Беседы в полумраке (джен)

— Что, боли не было?

— Была, разумеется, но раньше. В тот момент, когда я утонула. В мои лёгкие хлынула вода, и это было адски больно, и потом была ещё другая боль, разом во всём теле, после которой я потеряла сознание и снова начала воспринимать мир только на третий день, в тётиной квартире. Вообще я считаю, что смерть через утопление самая страшная, это чудовищное состояние, когда не можешь дышать, лучше быть застреленным.

— Ау! Есть среди нас застреленные? Отзовитесь!

— Молодой человек, вы, кажется, были на войне...

— Что, моя очередь рассказывать? Хорошо. Только без подробностей агонии, это никому не интересно. Одно скажу: не верьте, когда в кино показывают, как смертельно раненный герой торжественно говорит несколько прощальных фраз и через пять секунд спокойно умирает. Так бывает только в кино. В жизни, если тебя не убили наповал, а смертельно ранили, ты будешь умирать долго, иногда несколько часов, и далеко не спокойно. Я умирал сутки. Мне всегда больше нравились американские фильмы — там раненый боец честно просит: пристрелите меня.

Меня пристрелить было некому. Мои товарищи погибли. Я лежал на дне окопа среди мёртвых тел. Кто сам испытал агонию — тот знает, а кто не испытал — тому рассказывать бесполезно, всё равно не передашь правды. Поэтому сразу перейду к главному. Резко прекратилась боль — это первое, что я почувствовал. Почему-то у меня не было сомнений, что я умер. Не было ни огорчения оттого, что это случилось в восемнадцать лет, почти сразу после дня рождения, ни страха — только облегчение. Я отдыхал от боли. Смотреть на это, когда-то моё, скорчившееся тело было неприятно, и я вылез из окопа.

Никогда я не чувствовал себя так легко и свободно, и мелькнула кощунственная мысль: ради этого стоило умереть! Самым сильным впечатлением было это чувство свободы и силы, не знаю, как его описать. Словно во всём теле играет музыка, хочется прыгать, бежать куда-то сломя голову... Но оно было недолгим.

Сначала я поднялся на немыслимую прежде высоту — метров на двадцать, но видел на земле каждый камешек. Был закат солнца, и редкие облака окрасились в тёмно-розовый цвет. Сбылась детская мечта — взлететь в небеса. Мне хотелось полетать немного, но я откуда-то знал, что мой запас энергии ограничен, и нельзя тратить её безрассудно. Вспомнил о своих родных — когда-то ещё до них дойдёт печальная весть?

Стоило об этом подумать, как я сразу же оказался в доме родителей, и эйфорию сменила чёрная тоска. Всё было как обычно, мама с папой смотрели вечерние новости, сестра болтала с подружкой по телефону, и моего присутствия никто не замечал. Наверно, каждый умерший сталкивается с чувством отчуждения, когда оказывается дома, и это чувство едва ли не тяжелее осознания того, что тебя больше нет. Я бродил из комнаты в комнату, но самые близкие люди меня не видели.

Я видел свои вещи, но не мог ими пользоваться. Моя кружка стояла на столе, но я не мог её взять: пальцы проходили сквозь. Ощущение было такое, что это моя рука твёрдая, а кружка, наоборот, рыхлая и... прозрачная, что ли, не знаю, как выразиться. Меня ещё не настиг шок от произошедшего, пока я был всецело занят обидой на родных, игнорирующих меня. Никто в мире не способен объяснить умершему человеку, что родные не виноваты — он всё равно будет обижаться. Если бы они могли меня услышать, я бы гневно высказал им всё, что думаю.

Мне казалось, что я вернулся в детство, когда приносил из школы двойку и родители объявляли бойкот, намеренно не замечая меня по нескольку дней. То были жуткие дни! Вечером мама не зайдёт в твою комнату сказать «спокойной ночи», папа не ответит на вопрос, где находится Индия, сестра на все попытки заговорить с ней будет только показывать язык...

Всё в доме осталось так, как было три дня назад, когда меня забрали в армию. То есть, почти так — один предмет здесь был новый. В моей спальне, у стены, между письменным столом и койкой, до сих пор не застланной в суматохе, появилась маленькая детская кроватка, от которой исходил слабый зеленоватый свет. Я наклонился над ней, не веря своим глазам. В кроватке мирно спал, приоткрыв ротик, мой младший брат, десять лет назад умерший во младенчестве.

Я чувствовал, что время моё истекает. Пока были силы, я хотел посетить ещё одно место. Усилием воли, которое я только начал осваивать в своем новом состоянии и которое мне суждено было вскоре потерять, я оказался в квартире моей девушки. Здесь меня ждало новое потрясение: она весело проводила время в компании другого мужчины, значительно старше меня. Я был взбешён, я колотил руками по столу, по стенам, я пытался опрокидывать мебель и оглушительно, как мне казалось, кричал в адрес девушки ужасные слова.

Я хотел ударить незнакомца, но не мог сдвинуть даже пушинку. Мои крики были беззвучны. Я стоял между ними и видел, как мужчина достаёт из портмоне несколько крупных купюр и вальяжным жестом даёт их моей девушке, а она жадно и торопливо прячет их в сумочку. Меня покоробило. Эту сумочку мы покупали вместе, я хотел сделать ей подарок, но не знал, что выбрать, и повёл её в магазин.

Внезапно накатила тьма. Я ощутил невесомость, и все житейские тревоги померкли перед тем, что меня ожидало. Горечь от предательства девушки и тоска по родным растаяли в одно мгновение, уступив место страху. Отовсюду раздавался нарастающий гул, и меня понесло с бешеной скоростью в абсолютной темноте прямо вверх. Ветер бил в лицо. Страх мой достиг наивысшей точки, ненадолго я увидел звёзды — близкие и огромные, а внизу — крохотную Землю, и меня снова пронзила боль.

Я испытал чувство падения с огромной высоты и с ужасом ждал удара, забыв, что у меня больше нет тела. Падая, терял одно за другим свои чувства, мысли и всё то, что когда-то составляло мою личность. Ясно запомнилось абсурдное ощущение, что от меня ничего не осталось, и я перестал существовать.