Раненый (гет)

Драко открывает глаза.

Вздыхает, моргает, потягивается и встаёт. Подходит к окну и втягивает холодный воздух, проникающий через форточку в тепло комнаты.

Снаружи белесая дымка заволакивает небо и окутывает деревья, словно защищая их. Они ещё могут похвастаться листьями, но пройдёт пару недель и зима окончательно вступит в свои права, оставив природу выживать под мощными порывами ветра.

Драко почувствовал бы единение с природой, но она как-нибудь переживёт это зиму, а вот насчёт себя он не уверен.

Грейнджер не приходит пять дней.

Драко считает.

Считает секунды, которые утекают сквозь пальцы, увеличивая время одиночества.

Считает, сколько раз хмурится Лайза, когда в смену Грейнджер растирает его запястья (её движения лишены той жизни, которая должна придать ему сил), меняет бельё на его постели (простынь до сих пор пахнет Грейнджер, а на обратной стороне наволочки Драко отчётливо видит длинный волос), накладывает очищающие заклинания на пол, окна и одним движением сметает пыль. Комната чиста, но Драко чувствует себя грязным.

Он считает, сколько листьев падает на землю. Сколько теней мелькает в глубине чащи. Сколько птиц пролетает в вышине.

Драко Малфой считает, сколько раз он вспоминает прикосновения Гермионы Грейнджер.

Но сбивается.

Драко не хочет думать об этом, но вместе с тем мысли доставляют какое-то извращенное удовольствие: она проводит время с ними. С кем угодно, кроме него самого. Бут, должно быть, в её вкусе, у него явно есть что-то общее с Крамом, Маклаггеном и Уизли. Возможно, она обнимает его, целует и делится своим теплом.

Возможно, ему тоже выпал шанс пересчитать все её синяки и царапины.

Спустя время Драко понимает, что так многому не уделил внимание в ту ночь. Её тело было мягким, тёплым и сияюще прекрасным, но Драко не может вспомнить точных очертаний, ни одной родинки, ни одного даже маленького шрама. Она вся была одним сплошным прикосновением. Мучительным, но необходимым.

Драко осознаёт, что находился на грани сна и реальности, но всё-таки пытается удержать в голове образ Грейнджер, когда она свернулась в его объятиях, обессиленная и заплаканная, и заснула. Картинка достаточно чёткая, но он всё равно не уверен, что именно было на самом деле, а что он только придумал, и так ли уж крепко Грейнджер прижималась к нему, как в его воспоминаниях.

Наверняка он может теперь сказать только одно: Гермиона Грейнджер всё-таки полностью потеряла контроль.

* * *

Ещё один раз — и Лайза успевает окончательно ему надоесть. Изо дня в день приходит только она, нет ни Грейнджер, ни Эббот, и если причины, по которым его не хочет видеть первая, Драко ещё понимает, насчёт Ханны у него нет ни одной догадки.

Он раздумывает об этом просто для того, чтобы отвлечься от мыслей о Грейнджер и своей никчёмной жизни. Палочка, которую Лайза нашла на следующий день в углу комнаты, лежит рядом на тумбочке, и хотя Турпин опасливо косится на неё, отбирать не пытается. Но Драко и сам не прикасается к ней.

Он выжидает. И его ожидания оправдываются.

Грейнджер ломает систему и приходит в то время, которое он привык проводить в одиночестве. Турпин ушла всего час назад, и Драко не голоден, не хочет пить, а пространство вокруг бездушно сияет чистотой. Он стоит у подоконника и, когда открывается дверь, удивлённо оборачивается и смотрит, как Грейнджер пересекает комнату и останавливается напротив.

Она ниже его на целую голову, но до этого момента Драко никогда не обращал внимание, что она смотрит на него снизу вверх. Грейнджер проводит рукой по подоконнику и бросает взгляд на вид за окном. Наверняка ей он надоел ещё больше, чем ему самому.

— Я не знаю, что делать с тобой, Малфой, — выпаливает Грейнджер, и Драко удивлённо моргает. Она вздыхает, хмурится и сухо продолжает: — Нам нужно уходить, мы и так провели здесь непозволительно много времени.

— Уходить?

Она медленно кивает.

— Мы… — вздыхает, мотает головой, — мы собираем всё самое ценное и ищем способы переправить тех, кому нельзя аппарировать. Со дня на день здесь будут члены Ордена, которые помогут нам покинуть это место.

Грейнджер замолкает. Она не говорит о причинах, и вообще никак не упоминает Пожирателя, но Драко понимает — дело именно в нём. Если один нашёл их, то смогут и другие. Единственный выход — это бегство, тем более оно явно облегчается тем, то пациентов теперь намного меньше.

На мгновение перед глазами Драко возникает образ парня, изо рта которого вытекает кровь. Он трясёт головой, чтобы отогнать видение, и смотрит на Грейнджер. Вся ситуация несколько тревожит, но лишь один вопрос по-настоящему волнует его.

Что будет с ним?

Что будет с Драко Малфоем, когда члены Ордена переступят порог дома?

Он не произносит ни слова вслух, надеясь, что Грейнджер услышит его мысли и сама заговорит. Гермиона Грейнджер знает всё — она должна поделиться знанием с ним! На долю секунды Драко кажется, будто она качнула головой, словно отказываясь отвечать на невысказанный вопрос.

А затем она начинает разворачиваться, и Драко понимает, что сейчас снова останется один, и даже приподнимает руку, чтобы схватить Грейнджер и удержать, но боится сжать ладонь, поэтому рука так и повисает в воздухе, а Грейнджер делает вид, что не замечает этого.

И уходит.

* * *

Весь день Драко напряжён и задумчив. Ожидание сводит его с ума, и ему кажется, что он уже ждёт суда, который определит его участь. Грейнджер, конечно, не дементор, который может лишить его души, но… Драко не уверен, что её решение принесёт ему меньше боли.

Впервые, он по-настоящему понимает, что каким-то образом ему действительно придётся продолжить жить и искать своё место в мире. Придётся принимать решения. Самостоятельно, не опираясь ни на чьё мнение. Отец и мать давно остались в прошлом. И даже Волдеморт сейчас не может на него повлиять.

Драко пытается думать…

Грейнджер возвращается под вечер, вновь становится у окна и глубоко вздыхает.

Её глаза покраснели, а руки дрожат, пока она не прижимает их к бёдрам, и Драко на секунду отвлекается на очертания её тела, а когда вновь смотрит на лицо, Грейнджер задумчиво покусывает губу.

— Я не знаю… — она прочищает горло. — Я не знаю, что произошло с чарами, но каким-то образом они спали. Ты сам всё видел: маглы подошли слишком близко, потом перестали работать согревающие чары, у нас начались проблемы на кухне, а несколько зелий испортились на ровном месте. В ту ночь защитный купол еле держался и, хотя я не знаю, как Пожиратель мог оказаться в этом лесу, когда он уже был здесь — ему не составило труда найти нас.

— Кто это был? — вдруг перебивает Драко.

— Я не знаю, — Грейнджер прикрывает глаза. — Мы не стали смотреть, а просто левитировали его и похоронили на заднем дворе.

— Сколько… — Голос Драко срывается. Он не уверен, что именно хочет спросить. Сколько погибших? Сколько раненых? Сколько проблем он принёс? Сколько сил в запасе у Грейнджер, что она справилась с этим?

— Я не знаю, как у него вышло справиться со всеми на своём пути. Видимо, мы совсем не были готовы к такому, — Её рот растягивается в мучительной и жуткой улыбке, и уголок губы вздрагивает. — Он выбил дверь и убил аврора так, что тот не успел произнести ни единого заклинания. Ханна и Лайза были там же, но он не стал их убивать — просто отбросил заклинанием и запер дверь.

Теперь губы Драко изгибаются в подобии ухмылки. Крик Турпин он запомнил. Но… Эббот тогда не было слышно. Неожиданная догадка прошибает его, и Драко завороженно смотрит на Грейнджер. Она тяжело сглатывает, и по её взгляду Драко видит — она поняла, что он догадался.

— Ударная волна была такой силы, что при ударе головой Ханна умерла почти сразу. Лайза пыталась ей помочь, но их палочки отнесло в сторону, сверху упали шкафы и полки, и пока Лайза нашла их, было слишком поздно.

Ханна Эббот — староста Пуффендуя, блондинка небольшого роста, с широким лбом и чересчур крупным, на вкус Драко, носом. Нервная и простоватая девушка, которая каждый день спасала жизнь и рассудок Драко. Ханна Эббот теперь мертва.

А он всё ещё жив.

— Я не знаю, что он ожидал увидеть и получить. Я услышала шум, когда несколько человек уже были мертвы, потому что пытались остановить его. Он узнал меня и спрашивал, где Гарри. Но я не знаю.

Пять. Пять раз за несколько минут Гермиона Грейнджер призналась, что чего-то не знает. Драко завороженно смотрел на неё, замечая, как постепенно меркнет свет на её лице. Но отсутствие знания не делало её некрасивой, или нехорошей, или неспособной.

Оно будто делало её сильнее. По крайней мере, в его глазах.

— Война идёт, и, кажется, приближается новая пора. Пожиратели не прячутся и не скрываются, и, возможно, скоро наступит время сражений, в которых придётся принять участие всем. То, что произошло здесь, — это лишь отголосок настоящей войны.

— И что дальше? — задаёт Драко самый безобидный вопрос, который приходит ему в голову.

— Я не знаю, что тебе делать и куда идти. На самом деле… — её голос срывается, и в глазах Грейнджер мелькает замешательство, но она собирается с силами: — На самом деле, ты здоров. Я… Мы сделали всё, что могли, и вот ты выжил и теперь можешь начать жить. И можешь поступать, как захочешь. Я могла бы предложить тебе выбор, но ты сам должен решить. Я… — она вскидывает подбородок. — Я не стану тебя ограничивать. И никто не станет.

Драко невесело хмыкает.

Вот так Грейнджер и выполнила свой план, хоть Драко так и не узнал до конца, в чём он состоял.

Жизнь за жизнь. Или жизнь за две?

Здесь нет места счёту, Грейнджер никогда не пыталась его вести — это Драко понимает однозначно. Как и то, что решение теперь действительно только за ним.

Рассматривает ли Грейнджер сценарий, при котором он возвращается к пожирателям и становится верной слугой Волдеморта?

Или тот, при котором он переходит на сторону света и рискует жизнью ради Ордена и Поттера?

А как она отреагирует, если он скажет, что останется с ней?

Драко смог бы варить зелья и лечить волшебников, но что-то глубоко в душе подсказывает ему, что у самой Грейнджер теперь другие планы. Однако он уверен, что ему она не расскажет, поэтому не спрашивает.

— У тебя есть два дня, чтобы решить, Малфой, — она обводит взглядом комнату, затем смотрит на него и мягко улыбается. — Большего я не могу тебе дать.

* * *

Драко открывает глаза.

Турпин перед ним выглядит совершенно иначе, чем обычно. Она в потрёпанной магловской одежде, волосы собраны на затылке, и даже палочка в руке выглядит неестественно. Драко уже забыл, что Турпин — грязнокровка, но сейчас понимает, что это никак нельзя исправить. Ему даже не стыдно, что он думает так, когда смотрит на неё.

Почти.

Она как будто слышит его мысли и закатывает глаза.

— Знаешь, Малфой, ты мне не нравишься, — говорит она спокойно и очень уверенно. — И я всё равно считаю, что Гермиона не права и ты предашь её. Ты сломаешь свою жизнь, Малфой. Свою и всех тех, кто будет рядом.

Она тянется вперёд, берёт его палочку и очень долго разглядывает и вертит в руках. Драко кажется, что проходит вечность. Он думает, что Турпин, наверное, всё-таки немного умнее Грейнджер, и уже готовится услышать хруст, который срезонирует со звоном его разбитого сердца.

Турпин хмыкает и протягивает ему палочку.

— Завтра мы уходим, Малфой. Надеюсь, ты не забыл, как аппарировать.

* * *

Драко был ранен.

Он боялся боли, боялся разрушений, боялся одиночества, боялся войны. Он боялся за себя, за своих близких, за мир, который ему знаком и дорог.

Драко боялся перестать чувствовать и боялся почувствовать что-то слишком сильное.

Он боялся остаться без магии — и будет бояться этого всю жизнь.

Он был в отчаянии, зол, растерян, оскорблён и чувствовал холод, который шёл изнутри.

Но раны затянулись — значит, и со всем остальным Драко теперь способен справиться.

* * *

Его два дня на исходе.

Грейнджер приходит вечером, когда сумерки уже опустились на лес, и незаметно открывает дверь. Драко замечает, что в коридоре больше не горит свет. Везде вокруг тишина, и только звук её шагов отдаётся у него в ушах.

Она в рубашке. Чёртовой сорочке на шести пуговицах. Он успевает заметить это краем глаза, когда встаёт ей навстречу, делает шаг, ловит на полпути и… целует. Он почти не успевает испугаться, но пальцы вдруг вздрагивают, и Драко чувствует сомнение и неуверенность в себе.

В висках стучит, и перед глазами начинает плыть, так что Драко зажмуривается, продолжая прижиматься ко рту Грейнджер. Губами он чувствует её улыбку, и открывает глаза.

Она отстраняется на мгновение — Драко чувствует, как страх, что она рассмеётся и уйдёт, хлещет по спине — и вдруг дёргает полы рубашки в стороны. Ткань трещит, и пуговицы с лёгким стуком прыгают по полу.

Этот звук — словно музыка для ушей Драко.

Он улыбается, а его ладони уже касаются её обнажённой кожи, и его язык сталкивается с её языком, продолжая прерванный танец. Безнадёжно испорченная рубашка оказывается на полу, за ней следует футболка Драко, а после он сам справляется с пуговицей на её штанах, и когда они, всё так же не прерывая поцелуя, всё-таки падают на кровать — Грейнджер может похвастаться только бельём.

Которое, уж Драко позаботится об этом, тоже будет забыто.

Он пока не принял своё решение, но чувствует, что сможет это сделать.

Совсем скоро. А будет ли оно правильным, покажет только время.

* * *

Где-то между закатом и рассветом, между последним листом и первым снегом, между концом и началом Драко ощущает шевеление Грейнджер. Но теперь — спустя столько времени — может её удержать. Его рука обхватывает её запястье, и он дёргает её на себя так, что она охает и путается в простынях, волосах, частях тела.

— Я просто хотела закрыть окно, — шепчет она, нависает над ним и целует куда-то в скулу.

Драко кивает, хотя она всё равно этого не видит, отпускает её, откидывается на подушки…

И закрывает глаза.