужен ты и брат твоей девушки".

— Зачем это ей Джоэл? — удивилась Мелс.

"Дело касается его, а ты — брат. Я знаю о ваших разногласиях, но не верю, что тебе действительно наплевать, извини уж. Я хотела справиться сама, но не выходит, поэтому прошу вашей помощи. Буду ждать ответа".

Блэк почесал в затылке и вытащил сигарету. Странно, что слизеринка пишет ему, несмотря на то, что их отношения с Регулусом всему Хогвартсу были известны как никакие. Но, может быть, ей, как лучшей подруге и невесте, было известно больше? Старые, спрятанные даже от самого себя чувства шевельнулись в нем. Как давно они не разговаривали с братом? Почему? Получил ли он Черную Метку и с этим ли связаны его неприятности? Встревоженный, он погрузился в себя и не сразу заметил, что Мелс дергает его за руку.

— Сириус, надо показать это Джоэлу. Если дело касается его, он должен что-то знать.

Блэк отстраненно кивнул.

— Да, но я не общался с братом с самого поступления в Хогвартс. С тех пор, как мы оказались на разных факультетах, это стало препятствием. Почему Забини просит моей помощи? Что помешало ей написать сразу Джоэлу, минуя меня? И если твой брат связан с моим, то почему я ничего не знаю об этом?

— Пойдем, узнаем, — она потянула его за собой. — Он не сможет отнекиваться.

Омела и Блэк поймали Джоэла на третьем этаже. Вместе они зашли в привычный ему мужской туалет: девушка только фыркнула и огляделась так, как будто ожидала увидеть нечто необычное.

За последние несколько дней это место снова превратилось в просто курилку. Моэм продолжал просиживать здесь все вечера, пользуясь тем, что сестре стала гораздо меньше необходима его компания, а на вопросы отвечая, что там тихо, никто не дергает и можно курить за уроками. Регулус так и не появлялся. То, что было между ними, просто исчезло — резко, как под воздействием чар. После разговора у Слагхорна Джоэл лишь однажды попытался подловить слизеринца и заставить объясниться вновь, но тот на попытку заговорить в пустом коридоре ответил заклятием Петрификус Тоталус. Провалявшись обездвиженным около получаса, равенкловец решил больше не унижаться таким образом, но перестать ждать не мог. Интуиция подсказывала, что дело не так просто, как выглядит, но как узнать — в голову не приходило.

— Моэм, что за отношения у тебя с моим братом? — грозно поинтересовался Сириус, едва они заперли дверь.

— Они встречаются, разве не очевидно? — ехидно спросила Омела.

— Чего-о-о, — гриффиндорец так удивился, что даже забыл добавить вопросу соответствующую интонацию.

— Ну, сначала Джоэл шляется где-то по вечерам, как и мы с тобой, а потом это письмо. Логично! — объяснила она.

— Какое письмо? — Моэм едва не подскочил на месте от напряжения. Почему какая-то информация о Регулусе приходит его старшему брату, с которым они не общаются уже давным давно?

Омела протянула брату небольшой пергамент, на котором каллиграфическим почерком были даны подтверждения качества его интуиции.

— Ясно, — вздохнул он. — Интересно, что у него случилось. Понимаете…

Блэк был шокирован едва ли не сильнее, чем тогда, когда нашел Мелс. Его младший брат тайно встречался с Моэмом, изменил свои дурацкие чистокровные взгляды, а теперь у него проблемы — и он, Сириус, ни-че-го об этом не знает. Вдруг стало очень обидно, что Регулус не пришел к нему — за помощью, за защитой, затем, чтобы снова стать семьей, наконец!

Вместо этого ему необходимо было вляпаться.

— Наверняка, дело в том, что он — Пожиратель Смерти, а ты — полукровка, — подвела итоги Омела. — Раз так, мы должны помочь. Сириус, напиши Забини, назначь ей встречу где-нибудь — ты же знаток тайных мест.

Парень медленно кивнул и полез в сумку. То, что брат уже успел получить Метку, ему тоже очень не нравилось. Вообще, вся история создавала противное впечатление клубка змеиных интриг, который незаметно сплелся за его спиной.

* * *

"Возьми длинную палку и ткни в здоровенный нарост на стволе Гремучей Ивы с той стороны, которая повернута к замку. Тогда ветки остановятся и ты сможешь пролезть в тайный ход".

Сириус Блэк назначил очень оперативное совещание — в тот же день, после отбоя. А если бы она была трусливой и побоялась бы идти куда-то ночью? Вдобавок он определенно считал ее кем-то вроде землеройки — хотя место, откровенно говоря, было неплохим — по крайней мере, куда более секретным, чем этот их туалет.

Еще он упомянул, что, кроме парня Регулуса, приведет с собой еще парочку "людей, достойных доверия", что наверняка означало половину Гриффиндора, но было уже, в общем-то, ерундой. Их факультет славится своей верностью — а если кто-нибудь из его доверенных лиц окажется предателем, сам Блэк точно сдохнет первым.

На самом деле все оказалось не так страшно. Она просто вышла погулять после ужина, предупредив соседок, что может не вернуться на ночь. На подозрительный вопрос Алекто получилось очень мило улыбнуться и подмигнуть, что тут же повлекло за собой пересуды о свидании — даже говорить ничего не пришлось.

Ожидала ее не такая уж и толпа: всего лишь Блэк, брат и сестра Моэм, и Поттер.

— Привет, — напряженно произнес Сириус. Джеймс улыбнулся, Омела кивнула, а Джоэл пронзил ее настороженным взглядом. На дне его глаз плескался страх — причем, похоже, не за себя.

— Рассказывай, — процедил равенкловец. За пару часов он успел так себя накрутить, что едва не срывался на крик. Поттер на заднем плане замахал палочкой, организовывая чай, потому что мама говорила, что это — лучший способ разрядить обстановку.

— Регулуса шантажируют Роули и Эйвери. Точнее, первый шантажирует, а второй страхует. Угроза состоит в том, что они в любой момент могут доложить Темному Лорду о его измене. Поэтому он перестал видеться с тобой.

— А предмет шантажа? — внезапно осипшим голосом спросил Джоэл.

Бьянка не хотела уточнять это, опасаясь неадекватной реакции парней — она сама-то едва удержалась от немедленного битья морд, а они, особенно Блэк, наверняка менее осмотрительны, но прямой вопрос проигнорировать не смогла.

— Роули поставил условие, чтобы Регулус перестал тайно встречаться с тобой и начал тайно встречаться с ним.

Получилось довольно мягко, но Сириус все равно подскочил на кровати. Омела вцепилась в его руку, не давая ломануться нести добро и справедливость сию же секунду.

— Но он ведь этого не хочет? Встречаться с ним? — тон Джоэла вдруг стал очень неприятным, даже пугающим, хотя вроде бы ничего не изменилось.

— Не хочет. Ты его видел? Он выглядит как хреново привидение.

— То есть… — свистящим шепотом продолжил равенкловец. — Уже… больше недели его… насилуют, и я узнаю об этом только сейчас?

В воздухе разлилась непонятная тревога. Бьянка сжала палочку в кармане мантии — последний раз ей было так страшно, наверное, в детстве, когда мама говорила "Нокс" и закрывала дверь в ее спальню.

— Я сама узнала об этом вчера. Он ничего не говорил, а потом я, наконец, додумалась до Зелья Искренности.

Моэм кивнул. Лицо его стремительно побелело, глаза ввалились — и Забини вдруг поняла, кто же так напугал в Лесу Амикуса и Криса.

— Перестань! — Омела, единственная, кого не ввела в оцепенение эта вспышка, потрясла брата за плечи. — Нельзя бежать и бить, надо придумать, как избавиться от этих уродов так, чтобы мы все — и Регулус — остались в безопасности!

— Верно, — Бьянка покосилась на нее с легкой улыбкой. — Только я не знаю, как. Регулус просил не убивать никого, и я обещала — по возможности. Только если не будет другого выхода.

— Почему он просил?! — Джоэл снова сделался нормальным и теперь сорвался на крик.

— Потому что он боится убийств! Боится, что люди, которых он любит, будут убийцами! — Бьянка не удержалась, закричав в ответ. Она понимала чувства парня, но как же раздражали его бессмысленные реплики.

Поттер раздал всем по чашке чая, и атмосфера действительно стала менее напряженной.

— Я хотела их отравить, — призналась Бьянка. — Не убить, так устроить полный паралич или что-нибудь в этом духе.

— Слишком очевидно и откровенное преступление, — заметил Сириус. — Нужно остаться чистенькими.

— Да, я тоже так подумала. Было бы неплохо их подставить.

— Слушайте! — воскликнула Омела. — Не знаю, насчет Роули, но Эйвери, возможно, даже не нужно будет именно подставлять. Если мы сможем доказать его участие в нападении на меня.

Джоэл застонал, уткнувшись лицом в ладони. Столько ненависти в адрес одного человека выдержать было трудно.

— Ты же сказала Дамблдору, что ничего не помнишь, — удивился Блэк.

— Вспомнила недавно, — она легкомысленно махнула рукой. — Я, вообще-то, одни плюсы с этого получила и не хотела ничего раскапывать, но раз уж такое дело… Слушайте. Их было шестеро и все в масках. Один послал мне в спину Режущее Заклятье, третью модификацию, но я успела выставить щит — и оно отскочило обратно. Этот парень заорал, я побежала, но еще услышала, как он говорит, что наверняка останется шрам. Далее они догнали меня и больше не использовали магию, кроме проклятия, — она поморщилась и пожала пальцы Сириуса. — В общем, по голосу он был очень похож на Эйвери. Может, это и был он. Как бы найти этот шрам? Он должен быть на животе.

Бьянка обреченно вздохнула. Идея появилась у нее мгновенно, столь же неприятная, сколь очевидная.

— Поттер, — слизеринка повернулась к нему, вопреки привычкам пытавшемуся быть незаметным. — Эванс сможет помочь мне с зельеварением? Думаю, у меня получится взглянуть на живот Матиаса, но без магической поддержки дело не обойдется.

Все присутствующие посмотрели на нее с интересом, сочувствием, удивлением, недоумением.

— Лили сможет, я представлю вас, — Джеймс деловито кивнул.

— Давайте смоделируем дальнейшее развитие событий, — предложил Джоэл: ему наконец-то удалось взять себя в руки. — Если доказательств вины Эйвери нет, придется придумать другой план. А если у него есть этот шрам? Что дальше?

— Дальше я иду к Дамблдору и сообщаю ему об этом. Мол, вспомнила, спросила у анонимного источника…

— Да, по возможности не раскрывай моего участия.

— Дам ему свои воспоминания, предложу осмотреть Эйвери, проверить шрам, допросить его…

— Но Мелс, — Сириус погладил ее по плечу. — А если Дамблдор пошлет тебя к черту? Он ведь не стал расследовать Хэллоуин.

— Тогда придется подключить маму.

Омела и Джоэл обменялись понимающими улыбками.

Сириус, который никогда в жизни не просил родителей решать свои проблемы, удивленно поднял брови. В его восприятии существовали два вида матерей: такая же злобная, как Вальбурга Блэк, и такая же теплая и домашняя, как Юфимия Поттер. Однако, ни одна из них не сыграла бы ту роль, которую Мелс заранее возложила на свою мать: первая не захотела бы, а вторая не смогла бы надавить на убежденного в чем-либо директора.

— Ты познакомишься с нашей мамой, обязательно! — улыбнулась Мелс, заметив его озадаченность.

— Я уже в панике, дорогая.

Джоэл усмехнулся.

— Итак, — Бьянка решительно поднялась. — Завтра вечером я проверю Матиаса и сразу же напишу Омеле. Думаю, это будет наименее заметно. Если шрама нет — встретимся здесь же в то же время, если есть — идите к Дамблдору и я буду ждать результатов. Мне жаль, что Регулусу придется еще немного потерпеть, но, думаю, убрав Эйвери, с Роули мы справимся легко. Он не так умен и действует почти всегда по его указке.

День седьмой.

Джоэл не мог уснуть до самого утра, и теперь, сидя на чарах, чувствовал себя разбитым, несчастным и очень виноватым. Он ведь мог прижать Регулуса к стенке и заставить сказать правду — знал ведь, чувствовал, что дело нечисто.

Не просто мог, а должен был. Еще у Слагхорна, в момент внезапного расставания — как он мог его отпустить? Как можно было решить, что Блэк сделал выбор, если к этому не было ни малейших предпосылок? Джоэл, конечно же, не был знатоком человеческих душ, но у него была хорошая интуиция и, возможно, мозги. Последний факт, правда, теперь вызывал сомнения — единожды не подумав, он ощущал себя невыносимым дураком.

За перемену рука украсилась еще несколькими сигаретными ожогами. Чувство вины, от которого не спасло бы даже искреннее прощение, нужно было выжечь, чтобы не было так мучительно, а после выслужить. С одной стороны, это была уловка для успокоения совести, с другой — какой от совести толк, если она ни к чему не подталкивает?

Кстати.

Раз уж он не подумал раньше, следовало заняться этим сейчас. Вчера они не обсудили этот вопрос, и теперь Джоэл озадачился. Чистокровные волшебники не могли шантажировать человека, настроенного откровенно враждебно, не имея гарантий. Значит, они наверняка заставили его принести Непреложный Обет, что усложняло ситуацию: насколько именно, зависело от условий.

Раз Регулус еще жив, рассказывать о своем положении ему не запретили — забыли, скорее всего; очень удачная невнимательность, иначе бы зелье Бьянки его убило, что стало бы абсолютным, феерическим провалом. Вероятно, ему запретили общаться с Джоэлом, разрешив только сообщить о расставании, чтобы избежать лишних вопросов: вряд ли Роули стал терпеть бы конкурента, а без прямого запрета — как Моэм надеялся — Блэк не стал бы избегать его, ведь все было хорошо.

Скорее всего, Роули потребовал слушаться его и не причинять вреда Эйвери, так как маги, связанные Обетом, и так не могут убить друг друга — иначе какой бы все это имело смысл? Если Регулус был способен соображать в этот момент, он должен был в ответ взять клятву о неразглашении предмета шантажа. Неужели для Пожирателя Смерти связь с полукровкой действительно настолько фатальна, что с помощью информации о ней можно добиться такого? Похоже, это было действительно так, оставалось лишь смириться.

Эйвери проводил Бьянку задумчивым взглядом. Делать ей намеки и предложения он больше не мог; девушка теперь почти официально принадлежала к семье Блэков, а связываться с таким родом — себе дороже. Разве что только с отдельными его отпрысками, наивными, как хаффлпаффский первокурсник.

Роули посмотрел на него сочувственно и предложил сыграть с Забини также, как с Блэком.

— Думаешь, я способен поступить так с дамой? — фыркнул Матиас, смерив приятеля презрительным взглядом.

Торфинн застыл на месте, вилка в ослабшей руке противно скрипнула по тарелке. Видя, что Эйвери относится к Бьянке также, как он сам — к Регулусу, он прочно связывал две истории между собой, и то, что друг-сюзерен убедил его сделать то, что не стал бы сам, оказалось неприятной новостью.

Семья Роули уже несколько поколений находилась в подчинении семьи Эйвери — с тех пор как один не самый умный глава рода, промотав все состояние и ничего толком не умея, принес вассальную клятву в обмен на материальную поддержку.

Торфинн с детства привык делать за Матиаса грязную работу, но никогда еще его сюзерен не показывал, что не стал бы делать чего-то сам, не связывай его условности высшего общества.

— Почему с Блэком так можно? — не сдержавшись, спросил он.

Эйвери фыркнул.

— Это месть, а женщинам не мстят. Это то же, что убить сову за то, что она нагадила тебе на стол.

— Но ведь для меня это не месть, — удивился Роули.

Матиас помедлил с ответом, изучающе глядя на его мрачное лицо. Он всегда так вел себя, раздумывая, как выбраться из неудобного поворота в разговоре — и Торфинна, знавшего его с детства, это напрягло гораздо больше, чем любая возможная гадость.

— Разве не месть? За то, что он предпочел тебе грязнокровку.

Единственным безопасным ходом сейчас было согласиться, и он не стал рисковать — но сознание уже перевернулось.

Кружится юбка вихрем радужных огней -

Я все блаженство мира чувствую под ней.

(Мюзикл "Нотр-Дам де Пари" в переводе Лоры Московской, "Бель")

Она заглянула в мужскую спальню — четыре пуговки расстегнуты на блузке, одной из нижних юбок нет и видны ажурные края чулок. Отследила момент, когда Эйвери будет один и пришла — зачем?

— Привет, — Бьянка улыбнулась и облизала губы. — Знаешь, а ты был прав… насчет Регулуса.

Забини не стала бы так говорить, не будь она уверена в том, что Эйвери недолго осталось — но он этого не знал.

— Что он импотент?

— Что он гей. А ты… — слитным шагом девушка оказалась рядом и опустилась на кровать.

— Что я? — от ее близости стало жарко и участилось дыхание, но показывать этого было никак нельзя, чтобы не спугнуть.

— Ты красивый, и я нравлюсь тебе, — честно сказала Бьянка. Как бы она не относилась к Эйвери — это были бесспорные факты, практически аксиомы.

Он кивнул, растягивая губы в улыбке.

— Но я же не нравился тебе?

Дело было очевидным и заранее решенным, ему очень хотелось повалить ее на кровать сию же секунду, но нужно было еще потянуть время, чтобы не продаться слишком дешево. Не с одной милой улыбки, а с двух.

— Я тщательно обдумала это… — она махнула палочкой, запирая дверь. — И решила, что была не права.

Сглотнув, Эйвери проследил, как Бьянка расстегнула на блузке еще одну пуговку и придвинулась ближе, так, что опустив взгляд, он смог увидеть белое кружево на оливковой коже. Одернул в себе инстинктивное желание коснуться и почти физически ощутил, как рушится психологическая защита.

Девушка потянулась вперед, коснулась губами губ, грудью — груди, и он обхватил ее за плечи, обращая намек на поцелуй в твердую реальность. Все мысли сосредоточились на ноющей тяжести в паху, на пожаре, разгорающемся внутри. Отстранившись совсем немного, Бьянка медленно расстегивала блузку, а он, не отрывая взгляда, механически мучил пуговицы рубашки.

Оставшись в лифчике, она снова потянулась поцеловать, провела языком от ключицы до щеки и сама спустила его рубашку с плеч. Руки запутались в ней так, как будто Забини связала его колдовством, впрочем, это было вовсе не плохо. Ее взгляд прошелся снизу вверх, зацепив свежий шрам на животе, пальцы скользнули по ребрам, как по клавишам, потянулись к брюкам…

Эйвери казалось, что он кончит в ту же секунду, как Бьянка коснется пальцами члена. Мир рассыпался на фрагменты, как это бывало у него всегда в такие моменты, только еще ярче. Картинки, рассыпчатые и слишком четкие, мелькали перед глазами: ее тонкая шея, нежный пушок на виске, маленький шрам над бровью, округлые алые ногти, заусенец на большом пальце, глаза — влажные маслины.

Но стоило тонкой руке залезть ему в брюки, как все осыпалось наземь и мир снова стал обычным, серо-зеленым. Жар растаял в прохладном воздухе подземелья — а Забини посмотрела на него озадаченно.

Пламя в ней обращалось в угли прямо у Эйвери на глазах.

— Что такое?

Кровь, отлившая от члена, бросилась ему в лицо; снова стало жарко, но теперь уже от стыда.

— Я… не выспался, наверное, съел что-то не то… наверное…

Он и сам не знал, панически ища причину и чувствуя, что звучит это как глупые оправдания тому самому, чем он пытался задеть Блэка.

— Да ты не расстраивайся, бывает, — голос ее звучал искренне, однако Матиас все же чувствовал тень насмешки и был от этого сам себе неприятен. — Я читала, что так бывает от волнения.

Как будто каблук всадила ниже пояса. Неужели его нервозность так заметна, неужели его так легко раздавить?

— В другой раз будет лучше, — Эйвери выдавил улыбку, которая мало походила на его обычную, но он, по крайней мере, старался.

Бьянка кивнула, изучающе глядя на него.

— В таком случае, я пойду. Ну… извини за доставленную… неловкость.

Он только проводил взглядом ее руки, застегивающие блузку обратно, прячущие мягкость и ажур, а потом и ее саму — стройную и ароматную, черно-белую, окончательно теперь недоступную.

Роули не мог заставить себя идти по привычному уже сценарию. Он почти желал теперь неминуемой казни, которая рано или поздно ждет всякого преступника.

Регулус, похоже, был озадачен, и порывался спровоцировать его — зачем? Ответа не было.

— Почему ты сидишь и ничего не делаешь? Где твои фирменные веревки, где убогий командирский тон?

Сегодня они не могли получить друг от друга то, в чем нуждались. Роули уже не светило прощение, слишком далеко он зашел, слишком поздно начал понимать, что делает; Регулус не мог добиться агрессии, которая ранила его сильнее прежнего, но давала облегчение угрызениям совести: они, может, и были необоснованны, но боль причиняли настоящую.

— Решил пожалеть меня? Поздно.

Роули вздернул голову и презрительно фыркнул. Вот еще, будет он выдавать себя. Блэк сидел на широкой кровати, застеленной покрывалом, совсем рядом, живой и теплый, уже почти свой, но что-то стояло теперь между ними, как невидимая стена, защищающая его.

— Или Эйвери, твой хозяин и повелитель, приказал поберечь меня для чего-то особенного?

— Еще раз скажешь так — убью.

Первая его фраза за сегодняшний вечер стала угрозой. Ему бы и в голову не пришло действительно убить Блэка, да и вообще повредить его слишком сильно, но слышать эти слова об Эйвери оказалось невыносимо.

Роули даже передернуло немного от злости. Его дружба с Матиасом, его вассалитет — все это оказалось безответным и насквозь фальшивым, и он твердо намерен был разорвать порочную связь семей.

— Убей.

Регулус сказал это поверхностно спокойно, но под равнодушным тоном плескалось желание. Он хочет смерти?

Он видит ее выходом.

Но не одно только это — ни один слизеринец, даже такой странный, даже в отчаянии, не будет говорить с врагом без задней мысли, без дополнительного плана.

— Убей меня, серьезно. Это будет любезно с твоей стороны.

— Меня посадят в Азкабан.

Ухмылка, скользнувшая по губам Блэка в ответ на эти слова, сработала как Люмос, внезапно осветивший пыльные завалы памяти.

— Я же приносил тебе Непреложный Обет!

Регулус закатил глаза. От того, что манипуляция не удалась, или от чего?

— Хочешь решить все проблемы разом? И избавиться от самого себя и отомстить?

— Если тебе интересно, ты не запрещал мне причинять вред самому себе. Только твоему возлюбленному Эйвери.

— Заткнись!

Это прозвучало скорее мольбой, чем приказом, но Блэк замолчал, только лицо его сделалось ехидным.

— Уйди. Хватит.

— Использовал и выкидываешь? — Регулус поднял бровь и улыбнулся, став до жути похожим на брата.

— Если тебе удобно так думать.

И он ушел, и Роули остался наедине с колючей проволокой своих мыслей, завязанной в Гордиев узел.

День восьмой.

Забини написала Омеле сразу же, как вернулась из комнаты Эйвери в свою, но до Дамблдора им с Джоэлом удалось добраться только на следующий день.

Кабинет директора был похож на странноватый научно-исторический музей, но им было не внимательного осмотра.

— Профессор! — воскликнула Омела, едва переступив порог. — Я знаю одного из тех, кто напал на меня!

Дамблдор расслабленно кивнул и предложил чаю. Минуту спустя, цепляясь обеими руками за тонкую чашку, девушка излагала несколько отцензуренную версию событий.

— Я вспомнила, что они сперва бросили в меня Режущие Чары и я выставила щит — тогда заклинание попало в одного из них, в живот. Я слышала, как он ругался. Вспомнив это, я узнала голос — Эйвери, и спросила у одной девочки, которая видела его живот, есть ли шрам, потому что чары всегда оставляют шрамы надолго. Это точно он! И голос, и шрам, и его… убеждения соответствуют.

— И в Лесу он был, — мрачно добавил Джоэл. — Наверняка. Они все были в масках, но голос, фигура, манера двигаться…

— Я понимаю. И буду честен, — медленно произнес директор. — У меня нет причин для недоверия к вам, но этих доводов недостаточно. Они были в масках в обоих случаях, поэтому не сильно поможет даже просмотр ваших воспоминаний.

— Все ясно.

Джоэл вскочил и резковато дернул сестру за руку.

— Вы снова покрываете убийц. Все знают, вся гребаная школа знает, кто был в Лесу, у кого есть Метка, кто травит магглорожденных, пока учителя не видят! Но пока вы лично не увидите Эйвери без маски, пытающим кого-то, вы не сможете ничего сделать, несмотря на все влияние!

Омела вздохнула. Скандалы она предпочитала оставлять матери.

— Мистер Моэм… — Дамблдор тяжело вздохнул, приподняв на миг маску — или же просто сменив ее на другую. — Мое влияние не столь велико, как вам кажется. Против меня, против таких семей как Поттеры и Прюэтты, против официальной власти выступает вся верхушка магического общества. Блэки, Лестрейнджи, Эйвери…

Услышав про Блэков, брат и сестра синхронно поджали губы.

— Предположим, этот раунд мы проиграли, — усмехнулся Джоэл, и улыбка его показалась директору чуть шире, чем должна быть. — Я принимаю ваши аргументы.

За дверью директорского кабинета он впечатал кулак в стену, едва не сломав кисть. Омела только вздохнула.

— Не волнуйся, — сказала она, потянув брата за рукав. — Мама разберется.

— Мне неприятно прятаться за ее юбкой, как ребенку, — процедил Джоэл.

— Но дело не в этом! Посмотри с другой стороны. Ты не ребенок, но еще учишься в школе — тебе нельзя скандалить с директором. А вот маме можно, как юридически взрослому человеку и родителю ученика.

Он понимал, но неприятного чувства это ничуть не уменьшало. Мотивацию директора тоже можно было понять, тщательно обдумав, но принимать такую политику Джоэл не желал. Лучше жить на необитаемом острове или в лесной хижине, чем среди людей, но зная, что справедливости можно добиться лишь нечестными методами.

Он знал, что Дамблдору скажет мама, знал, что их методы не совсем законны и очевидно неэтичны, но иного выбора не было. Война разгоралась в магическом мире, локальная война была между ними и Эйвери — и на ней не было места добру.

Строго говоря, дихотомия добра и зла вообще существовала только в христианских проповедях отца, но и там обе стороны представлялись абстракциями, недостижимыми для человека. Нет никого, подобного Богу, нет никого подобного Дьяволу — а все участники войны ровным строем отправятся в Ад.

За колдовство.

Вечером они вновь собрались за чаем в Визжащей Хижине — те же лица плюс Лили, помогавшая Бьянке продумать план соблазнения Эйвери.

— Итак, ты намазала руки Охлаждающим Зельем? — уточнил Сириус и повалился на кровать, заливаясь лающим хохотом.

Забини кивнула. Лили захихикала — и у Джеймса мелькнула мысль, что из нее вышла бы чудесная злодейка.

— Я немного поменяла состав, — сказала Эванс, — чтобы зелье никак не действовало на Бьянку.

— Чтобы я могла изобразить страсть достаточно достоверно, а то девушка под действием этого зелья превращается в сушеную воблу.

— Я хочу пожать вам руки, — сообщила Омела.

— Страшные женщины! — радостно воскликнул Блэк. — Мне даже немного жалко Эйвери.

— Мужская солидарность взыграла? — усмехнулся Поттер. — По-моему, так и надо этому ублюдку, нечего руки распускать и строить из себя секс-символ Хогвартса. Надеюсь, это положительно повлияет на его характер.

— В Азкабане у него вовсе перестанет вставать, — проворчал Джоэл, все еще недовольный беседой с Дамблдором.

— Интересно, если Поцелуй Дементора уничтожает душу, что делает секс с дементором? — задумчиво спросил Блэк.

— Сириус! — Лили возмутилась. — Это вовсе не тема для шуток.

— И, к сожалению, Поцелуй Эйвери не грозит, — со вздохом добавил Джоэл. Он был бы не против.

Эванс обвела их возмущенным взглядом. По ее мнению, сам факт существования дементоров был жутким и неправильным. Впервые узнав про Азкабан, девушка ужаснулась жестокости магов, запирающих преступников рядом с такими монстрами. Даже смертная казнь, пусть самая болезненная, вроде сожжения на костре, казалась милосерднее, чем это. На третьем курсе она перерыла всю библиотеку, пытаясь отыскать причины — ведь маги вовсе не казались поголовно моральными уродами — но так ничего и не нашла, а спрашивать учителей побоялась.

Только сейчас не удержалась.

— Неужели маги не могли придумать нормальную защиту для тюрьмы? Неужели нельзя применять нормальную смертную казнь? Дементоры — это кошмар, это многие года пытки! Почему это допускают сейчас, в двадцатом веке, как будто магическое общество осталось в Средневековье или даже раньше!

— Лилс, ну ты же не думаешь, что это сделано просто так, от переизбытка жестокости, — озадаченно ответил ей Джеймс.

— А из-за чего? Ты знаешь? — она подалась вперед, глядя на него с болезненным любопытством.

— Я думал, все знают, — озадачился Поттер.

— Сохатый, — лениво протянул Блэк, — Моя кузина Белла говорит, что образование в Хогвартсе дает информацию о чем угодно, кроме традиций магического мира и причин, по которым они именно такие — и это, пожалуй, единственное, в чем она права. Гр… магглорожденные… — он осекся, осознав, что чуть не ляпнул слово "грязнокровки".

— Магглорожденные не понимают, где оказались, — продолжил Джоэл. — Это так.

Лили выжидающе смотрела на Джеймса.

— Ладно, — вздохнул он. — Понимаешь, дело в том, что маг не перестает быть магом, когда у него отнимают палочку. Помнишь, ты как-то говорила, что МакГонагалл, когда принесла письмо из Хогвартса, сказала твоим родителям, что тебе необходимо учиться, потому что иначе магия, заключенная в тебе, выйдет из-под контроля, и будет очень плохо: ты сойдешь с ума или будешь разносить все вокруг.

Эванс кивнула.

— И вот, волшебника запирают в тюрьме, лишая возможности колдовать — к сознательному возрасту очень мало кто способен делать это без палочки, а ее забирают. Но магия-то никуда не девается! Она копится, и рано иди поздно начинает все разносить. Стены тюрьмы, например. За этим и нужны дементоры — они вытягивают не только положительные эмоции, но, вместе с ними, и магическую силу, так что она не выходит из-под контроля. После Азкабана волшебник через некоторое время восстанавливается, но там, рядом с дементорами, он как будто бы сквиб. Это обеспечивает безопасность. Дементоры, это, конечно, мерзко, но никто просто не смог придумать лучшего метода убирать избыточную силу у волшебников, лишенных возможности колдовать. Но и не лишать их такой возможности нельзя! В начале века рассматривался законопроект, в котором предлагалось разрешать заключенным колдовать в специально оборудованном месте примерно раз в две недели — но его отклонили, потому что даже в такой ситуации можно много чего придумать. Идеальной защиты не существует. Полный запрет на магию куда безопаснее и проще. Также, дементоры лишают возможности трансгрессии и даже использования порталов, которые можно передать заключенному во время свидания.

Лили была настолько ошеломлена, что даже не могла найти ответа. Ей определенно было о чем подумать.

День девятый.

Омела заглянула в сон матери, разгоняя подсознательные образы и заменяя их своей реальностью, послушной каждой мысли.

— Мелс? — удивилась Айрис. Он обернулась, увидев, как тает внутреннее убранство собора, и как меняется сон. — Давно не видела тебя здесь.

— Обстоятельства требуют, — сообщила Омела. — Надеюсь, я не слишком жуткая.

— Я не боюсь своих детей, — фыркнула мать. — Что случилось?

— В Хогвартсе закрыли почту, а мне очень нужно с тобой связаться. Я не знаю, сообщил тебе Дамблдор, или нет, но в конце сентября на меня напали, я около месяца пролежала в коме. И теперь, когда я вычислила одного из этих уродов, директор отказывается обращаться в аврорат! Поговори с ним, пожалуйста!

Айрис прищурилась. Интуиция подсказывала ей, что все не так просто — дочь никогда не была мстительной, чаще всего она переставала замечать обидчиков, как только ситуация разрешалась, а с официальной властью и вовсе опасалась связываться.

— В чем подвох, дорогая? — прямо спросила она. — Если ты, спустя много лет, снова являешься во сне, значит, видимо, кома послужила переломным моментом, и ты вернула способности. Я, как твоя мать, в ярости от того, что кто-то посмел напасть на тебя, но я знаю тебя — ты бы не стала злиться слишком сильно.

Омела улыбнулась, и серо-бурое месиво, в котором они находились — то пространство, которое обозначает отсутствие волевого импульса, создающего пейзаж, нервно заколыхалось.

— Это инициатива Джо, — сказала она. — Он встречается с одним парнем… и тот тип, который напал на меня, крепко нагадил этому парню. Я бы не стала мстить за себя, но Джо хочет — за меня и за него.

— С парнем! — Айрис хлопнула себя ладонью по лбу. — Я ожидала чего-то подобного. Я поговорю с Дамблдором, конечно. Как бы то ни было, он не имеет право игнорировать нападение на ученицу. Но. Ты говоришь, почтовое сообщение остановлено — как же тогда ты сообщила мне об этой ситуации? Не хотелось бы раскрывать все карты перед сомнительными личностями.

— Я все обдумала, — Омела протянула матери чистый пергамент. — Возьми, он выйдет из сна вместе с тобой. На нем Протеевы Чары — скажи, что я дала тебе его летом, чтобы было удобно общаться. Я напишу подробности дела утром.

Айрис кивнула.

— Ты молодец. Материализовать предмет из сна не каждый профессор сможет.

— Это особый Дар, — улыбнулась Омела. — Никакие профессора мне и в подметки не годятся.

Сон ее мигнул, как некачественная фотопленка, и сменился кошмаром.

Сириус Блэк был бледен и истощен, кожа его, давно не видевшая солнечного света, сохла и трескалась. Каменные стены сжимали его с трех сторон, четвертая была толстой редкой решеткой. Отросшие волосы падали на глаза, на висках отчетливо вычертились синие вены, глубокие тени залегли под глазами.

Здесь пахло болезнью, страхом и отчаянием. Дементоры, очень четкие и материальные, периодически скользили по коридору и казалось что при их появлении даже железные прутья сжимаются в ужасе.

Она видела Азкабан изнутри, но также знала, что в этой реальности находится снаружи и мечется, пытаясь помочь Сириусу.

Но властьимущие остаются глухи.

Комок подкатывал к горлу, сжимал грудь огненным кольцом. Как они могли так поступить?!

И кто — они?

Никак нельзя было допустить, чтобы Сириус там оставался — за что? Он ничего не сделал! Может быть, Волдеморт победил?

Нет, — поняла Омела шестым чувством, которое никогда не подводило ее во сне. Сириуса обвиняли в пособничестве Темному Лорду: невероятный, феерический бред. Но чувство нереальности происходящего было ложным, продиктованным лишь сном — де факто это было будущее, к которому они сейчас шли.

Пророческий сон, упавший на нее как камень с небес, был невероятной редкостью. Первый и д сих пор единственный раз такое случилось летом — тогда Пространство, ворвавшись в ее мир и разрушив блоки, показало нападение слизеринцев, которое никак не удалось предотвратить. Но это было ерундой в сравнении с тем, что Омела видела сейчас.

За какую же ниточку судьбы нужно потянуть, чтобы не допустить воплощения кошмара в реальность?

Вещие сны не были подобны Истинным Пророчествам, которые сбывались вопреки почти всему, они лишь предупреждали о наиболее вероятном развитии событий, которое можно было предотвратить, в определенный момент поступив определенным образом. Проблема состояла исключительно в том, что найти точку поворота удавалось нечасто.

Но ведь она — не простой сновидец.

Омела заглянула на Изнанку сна, крутанула его, как глобус, и пригляделась.

Увидеть удалось лишь несколько отрывистых фактов, но с этим уже можно было работать.

Айрис Моэм размашисто шла по коридорам Хогвартса. Она покинула кабинет директора с победой и даже выбила разрешение пробыть в школе до завтрашнего вечера, чтобы лично проследить за арестом молодого Эйвери.

"Либо вы пишете мистеру Краучу, либо я", — сказала она Дамблдору. Профессор не мог не прикинуть, какой удар его драгоценной репутации это может нанести.

Он обратится в Департамент Правопорядка — и будет директором, который пресекает преступления на вверенной ему территории. Мадам Моэм обратится туда первой — и вот Дамблдор уже директор, покрывающий преступников и скрывающий от родителей учеников важные факты.

Эта партия была выиграна, но женщина не расслаблялась. Со школьных лет она знала, что за каждым поступком Дамблдора прячется целый лабиринт далеко идущих планов. Конечно, можно было предположить, что Альбус был не в курсе об ее отношениях с Краучем-старшим, или не думал, что они общаются и сейчас, но это было маловероятно. Для каждого мага, интересующегося такими играми, существовала одна аксиома: Дамблдор знает все. Острова были наполнены его друзьями, учениками, последователями — проще говоря, шпионами, "пташками, которые напели" — и маггловского мира это тоже касалось.

План детей был прост и незатейлив — директор наверняка просчитал такой вариант еще в момент самого нападения, а теперь просто поддался Айрис, позволив ей добиться ареста Матиаса Эйвери.

Но зачем?

Дети обнаружились во внутреннем дворе, весьма людном, несмотря на промозглый ноябрь. Они стояли, вооруженные сигаретами, в обществе четырех парней и двух девушек, шумно что-то обсуждая.

— Мама! — Омела заметила ее первой и мгновенно вынырнула из-под руки длинноволосого парня. — Ну как?

— Завтра прибудут авроры.

Джоэл помахал рукой и улыбнулся.

— У меня есть вопрос, — решительно сказала Айрис, глядя сыну в глаза. — Почему я только сегодня утром узнала, что Мелс стала жертвой Пожирателей Смерти и пролежала в коме месяц?!

Джоэл смутился и отвел взгляд.

— Позвольте, мадам! — парень Омелы беспардонно влез в семейную разборку. — Он опасался, что письмо увидит отец, и поднимает скандал, требуя забрать их из Хогвартса. Потому что из-за этого переставал действовать аргумент о безопасности школы.

— Он то ли боится за нас, то ли хочет насолить, — сердито фыркнула Мелс. — Я же говорила, я не хотела, чтобы вообще кто-то знал, и Джо это понял.

— Все верно, дело в отце, — кивнул Джоэл. Айрис скептически подняла брови, но спорить не стала.

— Мама, познакомься, — сказала Омела, кивая на длинноволосого. — Это Сириус Блэк. Это, — лохматый парень в очках, — Джеймс Поттер. — Ремус Люпин (излишне худой и болезненный), Питер Петтигрю (самый невыразительный в компании), Лили Эванс (темно-рыжая) и Алиса Сноу (светло-рыжая). Мы как бы все в одной лодке. Есть еще… Но прочие наши дела лучше бы обсудить в менее людном месте.

— У нас скоро начинаются уроки, — добавил Джоэл. — Ты не против подождать и встретиться после них? Я расскажу тебе все.

— Конечно, — Айрис кивнула. — Директор предоставил мне полную свободу действий, так что я прогуляюсь. Мистер Блэк, — она улыбнулась Сириусу и накрутила на палец светлый локон. — В школе я неплохо общалась с вашей матушкой и могу засвидетельствовать, что она… небезнадежна. С моей позиции полукровки и магглолюбца.

Парень посмотрел на нее так удивленно, будто перед ним с неба опустился сам Мерлин и предложил покурить марихуанну.

Айрис была уверена, что в каждом человеке есть кнопка управления. Ты говоришь ему что-то, или, быть может, делаешь — и он полностью твой.

У этого подхода было целых два варианта: шантаж и внезапный поворот кругом, с любой стороны на твою. Первое никогда не подводило мадам Моэм, даже когда она была неопытной слизеринской полукровкой, поставившей цель заставить факультет снобов уважать себя. Шантаж требовал лишь угаданной точки давления и обеспечения безопасности — это требовало информированности и логики, но не сверх обычного. Просто, топорно и небезопасно. Трудно было застраховать себя от того, что жертва может сорваться с крючка, не выдержав прессинга, или у нее найдется сильный защитник, способный раздавить шантажиста. Она всегда понимала это в теории, но только сейчас, оказавшись в роли того самого защитника, прочувствовала в полной мере.

Джоэл, убедившись, что мать не собирается подвергать его остракизму из-за ориентации, рассказал ей все очень подробно.

Случайно, без предварительно поставленной цели, ему удалось найти идеальную кнопку в душе младшего Блэка, повернув его на свою сторону — не просто противоположную позиции Волдеморта, а именно свою личную. В результате Регулус оказался готов пожертвовать собой, потому что ему пригрозили опасностью для Джоэла.

Мадам Моэм это одобряла. Ей понравились оба сына Вальбурги и мысленно женщина уже допустила их в узкий круг своей семьи.

От Эйвери они, можно сказать, уже избавились — оставалось добавить небольшой разговор с Краучем, для увеличения его срока в Азкабане. Айрис была готова расправиться и со вторым парнем, угрожавшим Регулусу, но Джоэл решительно сказал, что родительскую помощь предпочитает оставлять на крайний случай. Глаза его блестели сталью, в зрачках плескался мрак, и она поняла, что сын уже придумал некий план, несомненно отличающийся жестокостью, которой Роули — несомненно! — заслуживал.

Айрис избавилась от избытков гуманизма еще курсу ко второму, и потому, ясно понимая, что поступает непедагогично, посоветовала сыну не мучаться совестью.

День десятый.

Регулус выглянул из спальни, услышав непривычный шум. По коридору кто-то прошел, причем толпой или отрядом, что было вовсе не в духе Слизерина.

Заинтригованный, Блэк направился в гостиную — и поразился расстановке фигур.

Четыре аврора стояли вокруг кресла, в котором тонул Эйвери — и старший говорил что-то, стирая с лица Матиаса расслабленное высокомерие. У входа в гостиную стоял мистер Крауч, глава Департамента Правопорядка, и разговаривал с высокой светловолосой дамой. Регулус увидел ее лицо — и замер; впечатление было таким, словно фея Моргана вернулась с Авалона, чтобы уничтожить его врагов.

Вокруг собиралась толпа любопытных, и откуда-то вынырнула Бьянка, глядящая на друга с такой гордостью, как будто происходящее было ее рук делом.

Впрочем, вполне вероятно.

— Что происходит? — уточнил он.

— Мадам Моэм пожелала лично проследить за арестом человека, организовавшего нападение на ее дочь, — лицо Забини светилось от самодовольства. Как бы она на радостях не раскрыла свои карты перед чужими. Впрочем, это, скорее всего, спишут на плохие отношения с Эйвери, чем на планирование его ареста — да и как?

— Мадам Моэм… — медленно протянул Регулус. — Как это вышло?

Бьянка придвинулась и горячо зашептала ему на ухо:

— Я связалась с твоим парнем, и он с сестрой…

— Нет, об этом мы поговорим наедине, — оборвал ее Блэк. — Мне интересно, как так вышло, что мадам Моэм — эта та девушка из школьного альбома моей матери?

— Серьезно? — Забини пригляделась внимательнее. — Ну да, точно. Феерическое совпадение, не правда ли?

— Феерическое, — Регулусу казалось, что его приложили Конфундусом — настолько он потерял чувство реальности в этот момент.

А мадам Моэм, в очередной раз улыбнувшись Краучу, легким жестом пожала его пальцы, и направилась к ним. К нему.

"Мерлин, она же наверняка все знает!" — в панике подумал Блэк, очень серьезно планируя сбежать и запереться в спальне, но Бьянка крепко вцепилась в его руку.

— Здравствуйте, мистер Блэк, мисс Забини, — улыбнулась женщина.

Бьянка заулыбалась в ответ, хлопая ресницами, из чего Регулус сделал вывод, что дамы уже знакомы. Первая встреча не допускала подобной фамильярности — только это заставило его самого выдавить приветствие.

— Мистер Блэк, в юности я неплохо знала вашу матушку. Могу я попросить вас передать ей привет?

— Конечно, — Регулус сосредоточился. — Как вас представить, мэм? Полагаю, мама не знает вашей нынешней фамилии.

— Айрис МакГи, — она тепло улыбнулась и понизила голос. Карман мантии, в котором мадам Моэм держала руку, слегка шевельнулся. — Вашим проблемам осталось недолго. Мои дети и их друзья организовали решение, как только узнали обо всем. Никто вас ни в чем не винит — и вы вините.

— Я не могу обвинять, — севшим голосом прошептал Регулус. — Я сам ничего не сказал, пока Бьянка не заставила. Я боялся.

— Ничего удивительного, — вздохнула Айрис. — Вы еще очень молоды и вовсе не безрассудны. Я бы сказала, вы перестраховались — и не могу утверждать, будто в этом есть что-то плохое, особенно учитывая, что вопрос касается жизни и здоровья моего сына.

Блэк кивнул. От того, что мать Джоэла выразила свое сочувствие его реакции на шантаж стало немного легче.

— Я поговорю с мистером Эйвери и заставлю его принести Обет — так что он ничего и никому не расскажет о вас, — добавила мадам Моэм и обернулась к Краучу. — А сейчас мне, к сожалению, пора. Надеюсь встретиться с вами вновь.

Регулус заверил ее в своей взаимности, и женщина вернулась к своим спутникам.

Эйвери увели.

Джоэл обрызгал землю из стеклянного пульверизатора и взмахнул палочкой. Защита, которая испарится без малейшего следа в строго назначенный срок была готова.

В честь избавления Хогвартса от одного отвратительного типа они засиделись в Визжащей Хижине допоздна. Возвращаться решено было, разделившись, не считая Джоэла, который ушел еще до отбоя, сообщив, что чувствует острую необходимость уделить внимание своему коту. Сириус и Омела решили остаться, Питер, Ремус и Алиса ушли полчаса назад — и до того момента, как Джеймс и Лили должны были выдвинуться, оставалось десять минут.

Бродяга определенно не мог дождаться этого момента. Эванс пила чай и выглядела немного встревоженной необходимостью снова перемещаться по школе после отбоя — даже под мантией-невидимкой она не любила нарушать школьные правила. Поттер же медленно осознавал, что друзья изящно оставили их наедине.

Он не очень понимал, когда именно они с Лили начали общаться. Точно не сразу после Хэллоуина: сначала она лежала в Крыле, потом вела себя как обычно. Переломного момента просто не было — история в Запретном Лесу послужила катализатором, но сработала не мгновенно, растянув перемену отношений на неопределенный срок.

Позавчера, к примеру, Джеймс знал, что может попросить Эванс помочь слизеринке с зельем и в общих чертах объяснить ей ситуацию, не боясь ни отказа, ни осуждения. Но знал ли он это за день до позавчера?

— Пора, — сказала Лили, отставляя чашку. Подобным — только внутренним — движением Поттер убрал бесполезные размышления и привлек девушку к себе, соединяя их мантией.

После того, как Джеймс попросил Алису сделать расклад на картах Таро, в его жизни стало значительно больше фатализма. Конечно, "Смерть" означала перемены, какой же дурак будет трактовать одно только название, но его, никогда не ходившего на Прорицания, это все равно напрягало. Сразу захотелось привести в порядок дела и написать завещание, несмотря на все уверения Алисы, что суицидальные настроения тут неуместны.

Разумеется, только поэтому Поттер тщательно подготовился к свиданию с Лили. Когда они почти дошли до гостиной — а значит, оказались в безопасности, он сбросил мантию-невидимку и запустил руку в бездонный карман.

— Лили! — Джеймс опустился перед озадаченной девушкой на одну колено и вытянул руку вперед. — Я говорил тебе это четыреста пятьдесят три с половиной раза (он считал), но сейчас надеюсь произвести более яркое впечатление. Я люблю тебя! И в знак своих неугасимых чувств дарю тебе этот камень. Он вечен, как моя любовь!

Эванс недоуменно посмотрела на серый кусок гранита на его ладони и вдруг лукаво улыбнулась.

"Неужели она впервые оценила мое чувство юмора?" — подумал Поттер. На самом деле, это произошло не впервые, но шутки, столь близкие к абсурду, раньше не нравились Лили.

Она взмахнула палочкой и тяжелый булыжник отделился от стены.

— Джеймс Поттер, — торжественно произнесла Эванс, самая неприступная девушка Хогвартса. — Этот камень засвидетельствует то, что я сейчас скажу — он молчалив и умеет хранить секреты. Не прошло даже жалких десяти лет, как я полюбила тебя, что ни коим образом не подчеркивает твою привлекательность. В знак этого предлагаю обменяться камнями и поцеловаться.

Он был на миллиарды процентов согласен поступить именно таким образом.

* * *

И пусть черна преступная душа

У вас она намного ли светлей?

(мюзикл "Граф Монте-Кристо")

Спокойствие и обещание счастья затопили его. Все в мире потеряло значение, не осталось ни страха, ни боли, только приказ, исполнение которого сделает его счастливым.

"Сегодня в пять тридцать будь на опушке разрешенной для прогулок части Леса. Позаботься о том, чтобы никто не видел, куда ты направляешься. Веди себя как обычно".

Было уже пять часов после полудня — и еще полчаса понадобится, чтобы точно добраться вовремя.

Прозвенел звонок и он поднялся на ноги.

Едва он добрался до места назначения и вступил в круг, ощутив упругий толчок защитной магии, действие проклятия подчинения закончилось, и Роули оказался наедине с реальностью. Будто прятался под покрывалом Майи, которое скрывало истину только от него, а теперь стекло на землю грязной водой и обнажило пробирающий до костного мозга ужас бытия.

В глазах того, кто стоял перед ним, была тьма. Его глаза были тьмой.

Тонкий и длинный разрез рта разомкнулся.

— Узнал меня? Предполагаю, что ты все же обладаешь зачатками разума — или твой сюзерен даже думает за тебя? То есть… думал.

Роули передернуло от мысли о том, что Эйвери сейчас уже находится в обществе дементоров. Наверное, всякий узник Азкабана должен испытывать что-то подобное тому, что происходит с ним в этот миг, только сильнее.

Куда сильнее?

— Ты дементор?

Монстр легко рассмеялся.

— Нет, что ты. Дементоры пугают за счет инстинктивного страха смерти, я же не опускаюсь до таких очевидных трюков.

Верно. Темная спальня, руки, которые обязательно схватят тебя за лодыжку, как только спустишь ноги с кровати. Белые полупрозрачные занавески шевелятся от летнего ветерка, но кажется, что кто-то лезет в окно. Мама закрывает дверь и уходит: а вдруг она больше не вернется? Голые кусты на фоне сверкающего под звездами снега кажутся живыми. Еще немного, и они поднимутся по стене, и схватят, и…

— Беспомощность? — предположил Роули. Он неплохо держал себя в руках для человека, который не может пошевелиться от ужаса.

Монстр медленно покачал головой.

Темный Лорд легко касается палочкой его предплечья и становится больнобольнобольнобольно. Из-под кожи проступает черный череп со змеей вместо языка: она шипит и высовывает язык, как живая.

Она и есть живая.

Отец тоже принимает Метку, потому что мать мертва и некому сдержать его. Он будет слушаться Эйвери-старшего во всем, он будет пытать и убивать, потому что единственный добрый человек среди его близких мертв, потому что он не может преодолеть вассальную клятву.

Ее уже никто не преодолеет, она разрушится сама собой, потому что род прервется. Матиас умрет в Азкабане, а он прямо сейчас.

— Тебе осталось жить совсем недолго, счет идет на минуты, — сообщил Монстр. — Поэтому я предлагаю тебе умереть, нарушив Непреложный Обет.

Смерть одного из тех, кого соединил Обет, не всегда освобождает второго — и никто не знает, чем это объясняется. Но если кто-то нарушит Обет, другой будет однозначно свободен.

Роули заставил себя ухмыльнуться, однако, не смог не задуматься. Сейчас, во многом благодаря близости этой твари, смерть пугала его куда меньше, чем жизнь, привлекая освобождением от пронзающего ужаса беспомощности и одиночества.

Но он не хотел оставлять Регулуса Монстру.

И быть с ним сам не мог. После предательства Эйвери продолжать шантаж было отвратительно, однако после того, что уже произошло, Блэк никогда не посмотрит на него без страха и отвращения.

— Ты изуродовал, предал само понятие любви. Принуждая любимого человека, ты теряешь его навсегда. Подумай, может быть у тебя были шансы.

Роули вздрогнул. Он ощутил себя падающим в бесконечную черную бездну, такую же, как в глазах Монстра.

— Ты читаешь мои мысли? — ляпнул он, запоздало осознавая, что проиграл свою жизнь.

— Нет, озвучиваю прописные истины, — от интонации Монстра сквозь мутную поволоку вокруг его тела проступил сине-бронзовый галстук, но это уже не могло испортить впечатление. — Ты жалеешь о том, что сделал, верно?

Он выдержал паузу, давая возможность дать единственно верный ответ.

— Да.

— Искупи свою вину. Нарушь Обет, отпусти его — не для меня, а ради любви и свободы. Ты в любом случае умрешь, я прошу тебя об этом не ради того, чтобы не запачкать рук.

Он не лгал — Роули ясно понимал это шестым, седьмым или даже восьмым чувством. Возможно, Монстру вовсе не нравились душеспасительные речи, скорее всего, он хотел бы задушить врага голыми руками, или зарезать, или повесить, или кастрировать и дождаться смерти от потери крови… Но он всего лишь говорил — и пугал, но даже не настолько сильно, чтобы запутать мысли.

Ради любви и свободы.

Он уже знал, что делать.

— Регулус Блэк предал Пожирателей Смерти, предал Темного Лорда, он больше не верит в идеалы чистокровных, он влюблен в грязнокровку, — выпалил Роули. И наступила боль.

Джоэл пнул тело носком ботинка, медленно возвращаясь к себе обычному. Спустя две минуты защитный барьер разрушится, не оставив ни единого следа, а значит, пора уходить.

Дезилюминировав себя, он медленно направился в сторону замка, изо всех сил стараясь отложить серьезный разговор с совестью до спальни, где кот любезно окажет моральную поддержку.