Назначенная встреча (гет)

По дороге в ресторан мы молчим. Я не представляю, о чём сейчас говорить безопасно. Внезапно открывшийся с новой стороны Люциус, трагическая история Рудольфуса... А предстоящая встреча меня пугает. Вдруг я не сумею удержать его от глупостей. Мы паркуемся возле ресторана.

Люциус не спешит выходить из машины, напряжённо вглядываясь в темноту осеннего вечера, разбавленную голубоватым светом фонарей. Проходит несколько минут, прежде чем он заговаривает:

— Гермиона...

— Что?

— Как скажете, так и будет, — я сразу понимаю, куда он клонит. В полумраке салона Люциус выглядит непривычно. Костюм очень ему идёт. Но лицо у него такое, словно нам предстоит встреча со всадниками Апокалипсиса.

— Да? — на всякий случай уточняю я.

Он бездумно, не мигая, глядит в темноту, закусив палец. Борясь с желанием взять его за руку, я старательно собираю воедино всю отпущенную мне храбрость. Он должен это сделать, раз затеял. А я постараюсь помочь и удержать от глупостей. Впрочем, прямо об этом сказать всё равно не могу. Так что придётся вытаскивать его из этого странного оцепенения с помощью женской хитрости:

— Люциус, не знаю, конечно, какое у вас там дело, но... сдаётся мне, у вас очень давно не было женщины.

Он оторопело поворачивается в мою сторону. И злится:

— Неужели так трудно просто ответить "да" или "нет"?!

— А как вы хотите, чтобы ответила женщина, которую нарядили как куклу в такое платье и привезли к порогу ресторана?!

Он делает глубокий вдох-выдох, а из глаз пропадает затравленное выражение. У меня получилось.

* * *

Едва мы заходим в зал, метрдотель радостно приветствует моего спутника:

— Люциус, здравствуйте! Очень рады вас видеть!

— Добрый вечер, Том. Как твоя рука?

— Да нормально уже! — радостно восклицает метрдотель. — Пару раз ломал уже после того случая. Проходите.

— Я смотрю, мой любимый столик свободен, — замечает Люциус с ностальгическими интонациями.

Мы проходим к столу. Официантка тоже искренне рада. Похоже, он здесь частый гость.

— Мне чаю, как всегда, а очаровательной девушке красного вина.

— Хорошо, — кивает барышня, вручая Люциусу меню. Он тут же передаёт его мне.

Я с интересом оглядываю весьма уютный интерьер и делюсь впечатлениями:

— Я даже не знаю, что и думать. Ваша фамилия не Монте-Кристо?

Он усмехается и отрицательно качает головой. Открывая меню, замечаю, что Люциус посматривает на пару за одним из соседних столиков. Лица женщины не разглядеть, а вот сидящий с ней черноволосый мужчина заметно нервничает.

Вот он встаёт, направляется в нашу сторону. Люциус заметно напрягается. Сразу как-то подтягивается. Сжимает кулаки так, что белеют костяшки. Я ничего не понимаю, но страха нет. Неизвестный, не спрашивая разрешения, подсаживается к нам за столик. И я перестаю делать вид, что увлечена изучением меню. Этот субъект категорически не вызывает у меня симпатию, не говоря уже о доверии.

— Полюбуйтесь, Гермиона, — обращается ко мне Люциус, и я удавливаю в его тоне и ярость, и презрение, и горечь. — Перед вами типичный нувориш славянского происхождения. Главная цель существования — прибыль.

Мне по-прежнему не страшно. Только становится неловко и отчего-то стыдно. Не за себя, а за других. За вот этого незнакомого мне господина, который, судя по всему, чем-то виноват перед Люциусом. За женщину, лицо которой я так и не могу рассмотреть. А Люциус продолжает свой странный монолог:

— Один раз поддался чувствам, совершил необдуманный поступок, а вот теперь расплачивается, — черноволосый брезгливо морщится.

Наблюдая за сменяющимися на лице Люциуса эмоциями, я понимаю, что ему безумно больно. И страшно. А вот гость наоборот, взял себя в руки и расслабленно откинулся на спинку стула, с лёгким презрением глядя на собеседника.

— Ну, ты закончил? — осведомляется он с явным славянским акцентом. Его тон вызывает у меня ещё большую неприязнь. Но Люциуса с мысли сбить не так просто, он продолжает:

— Мы сейчас с вами являемся его палачами, — жёстко припечатывает мой спутник. Пальцы судорожно сжаты. Взгляд отрешённый. Холодный и беспощадный. Так, наверное, смотрят убийцы. Или потерявшие всё люди. Я молчу. И до меня медленно начинает доходить, что же всё-таки произошло с моим новым знакомым.

— Видите ли, если я его сейчас попрошу снять штаны и станцевать канкан на столе, — продолжает Люциус крайне неприятным тоном, глядя мне в глаза, и доставая сигареты — то, скорее всего, он это сделает. Потому что он очень хочет, чтобы я подписал вот эти самые бумаги.

— Надеюсь, до канкана дело не дойдёт, — комментирует прогноз наш гость.

— Ещё не вечер, — обрывает его Люциус.

Кажется, пора вмешаться:

— Так, тихо-тихо. Мальчики, мальчики, не ссорьтесь.

Незнакомец гаденько ухмыляется, а Люциус почти по-звериному скалит зубы. Интересно, каким бы он был хищником?

— Гермиона, да у вас доброе сердце, — оскал превращается в вымученную улыбку, а в глазах, мне кажется, блестят слезинки. — Вы знаете, я... повышаю вас в звании. Давайте я буду палачом, а вы — представителем Фемиды, — он закуривает. — Ну так как? Подписывать мне эти бумажки или нет?

Я совершенно не представляю, что на это ответить. Мне не хочется никого оправдывать. Это вообще не моё дело. Не было им до сегодняшнего дня. Потому что, решив остаться, я взяла на себя ответственность за Люциуса. Взяла без его ведома, но внезапно получила на это согласие. Так что теперь его боль — и моя тоже.

Он курит. Нервно, но потрясающе красиво. Он сейчас вообще очень впечатляюще выглядит. Не скрывая эмоций, не изображая бездушную куклу. Вот они — живые реакции. Я ведь этого хотела. Но почему же так больно?

* * *

— Ну, я знал, что ты что-нибудь такое выкинешь, — противно тянет Игорь.

— Так подписывать или нет? — настаиваю я.

— Но я, собственно, не представляю, о чём тут речь, — формулирует наконец Гермиона.

— Ну, так представьте. Ночь, озерцо в лесу... Спасибо, — благодарю официантку, принесшую чай. — Шумят сосны, поют ночные птицы. И знаете, барбекю так шипит: пш-ш-ш-ш.

— Надеюсь, ты по-птичьи свистеть не будешь? — вставляет свой пенни Каркаров.

— Почему же? И возле этого костра сидят два близких друга. Ну, по крайней мере, они тогда так считали. А вместе с ними — женщина. Кстати, очень красивая, — я замечаю взгляд, который Гермиона бросает в сторону, откуда пришёл Игорь. Да, всё верно — там сидит ушедшая от меня жена.

— И так хорошо у них на душе... Ну, просто по-человечески, — продолжаю я, словно сдираю с раны присохшую повязку. — И кажется им, что впереди у них только светлое будущее.

— Хватит скоморошничать, — пытается прекратить мои откровения Игорь. Неужели ему стыдно? Или просто торопится?

— Не перебивай, — огрызаюсь. Каркаров прекрасно знает, что меня лучше не злить. — Пожалуйста. И так хорошо у них на душе, что поют они свою самую любимую песню. Ты слова-то песни помнишь?

— Ты будешь подписывать или нет? — решается наконец внести ясность Игорь, доставая из внутреннего кармана ручку и цепко хватаясь за папку с документами. Волнуется, опрокидывает лампу. Ругается.

— Ты слова-то помнишь? — повторяю я свой вопрос.

— Да, помню. Ты будешь подписывать? — подталкивает бумаги ко мне. А мне вдруг становится жизненно необходимо узнать, что скажет Гермиона. Поэтому я обращаюсь к ней. И получаю в ответ растерянное:

— По-моему, вы сами уже всё решили...

Я вижу по глазам, что она не будет защищать Игоря. Не попытается его оправдать. Просто не даст мне вульгарно расквасить ему морду за всё прежнее унижение. Я банально не смогу до такого опуститься в её присутствии. Но давать советы она не станет. Мне надо самому разобраться наконец с этим и жить дальше. Что ж... Попробую.

— Да, вы правы. Решил. Игорь, дорогой, не дёргайся. Я всё подпишу. Только сначала мы с тобой споём эту песню, — с удовольствием наблюдаю, как вытягивается его лицо.

— Не валяй дурака, прошу тебя!

— Ну, ты ж меня знаешь! И знаешь, кто нам будет подпевать.

— Нет, — пытается отказать мне Каркаров. Но этот номер у него не пройдёт. Я получу то, зачем пришёл сюда.

— Тогда я не только не подпишу эти бумаги, но и не поленюсь сообщить твоему отцу много любопытного о твоих успехах в личной жизни и бизнесе. Как думаешь, что тогда будет?

Я понимаю, что Гермионе неловко. Не стоило её втягивать в это, но приехать сюда один я бы не смог. Или не обошлось бы без драки. Только она не даёт мне растерять остатки выдержки и воспитания. Господи, как я устал чувствовать себя раненым зверем в клетке... Кажется, она это понимает. Потому и не уехала. Потому и дала привезти себя сюда. Извиняться перед ней я буду потом.

— Ну, давай, родной! — требую я. — Пять минут позора и золотой ключик у тебя в кармане.

Намеренно выдыхаю его в сторону: Игорь всегда терпеть не мог запах моих любимых сигарет. Он машет рукой, пытаясь разогнать вишнёвую дымку. Косится на Гермиону, необычайно слащаво и противно улыбаясь.

* * *

Никогда не любила живую музыку в кабаках. Даже если заведение очень респектабельное и музыка там хорошая. Ещё больше не люблю, когда перебравшие гости начинают подпевать или пытаются что-нибудь исполнить самостоятельно. В такие моменты мне хочется либо заткнуть уши, либо вообще сбежать. Но сейчас бежать мне некуда. Поэтому я сижу и, по возможности, стараюсь ничем не выдать своих чувств. Точнее, своего смятения.

Люциус без особой неловкости договаривается с музыкантами и запевает "I have a dream" от Abba. Игорь и вытащенная на ресторанную эстраду женщина, в которой я без труда теперь узнаю бывшую жену Люциуса, чувствуют себя явно не в своей тарелке. Нарцисса, помнится, именно так называл меня Уолден, приняв за супругу Люциуса, в положении. Она недовольно глядит на своего спутника и старательно не обращает внимания на разошедшегося бывшего мужа. Вот интересно, задаю себе вопрос, можно ли происходящее отнести к разряду глупостей, от которых мне стоило бы удержать Люциуса? Сдаётся мне, попытка остановить его обернулась бы куда большими безобразиями.

Я смотрю на трёх когда-то близких людей и чувствую, что, наверное, зря согласилась приехать сюда. Видеть, как рвётся наружу тщательно скрываемая боль, которую больше трёх лет носил в себе Люциус, страшно. От такого сходят с ума, шагают в окно, бросаются на рельсы, травятся, спиваются. Уверена, что и он чуть было не... Однако сумел каким-то невероятным образом остановиться у края. Вот только прошлое оказалось слишком цепким и не отпустило. Жизнь осталась, а смысла в ней нет. Ничего нет, кроме тоски и боли. И одиночества с вишнёвым запахом табака.

Я смотрю, как Люциус отчаянно поёт вполне невинную в общем-то песню, и мне больно. Оттого, что узнала обо всём этом вот так. Что случайно, пытаясь разгадать тайну его нелюдимости и скрытности, разворошила прошлое. Что это прошлое всё ещё держит его. А ещё мне больно потому, что ехала я сюда не к нему.

Мне теперь совершенно безразлично, почему его тёзка не встретил меня на вокзале. Я даже этому рада. Потому что тогда всё было бы иначе. А эта странная встреча просто перевернула мой мир. Позволила мне познакомиться с потрясающе сильным и добрым мужчиной, который необычайно аристократично курит даже в бешенстве. Который обладает замечательным чувством юмора. Умеет поддержать. У которого удивительный взгляд и потрясающая улыбка. И который по какому-то невероятному стечению обстоятельств обратился за помощью именно ко мне.

Когда стихает музыка, Люциус, не глядя, отдаёт микрофон Нарциссе и с нечитаемым выражением лица возвращается за столик. Берёт ручку, раскрывает папку с документами. Уверенно ставит подпись в нужных местах. Игорь, проводив даму к их столу, подходит к нам и внимательно следит за процессом. Подписав все бумаги, Люциус молча протягивает ему папку. Я наблюдаю за происходящим, закусив палец.

— Премного благодарен, — противно тянет Игорь, разворачивается и уходит. Люциус, проведя рукой по лицу, смотрит на меня. У него совершенно больной вид и затравленный, потерянный взгляд. Мне хочется прибить его бывшего друга, вульгарно расцарапать физиономию красавице-жене и увезти его далеко-далеко. И сделать всё, чтобы он забыл наконец этот кошмар. Вдруг Игорь оборачивается и снова подходит к нам. Наклоняется к Люциусу и, невероятно мерзко улыбаясь, цедит громким шёпотом:

— А где ты откопал эту шлюху, а?

Меня окатывает жаркой волной отвращения, ярости и стыда. Я отвожу взгляд: не могу смотреть Люциусу в глаза. А он, переменившись в лице, хватает своего уже совсем не друга за лацкан пиджака и от души прикладывает физиономией об стол. От неожиданности вскрикиваю. Люциус же, не говоря ни слова, встаёт, подаёт мне руку и ведёт прочь из зала. Правда потом возвращается и забирает подписанные только что документы. Когда мы выходим из ресторана, на улице льёт как из ведра.